Текст книги "Жемчужина страсти"

Автор книги: Юдифь Готье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Фаткура

Долгими и однообразными казались дни пленнице вельможи Тозы. Она ждала мстителя, она была уверена, что он придет освободить ее, но удивлялась, что он немного запаздывает. Тоза изводил ее своей возраставшей любовью. После казни того, кого он принимал за Нагато, он воздерживался от посещения ее. Потом, когда он заметил, что горе Фаткуры не очень сильно и что она как будто смирилась, в нем зародилась некоторая надежда, и он снова начал надоедать ей. То он был кроток, покорен, умолял, то горячился и угрожал. Иногда он пробовал смягчить молодую женщину слезами. Она была неумолима.

– Слезы тигра, который видит, что его добыча ускользает, – говорила она.

– Ты не ускользаешь от меня! – вскричал Тоза.

Фаткура была строга с Тикой: она заметила, что молодая служанка покровительствовала любви принца. Тику не покидала мысль сделать из своей госпожи принцессу Тозу. «Ведь принц Нагато умер! – говорила она про себя. – К тому же Фаткура довольно быстро утешилась в своей утрате».

– Теперь ты свободна, – сказала она ей однажды. – Ты можешь любить принца Тозу.

– Я никогда никого не буду любить, кроме Ивакуры, – ответила ей молодая женщина.

«Любить мертвеца! Это не долго протянется», – подумала Тика.

Но с этого дня Фаткура не говорила с ней больше и даже делала вид, что не слышит. Между тем ей недоставало молодой служанки, больше, чем она сознавалась в этом. Эта подруга ее несчастий, эта поверенная ее печали и горя была ей необходима в жизни. Заточение казалось ей более жестоким с тех пор, как она прогнала ее от себя. В особенности ей не хватало одной вещи – это возможности говорить с Тикой о своем возлюбленном.

Она решилась простить ее и признаться, что принц был еще жив. Однажды она позвала ее. Тика с раскаянием опустилась на колени посреди зала. Она спрятала лицо в широких рукавах и дала волю слезам.

– Ты мне не будешь больше говорить о принце Тозе? – спросила Фаткура.

– Никогда, госпожа, – сказала Тика. – Разве только для того, чтоб проклинать его.

– Хорошо, я тебя прощаю. Говори мне о моем возлюбленном, как раньше.

– Увы! Он умер, – сказала Тика. – Я могу только оплакивать его вместе с тобой.

– Ты не находишь, что я быстро утешилась?

Удивленная Тика подняла глаза на свою госпожу, та улыбалась.

– Мне показалось… – пробормотала служанка. – Я думала, что он был неправ перед тобою, дав победить себя.

– Если б я тебе сказала, что он никогда не был побежден, что он жив…

– Он торжествует в твоем сердце, он жив в твоем воображении: это ты хочешь сказать?

– Нет, он еще дышит земным воздухом.

– Увы! Это невозможно. Перед нашими глазами его бледная голова скатилась на землю; я до сих пор еще дрожу при этом воспоминании.

– Человек, который умер пред нами, был не Ивакура.

«Неужели горе помутило ее разум»? – подумала Тика и с ужасом посмотрела на свою госпожу.

– Ты думаешь, что я с ума сошла? – сказала Фаткура. – Когда он придет и откроет двери этой темницы, ты увидишь, права ли я.

Тика не смогла возражать своей госпоже, она притворилась, что верит, будто Нагато жив.

«Лучше этот странный бред, чем отчаяние, которое замучило бы ее!» – думала она.

Они снова начали, как раньше в даири, говорить об отсутствующем. Они вспоминали его слова, анекдоты, которые он рассказывал. Они старались подражать интонации его голоса, воспроизводили его костюм, припоминали его черты, его улыбку, его позы. Часто они долго спорили о какой-нибудь подробности, о дне, о фразе, произнесенной им.

Таким образом часы текли быстро.

Каждый день принц Тоза посылал Фаткуре в подарок цветы, редких птиц, прелестные материи. Каждый день Фаткура выпускала птиц, бросала материи и цветы в окна. Принц не унимался. В полдень он приходил с визитом к пленнице и говорил ей о своей любви.

Но однажды он вошел к Фаткуре со странным выражением лица. Он удалил Тику жестом, не терпящим возражений, потом подошел к Фаткуре и пристально посмотрел на нее.

– Ты твердо решилась постоянно сопротивляться мне? – сказал он, помолчав.

– Постоянно, и ненавидеть тебя так же, как я презираю тебя.

– Так это твое последнее слово? Подумай еще.

– Мне нечего думать: я возненавидела тебя, как только увидела, и буду ненавидеть тебя до самой смерти.

– Хорошо же! – вскричал принц страшным голосом. – Я заставлю тебя быть моей женой.

– Я презираю тебя, – сказала Фаткура, не опустив глаза перед взглядом принца.

– Ты будешь побеждена, как был побежден мною твой жених, клянусь в этом.

Фаткура насмешливо улыбнулась.

– Да, – продолжал принц, – ты истощила мое терпение. Любовь сделала меня милостивым, робким, даже боязливым. Я умолял, я плакал, я ждал! Я дал время зажить твоей ране. Твои отказы разожгли мою нежность! Я горячился, потом унижался. Но я устал от этой долгой пытки. Конец просьбам! Довольно мягкости и слез, с этих пор ты будешь плакать и умолять. В последний раз спрашиваю тебя, будешь ли ты любить меня?

– Какой ты, в самом деле, странный, – сказала Фаткура. – Коршун не просит благодарности у птицы, которую он душит в своих когтях, а ты требуешь любви от женщины, у которой ты убил мужа.

– Я хорошо знаю, что ты никогда не будешь любить меня, – сказал Тоза. – Тем не менее, ты скажешь мне, что любишь, ты заставишь себя убедить меня в этом.

– Любопытно знать, каким способом ты заставишь меня говорить подобные вещи.

– Ты довольно скоро узнаешь об этом, – сказал принц, удаляясь.

С этого дня для пленницы начался ряд страданий. Прежде всего, ее разлучили с Тикой и заперли в ее помещении. Потом закрыли окна и оставили дневной свет только сверху. Таким образом, Фаткура была лишена вида садов и свежего вечернего воздуха. Ей подавали блюда, которые она не любила. Мало-помалу все обиходные предметы исчезли. С каждым днем ее положение становилось тяжелей. У нее не было ни одного слуги. Вскоре ее заключили в темницу, потом в нору, где ее заставляли целыми днями ждать чашки остывшего рису.

– Так вот средства, благодаря которым он думает заставить любить себя! – говорила Фаткура, подкрепленная надеждой на освобождение.

Но однажды эти строгости внезапно прекратились. Молодую женщину снова водворили в помещение, которое она занимала раньше. Она опять увидела Тику, которая явилась очень радостная.

– На провинцию Тозы напали! – вскричала она. – Приближается армия, нас освободят.

– Ты видишь теперь, что он идет, мой господин, мой возлюбленный супруг, – сказала Фаткура. – Он идет выручить нас из беды и отомстить за того, который так храбро умер за него.

– Говорят только о генерале Сигнэнари, посланного сегуном.

– Будь уверена, что Ивакура с ним.

– Это возможно, – сказала молодая женщина.

– Это так и есть! Наконец-то я снова увижу его. Наконец-то счастье, после стольких страданий, снова вернется! Известно что-нибудь о битве?

– Принц Тоза поспешно выступил. Его солдаты, не ожидавшие этого нападения и отдыхавшие после победы, были разбиты все. Армия сегуна в нескольких милях отсюда.

– Она скоро будет под этими стенами, – сказала Фаткура, – и нам еще раз придется выдержать осаду, с той только разницей, что в Хаги мы желали победить, на этот же раз мы трепещем быть побежденными.

Несколько дней прошло в лихорадочном ожидании. Вдруг армия принца Тозы бросилась в бегство, с шумом вернулась в крепость. Заперли ворота. Осада началась.

Осаждающие, не давая осажденным опомниться, пошли на приступ.

Дворец наполнился странным шумом. Внутри смятение, бесконечное хождение взад и вперед, призывы, крики. Снаружи беспрерывные удары. Тика бегала узнавать новости, возвращалась, потом снова убегала. На третий день солдаты внезапно бросились к одному месту. Была проделана брешь. Крики отчаяния поднялись со всех сторон:

– Лучше бы сдаться.

– Мы теперь долго не продержимся.

– Мы пропали.

Около полудня принц Тоза внезапно вошел в комнату Фаткуры.

Она смотрела в окно, радость озаряла ее лицо. Обернувшись, она увидела своего врага, который, скрестив руки, смотрел на нее. Ею овладел какой-то инстинктивный ужас. Тоза был бледен, со зловещим выражением. В правой руке он держал саблю, всю окровавленную, с которой капала кровь. Он спокойно заткнул ее за пояс.

– Битва проиграна, – сказал он насмешливо, – я побежден.

– Тот, кого ты считал обесчещенным, тот – у твоего порога и идет карать твои преступления, – сказала Фаткура.

– А! Ты знаешь, что Нагато не умер? – вскричал принц. – Но какое мне дело до этого? Он тут, это правда. Он пришел освободить тебя, но прежде, чем он снова получит тебя, – прибавил он громовым голосом, – прежде, чем он проникнет за разрушенные стены моего замка, слышишь ли, ты будешь моею!

Фаткура отскочила назад и убежала в глубь помещения.

– Ты угадываешь, – продолжал Тоза, – что я недаром покинул битву. Победители следуют за мной по пятам. Я не буду тратить времени на тщетные мольбы.

Он шел к Фаткуре.

– Помогите! – закричала она раздирающим голосом. – Ко мне, Тика! Нагато, спаси меня!

Тоза зажал ей рот рукой.

– К чему кричать? – сказал он. – Никто не придет. Смирись, теперь ты вполне в моей власти. Ты не ускользнешь от меня.

Он обвил ее руками, но вдруг что-то блеснуло пред его глазами. Фаткура выхватила из-за пояса принца длинный кинжал.

– Ошибаешься, я и на этот раз ускользаю от тебя. О тебе моя последняя мысль, Ивакура!

Тоза вскрикнул. Он увидел, как кинжал по рукоятку исчез в груди молодой женщины, потом она вырвала его и бросила на пол.

В эту минуту перегородка, которая закрывала вход, мгновенно разлетелась. Принц Нагато, с мечом в руке, бросился в зал.

Он ринулся на Тозу.

– А, негодный! – вскричал он. – Ты хотел надругаться над своей пленницей, моей невестой! Ты прибавляешь еще это неслыханное преступление ко всем твоим прошлым проступкам! Но час мести настал, земля освободится от тебя!

Тоза выхватил саблю, бросился на Нагато, но он дрожал. Суеверный страх леденил его, он ясно чувствовал, что умрет.

Ивакура с непреодолимой силой отбросил Тозу на другой конец комнаты и прижал его к стене. Тоза глазами, налитыми кровью, с ужасом смотрел на своего противника, он защищался слабо. Нагато выбил у него из рук меч.

– Теперь ты умрешь, – сказал Ивакура. – Я убью тебя, не как закалывают честного врага, но как давят скорпиона.

И сильным ударом сабли он пригвоздил его к перегородке.

Фаткура не упала. Она стояла, прислонившись к стене, держась за рану, из которой струилась кровь и лилась между ее пальцев.

Принц Нагато бросил своего врага, который корчился в страшной агонии, и кинулся к ней. Он увидел струящуюся кровь.

– Что с тобой? – вскричал он.

– Я умираю, – сказала Фаткура.

Она соскользнула на пол. Принц опустился около нее и положил ее к себе на колени.

– Есть здесь кто-нибудь? – крикнул он. – Пусть приведут врача.

– Умоляю тебя, не зови, – сказала Фаткура, – никто не поможет мне. Я хотела спасти твое имя от бесчестья. Удар был силен, меня нельзя спасти. Не зови никого, дай мне умереть возле тебя, раз я не могу жить.

– Несчастная! Так вот до чего я довел тебя! – вскричал принц. – Ты из-за меня умираешь, после страдальческой жизни. Ты, такая прекрасная, такая молодая, созданная для счастья… Ах, зачем ты встретила меня на своем пути!

– Я была счастлива одно время, – сказала Фаткура, – очень счастлива, ты, казалось, любил меня, но я дорого заплатила за эти радостные дни. Что я сделала тебе, жестокий, что ты так покинул меня?

– Ты угадала, милая принцесса. Меня отвлекала от тебя всемогущая любовь, воля моя больше не подчинялась разуму.

– Да! Что можно сделать с любовью? Я знаю, до какой степени она овладевает человеком, я, которая сама напрасно пыталась возненавидеть тебя. Да! Ты изведал эти острые муки, эти бесконечные ожидания, лихорадочные грезы, надежды, которые не хотят умирать. Ты знал эти рыдания, которые не приносят облегчения, эти слезы, которые жгут, как огненный дождь. Сделавшись жертвой невозможной любви, ты страдал так же, как я. Не правда ли, как это ужасно? Ведь ты имеешь ко мне некоторое сострадание?

– Я готов отдать свою жизнь, чтобы загладить зло, которое причинил тебе.

– Не правда ли, ни днем, ни ночью не имеешь покою? Кажется, что находишься на дне пропасти, окруженной отвесными скалами, стараешься подняться, потом опять падаешь. Но я безумная, – прибавила Фаткура, – твои страдания ничто перед моими: ты был любим.

Принц вздрогнул.

– Да, она любит тебя, я знаю, – продолжала Фаткура со слабой улыбкой. – Неужели ты думаешь, что ревнивый взгляд пренебреженной женщины не сумеет прочесть в ее глазах? Как исчезла из них гордость, когда они покоились на тебе. Как ее голос, против своей воли, становился нежным, когда она говорила с тобой, какое радостное волнение она испытывала, когда ты приходил, и какую тоску, когда уходил! Я наблюдала. Каждое открытие было для меня ударом меча. Сердце мое разрывалось от бешенства, ненависти, любви. Нет, ты не страдал так, как я.

– Не мучь меня, Фаткура, – сказал принц. – Я не заслуживал такой любви: видишь, как я вознаградил ее? Ты умираешь по моей вине, и я не могу спасти тебя. Страшное горе, которое раздирает меня сейчас, отомстило вполне за страдания, которые я причинил тебе.

– Теперь я счастлива, – сказала Фаткура. – Я могла умереть до твоего прихода, а я возле тебя.

– Но ты не умрешь! – вскричал принц. – Я с ума сошел. Стою тут, ничего не делая, одурев от ужаса, вместо того, чтобы позвать помощь, подумать о твоей ране! Ты молода, ты выздоровеешь.

– К чему! – сказала Фаткура. – Разве ты будешь любить меня потом?

– Я буду любить тебя, как люблю, с бесконечной нежностью.

– Как любят сестру, – пробормотала Фаткура с горькой улыбкой. – Ах, дай мне умереть!

– Увы! Кровь течет и уносит твою жизнь! – вскричал принц, обезумев от горя.

Он начал громко кричать. Его услышали. Зал наполнился солдатами и слугами. Генерал Сигнэнари тоже пришел, еще весь в крови после битвы. Перед ним расступились.

– Что случилось, принц? – спросил он.

– Доктора, ради Бога, и сию минуту! – вскричал Нагато. – Моя невеста поразила себя кинжалом в грудь, чтобы избежать оскорбления бесчестного Тозы. Она умирает.

Фаткура потеряла сознание.

Скоро пришел придворный доктор. Он открыл рану, и, видя ее, сделал малоутешительную гримасу.

– Она не пожалела себя, – сказал он.

– Можно ли спасти ее? – спросил принц Нагато.

Доктор покачал головой.

– Не думаю, – сказал он. – Железо вонзилось слишком глубоко. Когда я перевяжу рану, кровь не будет больше течь наружу, но она польет внутрь и задушит ее.

– А если ты не перевяжешь рану?

– Женщина умрет через несколько минут.

Доктор соединил края раны. Когда он дотронулся до больного места, Фаткура не дрогнула. Он во второй раз покачал головой.

– Дурной признак, – пробормотал он.

Когда перевязка была кончена, он вложил в рот молодой женщины горлышко маленького пузырька с подкрепляющим напитком. Он заставил ее выпить все.

Вскоре Фаткура открыла глаза. Она все еще лежала на коленях у Нагато. Тика рыдала у ее ног. Принцесса обвела недовольным взглядом комнату. Медленно и с трудом приподняв руку, она сделала знак, чтобы все вышли.

Сигнэнари вывел их и сам ушел. Остались только доктор и Тика.

– Ты не послушался меня, Ивакура, – сказала умирающая слабым голосом. – Ты позвал народ, зачем?

– Я хотел спасти тебя.

– Я погибла… Вернее, спасена, – прибавила она. – Что я стала бы делать на этом свете?

У нее начались спазмы, она протянула руки, кровь душила ее.

– Воздуху! – закричала она.

Тика поспешно открыла все окна. Тогда госпожа увидела ее.

– Прощай, Тика! – сказала она. – Ты хорошо видишь, что он не был побежден, что он не умирал! Мы больше не будем говорить о нем.

Молодая служанка плакала, закрыв лицо руками.

Фаткура подняла глаза к принцу.

– Дай посмотреть на тебя! – сказала она. – Так давно твой образ не отражался в моих глазах! Как ты прекрасен, мой возлюбленный! Видишь ли, – продолжала она, обращаясь к доктору, – это мой супруг. Он пришел, чтобы избавить меня от заключения, но Тоза оскорбил меня, и я бросилась в объятие смерти.

Она говорила отрывистым, глухим, все слабеющим голосом. Глаза ее расширились, восковая бледность разливалась по лицу.

– Ты скажешь обо мне твоему отцу, Ивакура, – снова заговорила она. – Он очень любил меня, да! Я сказала, что не увижу больше замка. Я была почти счастлива там. Я видела комнату, в которой ты родился, твою детскую одежду… Ах, я тебя очень любила!

Она задыхалась, капли пота блестели на ее лбу. Она сорвала повязку с раны.

– Ивакура, – сказала она, – я не вижу тебя, нагнись ко мне… ближе… Ах, – вдруг вскричала она, – уходит, когда он тут…

– Она умирает! – вскричал принц, обезумев.

– Она умерла, – сказал доктор.

Тика испустила горестный вопль. Принц закрыл лицо руками.

– Все страдания кончены для нее, – сказал доктор. – Она отдыхает и забывает все огорчения в ясном спокойствии вечного сна.

Мирный договор

Гиэяс согласился прекратить войну, но, как говорил Фидэ-Йори, он поставил тяжелые условия.

– Я требую, – сказал он, – исполнения одного из трех следующих условий: или Фидэ-Йори должен покинуть крепость и отправиться на семь лет в Ямато, или пусть мне дадут Йодожими в качестве заложницы, или пусть разрушат стены и засыплют рвы осакского дворца.

Можно было принять разве только последнее предложение. Таково было мнение генералов, собравшихся на военный совет. Однако Йокэ-Мура считал плачевным разрушение стен.

– Этот мир будет непродолжителен, – говорил он, – и, если война возобновится, что мы будем делать в замке без стен?

Он советовал лучше отпустить Йодожими.

– Мою мать! Что ты говоришь! – вскричал сегун. – Раз в его руках будет такой залог, мы обратимся в рабов Гиэяса.

– Это правда, – сказал Гарунага, – об этом нечего и думать.

– Разрушив стены, мы будем беззащитны. Уж лучше война, чем такой мир, – возразил Йокэ-Мура.

Он охотно отправил бы Йодожими. Что ему было за дело до женщины!

– Гиэяс определил, – сказал кто-то, – что рвы должны быть засыпаны настолько, чтобы трехлетние дети могли легко влезть туда и вылезать из них.

– Десять тысяч рабочих должны будет поспешно срыть стены, – прибавил другой.

Йокэ-Мура вздохнул.

– Надо принять это, – сказал сегун, – мы принуждены. При первом намеке на войну мы выстроим стены и выроем рвы.

– Так как ты этого требуешь, – сказал Йокэ-Мура, – то я подчинюсь твоему мнению, разрушим крепость.

– Я поручу генералу Сигнэнари отправиться в лагерь Гиэяса, чтобы обменяться мирными договорами. Он будет моим достойным представителем и, я надеюсь, сумеет повести себя благородно в таком щекотливом деле.

– Я постараюсь оправдать твое доверие, – сказал Сигнэнари. – Жду твоих приказаний, чтобы ехать.

– Ты еще не успел вытереть кровь с меча, которым наказал княжество Тозы, – сказал сегун. – Если хочешь день отдохнуть, то останься.

– Я отправляюсь сегодня вечером, – сказал Сигнэнари.

Действительно, в тот же день молодой генерал отправился в лагерь похитителя престола в сопровождении многочисленной и великолепной свиты.

После лесного пожара, который истребил часть его солдат, Гиэяс расположился в соседней равнине. Он не хотел покидать этой позиции, потому что она была так близко от Осаки. Он получил подкрепление и тогда пошел против Гарунаги, который все еще занимал Сумиоси. Генерал был разбит и армия его рассеяна. Но Гиэяс оставил на завоеванном месте только небольшой авангард и вернулся в лагерь. Здесь-то его застало приказание микадо заключить мир. Тогда Гиэяс позвал несколько вельмож своего совета: Овари, Датэ, Тодо и Куроду. Все заявили, что невозможно ослушаться повеления сына богов, что нужно было притвориться покорным, но на самом деле создать препятствие к подписанию договора.

– Устроим так, чтобы Фидэ-Йори отказался подписать договор, – говорил Гиэяс, – тогда гнев неба падет на него.

К его величайшему удивлению, ему доложили о приезде посла из Осаки. Значит, Фидэ-Йори принимал предложенные условия.

– Кого он прислал? – спросил Гиэяс.

– Генерала Сигнэнари.

Молодой воин был так известен своим геройством, что внушал глубокое уважение даже своим врагам. Когда он явился в своем военном мундире и верхом проехал по лагерю, владетельные князья поклонились ему.

Сигнэнари не отвечал на поклоны.

– Что значит эта гордость? – спросил один вельможа.

Кто-то отвечал:

– Он представитель сегуна Фидэ-Йори и не должен кланяться.

Его ввели в палатку начальника. Гиэяс сидел в глубине на складном стуле. Направо и налево пол был устлан циновками. Князья и генералы присутствовали при приеме. Сигнэнари хотели посадить рядом с князьями, но он как будто понял и сел напротив Гиэяса.

– Это правильно, – сказал один вельможа шепотом, – этот воин, несмотря на всю свою молодость, уже обладает достоинством и опытом старца.

Сигнэнари развернул сверток.

– Вот слова моего государя, сегуна Фидэ-Йори, сына сегуна Таико-Самы, – сказал он и прочел сверток, который держал в руках:

«Я, Фидэ-Йори, главнокомандующий армиями микадо, соглашаюсь для прекращения несправедливой войны, которую объявил ныне Гиэяс и которая разоряет государство, принять одно из условий, предписанных мне противником для заключения мира: я разрушу первую стену крепости Осаки и засыплю рвы; следовательно, вражда прекращается, и мы сложим оружие. Написано с полной искренностью, в пятнадцатый день второй луны осенью, в девятнадцатый год Нэнго Кай-Тио. И подписано моей кровью: Фидэ-Йори».

– Если так, – сказал Гиэяс своим слабым, дрожащим голосом, – я принимаю мир.

Он велел принести письменные принадлежности и продиктовал секретарю:

«Я, Минамото Гиэяс, провозглашенный сегуном предшественником Го-Митсу-Но, от имени сегуна Фидэ-Тадда, в пользу которого я отрекся, соглашаюсь прекратить войну на условии, что Фидэ-Йори сроет стены замка Осаки и засыплет его рвы так, чтобы трехлетний ребенок шутя мог входить и выходить оттуда».

Гиэясу подали новую кисть и длинную иглу, которой он должен был уколоть себе палец, чтобы подписаться своей кровью.

Он сделал себе легкий укол, из которого показалась бледная капелька крови, тем не менее, он подписался, и договор передали Сигнэнари.

– Этого недостаточно, – сказал генерал, взглянув на бумагу, – кровь слишком бледна. Твоего имени нельзя прочесть. Повтори.

– Но, – сказал Гиэяс, – я стар, слаб и болен, для меня драгоценна каждая капля крови.

Сигнэнари сделал вид, что не слышал.

Гиэяс, вздохнув, сделал новый укол и обвел подпись яснее. Только тогда молодой генерал дал ему договор, подписанный Фидэ-Йори.