Текст книги "Жемчужина страсти"
Автор книги: Юдифь Готье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Братство слепых
Несколько часов спустя, на веранде дворца Гиэяса толпились придворные. Каждый хотел первым приветствовать настоящего властелина, и все ждали его пробуждения. Одни стояли, прислонившись к колонкам из кедрового дерева, которые поддерживали крышу, другие приняли горделивую позу, подбоченясь и смяв шелковистые складки широкого халата. Один из них рассказывал, без сомнения, очень занимательный анекдот, так как его внимательно слушали; иногда он вызывал взрывы смеха; но они тотчас же обрывались из почтения к сну такой знатной особы.
Рассказчиком был принц Тоза, а героем происшествия, о котором он рассказывал, – Нагато.
– Вчера, – говорил он, – солнце уже заходило, когда я услышал стук в ворота моего дворца. Я подошел к окну и увидел, что мои слуги спорят с кучкой слепцов. Последние, во что бы то ни стало, хотели войти, говорили все зараз и стучали по плитам своими палками. Слуги кричали, желая выгнать их, и никто никого не слушал. Эта сцена начинала раздражать меня, когда я увидел принца Нагато. Мои слуги тотчас же поклонились ему и, по его приказанию, впустили слепых в павильон, который служит конюшней для лошадей посетителей. Я пошел навстречу принцу из любопытства узнать, что означает вся эта комедия.
– Поспешим, – сказал он, входя ко мне в комнату и бросая на ковер сверток. – Снимем наши одежды и оденемся в это платье.
– К чему? – сказал я, смотря на наряд, который был мне совсем не по вкусу.
– Как! – воскликнул он. – Разве не пора уже сбросить скучную пышность нашего сана, чтобы снова стать веселыми и свободными людьми?
– Да, – сказал я, – но зачем пользоваться нашей свободой для того, чтобы закутываться в эти некрасивые одежды?
– Ты увидишь, у меня есть план, – сказал принц, уже раздевается, потом прибавил мне на ухо:
– Я женюсь этой ночью. Ты увидишь, какая свадьба!
– Как! Ты женишься? В этом наряде? – вскричал я, видя принца в жалкой одежде.
– Ну же, скорей! – сказал он. – Не то мы не застанем невесту.
Принц уже спускался по лестнице. Я спешил натянуть одежду, похожую на его, и, заинтригованный, последовал за ним.
– Ну, – крикнул я ему. – А все эти слепые, которых ты велел отвести в конюшню?
– Мы присоединимся к ним.
– В конюшне? – сказал я.
Я ничего не понимал, но верил в широкую фантазию принца, и решился подождать развязки. Слепые вышли на большой двор дворца, и я увидел, что мы одеты так же, как они. У несчастных был самый смешной вид: глаза без ресниц, плоские носы, толстые губы и бессмысленное, веселое выражение. Нагато взял палку в руки, крикнув:
– В дорогу!
Растворили ворота. Слепцы пустились в путь, стуча по земле палками и держа друг друга за полы. Нагато, сгорбившись, закрыв глаза, последовал за ними. Я понял, что должен делать то же, и подражать как нельзя лучше. Мы очутились на улицах, со свитой из слепцов. Я не мог удержаться, мною овладел приступ смеха, которым вскоре заразились все мои товарищи.
– Нагато окончательно потерял голову! – вскричали слушатели принца Тозы, разражаясь смехом.
– Мне кажется, что Тоза тоже не особенно-то благоразумен!
– Принц же Нагато не смеялся, – продолжал рассказчик, – он был очень рассержен. Я попробовал осведомиться у ближайшего слепого насчет намерений принца: он их не знал. Я узнал только, что общество, к которому я присоединился, принадлежало к той общине слепцов, ремеслом которых было ходить к бедным людям растирать слабых и больных. Я начал смутно догадываться о намерениях Нагато. Он хотел отправиться в этом грубом наряде в жилище честных торговцев. Мысль, что нам придется, может быть, растирать кого-нибудь, повергла меня в такое настроение, что, несмотря на все усилия сохранить в угоду принцу серьезный вид, я должен быть остановиться и сесть на тумбу, чтобы не надорваться от смеха.
Нагато был взбешен.
– Ты расстроишь мою свадьбу, – говорил он.
Я снова пустился в путь, жмуря глаза и подражая, насколько возможно, походке моих собратьев. Они стучали по земле своими палками, воспевая на известный мотив свою ловкость в растирании, и при этом пении из окон выставлялись человеческие фигуры и звали их. Таким образом мы прибыли к одному невзрачному домику; палки застучали с удвоенной силой. Голос позвал растиральшиков.
– Иди, – сказал мне Нагато. – Здесь!
Мы отделились от группы, поднялись на несколько ступенек и очутились в доме. Я увидел двух женщин, которым Нагато поклонился, повернувшись спиной. Я поспешил закрыть глаза и поклониться стене. Несмотря на это, я приоткрыл один глаз из любопытства. Я видел молодую девушку и старую женщину, без сомнения, ее мать.
– Сначала займитесь мной, – сказала она, – потом вы будете растирать моего мужа.
Она тотчас присела на землю и обнажила спину. Я понял, что на мою долю досталась старуха и что решительно нужно было заняться моим новым ремеслом. Нагато запутался в приветствиях.
– А, а, а! – восклицал он, как подчиненный, который приветствует особу высокого положения.
Я начал грубо тереть старую женщину, которая испускала жалобные стоны. Я делал все усилия, чтобы сдержать смех, который снова подступал к горлу и душил меня. Молодая девушка скромно, как будто мы были зрячие, обнажила плечо.
– Здесь, – говорила она. – Я ударилась, и доктор сказал, что растирание поможет мне.
Нагато принялся растирать молодую девушку с удивительной серьезностью, но вдруг он, казалось, забыл свою роль слепца.
– Какие у вас чудные волосы! – говорил он. – Без сомнения, чтобы сделать прическу благородных дам, вам не нужно, подобно им, прибегать к хитростям для удлинения волос.
Молодая девушка вскрикнула и обернулась; она увидела широко раскрытые глаза Нагато, которые смотрели на нее.
– Мама! – вскричала она. – Это ложные слепцы!
Мать как сидела, так и упала на пол. Удивление лишило ее всех способностей, и она не сделала никаких усилий, чтобы встать, но стала издавать необыкновенно визгливые крики.
Прибежал перепуганный отец.
Я же дал полную волю моему смеху и покатился вдоль стены комнаты, не владея больше собой. К моему великому удивлению, принц Нагато бросился к ногам мастерового.
– Прости нас! – сказал он. – Твоя дочь и я, мы хотим обвенчаться. А так как у меня нет денег, то я решил, по обычаю, увезти ее, чтобы избежать свадебных расходов. Как принято, ты простил бы нас, после некоторых упрашиваний.
– Я? Выйти замуж за этого человека? – говорила молодая девушка. – Но я его совсем не знаю!
– Ты думаешь, что моя дочь согласится взять себе в мужья подобного тебе разбойника! – вскричал отец. – Ну, вон отсюда как можно скорей, если ты не хочешь отведать моих кулаков!
Шум этого гневного голоса стал привлекать к дому толпу. Нагато глубоко вздохнул.
– Уйдешь ли ты! – вскричал простолюдин, красный от гнева.
И, среди самой грубой брани, он занес кулак над Нагато.
– Не бей того, кто будет твоим сыном, – сказал принц, отстраняя его руку.
– Ты – мой сын? Скорей ты увидишь цветы на снежных вершинах Фузии-Ямы.
– Клянусь тебе, но ты будешь моим тестем, – сказал принц, схватывая его поперек тела.
Последний отчаянно отбивался, но Нагато вынес его из дома. Тогда я подошел к решетке и увидел собравшуюся у дома толпу, которая расступалась перед скороходами, бежавшими впереди великолепного шествия: музыка, знамена, паланкины – все с гербом принца. Норимоно остановились перед домом, и Нагато втолкнул своего тестя в один из них, который и запер на замок. Я понял, что надо было делать: подхватил старуху и поместил ее в другой паланкин, тогда как Нагато пошел за молодой девушкой. Мы сами сели в два норимоно, шествие тронулось в путь при веселых звуках музыки. Вскоре мы прибыли к прелестному домику, расположенному среди красивейшего сада, который я когда-либо видел. Все было иллюминировано; слышались звуки оркестров, спрятанных в листве; суетливые слуги бегали взад и вперед.
– Что значит этот прелестный дворец? – спросил я Нагато.
– О, ничего! – презрительно ответил он. – Это – маленький домик, который я купил для моей новой жены.
«Он с ума сошел, – подумал я, – и совершенно разорится, но это меня не касается».
Нас провели в комнату, где мы оделись в великолепное платье, потом спустились в пиршественную залу. Там собрались все молодые друзья Нагато – Сатаке, Фунго, Аки и многие другие. Они встретили нас странными возгласами. Вскоре вошла невеста, в великолепном наряде, в сопровождении отца и матери, которые путались в складках шелковых одежд. Отец, казалось, совсем успокоился, мать была ошеломлена, а молодая девушка до того остолбенела, что стояла с широко открытым ртом. Нагато объявил, что берет ее себе в жены – и свадьба состоялась. Я никогда не видел такой веселой. Угощение было самое изысканное, все скоро напились. И я так же, как и все. Но к трем часам я велел привезти себя во дворец, чтобы отдохнуть, так как сегодня утром я хотел быть при пробуждении правителя.
– Этот самая безумная история, которую только я знаю, – сказал принц Фиго. – Действительно, только Нагато способен устраивать такие шутки.
– И он в самом деле женился? – спросил другой вельможа?
– Конечно, вполне достоверно, – сказал принц Тоза. – Свадьба законна, несмотря на низкое происхождение жены.
– Каждый день принц выдумывает новые безумства и задает блестящие празднества; без сомнения, его огромное состояние растратится, в конце концов.
– Если он разорится, это доставит удовольствие правителю, который совсем не любит его.
– Да, но это огорчит сегуна, который очень любит его и не потерпит, чтобы он нуждался в деньгах.
– Смотрите-ка! – вскричал принц Тоза. – Вот Нагато возвращается во дворец.
Действительно, по саду двигалось шествие. На знаменах и норимоно, которые несли двадцать человек, виднелись гербы принца: серая полоса над тремя шарами, расположенными в виде пирамиды. Шествие прошло довольно близко от веранды, на которой расположились вельможи, и сквозь занавески норимоно они увидели молодого человека, который дремал на подушках.
– Он, конечно, не придет к пробуждению правителя, – сказал один вельможа, – он побоится заснуть на плече Гиэяса.
– Нагато никогда не приходит приветствовать Гиэяса, он глубоко презирает его: это открытые враги.
– Такого врага совершенно нечего бояться, – сказал принц Тоза. – Возвращаясь после своих ночных безумств, он способен только спать.
– Не знаю, что думает об этом правитель.
– Если бы он иначе думал, неужели он стал бы переносить личные оскорбления, за которые принц заслуживает осуждения на харакири? Если Нагато еще жив, так этим он обязан мягкости Гиэяса.
– Или нежному покровительству Фидэ-Йори.
– Конечно, Гиэяс великодушен только из уважения к государю, но если б он не имел врагов, подобных Нагато, почел бы себя счастливым.
Пока придворные разговаривали таким образом в ожидании пробуждения Гиэяса, последний уже давно встал и ходил большими шагами по своей комнате, беспокойный и взволнованный; его озабоченное лицо носило следы бессонницы.
Подле правителя, прислонившись к стене, стоял человек и смотрел, как тот ходит взад и веред. Этот человек был старый конюх по имени Факсибо. Конюхи пользовались довольно большим уважением с тех пор, как была дана власть Таико-Саме, по происхождению конюху. Факсибо больше, чем кто-либо, вошел в доверие правителя, который ничего не скрывал от него и думал при нем вслух.
Гиэяс ежеминутно приподнимал у окна штору и смотрел на улицу.
– Ничего, – нетерпеливо говорил он, – ничего нового: это непонятно.
– Потерпи еще несколько минут, – говорил Факсибо. – Те, кого ты послал на дорогу в Киото, еще не могли возвратиться.
– Но другие! Их было сорок, и никто не возвращается. Если он и на этот раз ускользнул от меня, то можно с ума сойти.
– Ты преувеличиваешь, может быть, значение этого человека, – сказал Факсибо. – Какая-нибудь любовная интрига влечет его в Киото; голова его полна безумств.
– Ты так думаешь, а я уверяю тебя, что этот человек страшит меня, – твердо сказал правитель, останавливаясь перед Факсибо. – Никогда неизвестно, что он думает. Думают, что он тут, а он – там. Он обманывает самых бдительных шпионов: один утверждает, что видел его в Киото, а другой клянется, что ни на минуту не покидал его, и что Нагато не покидал Осаки; все эти друзья ужинали с ним, пока он дрался с посланными мною людьми, возвращаясь из столицы. Думаешь, что он спит или занимается любовными похождениями, но как только мой план готов исполниться, его рука обрушивается на меня в последнюю минуту. Без него империя давно была бы в наших руках; у меня много приверженцев, но его друзья также не менее сильны, и на его стороне право. Да вот кто разрушил этот план, который я так ловко составил, чтобы, под видом случайности, освободить страну от бездарного и безвольного государя, – этот план, благодаря которому власть была бы в моих руках? Какой проклятый кучер пустил на мост эту дьявольскую телегу? Нагато! Всегда он. Тем не менее, – прибавил Гиэяс, – кто-нибудь другой, один из моих союзников, должен был изменить, потому что невозможно, чтобы что-нибудь обнаружилось само собой. Ах, если бы я знал имя изменника! Я бы, по крайней мере, насладился ужасной местью.
– Я сообщил тебе, что успел открыть, – сказал Факсибо. – Во время крушения Фидэ-Йори воскликнул: «Омити, ты была права»!
– Омити! Кто это – Омити? Мне незнакомо это имя.
Правитель прошел в соседнюю залу, которая отделялась только широкой завесой от веранды, где вельможи ждали его пробуждения. Изнутри можно было видеть через эту завесу, не будучи видимым. Гиэяс услышал имя Нагато: он быстро подошел и сделал знак Факсибо подойти к нему. Таким образом, он услышал все повествование принца Тозы.
– Да, – бормотал Гиэяс, – я давно считал его за разнузданного человека, неважного в политическом отношении, поэтому-то я и покровительствовал сначала его дружбе с Фидэ-Йори: как я раскаиваюсь теперь, когда знаю, что он такое!
– Вы видите, господин, – сказал Факсибо, – что принц, без сомнения, предупрежденный о вашем плане, не покидал Осаки.
– А я тебе говорю, что он был в Киото и уехал оттуда только поздно ночью.
– Тем не менее, принц Тоза тоже расстался с ним очень поздно.
– Один из моих шпионов проследил за ним до Киото, он вошел туда средь бела дня и покинул его только в полночь.
– Это непонятно, – сказал Факсибо. – Смотрите, вот он возвращается, – прибавил он, заметя свиту Нагато.
– Да он ли сидит в носилках? – спросил Гиэяс, стараясь разглядеть его.
– Мне кажется, что я узнал его, – сказал Факсибо.
– Это невозможно, это не может быть принц Нагато, если только это не его труп.
В эту минуту кто-то вошел в комнату и распростерся на полу.
– Это мой посланный! – вскричал Гиэяс, быстро возвращаясь в первую залу. – Говори скорей, ну, что же ты узнал?
– Я отправился на то место дороги, куда ты мне указал, всемогущий господин, – сказал посланный. – На этом месте вся дорога усеяна мертвецами. Я насчитал сорок человек и пятнадцать лошадей. Вокруг мертвых толпились крестьяне; они щупали их, чтобы убедиться, что жизнь отлетела от них; другие гнались за ранеными лошадьми, которые бегали по рисовым полям. Я спросил, что здесь случилось. Мне сказали, что не знают. Между тем на восходе солнца видели отряд всадников божественного микадо, который ехал по направлению из Киото. Что же касается мертвых людей на дороге, окропленной их кровью, то на них были темные одежды, без всякого значка, и лица их были наполовину закрыты шапками, по обычаю разбойников или убийц.
– Довольно! – вскричал Гиэяс, нахмурив брови. – Иди!
Посланный удалился, или, вернее, убежал.
– Он и на этот раз ускользнул от меня, – сказал Гиэяс. – Хорошо же! Я сам убью его. Цель, к которой я стремлюсь, довольно благородна, чтобы мне колебаться перед жестокими средствами и не отстранить препятствия, которые стоят на моем пути. Факсибо, – прибавил он, обращаясь к бывшему конюху, – пусть войдут те, кто ждут. Может быть, их присутствие разгонит печальные предчувствия, которые осаждали меня всю ночь.
Факсибо поднял завесу, и вельможи вошли один за другим, чтобы приветствовать господина. Гиэяс заметил, что придворных меньше, чем обыкновенно; были только принцы, вполне преданные его делу, и несколько безразличных господ, которые явились просить милости правителя.
Гиэяс, разговаривая с вельможами, вышел на веранду и выглянул наружу.
Ему показалось, что на дворах дворца господствовало необыкновенное движение. Ежеминутно отправлялись гонцы и приезжали принцы в своих норимоно, несмотря на ранний час. Все направлялись к дворцу Фидэ-Йори.
– Что такое происходит? – сказал он. – Почему такое волнение? Что значат эти гонцы, которые разносят неизвестные мне приказания?
И, полный беспокойства, он жестом отпустил вельмож.
– Вы извините меня, не правда ли? – сказал он. – Заботы о стране отвлекают меня.
Но прежде, чем принцы успели уйти, в комнату вошел солдат.
– Сегун Фидэ-Йори просит знаменитого Гиэяса соблаговолить явиться сейчас к нему, – сказал он.
И, не дожидаясь ответа, он удалился.
Гиэяс остановил вельмож, которые собирались уходить.
– Подождите меня здесь, – сказал он. – Я не знаю, что такое готовится, но меня мучит беспокойство. Вы преданы мне, и, может быть, понадобитесь мне.
Он простился с ними жестом и, опустив голову, медленно вышел в сопровождении одного Факсибо.
Клятвопреступник
Когда Гиэяс вошел в залу, где его ждал Фидэ-Йори, он понял, что должно произойти что-то важное.
В этой зале собрались все приверженцы сына Таико-Самы.
На Фидэ-Йори в первый раз был надет военный царский наряд, который мог носить только он один. На нем была черная роговая кольчуга, тяжелые набедренники из маленьких пластинок, соединенных красными шелковыми узелками, ниспадали на широкие парчовые панталоны, засунутые до колен в бархатные поножья. С обоих боков висело по сабле. На груди блестели три звезды; он опирался на железную трость.
Молодой человек сидел на стуле, как воины в своих палатках.
По правую сторону находилась его мать, прекрасная Йодожими, вся бледная и взволнованная, но великолепно одетая. По левую – принц Маяда, который правил вместе с Гиэясом; он был очень стар и давно болел, а потому держался в стороне от дел; несмотря на это, он наблюдал за Гиэясом и оберегал, насколько возможно, интересы Фидэ-Йори.
С одной стороны расположились принцы Сатсума, Сатакэ, Арима, Аки, Изида, с другой – воины: генерал Санада-Саемон-Йокэ-Мура, в военных доспехах, другие военачальники, Аруфза, Мотто-Тзуму, Харунага, Морицка, и один совсем молодой человек, прекрасный, как женщина, и очень серьезный, по имени Сигнэнари.
Все друзья молодого принца и смертельные враги правителя были в сборе, только Нагато отсутствовал.
Гиэяс обвел гордым взглядом всех присутствующих.
– Вот я! – сказал он вполне твердым голосом. – Я жду: что вам нужно от меня?
В ответ ему было глубокое молчание. Фидэ-Йори с ужасом отвернулся от него.
Наконец принц Маяда заговорил:
– Мы не хотим от тебя ничего, кроме справедливости. Мы хотим просто напомнить тебе одну вещь, которую ты, по-видимому, забыл. Твоя обязанность, как и моя, кончилась уже много месяцев тому назад, Гиэяс, а ты, в твоем рвении к управлению страной, забыл об этом. Сын Таико сам достиг теперь возраста, когда может управлять, значит, твое управление кончилось, и тебе остается только сложить твои полномочия к ногам государя и отдать ему отчет в твоих поступках, так же, как я отдал ему отчет в моих действиях за все время, пока он находился под нашей опекой.
– Ты не думаешь о том, что говоришь! – вскричал Гиэяс, вспыхнув от гнева. – Ты, вероятно, хочешь довести страну до гибели?
– Я говорил мягко, – возразил Маяда, – не заставляй меня переменить тон.
– Ты хочешь, чтобы неопытный ребенок, – продолжал Гиэяс, не обращая внимания на то, что его прервали, – не приучившись сначала к трудному положению главы государства, взял в руки власть?.. Да это все равно, как если бы ты дал тяжелую фарфоровую вазу в руки новорожденного; так он уронит ее на землю, и ваза разобьется на тысячу кусков.
– Ты оскорбляешь нашего сегуна! – вскричал принц Сатакэ.
– Нет! – сказал Гиэяс. – Фидэ-Йори сам согласится со мной. Нужно, чтобы я постепенно вводил его в мои занятия и указал на возможные решения разбираемых вопросов. Занимался ли он когда-нибудь делами страны? Его молодой ум еще не созрел, и я сумел отстранить от него заботы правления. Я один владею распоряжениями великого Таико, и я один могу продолжать гигантское дело, которое он предпринял. Оно еще не кончено. Следовательно, чтобы повиноваться этому почтенному главе, я должен, несмотря на твое желание, удержать в своих руках доверенную мне власть. Только чтобы показать тебе, что я считаюсь с твоими советами, с сегодняшнего же дня молодой Фидэ-Йори примет участие в важных занятиях, тяжесть которых я нес до сих пор один. Отвечай, Фидэ-Йори! – прибавил Гиэяс. – Объяви сам, что слова мои тебе по сердцу.
Фидэ-Йори медленно повернул к Гиэясу свое очень бледное лицо и очень пристально посмотрел на него. Потом, после минутного молчания, он сказал немного дрожащим, но полным ненависти голосом:
– Шум, который произвел обрушившийся у моих ног Ласточкин мост, сделал меня глухим к твоему голосу.
Гиэяс побледнел перед тем, кого он пробовал толкнуть на верную смерть, он был уничтожен своим преступлением. Его высокий ум страдал от этих пятен крови и грязи, которые попали на него. Он видел, как они в будущем омрачали его имя, которое он хотел видеть славным, уверенный, что его обязанность относительно страны заключалась в сохранении в своих руках власти, которой он был достоин больше, чем кто-либо другой. Он ощущал какой-то гнев, так как был принужден навязывать силой то, о чем его должны были настоятельно просить во имя общественных интересов. Тем не менее, решившись бороться до конца, он поднял голову, склонившуюся на минуту под тяжестью буйных мыслей, и обвел присутствующих строгим, властным взглядом.
После слов сегуна наступило грозное молчание; оно мучительно тянулось. Наконец принц Сатсума прервал его.
– Гиэяс! – сказал он. – Я требую именем моего государя, чтобы ты сложил с себя власть, которою облек тебя Таико-Сама.
– Я отказываюсь, – сказал Гиэяс.
Крик бешенства вырвался у всех вельмож. Принц Маяда поднялся, он медленно приблизился к Гиэясу и вынул из-за пазухи бумагу, пожелтевшую от времени.
– Узнаешь ты это? – спросил он, разворачивая письмо, которое поднес к глазам Гиэяса. – Не своей ли кровью ты начертал здесь твое изменническое имя, рядом с моим именем честного человека? Разве ты забыл клятвенное изречение: «Власть, которую ты доверяешь нам, мы возвратим ее твоему ребенку, когда он будет совершеннолетним, мы клянемся в этом душами наших предков, перед блестящим кругом солнца?» Таико спокойно уснул, увидев эти несколько красных строк. Теперь же он восстанет из своей могилы, чтобы проклясть тебя, клятвопреступник.
Старик, дрожа от гнева, скомкал в руках написанную кровью клятву и бросил ее в лицо Гиэясу.
– Ты в самом деле думаешь, что мы позволим так обобрать нашего ребенка на наших глазах? – продолжал он. – Думаешь ли ты, что, если не хочешь возвратить того, что взял, мы не отнимем у тебя этого? Преступления, которые ты замышляешь, затмили твой рассудок; у тебя нет больше ни души, ни чести, и ты смеешь стоять перед твоим господином, – перед тем, кого ты хотел убить!
– Он не только у меня хочет отнять жизнь, – сказал Фидэ-Йори. – Этот человек свирепее тигра: он велел убить этой ночью моего самого верного слугу, моего самого дорогого друга, принца Нагато.
Трепет ужаса пробежал по всему собранию, тогда как глаза Гиэяса загорелись радостью.
«Освободившись от этого опасного врага, – думал он, – мне легко будет овладеть Фидэ-Йори».
Как бы в ответ на его мысли, раздался голос Нагато.
– Не радуйся заранее, Гиэяс, – говорил он, – я жив и еще могу послужить государю.
Гиэяс быстро обернулся и увидел принца, который, подняв завесу, входил в залу.
Нагато походил на призрак; глаза его горели лихорадочным огнем и казались больше и чернее обыкновенного. Его лицо было так бледно, что с трудом можно было различить узенькую белую повязку на лбу, на которой виднелось несколько капель крови. По его телу пробегала болезненная дрожь, так что хрустальный ящик, блестевший в его руках, сильно дрожал.
Генерал Йокэ-Мура подбежал к нему.
– Какое безумие, принц! – вскричал он. – Ты встал и ходишь, потеряв столько крови и несмотря на запрещение доктора!
– Злой друг! – воскликнул Фидэ-Йори. – Когда же ты перестанешь играть своей жизнью!
– Я стану рабом врачей, чтобы заслужить то внимание, которое вы мне оказываете, и которого я не стою, – сказал принц, – когда закончу возложенное на меня поручение.
Гиэяс, полный беспокойства, упорно молчал, он наблюдал и ждал, часто посматривая на дверь, как бы желая убежать.
– Я должен на коленях подать тебе этот ящичек, и на коленях же ты должен принять его, – сказал принц, – так как в нем заключается послание от твоего и нашего государя, от того, который получил власть свыше, – от всемогущего микадо.
Нагато распростерся и передал шкатулку сегуну, который принял ее, преклонив колено.
Гиэяс почувствовал, что в этой шкатулке заключается его окончательная гибель, и подумал, что Нагато, по обыкновению, торжествовал над ним.
Между тем, Фидэ-Йори развернул послание микадо и пробежал его глазами. Радость осветила его лицо. Он поднял влажные глаза на Нагато, думая, в свою очередь, что это все благодаря нему он торжествовал.
– Принц Сатсума [11]11
Сатсума —одна из провинций Японской империи.
[Закрыть]! – сказал он немного погодя, протягивая письмо старому вельможе. – Прочти нам вслух содержание этого божественного послания.
Принц Сатсума прочел следующее:
«Я, прямой потомок богов, основателей Японии, опускаю свои взгляды на землю и вижу, что время идет со смерти верного слуги моей династии Таико-Самы, которого мой предшественник провозгласил главнокомандующим моего государства. Сыну этого знаменитого начальника, который оказал большие услуги государству, было шесть лет, когда умер его отец; но время шло для него так же, как и для других, и он теперь достиг возраста, когда может наследовать своему отцу: вот почему я, в свою очередь, провозглашаю его главнокомандующим государства.
Через несколько дней Небесные Всадники торжественно возвестят ему мою волю, чтобы всем было известно о ней.
Теперь, возлагая на Фидэ-Йори заботы управления, я снова погружаюсь в таинственную бездну моего сверхчеловеческого сна.
Дано в Даири, девятнадцатого года Ненго-Каи-Тио [12]12
То есть в 1614 году. Японский календарьбыл китайский, введенный около 600 г. н. э.
[Закрыть].
Го-Митсу-Но».
– Против этого нечего возразить, – сказал Гиэяс, нагнув голову. – Верховный владыка приказал – я повинуюсь, я слагаю вверенную мне власть, и после оскорблений, которые я вытерпел, я знаю, что мне остается делать. Я желаю, чтобы те, которые устроили это дело, не раскаялись когда-нибудь в том, чего достигли, и чтобы страна не стонала под тяжестью бедствий, которые могут обрушиться на нее.
Сказав эти слова, он вышел; вельможи радостно столпились вокруг молодого сегуна, поздравляя его.
– Моего друга и брата Нагато нужно благодарить, – сказал Фидэ-Йори, – это он устроил все это.
– Еще не все кончено, – сказал Нагато, который казался озабоченным, – нужно сейчас же подписать смертный приговор Гиэясу.
– Но ты же слышал, друг? Он сказал, что знает, что ему надо делать: теперь он приступил к харакири.
– Конечно, – сказал принц Сатсума.
– Он знает закон чести, – прибавил Аки.
– Да, но он презирает эти обычаи и не сообразуется с ними, – заметил Нагато. – Если мы не поторопимся осудить этого человека, он ускользнет от нас, а раз он очутится на свободе, он способен на все.
Принц Нагато развернул свиток белой бумаги и, обмакнув кисточку в чернила, протянул ее сегуну.
Фидэ-Йори, казалось, колебался.
– Осудить его так, без суда? – сказал он.
– Суд бесполезен! – возразил Нагато. – Перед всем советом он преступил клятву, и непочтительно обошелся с тобой. Больше того: это – убийца.
– Он дедушка моей жены, – пробормотал сегун.
– Ты разведешься со своей женой, – сказал Нагатою. – Раз Гиэяс жив – нет ни спокойствия для тебя, ни безопасности для страны.
Фидэ-Йори вдруг взял кисточку, написал приговор и подписал его.
Нагато передал распоряжение генералу Самаде-Саемону-Йокэ-Муре, который тотчас вышел.
Вскоре он вернулся с гневным видом.
– Слишком поздно! – вскричал он. – Принц Нагато был вполне прав: Гиэяс бежал.
