Текст книги "Авантюристы, иллюзионисты, фальсификаторы, фальшивомонетчики"

Автор книги: Ю. Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА 4.
ГЕРЦОГИНЯ КИНГСТОН

В 1738 году при дворе принцессы уэльской, матери будущего короля Великобритании Георга II, появилась 18-летняя фрейлина – дочь полковника английской службы мисс Елизавета Чэдлей, родом из графства Девоншир. Была она необыкновенной красавицей, обладавшей к тому же острым и игривым умом. Молва гласила, что во всем Соединенном королевстве не было ни одной девицы, ни одной женщины, которая могла бы сравняться красотой с пленительной Елизаветой. Поэтому неудивительно, что вскоре у нее появились восторженные и страстные поклонники. К числу таких поклонников принадлежал и молодой герцог Гамильтон. Неопытная девушка вскоре влюбилась в него. Герцог воспользовался этим, а затем, несмотря на свои прежние обещания и клятвы жениться, обманул ее, уклонившись от брака с обольщенной им девушкой.

Жестоко разочарованная в своей первой любви, Елизавета Чэдлей в 1744 году обвенчалась с влюбившимся в нее капитаном Гарвеем, братом графа Бристоля. Этом брак был совершен против воли родителей Гарвея. К тому же мисс Елизавета не хотела потерять звание фрейлины при дворе принцессы уэльской, что неминуемо последовало бы, если бы она вступила в брак. По этим двум причинам молодые люди сохранили свой брак в непроницаемой тайне. Связь же Елизаветы с герцогом Гамильтоном также не была никому известна, а потому самые богатые и знатные женихи Англии продолжали по-прежнему искать ее руки. Все удивлялись, почему мисс Елизавета, не имевшая никакого наследственного состояния, отказывается от самых блестящих предложений.

Между тем, тайные супруги жили между собой не слишком ладно. С первого же дня супружества у них начались размолвки, а потом ссоры, вскоре перешедшие в непримиримую вражду. Миссис Елизавета решила разлучиться с мужем и, чтобы скрыться от него, отправилась путешествовать по Европе. Во время этого путешествия она побывала в Берлине и Дрездене. В столице Пруссии король Фридрих Великий, а в столице Саксонии курфюрст и король польский Август III оказали мисс Чэдлей (или миссис Гарвей) чрезвычайное внимание. Фридрих Великий был так сильно увлечен ею, что в течение нескольких лет вел с ней переписку.

Вскоре, однако, недостаток денежных средств принудил ее отказаться от дальнейшего путешествия по Европе. Вернувшись в Англию, она поняла, что здесь ей невозможно было оставаться, т. к. разгневанный муж стал с ней дурно обращаться. К тому же он грозил ей, что об их тайном браке сообщит принцессе уэльской, под покровительством которой находилась Елизавета, считавшаяся по-прежнему, как незамужняя девица, в числе фрейлин принцессы. Однако при этой угрозе капитан встретил в своей молодой жене ловкую и смелую противницу.

Мисс Елизавета узнала, что пастор, который венчал ее с Гарвеем, умер и что церковные книги того прихода, где она венчалась, находились в руках его преемника, который был человеком доверчивым и беспечным. Она решила отправиться к нему, что и сделала. Встретившись с новым пастором прихода, мисс Елизавета попросила у него позволения просмотреть церковные книги на предмет выяснения какого-то незначительного факта или события, якобы необходимого ей. Не подозревая в такой просьбе ничего дурного, пастор охотно разрешил посетительнице просмотреть эти книги. В то время, когда ее приятельница занимала пастора разговором, сама она вырвала тайком из церковной книги ту страницу, на которой был записан акт о ее браке.

Возвратившись домой, мисс Елизавета спокойно объявила мужу, что никаких следов их брака не существует, что она считает теперь себя совершенно свободной, что он, если желает, может заявить об их браке кому угодно, но никакими доказательствами не сможет подтвердить своего заявления. К этому она добавила, что при таких условиях он, вероятно, согласится отказаться от тяжести лежавших на нем брачных уз. Гарвей, не желавший дать свободы Елизавете только из ненависти к ней, после некоторого колебания принял эту сделку, тем более, что в это время сам влюбился в другую женщину. Таким образом, Елизавета получила право жить где и как ей вздумается.

Спустя некоторое время после описанных событий мистер Гарвей, после смерти своего старшего брата, унаследовал титул графа Бристоля, а вместе с тем получил и весьма значительное состояние. Вскоре он сильно заболел. Врачи считали, что не было никакой надежды на его выздоровление. Тогда мисс Елизавета Чэдлей задумала сделаться графиней Бристоль, хотя бы и формально. При этом она имела бы право на вдовью долю из состояния умирающего. С этой целью она начала, находясь в разных домах, заявлять о своем тайном браке с капитаном Гарвеем, а теперь графом Бристолем. Она рассказывала также, что от этого брака у нее есть сын. Однако граф Бристоль, вопреки всем предсказаниям медиков, вскоре поправился. Он узнал о слухах, распускаемых его женой, и теперь, в свою очередь, хотел начать процесс для того, чтобы доказать, что тайного брака между ним и мисс Елизаветой никогда не существовало. Это дело, впрочем, приняло другой оборот.

Еще в ту пору, когда мисс Елизавета не уничтожила акта о своем браке с Гарвеем, она влюбила в себя старого герцога Кингстона, а когда ее проделка с больным графом Бристолем не удалась, смогла убедить этого старика жениться на ней. Супруги жили мирно. Старый добродушный герцог был вполне счастлив, получив в жены такую красавицу и находясь в полной ее власти. Умер он в 1773 году. После смерти герцога оказалось, что, согласно завещанию, все его громадное состояние должно было перейти к его вдове. Недовольные таким посмертным распоряжением герцога, его родственники завели с герцогиней сразу два процесса – уголовный и гражданский. Они обвиняли леди Кингстон в двоебрачии и оспаривали действительность духовного завещания в ее пользу. Противники ее находили, что завещание герцога не могло быть применено к ней, как к вдове завещателя, потому что она, как вступившая с ним в брак при жизни первого мужа, графа Бристоля, не может быть признана законной женой герцога Кингстона. Однако, оказалось, что это завещание было составлено очень ловко: старый герцог отказывал свое состояние не графине Бристоль, не герцогине Кингстон, а просто мисс Елизавете Чэдлей, тождественность которой с лицом, имевшим право получить после него наследство, никак невозможно было оспаривать.

Как бы то ни было, но уголовный процесс грозил герцогине страшной опасностью. Суд мог прибегнуть к старинному английскому, не отмененному еще в ту пору, закону, в силу которого ей за двоебрачие грозила смертная казнь. Даже в самом снисходительном случае ей, как двумужнице, следовало наложить через палача публично клеймо на левой руке, которое выжигалось раскаленным железом, после чего должно было последовать продолжительное тюремное заключение. Избавиться от такого приговора было очень трудно, т. к. совершение ее брака с Гарвеем было доказано при помощи служанки мисс Елизаветы, присутствовавшей свидетельницей при заключении этого брака.

Противникам герцогини удалось выиграть затеянный ими уголовный процесс. Мисс Елизавета была признана законной женой капитана Гарвея, носившего потом титул графа Бристоля, а потому второй ее брак с герцогом Кингстоном, как заключенный при жизни первого мужа, был объявлен недействительным. Однако, ввиду разных уменьшающих вину обстоятельств, она была освобождена от всякого наказания и только по приговору суда была лишена неправильно присвоенного ею титула герцогини Кингстон. В дальнейшем, впрочем, по неизвестным причинам, та часть судебного приговора, которая гласила о лишении Елизаветы герцогского титула и фамилии Кингстон, не была приведена в исполнение, т. к. Елизавета повсюду продолжала пользоваться во всех официальных актах титулом герцогини Кингстон без всякого возражения со стороны английского правительства.

Несмотря на неблагоприятный исход уголовного процесса, в силу завещания покойного герцога все его громадное состояние было признано собственностью Елизаветы, и она сделалась одной из богатейших женщин в Европе.

В то время повсюду уже гремела слава императрицы Екатерины II. О ней начали говорить в Европе как о великой государыне и о необыкновенной женщине. Герцогиня Кингстон задумала не только обратить на себя внимание русской царицы, но и, если представится такая возможность, добиться ее особого расположения. Герцогиня Кингстон, обесславленная в Англии уголовным процессом, надеялась, что ласковый прием при дворе императрицы Екатерины восстановит в общественном мнении англичан ее репутацию. Поэтому она повела дело так, чтобы до своей поездки в Петербург заручиться вниманием Екатерины.

В числе разных редких и драгоценных предметов, доставшихся герцогине по завещанию ее второго мужа, было множество картин знаменитых европейских художников. Через русского посланника в Лондоне она изъявила желание передать эти картины, как дань своего глубочайшего и беспредельного уважения, в собственность императрицы, с тем, чтобы выбор из этих картин был произведен по непосредственному личному усмотрению Екатерины. По этому поводу велась продолжительная дипломатическая переписка между русским послом в Лондоне и канцлером императрицы Екатерины П. По всей вероятности, недобрая молва о герцогине делала разрешение вопроса о таком подарке чрезвычайно щекотливым. Между тем герцогиня вступила в переписку с некоторыми влиятельными при дворе императрицы лицами, прося их оказать содействие для исполнения ее намерений. Надо сказать, что картинная галерея герцогини Кингстон пользовалась большой известностью не только в Англии, но и во всей Европе, а императрице очень хотелось иметь в своем дворце замечательные произведения живописи. Поэтому она все-таки решилась принять предложение, сделанное ей герцогиней в такой почтительной форме.

Получив из Петербурга уведомление о согласии императрицы, герцогиня Кингстон отправила из Англии в Россию корабль, нагруженный картинами, выбранными из галереи ее покойного мужа. Екатерина II осталась весьма довольна присланным ей из-за моря подарком. Она через своего посланника в Лондоне поблагодарила за него герцогиню в самых благосклонных и лестных выражениях, после чего та могла рассчитывать на радушный прием со стороны императрицы.

Вскоре после этого герцогиня стала готовиться к поездке в Петербург, для чего заказала великолепную яхту, отличавшуюся необыкновенной роскошью и изяществом отделки, а также всевозможными удобствами и приспособлениями для морских путешествий. На этой яхте она и прибыла в Петербург.

Появление леди Кингстон в Петербурге возбудило общее внимание к ее особе со стороны знатных особ. Герцогиня, принимая на своей яхте посетителей, рассказывала каждому из них, что она решилась предпринять такое дальнее путешествие единственно для того, чтобы хоть раз в жизни взглянуть на великую императрицу. Такие речи доходили до Екатерины, которой были приятны восторженные отзывы о ней богатой и знатной иностранки, пользовавшейся дружбой Фридриха Великого и не имевшей, по-видимому, никакой надобности заискивать перед русской государыней. Предрасположенная этим в пользу герцогини Кингстон Екатерина II принимала знаменитую путешественницу чрезвычайно приветливо. Русские вельможи следовали ее примеру. Все они желали представиться герцогине и старались обратить на себя ее внимание. Они приглашали леди Кингстон к себе в гости, устраивая в ее честь блестящие праздники. На эти почтительные приглашения герцогиня отвечала тем, что, в свою очередь, давала на яхте обеды и балы. Вскоре она сделалась самой желанной и видной гостьей высшего крута Петербурга. В торжественных случаях и на дворцовых выходах она являлась с осыпанной драгоценными камнями герцогской короной на голове, следуя в этом случае существовавшему тогда среди английских дам обычаю – надевать вместо модных головных уборов геральдические короны, соответствующие титулам их мужей.

В Петербурге герцогиню Кингстон считали владетельной особой. Говорили, что она близкая родственница королевскому дому, а в официальных русских актах давали ей титул не только светлости, но и высочества. Императрица приказала отвести для нее один из самых лучших домов в Петербурге. Вообще, герцогине жилось в русской столице отлично: все ей угождали, все рассыпались перед ней в любезности и ей недоставало только сердечных побед. Но пора таких побед для нее уже миновала: в ту пору герцогине было 56 лет. Тем не менее все находили, что она была красивая для своих лет дама.

Можно предположить, что леди Кингстон, не пользовавшейся никаким влиянием среди слишком щепетильного аристократического общества в Англии, была чрезвычайно польщена той встречей, которая была ей оказана в Петербурге. Она решила расстаться со своей неприветливой родиной и поселиться в гостеприимной России. Особенно ей хотелось получить звание статс-дамы при императрице Екатерине П, т. к. звание это, даваемое государыней с большой разборчивостью, должно было возвысить ее в общественном мнении и если не окончательно уничтожить, то все же, по крайней мере, хоть несколько ослабить ту оскорбительную молву, которая была распространена на ее счет в Англии в связи с уголовным процессом.

Когда герцогиня Кингстон заявила близким к ней лицам о своем желании сделаться статс-дамой русского двора, то эти лица заметили, что ей, как иностранке, прежде чем пустить в ход подобную просьбу, необходимо приобрести недвижимое имение в России. Она послушалась этого совета и через несколько недель купила на свое имя в Эстляндии имение, за которое заплатила 74 тысячи серебряных рублей. Имение это, по ее родовой фамилии Чэдлей, было названо Чэдлейскими или Чудлейскими мызами. Сделавшись, таким образом, владелицей, судя по цене, довольно значительного имения в России, леди Кингстон стала домогаться получения высокого придворного звания, которое ей так хотелось получить. Однако, несмотря на то расположение, которое Екатерина II постоянно оказывала своей гостье, она, по каким-то своим личным соображениям, отклонила домогательства герцогини под тем благовидным предлогом, что, по принятым ею правилам, звание статс-дамы никогда не предоставляется иностранкам.

Разочарованная леди Кингстон приняла отказ императрицы с крайним огорчением. Вдобавок к этой неудаче оказалось, что купленное ею имение в действительности не стоило той суммы, которая была за него заплачена. К тому же, в этом умении можно было только рубить лес да ловить рыбу. Тогда один прожектер предложил герцогине устроить в Чудлейских мызах винный завод, уверив ее, что она с этого завода будет получать огромные доходы, в которых, кстати, при ее богатстве, герцогиня вовсе не нуждалась. Тем не менее, эта мысль ей понравилась, и она приняла сделанное ей предложение. И вот графиня-герцогиня, пэресса Великобритании по обоим мужьям, блестящая и чествуемая всеми гостья императрицы, желавшая занять при дворе высокое положение, обратилась вдруг ни с того, ни с сего в содержательницу винного завода! Это новое промышленное заведение она поручила надзору какого-то английского плотника, служившего на ее яхте.

После этого герцогиня, хотя расставшаяся с Екатериной II самым дружественным образом, но в душе недовольная испытанной ею неудачей, отправилась на своей яхте из Петербурга во Францию и высадилась в приморском городе Кале. Жители этого города встретили ее с необыкновенной торжественностью. Толпа народа поджидала на берегу появление яхты герцогини. При ее выходе на пристань молодые девушки поднесли ей цветы, и она, при радостных криках населения, вступила в приготовленный специально для нее отель, где ее ожидали представители города и роскошный завтрак. Такая общественная демонстрация по случаю приезда герцогини Кингстон объяснялась тем, что ее агенты пустили слух, будто бы она намерена навсегда поселиться в этом городе и использовать свои огромные средства для пользы ее жителей.

На следующий после приезда день к герцогине Кингстон начали являться с визитами знаменитые горожане, поздравляя ее с благополучным прибытием в их город и благодаря за оказанную их городу честь. Она же, умалчивая, конечно, о своем водочном заводе, пустилась перед явившимися к ней посетителями в пространные рассказы о своем пребывании в Петербурге, с восторгом вспоминая о той почетной встрече, которая была ей оказана и со стороны императрицы Екатерины II, и со стороны русских вельмож, а также о том внимании, какое выказывал ей даже простой народ. В этих рассказах упоминалось и об обширных, приобретенных герцогиней в России поместьях и владениях, обитатели которых сделались ее верноподданными и, являясь перед нею, не смели приблизиться к ней иначе, как только поклонившись ей несколько раз до земли и поцеловав раболепно край ее одежды. Она хвалилась необыкновенным расположением к ней императрицы, с которой (по словам герцогини) она свела самую тесную дружбу и которая считала скучно проведенным день, если она не была вместе с леди Кингстон. Герцогиня рассказывала и о блистательном празднестве, устроенном ею в честь императрицы. На этом празднестве, затмившем, по ее словам, все, что до того времени было видано в Петербурге, находилось одной только прислуги сто сорок человек.

Жители и жительницы Кале слушали эти рассказы, развесив уши, а англичане, которые приезжали в этот город и бывали у герцогини Кингстон, возвращаясь в Англию, не только повторяли ее рассказы, но еще и приукрашивали их. Поэтому вскоре в Англии заговорили о той необыкновенной благосклонности, которую удалось английской леди приобрести у могущественной русской государыни.

Несмотря на почет, оказанный герцогине Кингстон жителями Кале, однообразная жизнь в этом городе вскоре ей наскучила. Хотя постоянство не было свойственно ей, но, тем не менее, мысль о сближении с императрицей Екатериной II и о появлении при ее дворе в блестящем положении не покидала герцогиню, хотя однажды она и испытала там неудачу. Она думала также, что ее владения, хотя и не приносящие пока никакого дохода, заслуживают все же, чтобы еще раз лично их осмотреть и узнать на месте о причине их неудовлетворительного состояния. При рассмотрении отчетов, присланных герцогине от управляющего ее эстляндским имением, ей пришла в голову мысль, что имение это будет совершенно в ином положении, если ввести там систему сельского хозяйства, применяемую в Англии, и что тогда это имение сделается образцовым, а его владелица приобретет себе этим громкую известность.

Кроме этого эстляндского имения, у герцогини Кингстон был великолепный дом в Петербурге и большие участки земли вблизи столицы. Эти честолюбивые стремления, а также хозяйственные соображения и побудили герцогиню снова, в 1782 году, предпринять путешествие в Россию.

На этот раз герцогиня Кингстон отправилась туда в сопровождении многочисленной свиты сухим путем через Германию и Австрию с тем, чтобы, проехав через Эстляндию и осмотрев там свои поместья, провести некоторое время в полюбившемся ей Петербурге. К этому времени она свела близкое знакомство с князем Потемкиным и надеялась на его содействие у императрицы.

После того, как герцогиня Кингстон побывала при блестящем дворе Екатерины, дворы тогдашних немецких мелких владетелей казались ей уже настолько ничтожными, что на них не стоило обращать никакого внимания. Она быстро миновала Германию и приехала в Вену, где ее поразила роскошь тамошних вельмож и где она была принята императором Иосифом II не особенно благосклонно.

Из Вены герцогиня написала письмо одному из сильнейших в ту пору литовско-польских магнатов – князю Карлу Радзивиллу, в котором извещала его о том, что она намерена побывать у него в гостях. Князь Карл Радзивилл жил не в ладах с польским королем Станиславом Понятовским, а следовательно, и с императрицей Екатериной П, которая покровительствовала посаженному ею на престол Понятовскому. С Радзивиллом герцогиня Кингстон познакомилась в Риме в те времена, когда он, изгнанный из своего отечества, готовился выставить против Екатерины известную самозванку княжну Елизавету Тараканову, выдавая ее за дочь императрицы Елизаветы Петровны от тайного брака с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским.

Герцогиня была также близка и с другой личностью, подготавливавшей смуты в России, с одним из весьма известных в XVIII столетии авантюристов – со Стефаном Зановичем, который странствовал по Европе под разными именами, а в 1773 году пытался в Черногории выдать себя за покойного императора Петра III. Не преуспев на этом поприще, Занович уехал из Черногории и жил в Польше, приняв фамилию Варт, которую с графским титулом носила и герцогиня Кингстон по купленному ею в курфюрстве баварскому имению. Проживая в Польше, Занович сблизился с местными магнатами, в особенности с князем Карлом Радзивиллом, с которым он также познакомился в Риме перед появлением там княжны Таракановой и, по всей вероятности, был в этом деле деятельным пособником Радзивилла, т. к. сам уже пускался в самозванство.

При первом знакомстве с герцогиней Кингстон Занович, явившийся к ней в богатом албанском костюме, расшитом золотом и украшенном бриллиантами, выдал себя за потомка древних владетельных князей Албании. Она увлеклась его смелым умом и находчивостью и делала ему драгоценные подарки. По словам самой герцогини, Занович был «лучшим из всех Божьих созданий» и до того пленил ее, что заставил забыть Гамильтона. Она даже намеревалась выйти за него замуж. Из сохранившихся о Стефане Зановиче биографических известий трудно сказать, был ли он из числа братьев графов Зановичей, которые, поселившись в Шилове у известного любимца Екатерины и игрока Зорича, были признаны виновными в подделке ассигнаций и, после нескольких лет заключения в Шлиссельбургской крепости, были посажены в Архангельске на корабль и отправлены оттуда за границу.

Занович, о котором идет речь, родился в 1752 году в Албании. Отец его, Антоний Занович, в 1760 году переселился в Венецию, где нажил большое состояние, торгуя туфлями восточной выделки. Сыновья его, выросшие в Венеции, получили впоследствии хорошее образование в Падуанском университете. В 1770 году Стефан Занович и его брат Премислав отправились путешествовать по Италии и, встретив во время этого путешествия какого-то молодого богатого англичанина, обыграли его шулерским образом на 90 000 фунтов стерлингов. Родители проигравшегося юноши не захотели платить Зановичам такой громадный карточный долг. По их жалобе возникло уголовное дело, которое кончилось тем, что братья Зановичи, как игроки-мошенники, были высланы из великого герцогства Тосканского с запрещением появляться туда когда-либо. После этого Зановичи, гоняясь за счастьем на игорных столах, в 1770–1771 годах странствовали по Франции, Англии и Италии. В 1773 году братья расстались, т. к. старший из них, Стефан, отправился в Черногорию и там пытался выдать себя за императора Петра III. В 1776 году он странствовал по Германии под именем Беллини, Балбидсона, Чарновича и графа Кастриота-Албанского. В это время, неизвестно для каких целей, он получал значительные суммы от польских конфедератов, старавшихся побудить Турцию к новой войне с Россией.

В 1783 году Стефан Занович появился в Амстердаме под именем Царабладаса, но там за долги был посажен в тюрьму. Поляки выкупили его из тюремного заключения. Тогда он под именем князя Зановича-Албанского начал принимать деятельное участие в восстании Голландии против императора Иосифа II. Инсургенты щедро снабжали его деньгами, а он обещал им подбить черногорцев к нападению на австрийские владения. Вскоре, однако, над ним разразилась беда: по заявлению турецкого посланника из Вены в Амстердаме он был заподозрен в самозванстве и посажен в тюрьму. Его обвиняли в мошенничестве и обманах, и ему готовилось слишком печальное будущее, когда 25 мая 1785 года он был найден в тюрьме мертвым на своей койке. Оказалось, что он каким-то острым орудием перерезал себе жилу на левой руке. По рассказу герцогини Кингстон, Занович умер, приняв яд, находившийся у него в перстне. Перед смертью он написал герцогине письмо, в котором сознавался в том, что он жил под чужими именами и что он был вовсе не то лицо, за которого его принимали. Как самоубийца, Занович был предан позорному погребению и похоронен без совершения над его телом похоронных христианских обрядов.

Вообще относительно Зановичей в биографии герцогини Кингстон отмечается значительная путаница. Очевидно, что Стефан Занович, умерший в 1785 году, не мог быть тем Зановичем, который гостил в Шилове у Зорича и потом до 1788 года сидел в Шлиссельбургской крепости.

Продолжим дальше наш рассказ о леди Кингстон. Получив ее письмо, Радзивилл поспешил ответить на него самым любезным приглашением и приготовил к ее приезду такие великолепные празднества, которые должны были затмить чуть ли не все прежние пиры, даваемые князем. Местом свидания с герцогиней Кингстон князь назначил одну принадлежавшую ему деревеньку, называвшуюся Берг, расположенную недалеко от Риги, через которую она должна была проезжать, направляясь в Петербург. В этой деревеньке, по распоряжению Радзивилла, был наскоро построен великолепный дом для приема герцогини. Когда она приехала туда, то явившийся к ней один из шляхтичей, состоящих на службе при дворе Радзивилла, доложил ей, что наияснейший князь желает встретить свою знаменитую гостью без всякого церемониала, как старый и искренне преданный ей друг, а потому он представится ей запросто на следующее утро.

Действительно, на другой день на рассвете Радзивилл приехал в Берг. Поезд его состоял из сорока различных экипажей, в каждый из которых была запряжена шестерня превосходных коней. В этих экипажах сидели дамы и девицы, заранее приглашенные Радзивиллом на предстоящее празднество и собравшиеся накануне в назначенное место. За длинной вереницей экипажей следовало шестьсот лошадей. На одних из них ехали конюхи, пикинеры, ловчие, стремянные, доезжачие и шляхтичи, служившие у Радзивилла, других лошадей они держали в поводьях, а на сворах было при них до тысячи гончих псов. Сам Радзивилл был на кровном арабском скакуне, в сбруе с золотой отделкой, украшенной драгоценными камнями. Князя со всех сторон окружали его надворные казаки и гусары.

Представившись герцогине, Радзивилл пригласил ее проехаться в сопровождении всего поезда в особо приготовленной парадной карете за несколько миль от деревни Берг в то место, где среди леса на специально расчищенной поляне было построено за несколько дней нечто вроде небольшого чистенького городка, посреди которого находился назначенный для нее особый домик со всеми удобствами панского жилья.

Княжеский поезд прибыл на эту поляну под вечер, поэтому празднество началось великолепным фейерверком, после которого на расположенном неподалеку озере происходило примерное сражение двух кораблей. По окончании фейерверка и морской битвы князь повел леди Кингстон по городку, домики которого оказались ярко освещенными лавками, наполненными самым дорогим и разнообразным товаром. Радзивилл предложил герцогине выбирать все, что ей понравится, и таким путем преподнес ей множество ценных подарков. После этого гостья, хозяин и сопровождавшее их многочисленное общество отправились в обширное помещение, занятое князем, где он среди самой роскошной обстановки открыл бал с герцогиней, как с царицей праздника. Как только по окончании танцев гости оставили залу, ее охватило яркое пламя, т. к. наружные стены этой постройки были смазаны легковоспламеняющимся составом, и гости Радзивилла при таком неожиданном освещении оставили место увеселения, чтобы ехать в замок князя, где их ожидал роскошный ужин и удобный ночлег. На одно это празднество, как передает герцогиня, Радзивилл истратил до 50 000 фунтов стерлингов.

Герцогиня Кингстон провела у Радзивилла две недели, в течение которых она посетила и его знаменитый родовой замок, находившийся в местечке Несвиж. Невдалеке от этого местечка, окруженного тогда густыми дебрями, Радзивилл для потехи герцогини устроил охоту на кабанов. Охота происходила ночью, при свете факелов. На нее, по приглашению Радзивилла, съехались все соседние паны с их семействами, и каждый из них имел при себе множество слуг. Вся эта ватага кормилась сытно и вкусно в течение нескольких дней за счет князя. По ночам, во время проезда герцогини по владениям Радзивилла, которые с малыми перерывами тянулись через всю Литву, дороги были освещены пылавшими кострами и смоляными бочками, а около ее кареты ехали провожатые с зажженными факелами. Во всех местечках, принадлежавших князю, местные власти являлись приветствовать герцогиню, о приближении которой возвещали жителям пушечные выстрелы. В свою очередь, и мелкая шляхта, раболепствовавшая перед Радзивиллом и готовила его гостье если не такие пышные, то все же чрезвычайно радушные встречи.

Сама леди Кингстон, рассказывая в своей краткой биографии, помещенной в «Записках» баронессы Оберкирх, о том приеме, который ей сделал Радзивилл, прибавляет, что он, страстно влюбленный в нее со времени знакомства в Риме, просил ее руки, но она отказалась вступить с ним в брак, не желая оставаться «в дикой стране, среди сарматов, которые одеваются в звериные шкуры».

Из этой «дикой страны» герцогиня Кингстон, дружески расставшись с Радзивиллом, отправилась в Петербург, где несколько лет тому назад ее встретили с таким почетом и где теперь ее ожидало горькое разочарование. Прежний чрезвычайно благосклонный прием, оказанный герцогине со стороны императрицы Екатерины II, сменился теперь вежливой и сдержанной холодностью. На этот раз Петербург показался герцогине совсем не тем городом, каким он показался ей в 1776 году. Она была теперь в нем совершенно незаметной личностью. Отношения ее со двором ограничились сухим официальным представлением. Императрица не приглашала ее в свой избранный круг, а петербургская знать не устраивала в ее честь никаких праздников. Вскоре, при такой неблагоприятной обстановке, герцогиня убедилась в том, что ей нечего было ожидать и искать в Петербурге и что получить желаемое ею звание статс-дамы она не может. Вдобавок к этому, ее надежды на получение огромных доходов с купленных в Эстляндии Чэдлейских мыз оказались также несбыточными. Принадлежавший ей водочный завод не приносил никаких прибылей. Кроме того, казна, ввиду разных упущений в ведении дел на этом заводе, наложила на герцогиню штрафы, так что сразу после ее приезда в Петербург к ней явился полицейский офицер, который представил ей документы о платежах, которые ей необходимо было сделать в соответствии с указом казенной палаты. Независимо от этого, занятие по водочной части сильно уронило в общественном мнении прежнюю знаменитую петербургскую гостью. Теперь на нее уже не смотрели как на знатную иностранную путешественницу, сорящую деньгами, а скорее как на заезжую промышленницу, желавшую разжиться посредством надувания казны и за счет спивающихся простых людей. Обаяние, окружавшее герцогиню Кингстон в первый приезд, совершенно исчезло. Вследствие этого ее вторая поездка в Россию прошла без всякого шума и по своим результатам была для нее гораздо неприятнее, чем первая, после которой герцогиня увезла все-таки с собой хоть какие-то воспоминания, льстившие ее ненасытному самолюбию.