Текст книги "Жемчужина страсти"
Автор книги: Юдифь Готье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Боевые перепелки
В очаровательной местности, среди густого леса возвышались красивые золоченые крыши летней резиденции Кизаки. Густая листва необыкновенно высоких деревьев как бы с сожалением раздвигалась, чтобы дать место этим блестящим крышам, которые простираются со всех сторон вокруг дворца и накрывают широкую веранду, устланную коврами, с разбросанными шелковыми и атласными подушками, шитыми золотом.
Здесь нет свободного горизонта, и жилище как бы заключено в свежую прозрачную зелень. Узкие изумрудные листья стройных камышей развеваются, подобно лентам, и как будто хотят оторваться от стебля; над ними возвышается золотистый, пушистый султан. Апельсиновые кущи раскинулись рядом с высокими бамбуками, и их пахучие цветы смешиваются с красными цветами диких вишен. Дальше огромные камелии тянутся за деревьями; у их подножья стелются широкие красные листья, покрытые легким пушком, рядом с высоким тонким вереском, столь легким, что он кажется пучком зеленых перьев. Над этим перьевым слоем зелени возвышаются пальмы, банановые деревья, дубы, кедры; ветви их переплелись в непроницаемую сеть, через которую пробивается свет, окрашенный в тысячу оттенков.
По ложу из густого мха медленно течет ручей; его прозрачную поверхность слегка замутила водяная курица с красивыми перьями; она скользит по ней, преследуя стрекозу, тонкое тельце которой отливает металлическим блеском.
Но больше окружающих цветов, больше бархатистого мха и серебристых переливов ручья блистали костюмы принцесс, расположившихся на веранде.
Кизаки, окруженная своими любимцами и несколькими молодыми вельможами, самыми знатными при дворе, присутствовала при бое перепелок.
По случаю жары, на царице было легкое платье из шелкового газа, цвета горных голубей с зеленоватым оттенком, которое только она имела право носить. Вместо трех золотых пластинок венца она прикрепила к волосам три маргаритки с серебряными лепестками. Над левым ухом, на головке длинной булавки, воткнутой в прическу, висела золотая цепочка, с огромной, совершенно круглой жемчужиной редкой красоты.
Кизаки, склонившись через перила, внимательно следила за отчаянной борьбой двух перепелок, которые сражались уже давно.
Два мальчика-подростка в одинаковых костюмах, отличавшихся только цветом, сидели на корточках, один против другого, следили за поединком красивых птиц, готовые убрать мертвых и заменить их новыми бойцами.
– Как у меня мало надежды выиграть, – сказал один из вельмож с умным лицом, – у меня, дерзнувшего биться об заклад против моей государыни!
– Только ты один и осмелился, Симабара, – сказала Кизаки, – но если ты выиграешь в следующей битве, то я уверена, что все будут биться против меня.
– Он может отлично выиграть, – сказал принц Тзусима, муж прекрасной Иза-Фару-Но-Ками.
– Как! – вскричала Кизаки! – Разве я совсем уже проигрываю?
– Посмотри, твой боец слабеет.
– Смелей! Еще одно усилие! Смелей, маленький воин! – сказала царица.
Перепелки, с взъерошенными перьями, с вытянутыми шеями, остановились на минуту, неподвижно глядя друг на друга, потом возобновили нападение. Одна из них пала.
– Ах, кончено! – вскричала Кизаки, выпрямляясь. – Она умерла! Симабара выиграл.
Молодые девушки принесли сладости, всевозможные лакомства, чай, собранный на соседних горах, и игры на минуту прекратились.
Тогда к Кизаки подошел паж и сказал, что несколько минут тому назад прибыл гонец с новыми известиями из дворца.
– Пусть он войдет! – сказала царица.
Посланный приблизился и распростерся.
– Говори! – сказала Кизаки.
– Свет мира! – сказал человек. – Прибыло посольство сегуна.
– А! – живо сказала Кизаки. – А из каких принцев оно состоит?
– Из принцев Нагато, Сатсумы, Уэзуги и Сатакэ.
– Хорошо, – сказала Кизаки, отпуская жестом гонца. – Эти вельможи соскучатся в ожидании дня приема, – продолжила она, обращаясь к собравшимся вокруг нее принцам. – Микадо, мой божественный господин, со всеми своими женами и двором в летнем дворце; даири почти пусто. Тзусима, пойди-ка за этими принцами и приведи их сюда: они примут участие в наших играх. Пусть приготовят в их распоряжение несколько павильонов в ограде дворца, – прибавила она, обращаясь к своим женщинам.
Были отданы приказания по дому, и принц Тзусима удалился с глубоким поклоном.
Даири находился всего на полчаса ходьбы от летнего дворца; следовательно, чтобы сходить туда и обратно, Нужен был час.
– Приготовьте новых бойцов! – сказала Кизаки.
Птичники выкрикнули имена бойцов:
– Золотая шпора!
– Соперник молнии!
– Золотая шпора, – это новичок, – сказала царица. – Я держу пари за Соперника молнии. Я считаю его непобедимым: он убил Коралловый клюв, который сокрушил многих противников.
Все присутствующие присоединились к царице.
– Если так, – сказала она, смеясь, – я иду одна против вас всех; я стою за удачу Золотой шпоры.
Битва началась. Соперник молнии бросился с быстротой, которая заслужила ему имя. Обыкновенно с первого же удара он сшибал с ног противника, но на этот раз он отступил, оставив несколько перышек в клюве своего противника, в которого не попал.
– Хорошо, хорошо! – закричали со всех сторон. – Золотая шпора начал прекрасно!
Несколько вельмож уселись на корточках, чтобы поближе следить за боем.
Птицы снова налетели друг на друга. Но на этот раз ничего не было видно, кроме кучи взлетевших перьев, потом Соперник молнии упал с окровавленной головой, а Золотая шпора гордо попирал одной ногой побежденного врага.
– Победа! – вскричала Кизаки, захлопав в ладоши своими маленькими ручками молочного цвета. – Золотая шпора – царица дня, теперь ей принадлежит почетное ожерелье.
Одна из принцесс пошла за лакированным черным ящичком, в котором лежало золотое кольцо, украшенное рубинами и коралловыми бусинками; на нем висел хрустальный бубенчик.
Победительницу принесли к царице, которая взяла ожерелье и надела его птице на шею.
Было еще несколько битв, но Кизаки была очень рассеянна и едва обращала на них внимание: она прислушивалась к разнообразным лесным звукам; ее, казалось, раздражало журчание ручья, который мешал ей ясно расслышать слабый отдаленный шум. Может быть, это был легкий лязг сабель, висевших у пояса вельможи, скрип песка в аллеях под многочисленными ногами, шум раскрываемого и закрываемого веера. Пролетавшее насекомое или птица заглушали этот едва уловимый шум. Тем не менее, вскоре он стал яснее, и все расслышали его. К нему примешивались человеческие голоса.
– Вот посланники! – сказал Симабара.
Немного погодя послышался лязг оружия, которое отцепляли принцы, прежде чем явиться к царице.
Из дома вышел Тзусима и доложил о благородных посланниках, которые явились и распростерлись перед Кизаки.
– Встаньте, – живо сказала молодая женщина, – и узнайте правила, которые царят при нашем маленьком цветочном дворе. Отсюда изгнан церемониальный этикет, и на меня смотрят, как на старшую сестру. Каждый пользуется свободой без стеснения; единственное занятие – это выдумывать новые развлечения; здесь пароль – веселье.
Вельможи поднялись, их окружили и стали расспрашивать о последних событиях в Осаке.
Кизаки бросила быстрый взгляд на принца Нагато. Она была поражена болезненной слабостью, которая выражалась во всем существе молодого человека, но подметила в его глазах странный блеск, полный гордости и радости.
«Он прочел стихи, которые я ему дала, – подумала она. – Надо же быть такой безумной, чтобы писать подобные вещи!»
Тем не менее, она сделала ему знак подойти.
– Неосторожный! – сказала она ему. – Зачем ты отправился в путь такой слабый и еще больной?
– Ты соблаговолила взять под свое покровительство мою жизнь, божественная царица, – сказал принц. – Разве я могу дольше медлить засвидетельствовать тебе мою смиренную благодарность?
– Правда, моя дальновидность спасла тебя от смерти, но не могла предохранить тебя от ужасных ран, – сказала царица. – Кажется, будто кровь вытекла из твоих жил. Ты бледен, как эти цветы жасмина.
Она показала ему увядшую веточку, которую держала в руках.
– Ты, наверное, много страдал? – прибавила она.
– Ах! Смею уверить тебя, – вскричал Нагато, – что для меня физические страдания – облегчение. Есть другая рана, более мучительная, от которой я умираю и которая не дает мне покоя.
– Как! – сказала Кизаки, скрывая под улыбкой глубокое волнение. – Так-то ты исполняешь мою волю? Разве ты не слышал, что здесь царит только веселье. Не говори же больше ни о смерти, ни о тоске; дай твоей душе отдохнуть среди благоуханий этой прекрасной и живительной природы. Ты проведешь здесь несколько дней, и увидишь, какую мы ведем сельскую, прелестную жизнь в этом уголке. Мы соперничаем в простоте с нашими предками-пастухами, которые первые раскинули свои палатки на этой земле… Иза-Фару! – продолжалась она, обращаясь к принцессе, проходившей перед домом. – Мне хочется послушать рассказов, созови наших товарищей и положи конец их политическим спорам.
Вскоре собрались все избранные, составлявшие близкое общество царицы. Все вошли в первую залу дома. Кизаки поднялась на очень низенькую эстраду, покрытую коврами и подушками, и расположилась там полулежа. Женщины устроились по левую сторону, мужчины – по правую. Тотчас слуги поставили перед каждым по маленькому золотому подносу, уставленному сладостями и теплыми напитками.
Из всех раздвинутых ширм в эту довольно просторную комнату проникал воздух, напитанный благоуханием леса; в ней царил полумрак, зеленоватый от соседних деревьев. Стены были великолепно украшены: на синем, золотом или ярко-красном фоне выступали сказочные животные, птица фоо, единорог, священная черепаха. За возвышением стояли ширмы, со створками, раскрашенными под цвет бирюзы и засохших листьев. Мебели не было никакой: только мягкие ковры, подушки, шелковые драпировки с птицами, вышитыми в золотых кругах.
– Прежде всего, объявляю вам, что я не скажу ни слова, – промолвила Кизаки. – На меня напало томление и непреодолимая лень. Кроме того, я хочу слушать истории, а не рассказывать их.
Это решение вызвало шумные возражения.
– Это решено, – сказала царица смеясь. – Вы даже не услышите ни одного похвального слова по окончании рассказа.
– Все равно! – вскричал Симабара. – Я расскажу историю волка, превратившегося в молодую девушку.
– Да, да! – закричали женщины. – Мы одобряем заглавие.
– Один старый волк…
– Ах, он стар? – воскликнула одна из принцесс, с презрительной гримасой.
– Вы отлично знаете, что для того, чтобы приютить человеческую душу, животное должно быть старо.
– Это правда, правда! – закричали все. – Начинай!
– Один старый волк, – начал Симабара, – жил в пещере, подле многолюдной дороги. У этого волка был ненасытный аппетит, так что он часто выходил из своего логова, подходил к краю дороги и хватал прохожего. Но такой образ действий вовсе не нравился путешественникам; они перестали ходить по этой дороге, и мало-помалу она стала совсем пустынной. После долгих размышлений он нашел способ прекратить такой порядок вещей. Он вдруг исчез, и все думали, что он сдох. Несколько смельчаков рискнули пойти по этой дороге и увидели прелестную молодую девушку, которая, улыбаясь им, сказала:
– Не желаете ли пойти со мной немного отдохнуть в прохладном и прелестном уголке?
Ей, конечно, не отказали, но, как только они очутились далеко от дороги, молодая девушка снова обернулась старым волком и растерзала путешественников; потом волк принял опять грациозный облик и вернулся к дороге. С тех пор ни один путешественник не мог миновать волчьей пасти!
Принцы очень одобрили эту историю, но женщины возмутились.
– Значит, мы – опасная ловушка, скрытая цветами? – сказали они.
– Цветы так прекрасны, что мы никогда не заметим западни, – сказал принц Тзусима, смеясь.
– Ну, – сказала царица, – Симабара выпьет две чашки сакэ за то, что оскорбил женщин.
Симабара весело осушил чашки.
– Раньше, – сказала принцесса Иза-Фару, лукаво взглянув на Симабару, – было много героев: рассказывали про Азахину, который схватывал каждой рукой по вооруженному воину и отбрасывал далеко от себя; про Таметомо и его огромный лук; про Ятситсонэ, которому щитом служил раскрытый веер, и еще о многих! Только и говорили, что об их великих подвигах. Между прочим, утверждали, что однажды Сусижэ, всадник, не имевший себе соперников, возвращаясь с прогулки, заметил нескольких своих друзей на корточках вокруг шашечницы. Тогда он перескочил на лошади над их головами, и лошадь неподвижно стала на задних ногах посреди шашечницы. Изумленные игроки подумали, что этот всадник упал к ним с неба… Теперь я не слышала ничего подобного.
– Хорошо, хорошо! – вскричал Самбара. – Ты хочешь дать нам понять, что никто из нас не мог бы выказать такой ловкости в верховной езде и что время героев прошло?
– Действительно, я именно это и имела в виду, – сказала Иза-Фару, смеясь. – Разве я не должна была ответить вам чем-нибудь на ваш рассказ о дерзком волке?
– Она имела право отомстить за нас, – сказала Кизаки, – и не заслуживает никакого наказания.
– Цвет Тростника знает одну историю, но не хочет рассказывать ее! – воскликнула одна принцесса, которая с минуту уже перешептывалась со своей соседкой.
Цвет Тростника закрылась широким рукавом своего платья. Это была совсем молодая, еще немного застенчивая девушка.
– Ну же, говори, – сказала Кизаки, – и не бойся, мы не имеем ничего общего с волком Симабары.
– Ну вот! – сказала Цвет тростника, вдруг успокоившись. – На острове Езо жили молодой человек и молодая девушка, которые нежно любили друг друга. Они были с колыбели предназначены друг для друга и никогда не расставались. Молодой девушке было пятнадцать лет, молодому человеку – восемнадцать. Подумывали о дне их свадьбы. К. несчастью, сын одного богатого человека влюбился в молодую девушку и просил у ее отца ее руки. Тот, пренебрегая прежними обещаниями, дал ему свое согласие. Напрасно молодые люди упрашивали его; отец остался непреклонен. Тогда невеста пошла к своему неутешному жениху.
– Послушай! – сказала она ему. – Так как нас хотят разлучить в этом мире, пусть смерть соединит нас. Пойдем на могилу твоих предков и покончим с собой.
Они сделали, как она сказала; они легли на могилу и закололись. Но отвергнутый жених следовал за ними. Когда их голоса смолкли, он приблизился и увидел их распростертыми рядом, неподвижных, рука в руку.
Когда он склонился над ними, из могилы поднялись две бабочки и весело улетели, трепеща крылышками.
– Ах! – вскричал завистник с гневом. – Это они, они ускользают от меня, они убегают в свете, они счастливы, но я хочу преследовать их и в небе.
Он схватил брошенный кинжал и закололся, в свою очередь.
Тогда поднялась третья бабочка; но две первые были уже далеко, и эта никогда не могла догнать их.
– Еще и теперь посмотрите вверх: над цветами, когда настает весна, вы увидите двух крылатых влюбленных, близко один около другого. Посмотрите еще – и вы скоро заметите ревнивца, который преследует их и никогда не сможет настигнуть.
– Правда, – сказала Иза-Фару, – бабочки всегда так летают: две порхают рядом, а третья следует за ними на расстоянии.
– Я тоже замечала эту особенность, но не могла объяснить ее себе, – сказала Кизаки. – Это хорошенький рассказ, и я не знала его.
– Принц Сатсума должен рассказать нам что-нибудь, – заметила Цвет тростника.
– Я! – вскричал добрый старик, немного смущаясь. – Но я не знаю никаких историй.
– Нет, нет, вы знаете! – вскричали женщины. – Вы должны нам рассказать что-нибудь.
– В таком случае, я расскажу вам о происшествии, которое недавно случилось с поваром принца Фиго.
Это заявление вызвало всеобщий смех.
– Вы увидите, – сказал Сатсума, – что этот повар очень не глуп. Прежде всего, он очень искусен в своем деле, чем не следует пренебрегать. Кроме того, он относится чрезвычайно внимательно ко всем мелочам своей службы. Однако несколько дней тому назад, на одном пиршестве, на котором я присутствовал, слуги принесли сосуд с рисом и открыли его перед принцем Фиго. Каково же было его изумление, когда он увидел среди белизны риса черное насекомое, неподвижное, так как оно было вареное! Принц побледнел от гнева. Он велел позвать повара и, схватив концом своих палочек из слоновой кости гнусное насекомое, поднес его слуге с ужасающим взглядом. Несчастному ничего не оставалось, как вспороть себе живот как можно скорей. Но подобный образ действия, казалось, был ему не по вкусу, потому что он приблизился к своему господину с самым радостным видом, взял насекомое и съел его, делая вид, что принимает от принца, как честь, кусочек блюда. Такое остроумие вызвало смех у гостей. Сам принц Фиго не мог удержаться от улыбки – и повар был спасен от смерти.
– Хорошо, хорошо! – вскричали все присутствующие. – Вот рассказ, который никого не задевает.
– Теперь очередь Нагато, – сказал Тзусима. – Он должен знать прелестные истории.
Нагато вздрогнул, как будто его вывели из глубокой дремоты. Он ничего не слушал и ничего не слышал: принц весь ушел в наслаждение созерцанием богини, которую он обожал.
– Вы ждете рассказа? – спросил он, глядя на принцев и принцесс, как будто бы видел их в первый раз.
Он подумал несколько минут.
– Ну, хорошо, я вам расскажу один, – сказал он. – Был очень маленький прудик, который образовался однажды после дождя. Он родился на ложе изо мха и фиалок; кустики цветов окружали его и склонялись над ним. Его родители – облака, еще не успели рассеяться, как птички уже стали парить над ним, задевая крыльями воду, и оглашать его песнями. Он был счастлив и наслаждался жизнью, находя ее прекрасной. Но вот облака рассеялись, и что-то очаровательное, ослепительное появилось над прудиком. Его вода заискрилась, бриллиантовая рябь пробежала по его поверхности; он превратился в ларчик с драгоценностями. Но облачка снова набежали – видение скрылось. Прудик не находил больше прелести в ласках птиц. Он ненавидел окружение цветов и берегов. Все казалось ему гадким и мрачным. Наконец, небо снова прояснилось, и на этот раз надолго. Опять появилось лучезарное чудо, и прудик был снова проникнут жаром, блеском и радостью; но он почувствовал, что умирает под этими все более и более жгучими золотыми стрелами. Но когда легкая веточка защищала его своей тенью или легкий туман поднимался в виде щита, как он проклинал их за то, что они на одну минуту оттягивали его упоительное замирание! На третий день в нем не было уже ни капли воды: солнце выпило прудик.
Эта сказка навеяла на принцесс тихую задумчивость. Мужчины объявили, что Нагато создал новый род рассказов, что это сочинение можно было бы переложить в стихи.
Царица, которая поняла, что принц говорил для нее одной, невольно бросила на него печальный взгляд, полный нежности.
День кончался. Две принцессы опустились на колени перед Кизаки, чтобы получить распоряжения на следующий день.
– Завтра, – сказала она, подумав немного, – деревенский завтрак, состязание в стихотворстве в западном фруктовом саду.
Вскоре все разошлись, и посланников отвели в предназначенные для них павильоны, которые скрывались в зелени и цветах.
Западный фруктовый сад
Когда на другой день принц Нагато проснулся, им овладело приятное, радостное чувство, которого он уже давно не испытывал. Наслаждаясь этой минутой беззаботного мечтания, похожего на зарю пробуждения, он следил взглядом за трепещущими снаружи листьями, которые под лучами солнца отражались на спущенных занавесках. Тысячи птиц пели и щебетали, и можно было подумать, что сам свет производил эту трескотню звонких голосов.
Принц думал о предстоящем счастливом дне. Это был оазис в бесплодной и жгучей пустыне его любви! Он отгонял мысль о предстоящем отъезде, с его спутником, печалью, чтобы вполне предаться прелести настоящего. Он был счастлив, спокоен.
Накануне, полный воспоминаний и волнений, он понял, что сон совершенно покинет его. Тогда он приготовил себе снотворный напиток. Затаенное чувство кокетства побуждало его избежать лихорадочной ночи. Принц знал, что он красив; ему говорили это сто раз, и взгляды женщин повторяли ему это каждый день. Разве изящество его телосложения и лица, прелесть, которою веяло от всего его существа, не способствовали благосклонному вниманию царицы? Значит, следовало охранять себя от приступов усталости и лихорадки.
Позвав слугу, он тотчас же велел подать себе зеркало и посмотрелся с беспокойной поспешностью.
Однако с первого же взгляда он успокоился.
Бледность сменилась румянцем, который отняла было у него болезнь, губы заалели, но глаза еще сохранили какой-то лихорадочный блеск.
Он с мелочной тщательностью отнесся к подробностям своего туалета, выбирал самые нежные духи, самые тонкие одежды, самые светлые оттенки своего любимого голубоватого цвета.
Когда он, наконец, вышел из своего павильона, приглашенные уже собрались перед дворцом Кизаки. Его появление произвело впечатление. Мужчины пришли в восторг от его костюма, женщины не смели высказываться, но их молчание было самое лестное, его можно было перевести так: этот достоян любви даже царицы, так как это вполне прекрасное тело – храм самого тонкого ума и благороднейшего во всем дворце сердца. Принцесса Иза-Фару-Но-Ками подошла к Нагато. – Вы не спросили меня о Фаткуре, принц, – сказала она.
Принц совершенно не думал о Фаткуре и даже не заметил ее отсутствия.
– Она была больна вчера, – продолжала принцесса, – но весть о вашем приезде возвратила ей здоровье. Как она печальна с некоторых пор! Может быть, ваше возвращение успокоит ее. Вы ее сейчас увидите, она подле Кизаки; эту неделю она дежурная. Что же вы ничего не говорите?
Принц не знал, что сказать. И в самом деле, имя Фаткуры пробуждало в нем угрызения совести и досаду. Он упрекал себя за то, что внушил любовь этой женщине, или, скорее, притворно отвечал любви, которую угадывал в ней. Он воспользовался этой ложной страстью, как ширмами между любопытными взглядами и светилом своей истинной любви. Но он не в силах был поддерживать роль влюбленного, и вместо сострадания и дружбы, которую он пытался вызвать к несчастной жертве, Фаткура внушала ему только глубокое равнодушие.
Появление Кизаки избавило его от ответа Иза-Фару. Царица шла по веранде, приветствуя милой улыбкой своих гостей, которые опускались на одно колено.
Так как предстояло взбираться на гору и идти по узким дорогам, Кизаки надела более узкое платье, чем обыкновенно. Платье это было из серовато-зеленого крепа, слегка волнистого, как поверхность пруда, подернутая рябью от ветра. Широкий кушак из золотистого полотна охватывал ее талию и был завязан сзади большим бантом. В одном конце этого кушака была вышита ветка цветущей хризантемы. В волосах царицы были две большие белые булавки тонкой работы, а надо лбом маленькое круглое зеркальце в жемчужной рамке.
Вскоре к дворцу подъехала великолепная коляска, запряженная двумя черными буйволами. Эта коляска, с навесом и вся золоченая, походила на павильон. Она была закрыта занавесками, которые Кизаки велела поднять.
Принцессы и принцы разместились в норимоно, которые несла масса роскошно одетых людей, и все весело тронулись в путь.
День был прекрасный. Легкий ветерок освежал воздух, жара не грозила утомить.
Сначала миновали сады резиденции. Коляска раздвигала причудливые ветви, которые раскинулись по аллеям, спугивала бабочек и срывала цветы. Затем достигли стены, окружавшей летний дворец, и проехали через ворота, которые поддерживала птица микадо, Фоо-Гуань – мифологическое животное времен сотворения мира. Потянулись вдоль наружной стороны стен, потом свернули на дорогу, усаженную высокими деревьями, которая вела к горам. Там все вышли, чтобы продолжать путь пешком. Разбились на кучки, слуги распустили зонтики – и все начали весело взбираться на гору. Кизаки шла впереди, легкая, веселая, как молодая девушка; временами она бежала, рвала дикие цветы у ручьев, потом, когда их набиралось слишком много, разбрасывала их на дороге. Завязался разговор, раздавался смех, каждый шел, как ему нравилось. Некоторые из вельмож сняли свои лакированные шляпы, похожие на круглые щиты, и привесили их к поясу; потом они укрепили открытые веера под волосами, связанными в пучок, так что у них надо лбом образовался как бы навес.
Иногда через просвет в кустах мелькал город, который как будто разворачивался по мере того, как поднимались; но полюбоваться им не останавливались, так как первая станция была назначена на площадке храма Кио-Мидз, то есть храма Чистой Воды, откуда открывался прелестный вид.
Храм этот с одной стороны опирался на чрезвычайно высокие деревянные столбы, которые спускались до подножия горы, с другой – упирался в остроконечную скалу. Под широкой крышей, выложенной голубыми фарфоровыми пластинками, находилось тысячерукое божество.
На площадке, вымощенной камнями, перед входом в храм расставили складные стулья, чтобы знатные путники могли отдохнуть и вдоволь налюбоваться видом.
Вскоре они пришли и расположились.
Под их ногами расстилался Киото со своими бесчисленными низенькими, но изящными домами, окружавшими огромный парк даири, – это зеленое озеро, из которого там и сям выступали, подобно островкам, широкие великолепные крыши. Можно было проследить глазами за светлой полосой стены вокруг парка.
С горной стороны города блестит на солнце река Идогова, за которой тянется богатая, хорошо обработанная равнина. Другая полоса воды, река Дикого Гуся, протекает посреди города, около крепости Низио-Нозиро, с высоким валом и четырехугольной башней с крышей, края которой загибались кверху.
За городом тянутся полукругом высокие холмы, покрытые растительностью и всевозможными храмами, которые высятся один над другим по склонам, как бы взбираясь на них, и наполовину прячутся в зелени и цветах. Вельможи указывают друг другу то на храм Язакки или Восьми Уступов, то на башню То-Тзе с пятиэтажной легкой крышей, то на часовню Гихон, в которой находится только металлическое круглое зеркало и которая окружена множеством красивых домиков, где пьют чай и сакэ. Далее, внизу, около долины, на дороге, которая ведет в Фузими [15]15
Фузими– город на левом берегу р. Йодо.
[Закрыть], находится огромная пагода Дайбуд, очень высокая и красивая, в садах которой находится храм Тридцати Трех богов; здание это очень длинное и узкое.
Путники пришли в восторг от красоты пейзажа; им нравилось, что взор их терялся в запутанной сети городских улиц, наполненных блестящей толпой, оград, дворов, которые сверху походили на открытые коробки. Одним взглядом они окинули весь Киото. У реки они увидели большое, пустое, огороженное пространство – это плац для маневров небесных всадников; некоторые из них скакали в его ограде, сверкая золотым шитьем своих одежд, копьями, касками.
Темно-зеленые горы вырисовываются зубцами на яркой синеве небес; некоторые, более далекие остроконечные вершины имеют лиловатый оттенок. Воздух так чист, что можно ясно различить маленький город Йодо, соединенный с Киото длинной лентой дороги, которая вьется среди золотистых полей.
Кизаки встала.
– В путь! – воскликнула она. – Не будем долго останавливаться здесь. Пойдемте выше, пить воду из водопада Отоуа, которая, по мнению бонз, придает осторожность и мудрость.
– Нет ли источника, вода которого обладала бы способностью делать глупым и беззаботным? – спросил Симабара. – В том я охотнее намочил бы губы.
– Не вижу, чтобы ты от этого выиграл? – сказала одна из принцесс, смеясь. – Если источник, о котором ты говоришь, существует, то ты, наверное, уже испил из него.
– Если бы был такой, который давал забвенье жизни и погружал в непробудное мечтанье, – сказал принц Нагато, – я бы напился им.
– Я бы на твоем месте удовлетворилась тем, который дает мудрость, – сказала Фаткура, которая еще ни словом не перекинулась с Нагато.
Этот горький и насмешливый голос заставил принца горестно содрогнуться. Он ничего не ответил и поспешил догнать царицу, которая поднималась по лестнице из обтесанного камня, сделанной в откосе горы.
Эта лестница, окаймленная кустарниками, раскидистые ветви которых образовывали над ней зеленую сеть, вела к водопаду Отоуа. Уже слышен был шум воды, которая бросалась со скалы из трех расщелин и падала с довольно большой высоты в маленькое озеро.
Кизаки пришла первая. Она опустилась на траву и погрузила руки в чистую воду.
Прибежал молодой бонза с золотой чашей в руках, но царица движением руки отстранила ее и, вытянув губы, принялась пить воду, которую с трудом удерживала в своей горсти, потом она встала и отряхнула пальцы; несколько капель упало на ее платье.
– Теперь, – сказала она, смеясь, – я мудрее самого Будды.
– Ты смеешься, – сказал Симабара, – я же верю в качество этой воды и потому-то не буду ее пить.
Отправились по очень крутой тропинке. Один ее вид заставил дам вскрикнуть от беспокойства. Некоторые из них объявили, что ни за что не рискнут идти по такой дороге; вельможи пошли вперед и протянули более трусливым свои сложенные веера; таким образом, достигли вершины горы. Но там крики ужаса еще усилились. Перед ними прыгал по камням маленький поток, который нужно было перейти, перепрыгивая со скалы на скалу и рискуя, в случае неловкости, вымочить ноги.
Кизаки оперлась на плечо Нагато и перешла. Несколько из ее спутниц последовали за ней, и потом оборачивались, чтобы вдоволь посмеяться над теми, которые не решались перейти.
Одна молоденькая принцесса остановилась посреди потока; она стояла на скале, подобрав широкие складки своего платья; она и смеялась, и сердилась, не решаясь ни идти вперед, ни возвратиться. Наконец она решилась на опасный шаг, когда ей погрозили покинуть ее одну среди потока.
Осталось всего несколько шагов до западного фруктового сада, окруженного изгородью из чайных кустарников. Царица толкнула решетчатую дверь и проникла в ограду.
Это было самое очаровательное место, какое только можно себе представить. Весна на этой высоте немного запоздала, и в то время как в долине фруктовые деревья уже отцвели, здесь они были в полном цвету. На холмах волнистой почвы, покрытой густой травой, сливы, усеянные белыми звездочками, абрикосы, яблони, персиковые деревья с розовыми цветами, вишневые с красными, гнулись, извивались, раскидывали свои темные ветви, грубость которых составляла резкую противоположность с нежностью распустившихся лепестков.
Посреди сада, на траве, был растянут большой ковер; над ним колыхался навес из красного шелка, поддерживаемый вызолоченными мачтами. На этом ковре была приготовлена закуска на дорогом фарфоре.
Гости с удовольствием подсели к подносам с тонкими блюдами. Прогулка вызвала у всех аппетит. Женщины расположились по обе стороны Кизаки, мужчины – напротив, на почтительном расстоянии.
