Текст книги "Жемчужина страсти"
Автор книги: Юдифь Готье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Признание
В Осаке царила безумная радость. Этот город веселья, роскоши, вечных празднеств питал отвращение к войне, к политическим столкновениям, трауру, ко всему, что ему мешало развлекаться: развлечение было главной целью жизни для его жителей. Так это кончено! Теперь можно заменить лицо, вытянутое от горя и беспокойства, широкой физиономией, расплывавшейся в улыбку. При первом известии о мире весь город пустился плясать. Матросы плясали на набережной Йодо-Гавы, купцы на пороге своих лавок, слуги во дворе дворцов. Богатые обыватели, чиновники, дворяне были не менее рады, хотя и выражали свое удовольствие более сдержанно. В особенности принцессы были счастливы: заключенные в своих дворцах, покинутые мужьями, они думали, что состарятся до окончания войны. Все как бы очнулись от кошмара. Теперь опять можно щеголять красотой, улыбаться, наряжаться.
Они бросились к большим лакированным сундукам и стали вытаскивать оттуда роскошные платья, пропитанные запахом мускуса и драгоценного дерева, которые они запрятали туда, чтобы надеть более темную одежду. На полу лежала груда чудного атласа, шелка, крепа самых нежных цветов. Но эти наряды казались немного выцветшими и помятыми, и стали посылать за фабрикантами, портными, швеями.
При дворе в тот же вечер был назначен праздник на воде, в котором могли участвовать богатые жители Осаки. Все были как в лихорадке. Для приготовления и укрепления лодок было мало времени.
Настал вечер: река осветилась огнями. От берегов отчалили тысячи лодок с гирляндами из фонарей, они медленно плыли вверх и вниз по реке.
Вскоре прибыли и придворные лодки. Они были больше и красивее других, покрывавшие их шелковые материи свешивались до воды, они были освещены огромными круглыми фонарями из газа или цветного стекла; над ними развевалось бесчисленное множество разноцветных флагов. Под навесами великолепных палаток лежали, беспечно растянувшись на подушках и утопая в свете огней – видно было блестящее шитье их роскошных одежд – грациозные женщины. При мягком свете огней видно было блестящее шитье их киримонов и большие светлые булавки в их прическах. Возле них сидели вельможи и говорили им тысячи пустяков, от которых они смеялись, немного запрокидывая голову. По воде прыгали длинные блестящие змейки.
В самом широком месте реки, там, где берега на далеком расстоянии поднимаются в широких уступах, на плотах был устроен фейерверк; чтобы его зажечь, ожидали прибытия двора. Огромная, шумная и веселая толпа расположилась на уступах берегов и смотрела на праздник кто стоя, кто сидя, кто лежа, держали фонари и таким образом участвовали в иллюминации. Не было недостатка и в бочках сакэ: их сбрасывали с высокого берега, и они катились, прыгали среди криков и смеха. Другие падали в воду, и когда их ловили, происходили забавные сцены. Многие тонули, тем не менее, скоро все были пьяны.
Фидэ-Йори инкогнито присутствовал на празднике. Он сидел вместе с принцем Нагато в легкой лодке, слабо освещенной. На носу стояли два гребца. Оба друга, полулежа на подушках, молча смотрели на лодки, сновавшие взад и вперед.
Звонкий голос певиц народных былин раздавался на реке, сопровождаемый звуками бивы или семсина [24]24
Семсин– трехструнная гитара.
[Закрыть]. Проезжавшие оркестры своей шумной музыкой заглушали нежные женские голоса. Но вдруг затрещал фейерверк. Во всех направлениях взвились ракеты, полились снопы огня, рассыпавшиеся дождем звезд. Фейерверк продолжался непрерывно, по мере сгорания его возобновляли. Свист, взрывы, потоки огня не прекращались.
Лодка Фидэ-Йори встретилась с лодкой его матери, Йодожими. Принцесса, на которую падал яркий свет, была в ослепительном наряде. Ее лодка была вся устлана золотой парчой. По углам ее красной атласной палатки висели жемчужные кисти. Генерал Гарунага, совершенно пьяный, громко смеялся, опрокинувшись на подушки. Сегун отвернулся, лодка проехала мимо. Еще с минуту Фидэ-Йори слышал хохот солдата.
Принц Нагато мечтал. Он смотрел только на отражение света в воде, ему представлялись горящие очаги, драгоценные камни, пламя, расплавленные металлы. Однако он оторвался от своих мечтаний, находя, что молчание тянется слишком долго. Он взглянул на сегуна. Лицо Фидэ-Йори выражало глубокую грусть, но он не пропускал ни одной лодки, не осмотрев ее внимательным взглядом.
Нагато несколько минут смотрел на него.
«Что он такое ищет?» – подумал он.
Фидэ-Йори, очевидно, искал кого-то. Он глубоко вздыхал каждый раз, когда обманывался в своих ожиданиях.
– Государь, – сказал наконец Ивакура, – сегодня весь народ радуется. Я полагал, что печаль царит только в моем сердце, но я вижу, что частица ее приютилась и в твоем.
– Действительно, я должен бы казаться счастливым, – сказал Фидэ-Йори, – но перед тобой я являюсь таким, как есть. Видишь ли, друг, меня мучит душевная рана, которая не заживает.
– Что же с тобой, мой возлюбленный князь? – спросил Нагато. – Помнишь, несколько дней тому назад ты обещал мне открыть свое горе.
– Я хотел давно это сделать, но не знаю, какая страшная робость удерживала меня. Мне казалось, что то чувство, столь сладкое и мучительное, которое я испытываю в первый раз, должно быть открыто прежде всего той, которая его внушила.
– Ты влюблен, друг, я так и думал. Но почему же ты страдаешь из-за этой любви?
– Та, которую я люблю, спасла мне жизнь. Я видел ее всего один раз, ее зовут Омити. Вот и все, что я знаю о ней – сказал сегун.
– Бедный дорогой князь! – воскликнул Нагато. – И ты не мог ее найти?
– Увы, нет!
– Знаешь ли ты, к какому классу она принадлежит?
– Эта девушка из благородного сословия, – сказал Фидэ-Йори. – Я знаю это по ее речи, по ее наряду. Но пусть она будет хоть из класса отверженных, я женюсь на ней, если только Небо позволит мне найти ее когда-нибудь.
– Мы поищем ее вместе, – сказал Нагато.
– Я ищу ее в эту минуту среди толпы. Каждая проезжающая лодка с женщинами заставляет биться мое сердце сильнее.
– Разве ты думаешь, что она живет в Осаке? – спросил принц Нагато.
– Мне подсказывают это надежда и предчувствие, – сказал Фидэ-Йори.
– Тогда она, конечно, должна быть на этом празднестве. Какая молодая девушка останется сегодня дома?
– Я рассуждал, как ты, друг, – сказал сегун, – и потому я здесь.
– Хорошо, нарисуй мне в нескольких словах портрет своей возлюбленной, чтобы я мог помочь тебе в твоих поисках, – сказал Нагато.
– Она полна невыразимой грации, маленькая, с большими глазами, на вид как ребенок, ее улыбка напоминает цветок, обрызганный росой.
– Портрет немного неопределенный, – сказал Ивакура, улыбаясь. – Не беда, поищем, ты здесь и можешь исправить мои ошибки.
Они приказали грести скорее и объехали всю часть реки, занятую иллюминированными судами. Легкая ладья неслась как ласточка. Она скользила взад и вперед, от одного берега к другому, ни разу не натыкаясь на другие лодки. Ни одна не ускользнула он пытливых взглядов двух приятелей, но их поиски были бесплодны.
– Ее зовут Омити. Ты больше ничего не знаешь? – спросил Нагато.
– Ничего. Однако я думаю, что род, к которому она принадлежит, находится в числе наших врагов. Открывая мне существование заговора, она отказалась назвать заговорщиков.
– Ах! – вдруг вскричал Нагато. – Взгляни на эту молодую девушку вон там, не та ли это, которую ты ищешь? Я никогда не видел таких прекрасных глаз?
Фидэ-Йори быстро обернулся.
– Ах, – сказал он, – ты насмехаешься, у нее толстые губы и сплющенный нос.
– Это правда, – сказал Нагато, – извини, издали она показалась мне хорошенькой.
Лодка, в которой они сидели, доехала до того места, где река расширялась и откуда продолжал вылетать фейерверк. Теперь Фидэ-Йори вскрикнул, в свою очередь. Сквозь сноп огня ему померещилось лицо Омити, и он не ошибся.
– Там, там! – крикнул он. – Догоните поскорее эту лодку.
Гребцы быстро повернули лодку. Но надо было сделать большой объезд, так как огромные плоты с фейерверком преграждали путь. Когда их объехали, то не знали, за какой лодкой гнаться. Фидэ-Йори видел только лицо молодой девушки, но оно уже не показывалось больше. Он не заметил лодки, в которой она сидела, ни количества ее фонарей, ни цвета ее флагов. К тому же в этом месте было такое скопление всевозможных лодок всех размеров и форм, что почти невозможно было двигаться.
Фидэ-Йори дрожал от волнения и беспокойства.
– Я опять ее потеряю, – говорил он. – После столь долгого ожидания найти ее, чтобы вновь потерять!
– Не видел ли ты, в какую сторону направлялась лодка? – спросил Ивакура.
– Мне кажется, что она плыла вверх по реке.
– Ну, так пойдем в ту сторону, она не могла исчезнуть так быстро, здесь все точно в плену, мы ее найдем.
Фидэ-Йори ободрился.
– Гребите вверх по течению, – сказал он лодочникам.
Молодой сегун перегнулся через борт лодки и смотрел жадным взглядом. Некоторые узнавали его. Мимо него проехало много придворных принцесс, вельмож, военачальников. Он опять увидел свою мать и генерала Гарунагу; но лицо, которое он искал, не появлялось больше.
– Мы, может быть, плыли слишком быстро, – сказал он.
Они вернулись назад, потом снова поднялись.
– Праздник кончается! – вскричал вдруг Фидэ-Йори. – Станем выше главного места скопления судов и подождем эту лодку, на обратном пути она должна будет проехать мимо нас.
– Куда же нужно ехать? – спросил Нагато.
– К верхнему городу, со стороны моря нет благородных жилищ.
Они ждали напрасно, лодки не было; она поехала вниз по реке и направилась к предместью.
Фидэ-Йори вернулся во дворец разочарованный. Принц Нагато старался его утешить.
– Ты вполне уверен, что видел именно ту, которую ищешь? – спросил он.
– Конечно! – вскричал Фидэ-Йори. – Я только раз видел ее лицо, но мои глаза никогда его не забудут.
– В таком случае, – сказал принц, – радуйся, вместо того чтобы печалиться. Ты только предполагал, что она живет в этом городе, теперь ты в этом убежден. Следовательно, мы ее непременно найдем. Ты дашь новый праздник, и она на него явится.
– Ты прав, друг, – сказал Фидэ-Йори, – ты мне поможешь. Мы обшарим город и найдем ее, она будет моей женой. Тогда жизнь, которая была для меня полна горя и разочарований, начнет мне улыбаться. С завтрашнего дня, неправда ли, мы пустимся в путь, пока будет устроено новое празднество. Мы будем изучать города по кварталам и постараемся вырвать у него тайну. Ах! Ты вернул мне мужество, ты сделал меня почти веселым.
Глаза молодого сегуна светились надеждой, улыбка играла на его губах. Вдруг его глаза затуманились.
– Как я эгоистичен и жесток! – воскликнул он. – Ты, мой самый дорогой друг, мой преданный брат, только что потерял любимую жену, умершую такой ужасной смертью, а я оскорбляю твою печаль, твердя о своей любви и надежде. Я смею радоваться, когда ты печален.
– Государь, – сказал Нагато, – я очень огорчен потерею той, которая умерла для меня. Я питал к ней братскую привязанность, но я не любил своей невесты.
– Что ты говоришь! – вскричал Фидэ-Йори. – Ты снимаешь тяжелый камень с моего сердца, я считал тебя навеки несчастным. Так ты еще можешь быть счастлив так же, как и я?
Ивакура покачал головой.
– В моей любви есть светлые и темные стороны, – сказал он. – Я никогда не буду вполне счастлив. Она заключает в себе небесную радость и глубокое страдание, но как бы то ни было, в ней вся моя жизнь.
– Кого же ты любишь? – спросил Фидэ-Йори.
– О, государь! – сказал принц, закрывая рукою глаза. – Не спрашивай меня об этом.
– Так приятно говорить о любимом существе! Посмотри, с тех пор как я сделал тебе признание, мое горе уменьшилось наполовину.
– Я обречен на молчание.
– Даже со мной? Так-то ты меня любишь? Сожалею, что открыл тебе мое сердце.
– Как только я назову тебе ту, которую я люблю, ты никогда не заговоришь о ней больше со мной.
– Разве это моя мать?
– Нет, – сказал, улыбаясь, Нагато.
– Кто же это? Умоляю тебя, скажи.
– Кизаки!
– Несчастный! – воскликнул Фидэ-Йори.
И, как сказал принц, он не прибавил больше ни слова.
На другой день начали разрушать стены крепости. Десять тысяч человек принялись за них, но они не поддавались. Не знали, как за них приняться; камни упирались в насыпь и как бы врезались в землю. Наверху, на валу, составлявшем обширную террасу, росли раскидистые кедры. Принялись сначала за башни, которые выступали из стен на некотором расстоянии друг от друга. Их сбросили в ров, затем оторвали глыбы камней и, наконец, справились с работой. Но разрушенные стены, казалось, еще возвышались, камней не было, но насыпь осталась. Ров был засыпан.
Когда происходила эта разрушительная работа, город продолжал веселиться. Фидэ-Йори приказал отлить огромный колокол и торжественно посвятил его храму Будды. На этом колоколе были вырезаны слова: Отныне в моем доме будет спокойствие.
По случаю этого посвящения были устроены общественные развлечения. Теперь было назначено блестящее представление в главном театре Осаки. Ставили новую драму: «Тайко-ки», то есть история Тайко. Это полуисторическое произведение было написано в честь отца Фидэ-Йори. Момент для его представления на сцене был выбран удачно, и потому торопились с постановкой. Но так как она требовала большой тщательности, то еще не могли назначить день спектакля.
В городе только об этом и говорили. Все места заранее были заняты. За них платили от пяти до шести кобангов. Женщины сходили с ума, приготовляя туалеты, портные, вышивальщицы изнемогали от работы. Расхваливали талант главного актера, который должен был играть роль Тайко. Все знали его: он был знаменитостью. Его прозвали Нарико-Ма – Гремящий Кубарь.
Фидэ-Йори тоже с нетерпением ждал дня спектакля. Он надеялся, что Омити придет в театр, и там она уже не скроется от него. Его поиски по городу с принцем Нагато были безуспешны. Не так-то легко было, как он воображал, проникать во все дома и наводить справки о молодой девушке. Они начали с жилищ дворян. Там это было легче. Сегун делал инкогнито почетный визит супругам отсутствующих вельмож, ему пришло в голову посещать принцесс, и таким образом он увидел всех благородных девиц Осаки. Чтобы проникнуть в дома богатых обывателей, оба друга должны были переодеваться, и их не везде принимали радушно. Они употребляли разные хитрые уловки, чтобы увидеть молодых девушек семьи. Они рассказывали, будто видели, что из рукава одной молодой девушки упала драгоценная вещь, которую они желают отдать ей лично. Или же говорили, будто их послал старик, который находится в отчаянии, потеряв свою единственную дочь. Будто бы он искал ее ровесницу, которая сколько-нибудь походила бы на нее, и хотел оставить ей свое огромное состояние. Этот вымысел принца Нагато был довольно удачен, но дело было нелегкое: они уже потратили восемь дней на поиски, а обошли только дворцы да одну улицу Осаки.
– Мы никогда не обойдем всех домов этого обширного города, – говорил Фидэ-Йори. – Мы – безумные.
– Мы рискуем состариться, прежде чем найдем то, что ищем, – возражал Нагато. – Ничего, будем искать, может быть, мы ее найдем в следующем доме, куда войдем.
Фидэ-Йори вздыхал.
– Подождем дня, когда отворятся двери театра, – сказал он.
Наконец огромные афиши, нарисованные на шелковых тканях или на цветной бумаге, возвестили о дне представления.
– Мы увидим ее в театре, она будет там, я уверен в этом, – говорил сегун, хватаясь за эту надежду.
Большой театр в Осаке
На одном из самых больших каналов, прорезывающих во всех направлениях город Осаку, разворачивался широкий фасад театра с двойной крышей. Поэтому к нему можно было подходить в лодке, можно было отправляться также пешком и в норимоно, так как театр был отделен от канала набережной, вымощенной серыми плитами.
Два огромных флага из голубого шелка, покрытые китайскими надписями, развевались на мачтах по углам фасада и значительно возвышались над крышами. Огромные картины, писанные по золотому фону с неслыханной роскошью красок, изображали главные сцена пьесы. Здесь были воины, принцессы, боги, демоны в самых вычурных положениях. Иногда живопись заменялась сочетанием тканей, расположенных выпукло; бархат, креп или атлас изображали платья действующих лиц и производили самый блестящий эффект.
Под крышами, на переплете из красных перекладин, висели огромные фонари, круглые на нижнем этаже и квадратные на верхнем. На верхушке крыш какой-то фантастический зверь, не то собака, не то лев, сидел с открытой пастью, подняв хвост и гриву.
С восьми часов утра – час дракона – толпа начала собираться перед фасадом большого театра. Те, которые не надеялись попасть туда, хотели по крайней мере, полюбоваться блестящим зрелищем прибытия богатых обывателей и изящных женщин.
По обе стороны главного входа, к которому вела широкая лестница, были устроены высокие площадки. На них появилось несколько из представителей актеров труппы в городском наряде, с веером в руках. Торжественным словом, с забавными телодвижениями они расхваливали перед публикой те пьесы, которые давались на сцене, великолепие костюмов и постановки, несравненное дарование актеров. Когда этот сюжет истощился, они забавляли толпу всевозможными шуточками, побасенками, анекдотами, которые рассказывали с комической важностью, не переставая махать веером с большой ловкостью и грацией.
Вскоре со всех сторон стала стекаться публика, которой посчастливилось заранее взять билеты. По обоим мостам, переброшенным через канал направо и налево от театра, в полном порядке двигались непрерывные ряды норимоно и канго, из всех улиц прибывали паланкины. Черный лак блестел на солнце, наряды торопившихся женщин блестели подобно только что распустившимся цветам. Несколько молодых людей приехало верхом, они бросили уздечки слугам, которые бежали впереди них, и быстро стали подниматься по ступенькам. Многие семейства приходили пешком под большими зонтами. На канале у пристани столпилась масса лодок. Лодочники перебранивались между собой, женщины, вскрикивая от страха, спрыгивали на берег. За ними шли служанки с великолепными резными ящиками из слоновой кости, перламутра, сандалового дерева. Вскоре зал наполнился, и двери были закрыты.
Театр внутри имел форму продолговатого четырехугольника. Низенькие перегородки разделяли партер на множество отделений одинаковых размеров: это был тип ящиков, в которых не было никакого входа. Приходилось пробиваться по ребру этих маленьких стен, достаточно широких, чтобы можно было поставить обе ноги. Это небезопасное путешествие сопровождалось криками и смехом. Женщины путались в своих красивых платьях, шли осторожно, иногда спотыкаясь. Мужчины протягивали им руки, помогая спрыгнуть в их отделение. Другие садились на перегородку и спускались вниз. В каждом ящике могло поместиться восемь человек. Они сидели на циновках, на полу, и театральный служитель приносил им на лакированном подносе чай, сакэ, маленькую жаровню и трубки.
Над партером с трех сторон тянулись по стенам два яруса лож, четвертая стена была занята сценой. Эти ложи были разукрашены золотом и живописью по красному или черному лаку. Это были любимые места в театре, в особенности верхнем ярусе.
Здесь самые нарядные щеголихи выставили напоказ свои великолепные туалеты. Зал представлял блестящее зрелище: женщины были большей частью прелестны, со своим матово-белым цветом лица, с блестящими волосами, темными глазами. Переливы шелка, блестящие складки атласа, блеск красок и шитья – все это составляло веселую и роскошную картину. Замужних женщин легко было узнать по их зубам, зачерненным смесью железных опилок с сакэ. По их вырванным бровям, по кушакам их платьев, завязанным огромным бантом на животе. У молодых девушек бант был завязан сзади, и зубы сохраняли свою природную белизну. Прическа у них была тоже другая: вместо того, чтобы заплетать косу или собирать волосы в пучок на макушке, они зачесывали их на лоб и ставили в виде бабочек по обе стороны лица, а концы искусно закручивали в пышный шиньон. Вот одна женщина заменила черепаховые гребенки, которые обыкновенно втыкают во все прически, столь же длинными золотыми. Ее соседки предпочли убрать свои волосы только цветами или шелковыми шнурками.
Мужчины были столь же нарядны, как и женщины. И они тоже щеголяли одеждами из крепа, бархата и парчи. У некоторых на плечах были вышитые шарфы, один конец которых свешивался наперед. Чем выше положение лица, носящего шарф, тем концы его длиннее. Когда он кланяется к старшему, концы его шарфа должны касаться земли. Поэтому, чем они длиннее, тем меньше вельможа наклоняется. Многие вельможи явились инкогнито, скрыв лицо под креповым капюшоном, из-под которого виднелись только глаза; они заняли ложи первого яруса. Но одна из них, ближе к сцене, оставалась пустой. Вдруг дверь открылась – и появилась женщина.
Присутствующие не могли удержать крика изумления, узнав Йодожими. Возможно ли? Мать сегуна открыто входит в театр! Неужели она потеряла всякое уважение к обычаям, приличию, к самой себе? Легкое газовое покрывало, прикрепленное большими булавками к ее прическе и спускавшееся на ее лицо, нисколько не скрывало принцессу, хоть и намекало на ее намерение сохранить инкогнито. Ее узнали с первого взгляда. Но вскоре изумление сменилось восхищением. Ей были благодарны за то, что она не скрывала своего прелестного лица, которое казалось еще прекраснее под этим тонким покрывалом. Мало того, необыкновенный наряд Йодожими поразил толпу. Материя на ее платье была бледно-золотая, покрытая жемчугом и стеклянными бусами. Она вся как бы струилась, и казалось, будто из-под ее складок сверкали звезды. Принцесса улыбнулась, видя, как быстро первое движение неудовольствия сменилось восхищением. Она медленно села, и когда она устроилась, позади нее оказался замаскированный воин.
Но уже раздались смутные звуки гонга, несколько рулад флейты, глухих ударов в барабаны. Музыканты взялись за инструменты, значит, скоро начнется.
Все повернулись к сцене. Она была закрыта занавесью, расписанной ромбами. В середине, на красном круге, были нарисованы огромные китайские буквы: это было имя Гремящего Кубаря, знаменитого актера, которому не было равных. Этот занавес посвятил ему один богатый торговец шелковых изделий, он должен был служить неизменно до того дня, когда кто-нибудь из его сотоварищей превзойдет Гремящего Кубаря или сравняется с ним.
Занавес заколебался, из-под него вылез человек. Как только он появился, гам, наполнявший зал, мгновенно стих. Человек поклонился публике с разными ужимками. Он был одет как богатый вельможа и держал в руках сверток бумаги, который начал разворачивать.
Его речи ждали с глубоким молчанием. Впрочем, все знали, что никто ничего не поймет, потому что таково назначение этого субъекта. Он должен был говорить так, чтобы его не поняли. Если откроется хоть частица истинного смысла того, что он читал, то цель его не будет достигнута. Однако он должен читать текст точно, не пропуская ни слова и ничего не прибавляя. В этой записке излагалось краткое содержание даваемой пьесы, имена действующих лиц, актеров и мест, где происходит действие. Чтец, разделяя слова и фразы, останавливаясь не там, где следует, соединяя то, что должно быть разделено, ухитрялся совершенно искажать содержание, создавал двусмысленности, шутовские фразы, от которых публика умирала со смеху. Однако все слушали, стараясь восстановить истинный смысл. Но ловкий чтец удалился, не дав догадаться, о чем шла речь.
Когда он скрылся, за сценой раздалась громкая музыка, и занавес взвился.
Сцена изображала изящную комнату с широким окном, из которого открывался красивый вид. Дорогие ширмы, постель, то есть бархатный тюфяк и подушки, составляли убранство комнаты.
Публика тотчас же узнала декорацию одной из любимых пьес репертуара.
– Это третий акт Вампира, —бормотали со всех сторон.
На сцене появился молодой вельможа. Он печален, его мучают угрызения совести. Он уступил соблазнам одной очаровательницы, которая преследовала его. Но его победила только сила волшебства: он любит молодую женщину, на которой только что женился, но стал недостоин ее и боится с ней встретиться.
Но вот она является, опустив голову.
– Что это значит, дорогой супруг? – сказала она. – Всего несколько дней, как мы женаты, а ты уже покидаешь меня!
Муж уверяет ее в своей верности, но когда она хочет броситься к нему в объятия, он отталкивает ее. Наконец, слезы и мольбы молодой женщины трогают его. Он прижимает ее к своему сердцу, и оба опускаются на постель. Вдруг является женщина, одетая в красное и черное. Она входит, танцуя. Ее волосы распущены по плечам, глаза мечут молнии, она красавица. Но красота ее страшна, ее танец – колдовство. Она делает таинственные знаки, сопровождаемые странной, прерывистой музыкой. Оба супруга дрожат, она вырывает жену из рук молодого человека и привлекает его к себе. Он остолбенел от ужаса и дрожит, его зубы стучат, колени подгибаются, и он без чувств падает на землю. Тогда вампир бросается на него и прокусывает ему шею. Красавица с наслаждением сосет его кровь и останавливается моментами, только чтобы проявить свою радость беспорядочным танцем. Наконец, длинным кинжалом она разрезает молодому человеку грудь и съедает его сердце.
Взволнованная публика долго не смолкала; наконец занавес опустился.
Из Вампирасыграли только этот акт, лучший и самый драматический. Впоследствии молодой вельможа воскресает и возвращается к своей супруге.
Во время антракта большая часть публики вышла из зала и отправилась в чайный дом, находившийся у театра. Спрашивали обеденные кушанья или просто горячие напитки и лакомства. Поднялся невообразимый шум и толкотня. Все толковали о достоинствах виденной пьесы и игре актеров. Подражали их жестам, крикам, телодвижениям, другие делали разные антраша и прыжки, вызывая смех присутствующих, остальные играли в шашки, в кости, в мурр [25]25
Мурр– игра пальцами.
[Закрыть].
Антракт продолжался долго. Молодые люди, исполнявшие женские роли в первой пьесе, должны были появиться и во второй. Им нужно было отдохнуть, принять ванну, надеть новые костюмы. Но все весело проводили время: пили, курили, смеялись и, наконец, шумно вернулись в театр.
Зал принял совершенно другой вид. Все женщины в ложах переоделись, и теперешний их наряд был еще роскошнее прежнего.
Все взгляды устремились на Йодожими. Все спрашивали себя, что она могла еще придумать, чтобы ее второй наряд был не хуже того, которым только что восхищались зрители. Но и на этот раз все остолбенели от изумления. Она, казалось, была одета в драгоценные камни и пламенную ткань. Ее платье было сплошь покрыто перьями медососа [26]26
Медосос– австралийская певчая птица.
[Закрыть], колибри, феникса и отливало всевозможными цветами сапфира, рубина, изумруда. Была устроена целая бойня этих живых драгоценностей, чтобы покрыть ими пышное платье; его цена равнялась стоимостью замка.
Чтец снова появился. Он произнес речь, не менее таинственную, чем первая, и занавес поднялся. Теперь шла сцена из Ононо-Комати-Ки.
Ононо-Комати была молодая девушка, придворная красавица в Киото. Она страстно любила поэзию и, посвятив себя серьезным занятиям, стала сочинять стихи. Но она до того стремилась к совершенству, что, написав поэму, всю ее вымарывала и начинала снова. Молодые люди пленились ее красотой и преследовали ее своей любовью. Она отталкивала их и продолжала заниматься своими любимыми науками. Но отвергнутые влюбленные не простили ей ее пренебрежения, они пустили в ход клевету, и она впала в немилость. Молодая поэтесса покинула дворец и пошла искать приключений. Мало-помалу она впала в нищету, но ее любовь к поэзии не уменьшалась. Она созерцала красоты природы и воспевала их с редким изяществом слога.
Пришла старость, ее волосы поседели, она дошла до последней крайности и бродила из деревни в деревню, опираясь на клюку. Она носила на руке корзину, в которой хранились ее поэмы и немного рису, она жила милостыней. Дети собирались вокруг нее, когда она садилась на пороге храма, она кротко улыбалась им и учила их стихам. Иногда какой-нибудь бонза поучительно просил у нее позволения списать какое-нибудь из стихотворений, находившихся в ее корзине. Кроткая поэтесса умерла. Тогда только затихла ненависть и пришла ее слава. Она была обоготворена, и во всех летописях сохранилась память о ней.
После представления нескольких отрывков из пьесы, рисовавшей сцены из жизни Ононо-Комати, играли забавную интермедию.
Действие происходит в общественных банях, где, согласно обычаю, мужчины и женщины, совершенно голые, моются вместе. Они рассказывают друг другу всевозможные забавные анекдоты и делают тысячи шалостей. Вот приходит беременная женщина, у которой вскоре начинаются роды. Она испускает сильные крики и наконец производит на свет толстого мальчика. Моющиеся мужчины и женщины встречают это рождение беспорядочным хороводом.
Наконец началась Тайко-Ки.
Когда занавес поднялся, на сцене открылся военный лагерь. Посреди него стояла палатка главнокомандующего, она была выше других. Являются гонцы, они в смятении и сильно жестикулируют ногами и руками.
– Вождя, вождя! Мы хотим его видеть немедленно! – кричат они.
Тогда поднимается драпировка палатки и является Тайко. Нарико-Ма точно воспроизводит осанку и костюм изображаемого героя. Публика выразила свое одобрение. Для тех, которые в молодости видели знаменитого сегуна, он явился как живой.
– Чего от меня хотят? – сказал Тайко.
Посланные не осмеливаются говорить.
– Ну, что ж! – сказал Тайко, нахмурив брови и хватаясь за саблю.
– Вот в чем дело: пока ты бьешь врагов страны, Митсу Фидэ, которому ты поручил управление государством, захватил власть.
При этой вести лицо Тайко поспешно выражает удивление, беспокойство, гнев. Один человек держит на деревянном шесте горизонтально фонарь, который подносит к лицу актера, чтобы публике виднее была его мимика.
– Едем! Едем! – вскричал он. – Только мое присутствие может восстановить порядок во дворце.
Он поручает командование войсками одному из своих генералов и уходит со сцены через партер, скрываясь за складками драпировки.
Сцена повернулась на своей оси и представила внутренность пагоды.
Входит Тайко. Он желает отдохнуть и провести ночь в пагоде. Ему доложили, что Митсу-Фидэ только что приехал со своей матерью и женой. Они путешествуют и остановились здесь. Тайко отскакивает назад.
– Мой враг так близко! – вскричал он. – Надо бежать! Нет, лучше переодеться.
Он велел подать себе бритву, сам себе выбрил всю голову и надел одежду бонзы. Не успел он ее застегнуть, как явился Митсу-Фидэ. Он бросил недоверчивый взгляд на Тайко. Последний, чтобы придать себе уверенный и спокойный вид, начал напевать наивную песенку, известную во всем государстве:
