Текст книги "Жемчужина страсти"
Автор книги: Юдифь Готье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Нагато словно забыл о присутствии молодой женщины; он облокотился на наполовину раздвинутую перегородку, и, казалось, наслаждался сладкой и в то же время жгучей мечтой.
Шуршание платья по циновкам, которыми был устлан пол, вывело его из задумчивости. Иза-Фару возвращалась; она, казалось, торопилась и скоро появилась из-за угла галереи; за ней следовали два мальчика в великолепных одеждах.
– Вот что сказала божественная Кизаки, – обратилась она к Нагато, подойдя к нему ближе: – «Пусть проситель сам придет просить о том, чего он хочет».
При этих словах Нагато так побледнел, что Иза-Фару испугалась, думая, что он лишится чувств, и бросилась к нему, чтобы поддержать его.
– Принц, – вскричала она, – приди в себя! Такая милость, действительно, способна сильно взволновать, но разве ты не привык к всевозможным почестям?
– Это невозможно, – пробормотал Нагато, едва внятным голосом. – Я не могу предстать перед ее очами.
– Как! – сказала Иза-Фару. – Так ты хочешь ослушаться ее приказания?
– Я не в придворном платье, – сказал принц.
– Она избавляет тебя на этот раз от церемониала: прием тайный. Не заставляй ее больше ждать.
– Идем, веди меня! – вскричал вдруг Нагато, который, казалось, пересилил свое волнение.
– Эти два пажа проведут тебя, – сказала Иза-Фару.
Нагато быстро удалился вслед за двумя слугами Кизаки, но мог еще расслышать сдержанный крик, сорвавшийся с губ Фаткуры.
Пройдя по галереям и залам дворца, которых он не заметил, Нагато очутился перед большой белой атласной завесой с золотым шитьем, широкие складки которой то блестели серебром при ярком свете, то отливали свинцом в полумраке и густо ложились на пол.
Пажи раздвинули эту завесу, принц прошел – и трепещущие волны атласа снова упали за ним.
Стены комнаты, куда он вошел, тускло блестели в полумраке, отбрасывая золотистый, сероватый и красный отблеск; в воздухе чувствовался тонкий аромат. В глубине комнаты, под драпировкой, подобранной золотыми шнурками, сидела лучезарная царица среди шелковистых волн своих красных одежд; на лбу ее красовались три золотые пластинки – знак всемогущества. Принц окинул ее невольным взглядом, потом, опустив глаза, как будто посмотрел на полуденное солнце, он дошел до середины комнаты и упал на колени, затем медленно склонил голову до земли.
– Ивакура! – сказала Кизаки после долгого молчания. – То, о чем ты просишь меня, очень важно: я хочу услышать из твоих уст некоторые объяснения, прежде чем передать твое прошение великому владыке, сыну богов, моему супругу.
Принц поднялся наполовину и попытался заговорить, но это ему не удалось; ему казалось, что грудь его разорвется, – так сильно билось его сердце. Слова замерли на его губах, и он стоял с опущенными глазами, бледный, как мертвец.
– Разве ты думаешь, что я рассердилась на тебя, что так сильно испугался?.. – спросила царица, несколько минут с удивлением смотревшая на принца. – Я могу простить тебя, так как твое преступление, в сущности, не важное. Ты любишь одну из моих придворных, вот и все.
– Нет, я не люблю ее! – вскричал Нагато, который, как бы потеряв рассудок, поднял глаза на государыню.
– Что мне за дело, – коротко сказала Кизаки.
С минуту они смотрели друг на друга; но Нагато закрыл свои виноватые глаза и, дрожа за свою дерзость, ждал наказания.
Но после некоторого молчания Кизаки продолжала спокойным голосом:
– Твое письмо открывает мне ужасную тайну; и если то, что ты подозреваешь – правда, спокойствие государства может быть сильно поколеблено.
– Поэтому-то, божественная сестра солнца, я и дерзнул просить твоего всемогущего заступничества, – сказал принц с невольной дрожью в голосе. – Если ты снизойдешь на мою просьбу, если исполнится то, о чем я прошу, большие несчастья будут предупреждены.
– Ты знаешь, Ивакура, божественный микадо благосклонен к Гиэясу. Захочет ли он поверить этому преступлению, в котором ты обвиняешь его любимца? Да и ты сам захочешь ли подтвердить всенародно это, пока тайное обвинение?
– Я подтвержу это в глаза самому Гиэясу, – твердо сказал Нагато. – Он виновник ужасного заговора, который чуть было не стоил жизни моему молодому государю.
– Подобное подтверждение подвергнет твою жизнь опасности. Подумал ли ты об этом?
– Что моя жизнь! – сказал принц. – К тому же одной моей преданности Фидэ-Йори достаточно, чтобы навлечь на меня ненависть правителя. Меня чуть не убили люди, посланные им несколько дней тому назад, когда я ехал из Киото.
– Как, принц! Возможно ли это? – вскричала Кизаки.
– Я говорю об этом неважном случае, – продолжал Нагато, – только чтобы показать тебе, что преступление свойственно этому человеку и что он хочет отделаться от тех, кто мешает его честолюбивым замыслам.
– Но как же ты спасся от убийц? – спросила царица, которая, казалось, принимала живое участие в этом происшествии.
– Хорошо отточенное лезвие моей сабли и твердость руки спасли мою жизнь. Но возможно ли, чтобы ты останавливала свою божественную мысль на таком пустом случае?
– А много было убийц? – продолжала она с любопытством.
– Десять, может быть, двенадцать; нескольких я убил, потом погнал свою лошадь и вскоре очутился на достаточном расстоянии от них.
– Как! – сказала задумчиво Кизаки. – Этот человек, которому доверяет мой божественный супруг, так вероломен и жесток! Я разделяю твои опасения, Ивакура, и меня охватывает печальное предчувствие; но смогу ли я убедить микадо, что твои предположения небезосновательны? По крайней мере, я попытаюсь, ради блага моего народа и спасения государства. Иди, принц, и будь сегодня на вечернем приеме; я переговорю с владыкой вселенной.
Принц распростерся на полу, затем поднялся и с опущенной головой удалился, пятясь задом. Он дошел до атласного занавеса. Еще раз он невольно взглянул на государыню, которая провожала его взором. Но завеса упала, и очаровательное видение скрылось.
Пажи отвели Ивакуру в один из дворцов, предназначенных для владетельных принцев, пребывающих в Киото. Радуясь, что остался один, он растянулся на подушках и, еще очень взволнованный, погрузился в сладкую думу.
«Ах! – бормотал он. – Какая странная радость охватывает меня! Я опьянел. Может быть, потому, что я подышал воздухом, который окружал ее? Ах, ужасное безумие, безнадежное желание, которое доставляет мне такое сладкое страдание, насколько ты теперь усилишься после этого неожиданного свидания! Я бежал из Осаки без памяти, подобно водолазу, которому не хватает воздуха, чтобы созерцать дворцы, скрывающие ее от взоров, или чтобы увидеть издали, как она стоит, облокотившись на перила, или проходит в кругу своих женщин по аллее сада; и тогда я уносил с собой запас счастья. Но теперь я вдыхал ее аромат, ее голос ласкал мой слух, я слышал свое имя из ее уст. Сумею ли удовольствоваться тем, что раньше наполняло мою жизнь? Я пропал, моя жизнь разбита этой невозможной любовью, и, тем не менее, я счастлив.
Сейчас я еще раз увижу ее, но в стеснительной обстановке политической аудиенции, но буду в состоянии вволю налюбоваться красотой. Хватит ли у меня силы скрыть мое волнение и мою преступную любовь? Да, божественная царица, только перед тобой склоняется моя гордая душа, и мечта моя возносится к тебе, как туман к солнцу. Богиня, я обожаю тебя с ужасом и почтением; но, увы! Я люблю тебя также с безумной нежностью, как будто бы ты была просто женщина!»
Небесные всадники
Наступила ночь. Приятная свежесть сменила дневной зной, и цветы в клумбах благоухали, омытые росой.
Галереи перед залами дворца, предназначенные для вечерних развлечений, были освещены и полны гостей, которые с наслаждением вдыхали вечерний воздух.
Принц Нагато вошел по почетной лестнице, по обеим сторонам которой стояла живая изгородь из красивых пажей; каждый из них держал в руках по золоченому стержню, на конце которого мерцал круглый фонарь.
Принц медленно пробирался через толпу по галереям. Кланяясь при встрече с придворными вельможами и приветствуя любезными фразами равных себе принцев, он дошел до тронной залы. Она блестела огнями тысячи фонариков и ламп. Веселый шум наполнял ее так же, как и соседние помещения, видневшиеся через широко раздвинутые перегородки.
Статс-дамы шептались между собой, и голоса их смешивались с легким шелестом платьев, когда они расправляли их широкие складки. Принцессы сидели группами, по правую и левую сторону трона. Каждая группа располагалась по порядку старшинства и имела свой особый цвет.
Женщины одной группы были в светло-голубых одеждах, расшитых серебром, другие – в зеленых, лиловых и палевых.
Посреди эстрады, устланной мягкими коврами, сияла Кизаки, средь волн атласа, газа и серебряной парчи, из которых состояли ее пышные красные и белые платья, усеянные драгоценными камнями. Три отвесные пластинки, которые возвышались над венцом, украшавшим ее голову, казались тремя золотыми лучами.
Несколько принцесс поднялись по ступенькам трона и, опустившись на колени на самой высокой, весело разговаривали с государыней. Последняя несколько раз принималась смеяться, чем возмущала одного старого, молчаливого принца, верного хранителя правил этикета. Но царица была так молода – ей было всего двадцать лет – что ей охотно прощали временное забвение тяжести венца. И ее смех вызывал кругом веселье, как утренние лучи солнца – пение птиц.
– Хвала верховным богам! – сказала вполголоса одна принцесса своим подругам. – Наконец-то исчезла озабоченность, которая печалила нашу царицу: сегодня она веселей, чем когда-либо.
– В каком она хорошем расположении духа! – сказала другая. – Вот и Фаткура снова вошла в ее милость. Она входит по ступенькам трона. Кизаки позвала ее.
Действительно, Фаткура стояла на последней ступеньке царской эстрады, но мрачное выражение ее лица, сосредоточенность ее блуждающего взгляда составляли резкую противоположность с радостным, светлым выражением лиц всех окружающих. Она поблагодарила Кизаки за возвращенные милости таким заунывным и расстроенным голосом, что молодая царица вздрогнула и подняла глаза на свою прежнюю любимицу.
– Ты больна? – спросила она, удивленная изменившимися чертами молодой женщины.
– Может быть, от радости, что ты простила меня, – пробормотала Фаткура.
– Если ты страдаешь, я увольняю тебя от празднеств.
– Благодарю, – сказала Фаткура, низко поклонившись.
Она удалилась и смешалась с толпой.
Вскоре раздались звуки скрытого оркестра, и представление началось.
На перегородке, против трона, взвился занавес и открылся прелестный вид.
В глубине возвышалась гора Фузии, и ее снежная вершина выступала над поясом облаков. У подножия горы расстилалось темно-синее море, с разбросанными кое-где белыми парусами. На первом плане между деревьями и цветущими кустарниками вилась дорожка.
Вот появился молодой человек; он идет, поникнув головой, и кажется усталым и печальным. Оркестр смолкает. Молодой человек возвышает голос. Он рассказывает о том, как его преследует несчастье; мать его умерла от горя, видя, как поля, возделанные ее мужем, все больше и больше пустеют; он проводил со слезами гроб матери, потом стал тяжело работать, чтобы поддержать своего старого отца. Но отец, в свою очередь, умер и оставил сына в такой нужде, что ему не на что было похоронить его. Тогда сын сам продался в рабство и ценою свободы получил возможность отдать последний долг отцу. Теперь он шел к своему хозяину, чтобы исполнить условия договора. Он уже собирался уйти, как на дороге появилась чрезвычайно красивая женщина. Молодой человек с восторгом смотрел на нее.
– Я хочу просить тебя об одной милости, – сказала женщина. – Я одна и покинута, возьми меня в жены, я буду тебе предана и верна.
– Увы! – сказал молодой человек. – У меня ничего нет, и я сам не принадлежу себе. Я продался одному господину, к которому и иду.
– Я умею ловко ткать шелковые материи, – сказала незнакомка. – Возьми меня к твоему господину, я сумею быть полезной.
– Соглашаюсь от всего сердца, – сказал молодой человек. – Но как же такая прекрасная женщина, как ты, может взять в мужья такого бедного человека, как я?
– Красота ничто перед душевными качествами, – сказала женщина.
В следующей части зрители видят обоих супругов за работой в садах их господина. Муж сажал цветы, женщина вышивала великолепную материю, сотканную ею. Господин прогуливался, наблюдая за рабами; он подошел к молодой женщине и посмотрел на ее работу.
– О! Роскошная материя, – вскричал он. – Она бесценна.
– Я хотела предложить ее тебе в обмен на нашу свободу.
Господин согласился на сделку и позволил им уйти.
Тогда муж бросился, к ногам жены. Он горячо благодарил ее, что она освободила его, таким образом, от рабства. Но женщина преобразилась; она стала такой сияющей, что молодой человек, ослепленный, не мог больше смотреть на нее.
– Я небесная ткачиха, – сказала она. – Твое трудолюбие и сыновняя любовь тронули меня, и, видя тебя несчастным, я сошла с небес, чтобы помочь тебе. Все, что ты ни предпримешь с этих пор, удастся тебе, если ты никогда не сойдешь с пути добродетели.
Сказав это, божественная ткачиха поднялась на небо и заняла свое место в шелковичном коконе [5]5
Кокон– созвездие Скорпиона.
[Закрыть].
В это время оркестр заиграл танец. Занавес опустился, потом вскоре снова поднялся. Появился сад пагоды с его бамбуковыми рощицами, легкими строениями, с широкими крышами, которые поддерживал ряд разноцветных колонн. Тогда начались сцены пантомим, не имеющие между собой связи. Представлялись религиозные или воинственные легенды. Тут были сказочные герои, символические личности в древних костюмах; на одних были мирты в форме яйца, на других туники с длинными разрезными рукавами, старинные каски без шишака, с золотыми украшениями, которые защищали затылок, или же фантастические шапки – широкие, высокие, в виде золотой пирамиды, украшенные бахромой и бубенчиками. У актеров были в руках ветки, сабли, зеркала и всевозможные символические предметы. Но часто их смысл был забыт и никто их не понимал. Их наружный вид сохранился в течение веков, но он представлял запертый ящик, от которого потерян ключ. Вот герой, который убил ужасного дракона, жившего в течение многих лет в самом дворце микадо. Вот Цангу, царственная воительница, которая завоевала Корею. Вот непобедимая Ятцицонэ с веером вместо щита; вот знаменитый принц, который ослеп, оплакивая смерть своей возлюбленной. Все они проходили перед глазами в связи с главными событиями их жизни.
Потом сцена опустела, и после прелюдии, сыгранной оркестром, появились молодые очаровательные танцовщицы в ослепительных одеждах, с крылышками птиц или бабочек и длинными усиками на лбу, которые тихо дрожали над их золотым прозрачным венцом. Они исполнили медленный, плавный танец, полный гибких движений и покачиваний; окончив его, они стали по обе стороны сцены, чтобы пропустить комических танцоров с фальшивыми носами, в причудливых костюмах. Они закончили представление буйной пляской, с дракой и свалкой.
С тех пор как началось представление, принц Нагато стоял, прислонившись к стене, подле театра, наполовину скрытый складками драпировки; в то время как взгляды всех были устремлены на сцену, он безумно любовался улыбающейся и сияющей царицей.
Казалось, будто она почувствовала этот устремленный на нее пламенный и упорный взгляд, один раз она обернулась и остановила свой взгляд на принце.
Последний не опускал глаз, его околдовала всемогущая прелесть; этот взгляд, упавший на него, как луч солнца, жег его. Одно время он думал, что сходит с ума, ему показалось, что Кизаки незаметно улыбалась ему. Она тотчас же опустила глаза и стала внимательно рассматривать цветы, вышитые на ее рукаве, потом, подняв голову, казалось, внимательно следила за ходом представления.
Когда занавес опустился в последний раз, среди шумных разговоров, возобновившихся после долгого молчания, когда оживление сменило тишину, перед Нагато остановилась женщина.
– Я знаю твою тайну, принц, – сказала она ему шепотом, полным угрозы.
– Что ты хочешь сказать? – вскричал Нагато. – Я не понимаю тебя, Фаткура.
– Ты очень хорошо понимаешь, – возразила Фаткура, пристально глядя на него. – И тебе есть отчего бледнеть, потому что твоя жизнь в моих руках.
– Моя жизнь? – пробормотал принц. – Я благословлю того, кто отнимет ее у меня.
Молодая женщина удалилась, но в стороне царицы поднялось сильное движение: все придворные дамы встали, и среди присутствующих водворилась тишина.
Кизаки спускалась по ступенькам трона. Она медленно продвигалась по зале, увлекая за собой волны атласа.
Принцессы толпами, по чину, следовали за ней на расстоянии, останавливаясь, когда она останавливалась. Все присутствующие низко кланялись, когда она проходила; она говорила несколько слов какому-нибудь знатному даймио или какой-нибудь высокорожденной Даме, потом продолжала шествие. Так дошла она до Нагато.
– Ивакура! – сказала она, доставая с груди запечатанное письмо, завернутое в кусочек зеленого атласа. – Передай от меня эту бумагу матери сегуна. – Потом она прибавила тихо: – Это – то, о чем ты просил. Микадо приказывает, чтобы ты воспользовался этим письмом только тогда, когда будешь уверен, что Гиэяс хочет нарушить присягу.
– Твои приказания будут верно исполнены, – сказал Нагато, взяв письмо дрожащей рукой. – Я в эту же ночь возвращусь в Осаку.
– Счастливого пути! – сказала Кизаки необыкновенно нежным голосом.
Потом она пошла дальше. Еще с минуту принц слышал шуршание ее платья по коврам.
Час спустя Нагато покинул Даири [6]6
Даири– дворец микадо и весь его двор.
[Закрыть]и отправился в путь. Проезжая через город, он должен был сдерживать свою лошадь, чтобы не раздавить веселую толпу, которая запрудила улицы. Со всех сторон сверкали огромные фонари, стеклянные, бумажные, шелковые, газовые. Их разноцветный свет бросал странный отблеск на лица гуляющих, которые, по мере того, как продвигались, казались то розовыми, то голубыми, то лиловыми, то зелеными. Лошадь немного пугалась глухого шума, который царил в Киото.
Тут был и смех женщин, столпившихся перед кукольными театрами; и беспрерывный грохот тамбурина, под который труппа клоунов проделывала необыкновенные штуки; слышались крики спора, который переходил в драку, серебристый звон колокольчиков, которым оракул отвечал чародею, предсказывавшему судьбу внимательному кругу слушателей, пронзительное пение священников Оджигонгамы [7]7
Оджигонгама– дайгон-ген, т. е. сияющий властью. Так буддисты называют святых и духов предков.
[Закрыть], которые исполняли священный танец в саду одной пагоды. Тут же раздавались голоса целой армии нищих; одни из них ходили на ходулях, другие были наряжены в исторические костюмы или несли на голове вместо шляпы вазу, в которой распускался цветущий куст.
Там стояли монахи, собиратели подаяний, в красных одеждах, с наголо выбритыми головами; надув щеки, они извлекали из серебряных свистков пронзительные звуки, покрывавшие шум и раздиравшие уши. Здесь жрицы национальной религии проходили с песнями, размахивая белыми бумажными кропильницами, символом чистоты. Десяток молодых бонз играли на всевозможных инструментах, напрягая слух, чтобы услышать друг друга и не потерять такта исполняемой мелодии, вопреки всеобщему гаму. Немного дальше заклинатель черепах быстро бил в там-там, а слепые, сидя у входа в храм, звонили в колокола, утыканные бронзовыми шишечками.
Время от времени придворные вельможи микадо рассекали толпу; они шли тайком в театр или чайные домики, которые были открыты всю ночь: там они, свободные от строгостей этикета, могли вволю пить и развлекаться.
Нагато также путешествовал тайком и один; перед ним даже не бежал скороход, чтобы разгонять толпу. Тем не менее, он выехал из города, никого не ранив. Тогда он отпустил поводья, и нетерпеливый конь поскакал галопом по великолепной аллее сикоморов [8]8
Сикоморы —высокие и долговечные южные деревья из породы смоковниц, то же, что платаны и черный клен. Сикоморы также едят, их сладкие плоды похожи на винные ягоды.
[Закрыть], с пагодами, храмами, часовнями, которые мелькали перед принцем по правую и левую сторону, из которых доносились обрывки молитв и священного пения. Один раз Ивакура обернулся и долго смотрел назад. Он заметил между ветвей могилу Таико-Самы, отца Фидэ-Йори; он подумал, что прах этого великого государя должен был задрожать от радости, когда мимо него проезжал человек, везший спасение его сыну. Нагато миновал предместья и въехал на небольшой холм.
Он бросил последний взгляд на город, который был так дорог его сердцу. Киото был окутан светящейся дымкой и бросал красноватый отблеск среди голубого света, который проливала луна на окружающие его горы. По склонам, между деревьев, блестели, как зеркала, крыши пагод. Позолоченная хризантема над вратами даири горела лучом, как звезда над городом. Но все исчезло за изгибом холма, последний шум Киото смолк. Принц вздохнул, потом, разогнав лошадь, пустился как стрела через поля.
Он миновал много поселков, приютившихся у дороги, и через какой-нибудь час достиг Йодо [9]9
Йодо– древний город, при истоке р. Йодо из оз. Бивы, около Киото. В старину так называлась целая провинция.
[Закрыть]. Не замедляя хода, он проехал город и миновал замок, высокие башни которого были все залиты лунным светом; вода блестела во рвах.
Этот замок принадлежал Йодо-Жими, матери сегуна; тогда в нем жил один любимец этой принцессы, генерал Харунага.
– Я плохо верю в храбрость прекрасного воина, который спит за своими стенами, – пробормотал принц, бросив взгляд на молчаливый замок.
Минуту спустя он скакал по рисовому полю.
Кругом луна отражалась в лужах воды, из которых поднимались тонкие колосья; рисовое поле походило на обширное озеро; кое-где над самой землей скатертью расстилался тонкий белый туман. Несколько огромных черных буйволов мирно спали, наполовину погруженные в воду.
Нагато сдерживал задыхавшуюся лошадь; вскоре он бросил поводья ей на шею и, опустив голову, снова погрузился в неотвязчивую думу. Лошадь пошла шагом, и принц, поглощенный своей мечтой, предоставил ей идти, как знает.
Нагато снова видел блестящие залы дворца и приближающуюся к нему царицу; ему все еще чудился шорох ее платьев.
– Ах! – вскричал он вдруг. – Это письмо, которое покоилось у нее на груди, лежит теперь у меня на сердце и жжет меня.
Он быстро вынул письмо из-за пазухи.
– Увы! Нужно будет расстаться с этой бесценной святыней, – пробормотал он.
Он внезапно поднес его к губам. От прикосновения к этой нежной материи, от знакомого аромата, который она издавала, страстная дрожь охватила принца. Он закрыл глаза, упоенный очаровательной негой.
Беспокойное ржание лошади вывело его из восторженного состояния.
Он снова спрятал царское послание на груди и осмотрелся. В пятидесяти шагах перед ним дорогу пересекала тень, которую бросала кучка деревьев. Принцу показалось, что в тени что-то шевелится. Он схватился за пику, привязанную к седлу, и погнал лошадь, которая упиралась и неохотно шла вперед.
Вскоре не оставалось сомнения для Нагато: на пути его ждали вооруженные люди.
– Как, опять! – вскричал он. – Правителю-таки очень хочется избавиться от меня.
– И на этот раз он избавится! – ответил один из убийц, подскакав к принцу.
– Я еще не попался тебе в руки, – сказал Нагато, заставляя свою лошадь отскочить в сторону.
Его противник с разбега пролетел мимо, не задев его.
– И безумец же я! – бормотал принц. – Подвергать это драгоценное послание случайностям моей судьбы.
Вокруг него сверкали обнаженные сабли; нападающих было так много, что они не могли все сразу приблизиться к противнику.
Нагато был самым ловким стрелком во всем государстве, он обладал большой силой, хладнокровием и смелостью. Отмахиваясь своей пикой, он переломил несколько мечей, которые сверкали среди кровавого дождя. Потом внезапным скачком он уклонился на минуту от направленных на него ударов.
– Я, конечно, могу защищаться еще несколько минут, – думал он, – но я, без сомнения, погиб.
Разбуженный буйвол протяжно и печально промычал, затем слышался только лязг оружия и лошадиный топот.
Но вдруг среди ночи раздался голос.
– Смелей, принц! – кричал он. – Мы идем к тебе на помощь!
Нагато был покрыт кровью, но еще боролся. Этот голос придал ему новые силы и поразил убийц, которые с беспокойством переглядывались.
Послышался быстрый галоп, и, прежде чем они успели опомниться, отряд всадников обрушился на врагов принца.
Измученный Нагато отъехал немного в сторону и, не понимая хорошенько, что происходило, с удивлением смотрел на своих защитников, которые прибыли так кстати.
Эти люди были восхитительны, при свете луны, которая освещала богатое шитье их одежд и играла на легких касках с резными украшениями.
Принц узнал мундир Небесных Всадников – почетной стражи микадо. Вскоре от убийц, посланных правителем, остались только мертвые. Победители вытерли свое оружие, и начальник отряда приблизился к Нагато.
– Ты опасно ранен, принц? – спросил он.
– Не знаю, – отвечал Нагато, – в пылу битвы я ничего не чувствовал.
– Но твое лицо все в крови.
– Правда, – сказал принц, поднося руку к щеке.
– Не хочешь ли сойти с лошади?
– Нет, боюсь, что буду не в состоянии снова сесть на нее. Но не будем говорить больше обо мне. Позволь мне поблагодарить тебя за твое чудесное заступничество, которое спасло мне жизнь, и спросить тебя, по какому стечению обстоятельств вы очутились в этот час на этой дороге?
– Я тебе это скажу сейчас, – отвечал всадник, – но прежде перевяжи твою рану, а то из нее вытечет вся твоя кровь.
Из соседнего болота принесли воды и омыли лицо принца; на лбу, подле виска, обнаружилась довольно глубокая рана. Покуда наложили только плотную повязку на лоб.
– У тебя есть еще раны, не правда ли?
– Я думаю, но я в силах доехать до Осаки.
– Ну, так в дорогу! – сказал всадник. – Мы поговорим по пути.
Маленький отряд тронулся.
– Так, значит, вы сопровождаете меня? – спросил Нагато.
– Мы имеем приказание не покидать тебя более, принц, но исполнение этого долга доставляет нам только удовольствие.
– Не окажешь ли ты мне честь назвать твое славное имя? – спросил Нагато, кланяясь.
– Ты знаешь меня, Нагато: я Фару-Со-Шань, князь Тсусимы [10]10
Тсусима,т. е. Острова Тсу, – провинция, состоящая из двух гористых островов между Нипоном и Кореей.
[Закрыть].
– Супруг прекрасной Иза-Фару, которую я имел честь видеть еще сегодня! – вскричал Нагато. – Прости меня, я должен был узнать тебя по ужасным ударам, которые ты наносил врагам, но я был ослеплен кровью.
– Я горжусь и счастлив тем, что меня выбрали для твоей охраны и для предотвращения тех тяжелых последствий, которые могла вызвать твоя беспечная смелость.
– Я действительно поступил непростительно опрометчиво, – сказал Нагато. – Я мог рисковать своей жизнью, но не драгоценным посланием, которое везу.
– Позволь сказать тебе, дорогой принц, что в пакете, который ты везешь, находится лишь белая бумага.
– Возможно ли! – вскричал Нагато. – Неужели мной играли? В таком случае… Я не могу пережить такого оскорбления.
– Успокойся, друг! – сказал принц Тсусима. – Выслушай меня. После сегодняшнего праздника, возвратяся в свои покои, божественная Кизаки тотчас же позвала меня. «Фару, сказала она мне, – сегодня ночью принц Нагато покидает Киото. Я знаю, что его хотят убить и что он может попасть в засаду; поэтому я дала ему вместо послания, которое он думает везти, пустой конверт. Настоящее же письмо здесь, – прибавила она, указывая на маленькую шкатулку. – Возьми с собой пятьдесят человек и следуй за принцем на некотором расстоянии; если на него нападут, бросайтесь к нему на помощь; если же нет – догоните его у ворот Осаки и вручите ему этот ящичек, не говоря ему, что вы сопровождали его». Но только ты обладаешь несравненными лошадьми, и мы чуть было не приехали слишком поздно к тебе на помощь.
Нагато был сильно взволнован этим известием. Он вспоминал, с какой нежностью царица пожелала ему счастливого пути, и не мог не видеть во всем происшедшем участия к его судьбе. Он думал также о том, что может сохранить это сокровище, – это письмо, которое она хранила в течение всего вечера у себя на груди.
Остальную часть пути проехали молча. Нагато охватила лихорадка; свежесть близкого рассвета заставляла его дрожать, и он почувствовал, что ослабевает от потери крови.
Когда достигли ворот Осаки, занимался день.
Тсусима вынул из луки седла маленький хрустальный ящичек, искусно завязанный шелковым шнурком.
– Вот, принц! – сказал он. – Драгоценное письмо заперто в этой коробочке. До свидания. Пусть твои раны поскорей заживут!
– До свидания, – сказал Нагато. – Еще раз благодарю за то, что ты рисковал своей драгоценной жизнью из-за моей, которая ничего не стоит.
Раскланявшись со всем маленьким отрядом всадников, Нагато скрылся в городских воротах и, пришпорив лошадь, скоро достиг дворца.
Когда Лоо увидел своего господина бледного, как привидение, и покрытого кровью, он упал на колени и стоял, обезумев от удивления.
– Ну-ну, – сказал принц – закрой свой разинутый рот и встань, я еще не умер. Позови моих слуг и беги за доктором.
