Текст книги "Жемчужина страсти"

Автор книги: Юдифь Готье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Могила

Весть о победе, одержанной генералом Гарунагой в Сумиоси, быстро дошла до Осаки. Йодожими сама, с шумной радостью, пошла объявить об этом Фидэ-Йори. Она не скрывала, что гордилась победой своего возлюбленного. Однако вскоре пришли крестьяне из Сумиоси и рассказали подробно обо всех происшествиях войны. Имя принца Нагато заменило везде имя Гарунаги. Йодожими запретила, под страхом строгого наказания, повторять подобную клевету; она рассердилась и измучила сына глупыми упреками. Фидэ-Йори не возражал ей; вслух он превозносил Гарунагу, а про себя благодарил своего безгранично преданного, верного друга.

К несчастью, другие события, более печальные на этот раз, заставили забыть радость первой победы: Гиэясе не приводил в исполнение того, чего от него ожидали. Он не нападал на Осаку с юга: значит, генерал Сигнэнари бездействовал на острове Авадзи, а между тем его не смогли отозвать. Похититель престола не пытался также прорвать ряды, которые загораживали остров Нипоне: его армия, разделенная на маленькие отряды, плыла по морю, приставала в различных местах берега около Осаки, потом, ночью, нападала и захватывала позицию.

Гашизука, генерал Гиэяса, захватил, таким образом, соседнюю со столицей деревню. Эта новость, распространившаяся по Осаке, вызвала ужас. Солдаты сегуна были перерезаны. В минуту атаки их начальника, Усуды, не было: он пил сакэ в одном из чайных домиков окрестности.

Генерал Санада-Саемон-Йокэ-Мура хотел сейчас же напасть на победителей и сбить их с завоеванной позиции. Фидэ-Йори просил его не делать этого.

– Твоя армия слишком малочисленна, чтобы осаждать деревню, – сказал он ему. – А если бы, к несчастью, тебя победили, город остался бы без защитников. Созови войска, посланные в Ямазиро, а до их прихода удовлетворимся защитой Осаки.

Йокэ-Мура повиновался с сожалением. Он наблюдал за врагом при помощи опытных шпионов.

Вскоре вернулись войска из крепости. Взволнованный, он ходил там день и ночь и, казалось, с беспокойством искал чего-то. В особенности ночью, в сопровождении одного только своего сына Даискэ, которому было всего шестнадцать лет, он без устали блуждал вдоль первой стены.

Часовые, видевшие, как он ходил взад и вперед с сыном, который нес фонарь, ничего не понимали в его поведении и думали, что генерал сошел с ума.

По временам Йокэ-Мура бросался на колени и прикладывал ухо к земле.

Даискэ задерживал дыхание.

Однажды генерал быстро вскочил, сильно взволнованный.

– Неужели это моя кровь шумит у меня в ушах? – сказал он. – Мне что-то послышалось. Послушай, сын мой, и посмотри, не ошибся ли я.

Мальчик стал на колени и в свою очередь приложил ухо к земле.

– Отец мой, – сказал он, – я ясно слышу отдаленные глухие и правильные удары.

Генерал снова стал слушать.

– Да, да, – сказал он, – я также хорошо слышу их. Это удары кирки о землю. Вот здесь! Они не уйдут от нас: мы спасены от ужасной опасности!

– Что это такое, отец мой? – спросил Даискэ.

– Что это такое! Солдаты Гиэяса занимаются устройством подземного хода от лагеря, через город, овраги и до этого места.

– Возможно ли это? – вскричал Даискэ.

– К счастью, меня предупредил шпион о работе, которую они предприняли. Но никто не знал, где кончится подземный ход. Если б я покинул замок, как того хотел Фидэ-Йори, мы бы пропали.

– Пора было открыть место, которое они выбрали, чтобы овладеть крепостью! – сказал Даискэ, продолжая слушать. – Они недалеко.

– Им еще на день работы, – сказал Йокэ-Мура. – Теперь, когда я знаю, где они, я буду наблюдать за ними. Но иди за мной, сын мой. Я только тебе хочу доверить такое поручение, которое нужно теперь исполнить.

Генерал возвратился во флигель, где он жил в крепости.

Он написал длинное письмо вождю, который командовал войсками, возвратившимися из Ямазиро. Его звали Аруфза: это был брат Гарунаги. Йокэ-Мура давал этому начальнику необходимые указания для завтрашней битвы.

Кончив, он позвал крестьянина, который дожидался в соседней комнате.

– Он знает место, где начинается подземный ход, – сказал Йокэ-Мура своему сыну. – Когда придет время, он проведет туда войска. Ты отправишься с ним. Постарайся, чтобы тебя никто не увидел. Ты отнесешь это письмо Аруфзу и скажешь ему, чтобы он точно исполнил мои приказания и последовал за этим проводником. Будь осторожен и ловок, сын мой! До лагеря Аруфзы легко дойти; но помни, что нужно пройти туда незамеченным, чтобы не дать повода к подозрению шпионам, которых Гиэяс, без всякого сомнения, имеет среди нас. Как только ты придешь, отправь ко мне гонца.

– Я сейчас же отправляюсь, чтобы воспользоваться темнотой, – сказал Даискэ. – Через несколько часов, отец, ты будешь иметь вести обо мне.

Молодой человек ушел со шпионом.

Как только настал день, Йокэ-Мура пошел приветствовать сегуна.

Фидэ-Йори принял его холодно. Он был недоволен генералом, не понимая его бездействия.

– Йокэ-Мура! – сказал он ему. – Только моя вера в твою храбрость и твоя преданность мешают мне приказать тебе немедленно начать атаку. Вот целых три дня потеряно. Что же ты делаешь? Почему ты так медлишь?

– Я не мог начать раньше, чем нашел то, что искал, – сказал Йокэ-Мура.

– Что это значит? – вскричал сегун в страшном беспокойстве.

В свою очередь, он подумал, не сошел ли генерал с ума. Он посмотрел на него: лицо воина выражало покойную радость.

Сегун опустил голову.

«Он положительно сошел с ума», – подумал Фидэ-Йори.

Но Йокэ-Мура ответил на его мысль.

– Подожди до завтра, прежде чем осуждать меня, – сказал он, – и не беспокойся, государь, если ты услышишь шум сегодня ночью.

Сказав это, он удалился и пошел отдать приказание своим солдатам.

Он выслал из города две тысячи человек, которые пошли расположиться лагерем на холме, в виду врага.

– Готовятся к нападению, – говорили в Осаке.

Народ занял холмы, башни, все возвышенные места.

Сам Фидэ-Йори поднялся, с несколькими придворными, на последний этаж большой башни Золотых Рыб, в средине крепости.

Оттуда он видел вдалеке солдат Аруфзы, приблизительно восемь тысяч человек, а дальше блеск оружия и брони выдавал врагов, расположенных лагерем около маленького лесочка. На море, в бухте кончала снаряжаться военная эскадра. Улицы города, перерезанные каналами, подобно голубым лентам, заполнились боязливой толпой. Работы были прекращены; все находились в ожидании.

Войска не двигались.

Фидэ-Йори устал смотреть, глухое раздражение начинало подниматься в нем. Он спросил Йокэ-Муру.

– Генерала невозможно найти, – сказали ему. – Его армия вооружилась и готова выступить по первому знаку, но до сих пор только две тысячи человек покинули крепость.

Наконец, к вечеру, враги заволновались. Они двинулись к городу. Солдаты Йокэ-Муры, расположенные на холме, тотчас ринулись вперед. Блеснул огонь, битва началась. Враги были многочисленны. При первой стычке они отбросили войска сегуна.

– Почему Аруфза не двигается? – говорил сегун. – Что это, измена? Я, право, не понимаю, что происходит.

В башне послышались многочисленные торопливые шаги, и вдруг на площадку вышел Йокэ-Мура.

В руках он держал большой пук рисовой соломы. Люди несли за ним хворост.

Генерал быстро отстранил придворных и даже сегуна. Он устроил огромный костер, потом поджег его.

Вскоре взвилось пламя, светлое, блестящее. Его зарево осветило башню и помешало видеть долину, охваченную сумерками.

Иокэ-Мура, свесившись через перила, заслонил глаза рукой и старался разглядеть в темноте. Он заметил движение армии Аруфзы.

– Хорошо, – сказал он.

Он быстро спустился, не отвечая на многочисленные вопросы, которыми осаждали его со всех сторон, и стал недалеко от того места, где должен был кончиться подземный ход. Он должен быть окончен, так как уже с середины дня стук кирки прекратился. Оставили только небольшую часть земли, которую надо было пробить в последнюю минуту.

Вечером генерал стал прислушиваться, и вскоре он услышал глухой шум шагов. Враг вступил в подземелье. Тогда-то Йокэ-Мура зажег этот огонь на башне. Поэтому знаку Аруфза должен был двинуться и напасть на врага с другого конца подземного хода.

Наступила полная ночь. Йокэ-Мура со своими солдатами ждал в глубоком молчании.

Наконец послышались тихие удары. Стучали осторожно, чтобы производить как можно меньше шума.

Генерал со своими солдатами прислушивались, неподвижно стоя в тени. Они слышали, как падали куски земли, потом она рассыпалась, и можно было расслышать дыхание работающих.

Вскоре из отверстия показалась человеческая фигура. Она обрисовывалась на тени более черной, чем темнота. Фигура вышла, за ней следовала другая.

Никто не шевелился.

Они продвигались осторожно, оглядываясь со всех сторон. Дали выйти около пятидесяти человек, потом вдруг с дикими криками ринулись на них.

Они пытались укрыться в подземном ходе.

– Нас предали! – кричали они своим товарищам. – Не выходите, бегите!

– Да, изменники, ваши происки открыты, – сказал Йокэ-Мура, – и вы сами вырыли себе могилу.

Все те, которые вышли из подземного хода, были перерезаны. Крики умирающих наполняли крепость.

Прибежали с огнями. Явился сам Фидэ-Йори, среди шпалер, слуг с факелами.

– Вот что я искал, господин, – сказал ему генерал, указывая на зияющее отверстие. – Как ты думаешь теперь, хорошо бы я сделал, если бы покинул крепость?

Сегун молчал от удивления при виде опасности, которой он избежал.

– Никто больше не выйдет живым оттуда! – вскричал генерал.

– Но я думал, что они убегут через другой выход, – сказал Фидэ-Йори.

– Сейчас ты был удивлен бездействием Аруфзы в долине: он ждал, чтобы лучшая часть вражеской армии вошла в этот проход, чтобы загородить ей выход.

– В таком случае они пропали! – сказал сегун. – Прости, храбрейший из моих воинов, что я на минуту усомнился в тебе, но отчего ты не предупредил меня о том, что произошло?

– Государь, – сказал генерал, – везде шпионы, даже в крепости, во дворце, в моей комнате. Одно подслушанное слово – и они были бы предупреждены. При малейшем шуме птица, которую вы хотите поймать, улетит.

Никто больше не выходил из подземного хода.

– Они надеются спастись, – говорил Йокэ-Мура. – Они вернутся, когда заметят, что отступление отрезано.

Вскоре действительно послышались отчаянные крики. Они были так раздирающи, что Фидэ-Йори задрожал.

– Несчастные! – пробормотал он.

В самом деле, их положение было ужасно. В этом узком проходе, где едва могли двигаться два человека в ряд, где трудно было дышать, эти солдаты, пораженные, обезумевшие от страха, толкались, давили друг друга в темноте, желая во что бы то ни стало света, хотя бы ночного, который казался им блестящим в сравнении с этой роковой тьмой.

Страшным натиском выбросило несколько человек из подземного хода; они упали под мечами солдат.

Среди этих криков неясно слышались слова:

– Пощадите! Мы сдаемся.

– Откройте, дайте нам выйти!

– Нет, – сказал Йокэ-Мура, – для таких негодяев, как вы, нет пощады. Я сказал вам, вы сами вырыли собственную могилу.

Генерал велел принести камней и земли, чтобы засыпать отверстие.

– Не делай этого, умоляю тебя! – сказал Фидэ-Йори, бледный от волнения. – Эти крики раздирают душу. Они говорят, что сдаются; сделаем их пленниками, этого довольно.

– Тебе нечего просить меня, государь, – сказал Йокэ-Мура. – Твои слова – приказание для меня. Эй, вы там! – прибавил он. – Перестаньте выть, вас милуют; вы можете выйти.

Крики усилились.

Выйти было невозможно. При ужасной давке задавило много народа. Трупы заложили отверстие. Они образовали плотный вал, увеличивающийся с каждой минутой. Все должны были погибнуть. Земля дрожала от их топота. Они давили друг друга, кусались, сабли их впивались им в бока. Их латы ломались вместе с их костями. Они умирали среди непроницаемой темноты, задыхаясь в слишком узком склепе.

Напрасно старались снаружи очистить отверстие.

– Какая ужасная вещь война! – вскричал потрясенный Фидэ-Йори, бросившись бежать.

Вскоре крики стали реже, потом водворилось полное молчание.

– Конечно, они все умерли, – сказал Йокэ-Мура. – Остается только закрыть могилу.

Пять тысяч человек погибло в этом подземелье длиною в несколько миль.

Гонцы

Гиэясе подходил сам с пятьюдесятью тысячами солдат к Сумиоси [20]20
  Сумиоси– знаменитый храм синтоистов.


[Закрыть]; он был в нескольких милях. Он прибыл по морю, держась подальше от берегов, чтобы его не увидели войска Мосса-Нори, расположившиеся лагерем на побережье провинции Иссе.

Гиэясе быстро узнал все планы защиты, предпринятые генералами Фидэ-Йори, и старался расстроить все замыслы своих противников. Он дал им преградить остров Нипон и, пустившись по морю, опередил их линии и высадился между Осакой и Киото. Ему хотелось как можно скорее осадить Осаку, взятие которой положило бы конец войне. Несмотря на свою болезнь, он добрался сюда, чтобы быть в центре борьбы, так как его ослабевшие нервы не позволяли ему переносить лихорадочное ожидание известий. Это он выдумал вырыть подземный ход под городом и подо рвом, чтобы проникнуть в крепость: он знал, что силой ее не взять. Эта смелая попытка могла удаться. Потеря двух тысяч солдат, взятых в плен на острове Стрекозы, раздосадовала его; но зато его утешил успех генерала Гашизуки, овладевшего деревней по соседству с Осакой. Он с нетерпением ожидал исхода сражения, сидя в своей палатке и поглядывая на океан, на котором качались военные джонки. Море было очень бурно, свежий ветер дул с океана и поднимал высокие волны, вспенивая их острые гребни. Плохо приходилось маленьким судам, рыбачьим лодкам. А флот принца Нагато был как раз в море.

Он отправился из Сумиоси с намерением приблизиться к пункту, занятому врагом, чтобы выведать его силу и узнать, действительно ли Гиэяс дошел до этих мест. Нагато не хотел этому верить. Но поднялся сильный ветер.

– Поплывем к берегу живее! – вскричал Райдэн, глядя на горизонт, откуда поднимались, подобно горам, свинцовые облака.

– Ты думаешь, что мы не можем оставаться в море? – спросил принц.

– Если мы через час не уберемся отсюда, то не увидим больше земли.

– К счастью, ураган несется с океана, – сказал Ната, – и погонит нас прямо к берегу.

– Хорошо, – сказал Нагато, – тем более что мне не особенно нравится такой ход корабля. Разве это будет долго продолжаться?

– Без сомнения, – сказал Райдэн, – парус, конечно, нас немного поддержит, но мы попляшем.

– Ветер снесет меня, – говорил Лоо, наваливая на себя мотки веревок и цепей, чтобы стать тяжелее.

Поставили парус и пустились в бегство; барка прыгала, переваливалась с боку на бок; парус касался воды. Ни с какой стороны не было видно горизонта; всюду нагромождались ямы и горы, то появляясь, то исчезая; иногда волна вкатывалась в лодку и с глухим шумом падала на дно, точно мешок с камнями. Лоо был оглушен непрерывным воем ветра, обдававшего его лицо брызгами пены; на губах его опять появился тот противный соленый вкус, который он ощущал, когда чуть не утонул.

– Передай-ка мне ковш, – сказал Нато, – лодка полна воды.

Лоо поискал его с минуту.

– Я не нахожу его, – сказал он. – Ничего не вижу, ветер заворачивает мне ресницы в глаза.

Принц поднял сам ковш и подал его матросу.

– А что, мы еще далеко от берега? – спросил он.

Райдэн влез на скамейку и, держась за мачту, посмотрел поверх волн.

– Нет, господин, – сказал он, – мы быстро подвигаемся и через несколько минут приедем.

– А другие суда? – спросил Лоо. – Их не видно.

– Я их вижу, – сказал Райдэн. – Одни совсем близко к берегу, другие дальше нас.

– Где мы пристанем? – спросил принц. – Может быть, к земле врагов, потому что теперь Япония похожа на шахматную доску – белые квадратики принадлежат Фидэ-Йори, а красные Гиэясу.

– Лишь бы нас не бросило на скалы, а это ничего, – сказал Ната. – Правитель не обратит внимания на каких то несчастных матросов.

– Я-то не матрос, – сказал Лоо, показывая саблю. – Я вельможа.

Небо темнело на горизонте, слышались глухие раскаты.

– Это мой патрон заговорил, – сказал Райдэн. – Держи влево, Ната, – прибавил он, – мы прямо летим на гряду скал. Еще, еще! Берегись, принц! Держись, Лоо, крепче, теперь настала самая опасная минута.

В самом деле, буря свирепствовала изо всей силы, и возле берегов волны неистово прыгали и бросались, как бешеные, со своими пенящимися гребнями; потом они рассыпались водопадом. Другие, отхлынув, оставляли на берегу широкую полосу белой пены. Смельчаки быстро убрали парус, сняли мачту: оставалось только быть выброшенными морем. Но, казалось, эти огромные волны, ударявшиеся в лодку, разнесут ее в щепки; они разбивались об нее и одним прыжком перескакивали через нее. К счастью, дно становилось все мельче. Райдэн вдруг выскочил посреди бушевавших волн. Он стоял на дне. Изо всех сил он стал толкать барку. Ната тоже вышел и стал тянуть ее за цепь. Вскоре ее киль глубоко врезался в песок.

Пловцы быстро высадились на берег.

– Как страшно море! – сказал принц Нагато, выйдя на берег. – Как оно ревет, как будто рыдает! Какое отчаяние, какой ужас гоняет его? Можно подумать, что оно бежит от преследования страшного врага! Мы в самом деле спаслись от него каким-то чудом.

– К несчастью, от него не всегда уйдешь, – сказал Райдэн, – оно поглощает много моряков. Сколько моих товарищей погребено в его волнах! Я часто об этом думаю в бурю, и мне кажется, что в стоне и плаче моря я слышу голоса утопленников.

Все барки одна за другой без особых приключений достигли берега; но другие были наполовину разбиты, ударившись о скалы.

– Где мы? – спросил принц. – Постараемся разузнать.

Лодки втащили как можно дальше от моря и покинули песчаный берег, белый, ровный, бесконечный.

За дюнами, образовавшимися из гор песка, нашли большую равнину, по-видимому, покинутую; возвышалось лишь несколько хижин; к ним и пошли. Звали, звали – но никто не откликнулся.

– Шум ветра оглушил жителей, – сказал Лоо.

Он принялся стучать ногами и кулаками в двери. Хижины были пусты.

– Должно быть, мы на шахматных квадратиках Гиэяса, о которых ты только что говорил, – сказал Райдэн, – крестьяне не бегут перед войсками сегуна.

– Если мы близко к врагу, тем лучше, – сказал принц, – ведь его-то мы и ищем.

– Как темно, – вскричал Лоо, – точно ночь!

– Это гроза, – сказал Ната, – эти хижины попались нам как раз кстати: мы там укроемся.

Действительно, вскоре пошел проливной дождь; кое-какие деревья, разбросанные по долине, гнулись до земли со всеми своими ветвями, сбившимися в одну сторону. Гром гремел. Матросы забрались в пустые хижины, устроились там, легли и заснули.

Тем временем принц, прислонившись к косяку двери, смотрел наружу; дождь, как тяжелые колосья, падал на землю, взрывая ее; по временам ветер ломал их и обращал в пыль. На самом деле, Ивакура не видел того, на что смотрел: ему представлялся дворец в Киото, веранда в цветах, царица, медленно спускавшаяся по ступенькам, ища его взглядом и улыбаясь ему. Он начинал ощущать невыносимую тоску от этой долгой разлуки. Он говорил, что, пожалуй, умрет, не увидав ее еще раз.

Два человека показались на равнине. Застигнутые бурей, они быстро шли по дороге.

Нагато инстинктивно скрылся за дверью и наблюдал за этими людьми. Они были одеты по-крестьянски, но ветер распахнул их одежду – и оказалось, что они были вооружены саблями. Они шли прямо к хижинам. Принц разбудил Райдэна и Нату и указал им на этих крестьян, которые приближались, ослепленные дождем.

– Вы видите, – сказал он, – что во время войны, как рыбаки, так и крестьяне не то, чем они кажутся с виду.

– Эти заменили свои заступы саблями, – сказал Райдэн. – Куда они бредут? Друзья это наши или враги?

– Мы это узнаем, – сказал Нагато, – потому что мы возьмем их в плен.

Оба путника подходили, опустив головы, чтобы дождь не падал им в лицо. Они считали хижины пустыми и спешили к ним, чтобы укрыться.

– Ну, входите; идите, посушитесь! – закричал Райдэн, когда они подошли совсем близко. – Дождь хлещет по вашему черепу, как водопад по скале.

Услышав этот голос, вновь пришедшие отскочили назад и бросились бежать. Их скоро догнали.

– Что это значит? – спросил Райдэн. – Зачем вы бежите так быстро? Значит, вы что-нибудь скрываете?

– Вы нам это покажете, – сказал Ната со своим добрым глупым смехом.

Все матросы проснулись и собрались в одну хижину. Обоих беглецов привели к принцу. На голове у них были шляпы в виде гриба, скрывавшие половину лица, на плечах грубые плащи из простой неплетеной соломы, так что они походили на крышу избы. С них текла вода.

– Кто вы такие? – спросил Нагато.

Они смотрели на принца ошеломленным, тупым взглядом; один из них пробормотал что-то непонятное.

– Говорите яснее, – сказал Нагато. – Кто вы такие?

Тогда оба крикнули вместе:

– Крестьяне.

Лоо, сидя на земле и уперев подбородок в руки, посмотрел на них и расхохотался.

– Зачем вы пытались бежать? – спросил принц.

– Я испугался, – сказал один, переминаясь на месте и почесывая затылок.

– Я испугался, – повторил другой.

– Вы не крестьяне, – сказал принц. – Зачем вы прячете две сабли за вашим поясом?

– Это оттого… везде война, неплохо быть вооруженным.

– Война, война, – повторил другой.

– Ладно! – вскричал Райдэн. – Говорите правду, мы друзья Гиэяса: если вы из наших, то нечего бояться.

Один из путников взглянул на Райдэна.

– Обезоружь их и обыщи, – сказал принц матросу.

– Клянусь всеми ками [21]21
  Ками– дух, душа (японск.).


[Закрыть], у вас чудные сабли! – вскричал Райдэн. – Они должны стоить очень дорого. Вы, должно быть, богатые крестьяне.

– Мы взяли их у мертвых солдат.

– Значит, вы воры? – вскричал Лоо.

– А это что такое? – спросил матрос, схватив бумажку, тщательно спрятанную под одеждой одного из незнакомцев.

– Так как мы не можем убежать, то лучше уж сказать правду: мы гонцы, – сказал один из них, бросая напускную глупость. – Это – письмо от генерала Гашизуки к Гиэясу.

– Отлично, – сказал Райдэн, передавая письмо Нагато.

– Если вы действительно слуги нашего господина, то не задерживайте нас больше, – сказал один из послов, – не мешайте нам выполнять наше поручение.

– Когда дождь перестанет, – сказал Лоо.

Принц открыл маленький бумажный пакет, заклеенный рисовым клеем, и вынул оттуда письмо. В нем было написано:

«Генерал Гашизука распростирается, касаясь лбом земли, перед знаменитым и всемогущим Минамото Гиэясом.

Счастливые дни сменились несчастными, и сегодня, со стыдом и горем, я должен известить тебя о несчастии. Дело с подземельем, так хорошо задуманное твоим великим умом, было приведено в исполнение. С неимоверными трудностями тысячи солдат, работая день и ночь, окончили работу; мы были уверены в победе. Но Маризитан, дух сражений, был жесток к нам. Не знаю, путем какой измены Йокэ-Мура узнал об этом, и я едва осмеливаюсь признаться тебе, что пять тысяч героев нашли смерть в этом узком проходе, который мы вырыли; враг же не потерял ни одного человека. Мы вновь заняли в деревне позицию, которую было потеряли. Еще ничто не проиграно, и я надеюсь вскоре известить тебя о блестящем возмездии.

Написано на стенах Осаки, в пятый день седьмой луны, в первый день сегуна Фидэ-Тадда».

– Вот так счастливое известие, друзья мои! – сказал принц, который читал письмо вслух. – Я хочу сам доставить его Гиэясу. Мне любопытно проникнуть в его лагерь, пробраться в самую его палатку.

– Значит, вы не друзья Гиэяса, как говорили? – сказал один из гонцов.

– Нет, мы не из его друзей, – сказал Нагато. – Но что тебе за дело, раз я берусь исполнить данное тебе поручение?

– В сущности, это правда: мне все равно, тем более, что дурным известиям нельзя ждать хорошего приема.

– Где находится лагерь Гиэяса?

– В получасе ходьбы отсюда.

– С какой стороны?

– Налево, на краю равнины, он расположен в лесу.

– Гиэясе там?

– Да, он там.

– Есть пароль, чтобы проникнуть в лагерь?

– Есть, – сказал нерешительно посол.

– Ты его знаешь?

– Конечно, но я не должен его говорить.

– Ну, так Гиэясе не получит письма.

– Это правда! Вы твердо решились не отпускать нас?

– Совершенно твердо решились не делать вам никакого зла, если вы скажете правду, и убить вас, если вы нас обманете.

– Ну, хорошо, вот пароль: Микава.

– Имя провинции, где княжит Гиэясе, – сказал Нагато.

– Так точно. Кроме того, надо показать часовым три листика хризантемы, вырезанные на железной пластинке.

Говоривший вынул из-за пояса маленькую железную дощечку и подал ее принцу.

– Все ли это? – спросил Нагато. – Ты сказал правду?

– Клянусь в этом. Впрочем, наша жизнь в ваших руках и служит порукой за нашу искренность.

– В таком случае отдохните и дайте нам ваши шляпы и ваши соломенные плащи.

Гонцы повиновались, потом улеглись спать в углу.

– Ты пойдешь со мной, Райдэн, – сказал принц.

Матрос, польщенный этим выбором, стал прихорашиваться.

– А я? – сказал Лоо, надув губы.

– Ты останешься с Натой, – сказал принц. – Позже, может быть этой ночью, вы все мне понадобитесь.

Лоо отошел огорченный. Дождались вечера; затем принц и Райдэн, переодевшись, в свою очередь, крестьянами, направились в лагерь Гиэяса. Матросы с беспокойством провожали своего вождя.

– Желаем тебе удачи в твоем предприятии! – кричали они ему.

– Да защитит тебя Маразитан.

Дождь перестал, но ветер все еще бушевал; он со свистом пролетал по шелковистой траве, пригибая ее к земле. По светлому еще небу проносились темные тучи, то закрывая, то открывая тонкий серп луны. За равниной на горизонте виднелся лес.

– Не дашь ли мне каких-нибудь приказаний, господин? – спросил Райдэн, когда они совсем близко подошли к лесу.

– Замечай и запоминай все, что увидишь, – сказал принц. – Я хочу узнать, нельзя ли напасть на лагерь врага с какой-нибудь стороны. В таком случае, я позову Гарунагу, который еще находится в Сумиосии, и мы попробуем разбить Гиэяса. Во всяком случае, мы постараемся разузнать кое-что из его планов.

Часовые уже заметили прибывших.

Они окликнули их:

– Кто идет?

– Гонцы! – отвечал Райдэн.

– Откуда?

– Из Осаки, от генерала Гашизуки.

– Знают ли они пароль?

– Микава! – крикнул матрос.

Один солдат подошел с фонарем. Тогда принц вынул из-за пояса железную дощечку, на которой были вырезаны листья хризантемы.

– Идите, – сказал солдат, – государь ждет вас с нетерпением.

Они вошли в лес. Несколько фонарей были прикреплены к деревьям и защищены от ветра двумя щитами; ступали по соломе, вынесенной из палатки беспрестанным хождением взад и вперед. На некотором расстоянии были расставлены солдаты, с длинными копьями и колчанами за спиной; они стояли неподвижно. Из-за деревьев, в приоткрытых палатках, видны были другие солдаты, которые пили или спали. Далее взор терялся в непроглядном мраке.

Палатка Гиэяса стояла посреди квадратной просеки, высеченной в виде комнаты. Она была завешана красной драпировкой, укрепленной на столбах; над палаткой развевалось большое знамя, раздуваемое ветром. Двое часовых стояли по обе стороны двери, проделанной в первой стене из ткани.

Гонцов ввели. Гиэяс сидел на складном стуле. У него был усталый, дряхлый вид; голова была опущена на грудь, нижняя губа отвисала, глаза слезились и были тусклы. При виде этого положения, в котором выражалось отупение, нельзя было поверить могущественному гению и сильной воле, заключенным в этой хилой, безобразной оболочке. Однако в ней бодрствовал светлый и мощный ум, истощивший тело и изнурявший его усталостью с геройским презрением.

– Вести из Осаки? – сказал он. – Подайте скорей!

Ему вручили письмо, которое он быстро развернул. Ветер проникал даже в палатку и колебал пламя фонарей, привешенных к центральному столбу. Лес сильно шумел, и слышались удары волн о берег.

Гиэяс не выказывал чувств, которые волновали его, когда он читал письмо генерала Гашизуки. Он подозвал знаком нескольких вождей, находившихся в его палатке, и протянул им письмо. Затем он обратился к гонцам:

– Гашизука дал вам какое-нибудь словесное поручение, кроме того письма? – спросил он.

Райдэн хотел было ответить, как вдруг в палатку вошло несколько человек.

– Господин! – вскричал один из солдат. Вот идут другие гонцы из разных мест.

– Хорошо, хорошо! – сказал Гиэяс. – Пусть войдут!

Один из новоприбывших подошел и преклонил колена. Он держал что-то под плащом.

– Знаменитый государь! – сказал он твердым и торжествующим голосом. – Я пришел из замка Тозы и принес тебе от моего господина голову принца Нагато.

На этот раз Гиэяс не мог скрыть своего волнения; его губы задвигались, и он протянул свои дрожащие руки со старческим нетерпением. Райдэн, услышав слова гонца, подскочил, но принц жестом приказал ему молчать.

– Мне любопытно видеть эту голову, – бормотал матрос.

Гонец открыл мешок из плетеной соломы, завязанный веревкой; он развязал его. Гиэяс сделал знак поднести ему фонарь.

– Неужели это правда? Неужели? – говорил он. – Мне не верится.

Гонец вынул голову из мешка. Она была завернута в красный шелковый лоскут, точно пропитанный кровью. Его развернули. Гиэяс взял голову в руки и положил на колени. Солдат направил на нее свет фонаря. Голова была так бледна, что казалась мраморной; черные как смоль волосы были связаны на макушке и отливали синим блеском, брови были немного сдвинуты, глаза закрыты, насмешливая улыбка скривила бледные губы.

– Если бы принц не стоял возле меня, я поклялся бы, что эта голова снята с его плеч, – говорил про себя пораженный Райдэн.

Нагато, потрясенный горем, нервным движением схватил матроса за руку.

– Мой бедный Садо! – пробормотал он. – Ты остался мне предан до смерти, как обещал!

Гиэяс, нагнувшись, жадным взором всматривался в голову, лежавшую у него на коленях.

– Это он! Это он! – говорил старик. – Наконец-то он побежден и умер, – тот, кто так часто оскорблял меня и всегда избегал моей мести! Да, ты здесь, неподвижен, страшен. Ты, которого женщины, вздыхая, провожали взглядом, которому мужчины завидовали втихомолку, стараясь тебе подражать. Ты еще бледнее, чем был обыкновенно, и, несмотря на презрительное выражение, которое еще сохраняют твои черты, ты уже никого не будешь презирать; твой взгляд не встретится более с моим, как меч с мечом; ты мне не станешь больше поперек дороги. У тебя было благородное сердце, великий ум, признаюсь в этом; но, к сожалению, ты не сумел понять, насколько мои замыслы были бескорыстны и полезны стране. Ты служил пропащему делу, и я должен был погубить тебя.

– В самом деле! – пробормотал Райдэн.

Гонец рассказал, как произошли пленение и казнь князя.

– Его обезоружили! – вскричал Гиэяс. – Ему не позволили самому покончить с собой?

– Нет, государь; его обезглавили живого, и до последней минуты, пока не скатилась его голова, он не переставал поносить своего победителя.

– Тоза усердный слуга, – сказал Гиэяс с оттенком иронии.

– Это подлец, – пробормотал принц Нагато. – И он жестоко поплатится за свое преступление. Я отомщу за тебя, храбрый Садо.