Текст книги "Авантюристы, иллюзионисты, фальсификаторы, фальшивомонетчики"

Автор книги: Ю. Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА 4.
ИЗРАИЛЬ РУХОМОВСКИЙ

В один из обычных зимних дней 1896 года в австрийскую столицу прибыл ничем не примечательный очаковский купец Шепсель Гохман. Расположившись в недорогой гостинице, он поспешил нанести визит директорам Императорского музея Бруно Бухеру и Гуго Лейшнингу, которые были ошеломлены тем, что Гохман представил для их обозрения. А удивляться было чему: на столе, излучая мягкое, матовое сияние чистого золота, стояла древняя чеканная тиара изумительной работы и превосходной сохранности. Только в одном месте виднелась небольшая вмятина, словно от удара меча, но украшения вокруг нее почти не были повреждены.

– Вот тиара скифского царя Сайтоферна, – торжествующе заявил Гохман.

Тиара представляла собой куполообразный парадный шлем, разделенный на несколько горизонтальных поясов, чаще всего орнаментальных. Но главное место занимала широкая полоса с изображениями сцен из гомеровских «Илиады» и «Одиссеи»: Брисеида прощается с Ахиллесом, Ахиллес сжигает труп убитого друга – Патрокла, а боги ветров раздувают пламя костра; Одиссей уводит коней Реза, жертвоприношение Агамемнона. Красивой чеканкой был покрыт и нижний, второй по ширине фриз: скифский царь охотится на фантастического крылатого зверя, в то время как его коронует лавровым венком Нике – богиня Победы. По сторонам пасутся козы и овцы, лошади и быки, виднеются фигуры скифских воинов. А между этими фризами по кругу шла древнегреческая надпись, гласящая о том, что эту тиару преподносят в дар Сайтоферну жители города Ольвия.

Ольвия! Еще в VI веке до н. э. греки из Милета основали в устье Буга, в 30 километрах от нынешнего Очакова, город, названный ими Ольвией. Почти тысячу лет Ольвия славилась как одна из крупнейших греческих колоний в Северном Причерноморье, пока в середине III века н. э. не была разорена и разрушена ордами готов. Время, ветры и пески довершили дело варваров: вскоре лишь немые курганы и степи да руины крепостных стен напоминали о давно прошедших временах.

Первые раскопки античных колоний Северного Причерноморья проводились еще в ХУШ веке. Потом они были прерваны и возобновились лишь во второй половине XIX века, но уже на новой, научной основе. Боспор, Пантикапея, Херсонес, Ольвия… – эти звучные названия погребенных городов волновали тогда ученых всей Европы. Едва ли не каждый год экспедиции русских археологов совершали поразительные открытия все новых городов и дворцов, богатейших погребений и кладов, чудесных скульптур и расписных ваз. Конечно, большинство находок оседало в музеях России, и прежде всего Петербурга, Москвы и Одессы. Тем более желанными казались они работникам европейских музеев. И вдруг такая необыкновенная корона скифского вождя, правившего своими воинственными племенами около 200 года до н. э.!

– Но откуда, герр Гохман, у вас эта тиара?

– Откуда? Чудес на свете не бывает, хотя эта корона – настоящее чудо. Прошлым летом люди работали в Ольвии и неподалеку от нее раскопали скифскую могилу с богатым кладом. Там были похоронены Сайтоферн и его жена. Вот откуда эта тиара. Досталась она мне, конечно, за большие деньги. Но ведь надо, чтобы хоть раз в жизни повезло бедному коммерсанту.

Дирекция Императорского музея пригласила в качестве экспертов крупнейших венских археологов и искусствоведов – Бенндорфа, Бормана, Шнейдера и других. И почти все они в один голос подтвердили: да, это действительно тиара скифского царя Сайтоферна, подлинное творение античного художника, произведение высокого класса и высокой ценности. Осторожные предостережения одного-двух скептиков не были приняты во внимание.

Но где взять громадные средства, чтобы заплатить предприимчивому очаковскому купцу, заломившему такую цену, что директора музея только развели руками? И сколько они ни уговаривали Гохмана, сколько не просили уступить или хотя бы подождать, тот был непреклонен. Уложив ее в свой саквояж, он удалился, оставив огорченных директоров и экспертов.

В тот же вечер в доме № 20 по улице Маргариты, где находилась лавка антиквара Антона Фогеля, состоялись секретные переговоры. В них, помимо хозяина, приняли участие венский маклер Шиманский и Шепсель Гохман. О чем они договаривались – осталось неизвестным, но наутро Гохман отбыл в родной Очаков. В марте того же 1896 года Шиманский и Фогель сели в поезд Вена – Париж.

Кабинет в Лувре. По одну сторону – Фогель и Шиманский, по другую – директор Лувра Кемпфен, руководитель отдела античного искусства Эрон де Вилльфосс и несколько авторитетных ученых: Мишон, Равессон-Мольен, Лафенетр, Бенуа, Мишель, Молинье, Соломон Рейнак и другие. А между ними, на столе – бесценный дар ольвийских греков скифскому царю Сайтоферну.

Восторгам не было конца. Какая чудесная, уникальная вещь!

Ведь такой тиары нет ни в одном музее! Конечно, упускать ее нельзя ни в коем случае! Это будет гордость Лувра!

За тиару предприимчивые дельцы запросили двести тысяч франков, которые по тем временам были громадными деньгами, отпустить которые могла только палата депутатов. Фогель и Шиманский ждать не соглашались. Выручили друзья музея, богатые меценаты Корройе и Теодор Рейнак: они одолжили дирекции Лувра необходимую сумму с тем, чтобы ее вернули после решения парламента.

Итак, предприятие, начатое удачливым купцом из Очакова, увенчалось полным успехом. Шепсель Гохман получил 86 тысяч франков, Шиманский за свои «труды» – 40 тысяч и Антон Фогель – 74 тысячи комиссионных. Парламент задним числом утвердил ассигнование на покупку; Корройе и Рейнак получили сполна. А тиара Сайтоферна заняла почетное место в постоянной экспозиции Лувра, неизменно вызывая восторженное удивление специалистов, знатоков и многочисленных посетителей крупнейшего в Западной Европе музея.

Казалось бы, все остались довольными. Но если бы почтенные руководители Лувра более внимательно отнеслись бы к изучению всех обстоятельств, связанных с ослепительной тиарой скифского царя, то вряд ли их спокойствие было бы столь полным и безмятежным.

Как известно, ко многим открытиям нередко присасываются оборотистые дельцы, стремящиеся погреть руки там, где царствуют ученые. Так было и в конце XIX века, когда открытия русских археологов в области античной культуры Северного Причерноморья вызывали большой интерес всей научной общественности, любителей и коллекционеров древностей. И немедленно появилось множество фальшивок, якобы найденных при раскопках. Покупались и продавались поддельные монеты, вазы, керамические статуэтки, надписи на обломках античных мраморов, ювелирные украшения из золота, серебра и бронзы. Нередко для придания этим изделиям достоверности в них монтировались подлинные античные фрагменты и детали: цветные камни, медальоны, бронзовые гвозди и т. д. На предметы осторожно наносили необходимые повреждения, какие-то темные пятна, землю, – одним словом, работали мастера своего дела.

Но даже среди торговцев «древностями», славившихся на всю Россию, выделялись очаковские купцы братья Гохманы. Если большинство торговало сравнительно небольшими обломками мраморных плит с высеченными на них отдельными греческими буквами и словами, то Гохманы поставили дело на широкую ногу. Доверчивых любителей античных надписей они снабжали большими мраморными досками, украшенными пространными надписями. Начертания букв, обороты речи, наконец, само содержание этих надписей свидетельствовали о том, что дельцы пользовались квалифицированной консультацией незаурядного знатока Ольвии и античной палеографии.

К 1894 году Гохманы, однако, свернули эту торговлю: рынок был уже наводнен подлинными и фальшивыми надписями, и спрос на них резко упал. Находчивые братья перешли на золото, благо не так далеко, в Одессе, никогда не ощущалось недостатка в искусных ювелирах. Золото оказалось лучшим материалом для драгоценных фальшивок: серебро и олово чернеют от времени, бронза и медь тоже покрываются патиной, а золото, даже если оно и пролежит в земле две тысячи лет, сохраняет блеск и первозданную красоту благородного металла. Немало «античных» ожерелий, перстней, диадем, серег и других украшений прошло через руки ловких купцов.

В 1895 году, т. е. за год до появления знаменитой тиары, к коллекционеру Фришену из города Николаева пришли крестьяне и рассказали о найденном ими древнем кладе. Они предложили ему золотые кинжал и корону, богато украшенные чеканными гирляндами, фигурными изображениями и посвятительной надписью Ахиллу Понтарху. Только за корону, все золото которой стоило не более 900 рублей, Фришен уплатил огромные деньги – 10 тысяч рублей.

Но радость собирателя была недолгой. Директор Одесского археологического музея Э. фон Штерн без особого труда разоблачил подделку: начертание букв на короне относилось к IV–III векам до н. э., а на кинжале – к III–IV векам н. э. Таким образом, кинжал должен быть моложе короны примерно на 600–800 лет, и в одном кладе они оказаться не могли. Крестьяне же, «открывшие» клад, оказались подставными лицами братьев Гохман.

О том, что тиара Сайтоферна тоже фальшивка, уже в мае 1896 года заявил видный русский ученый, профессор Петербургского университета А. Н. Веселовский. Это же с фактами в руках убедительно доказывал один из крупнейших исследователей того времени Адольф Фуртвенглер из Мюнхена, самым сокрушительным аргументом которого был следующий. Фуртвенглер нашел прототипы целого ряда персонажей тиары. И они оказались на произведениях самых разных эпох и из разных, зачастую весьма отдаленных друг от друга мест: на ожерелье V века до н. э., найденном в Тамани, и на вазах из Южной Италии, изделиях из Керчи и так называемом щите Сципиона, хранящемся в Лувре, и других изделиях античных мастеров.

Доказательства Фуртвенглера подкрепил и развил директор Одесского археологического музея Э. фон Штерн. В своем докладе на Археологическом докладе в Риге, состоявшемся 2 августа 1896 года, он развернул перед слушателями широкую картину бурной деятельности торговцев подделками на юге России, в частности братьев Гохман. Расцвету этой «античной лихорадки» способствовало к тому же и то, что над раскопками в Ольвии, по существу, не было никакого государственного контроля. И все же немыслимо, чтобы такая сенсационная находка, как тиара Сайтоферна, прошла бы незамеченной русскими археологами. Что же касается самой короны скифского царя, то буквы на ней явно скопированы с надписи Протогена. Нет, тиара Сайтоферна – это не подлинник античного искусства, а подделка, хотя и очень тонкая и искусная.

Эти тревожные сигналы из Мюнхена, Петербурга и Одессы, конечно, доходили до Парижа. Однако руководители Лувра пребывали в упоении от своего приобретения. Их уверенность опиралась к тому же на благоприятные высказывания многих видных ученых Франции, Германии и других стран. Постепенно затихли и позабылись голоса немногочисленных скептиков, и волнение, вызванное сокровищем Гохмана, улеглось. Если не все, то во всяком случае подавляющее большинство археологов и музейных работников оставались уверенными в том, что выставленная в Лувре золотая корона – это подлинная тиара скифского царя Сайтоферна, преподнесенная ему ольвийскими греками.

Прошло семь лет. И вот однажды (это случилось в марте 1903 года) в одной парижской газете появилось сообщение: художник с Монмартра Майянс, прозванный Элина, заявил, что именно он, а не безвестный грек из Ольвии исполнил тиару Сайтоферна. Разразился грандиозный скандал. Все французские газеты подхватили сенсацию.

А еще через несколько дней, 23 марта, газеты опубликовали открытое письмо парижского ювелира Лифшица, в котором он решительно оспаривал авторство Майянса. Более того, Лифшиц утверждал, что он своими глазами видел настоящего автора тиары Сайтоферна. Им, по его словам, является одесский ювелир и чеканщик Израиль Рухомовский, исполнивший в 1895–1896 гг. знаменитую корону и получивший за восемь месяцев работы над ней 2 тысячи рублей.

Что тут началось! Толпы любопытных повалили в Лувр, но злополучной тиары Сайтоферна – увы! – не увидели. Смущенные и взволнованные сотрудники музея поспешили убрать ее в запасник. Это только подлило масла в огонь и подзадорило журналистов. Правительство было вынуждено назначить специальную комиссию для расследования всех обстоятельств дела. Возглавил ее Клермон-Гаммо, член Академии наук, профессор Коллеж де Франс, одного из старейших учебных заведений Франции.

Уже через два дня после опубликования письма Лифшица русский корреспондент парижской газеты телеграфировал из Одессы: «Гравер Израиль Рухомовский, проживающий в Одессе, Успенская, № 36, объявляет с полной уверенностью, что он – творец тиары. Он сообщает, что выполнил ее по заказу одного человека из Керчи в 1896 году. Рухомовский готов приехать в Париж, чтобы доказать свои слова, если ему дадут средства на поездку в размере 1200 франков». Париж бурлил, расколовшись на два лагеря: «сайтоферистов» и «антисайтоферистов». Имя маленького одесского ювелира было у всех на устах. Как оказалось, оно уже упоминалось в прямой связи с Шепселем Гохманом из Одессы.

В конце 1896 года братьям Гохманам удалось продать одному из крупных русских коллекционеров якобы найденные в раскопках «антики» – золотые статуэтки богини Нике и Эрота, сидящего верхом на кентавре. Приглашенный в качестве эксперта Штерн определил их как фальшивки. Возмущенный наглым надувательством собиратель возбудил судебный процесс против Гохманов. Одесский ювелир Деморье, выступавший на суде в качестве свидетеля, показал под присягой, что эти статуэтки были отлиты в его мастерской по заказу Израиля Рухомовского, проживающего в Одессе в доме № 36 по Успенской улице и работающего там же без вывески и патента. Этот же Рухомовский отчеканил и окончательно отделал статуэтки. Кроме того, Деморье сделал для Рухомовского несколько золотых пластин, причем вес одной из них – 460 граммов – точно совпадал с весом тиары Сайтоферна. Когда Штерн посетил Рухомовского, то все стены скромного жилища бедного одесского ювелира были увешаны прекрасными рисунками с античных пальметт, а сам Рухомовский усердно трудился уже полгода, по его утверждению, «для собственного удовольствия» над изготовлением золотого скелетика. Как удалось выяснить позднее, этот скелетик был заказан ему тем же Гохманом и предназначался последним в качестве «археологической находки» для венского банкира барона Ротшильда. Свое авторство в отношении тиары Сайтоферна Рухомовский тогда категорически отрицал.

И вот сейчас, 5 апреля 1903 года Израиль Рухомовский ступил на землю Парижа. Не желая раньше времени привлекать к себе внимания, он остановился в гостинице под вымышленным именем Бардеса. Но вездесущие газетчики очень скоро узнали об убежище героя дня. Гостиницу стали осаждать репортеры и охотники за автографами. Портреты одесского ювелира и фотографии его тиары обошли все газеты. А какой-то богатый американский импресарио даже предложил Рухомовскому 200 тысяч франков за его турне по Америке, конечно, вместе с тиарой Сайтоферна.

Между тем правительственной комиссии еще предстояло убедиться в том, что тиару Сайтоферна сделал именно Израиль Рухомовский, который, как это выяснилось на первом же допросе, очень мало смыслил в античной археологии. Тогда поставили следующий опыт. Тиару Рухомовскому не показали, а предложили по памяти повторить какой-нибудь ее фрагмент. Ювелир не смутился. Он тут же назвал старинный рецепт необходимого ему сплава, из которого была сделана вся тиара, а затем, прямо на глазах у пораженных членов комиссии, отчеканил часть фигурного фриза, которая при сравнении с тиарой оказалась полностью ей идентичной. Сомнений в авторстве больше не оставалось – дар ольвийских греков скифскому царю оказался изделием одесского ювелира Израиля Рухомовского.

Что же касается инициатора всей аферы, то Рухомовский рассказал туманную и малоправдоподобную историю о неизвестном господине из Керчи, заказавшем ему тиару и предназначавшем будто бы ее в качестве юбилейного подарка какому-то русскому ученому-археологу. Этот же заказчик приносил Рухомовскому в качестве образцов «Русские древности» И. Толстого и Н. Кондакова, атлас к «Древней истории» Бейссера, репродукции со щита Спициона и гравюры Джулио Романо с фресок Рафаэля.

Вот и все. Эпопея с тиарой скифского царя, взбудоражившая весь ученый мир, подошла к концу. А что же стало с героями этой истории?

Шепсель Гохман и его венские компаньоны Фогель и Шианский предпочли скромно держаться в тени.

Израиль Рухомовский, получив деньги за проезд из Одессы в Париж и обратно, благополучно вернулся в Одессу. Если даже ювелир и связывал со своей поездкой в Париж какие-то радужные надежды на известность и богатство, то им не суждено было сбыться. Его очень скоро забыли, и до конца своей жизни автор тиары Сайтоферна хранил горечь и обиду на ветреных репортеров и неблагодарную толпу.

Ну, а тиара, пережившая свою славу, была передана из Лувра в Музей декоративного искусства и там нашла свое место возле бюста Джироламо Бенивьени работы Бастиниани как прекрасный образец ювелирного искусства, но не времен Ольвии III века до н. э., а конца XIX столетия нашей эры.

ГЛАВА 5.
АЛЬЧЕО ДОССЕНА

Итальянский скульптор Альчео Доссена считается гениальным фальсификатором. Он был героем одного из наиболее громких скандалов в хронике художественной жизни XX века.

Родился Альчео Доссена в городе прославленных скрипичных мастеров Амати и Страдивари – в Кремоне. Судьба никогда его не баловала. В ранней юности он учился делать скрипки, потом поступил подмастерьем к каменотесу, а в дальнейшем стал обтесывать надгробия и камины. Уже немолодым Доссена отправился в Рим с честолюбивыми надеждами в душе, но через год началась первая мировая война и его призвали в армию.

Однажды (это было на Рождество 1916 года) солдат Доссена получил несколько дней отпуска. В одной из римских остерий он случайно разговорился с соседом по столику, назвавшемся антикваром Фазоли. За сотню лир тот купил у Доссены небольшой рельеф в стиле Возрождения, высеченный им в дни временного затишья. Правда, Доссена не признался, что этот рельеф он сделал сам, а выдал его за собственность приятеля, но опытного антиквара провести было не так-то просто: он сразу понял что к чему.

В январе 1919 года Доссена демобилизовался, и его встречи с антикваром возобновились. Для скульптора заказы Фазоли и другого антиквара – Палези стали пусть скудным, но единственным источником существования.

Как художник в подлинном, высоком смысле слова Доссена ничего собой не представлял. После двух – трех неудач он оставил мысль об индивидуальном самостоятельном творчестве. Но как фальсификатор, как мастер подделок он не имел себе равных. Талантливый, дерзкий, умелый, Доссена брался за самые рискованные операции, и все они венчались успехом. Врожденный дар и тонкое чутье сочетались в нем с виртуозной техникой и неистощимой изобретательностью. Как никто, он умел придать своим творениям поразительную патину древности, а фактуре мраморных скульптур – полную иллюзию старения. Немало опытнейших антикваров и знатоков обвел этот ученик кремонского каменотеса.

Доссену никогда не прельщал легкий путь копииста. Это был именно фальсификатор и притом высокого класса и необычайно широкого диапазона. Из-под его резца выходили Афины архаической эпохи и скульптуры в стиле итальянских мастеров XV века, готические статуи в духе Джованни Пизано и мраморные саркофаги, удивительно близкие по манере к творениям Мино да Фьезоле или Дезидерио да Сеттиньяно, фронтонные группы и статуэтки, словно три тысячи лет пролежавшие в земле древних этрусков.

Легко представить, какой находкой явился Доссена для антикваров, не страдавших излишней щепетильностью. Снабжая его произведения фальшивыми сертификатами и заключениями авторитетных экспертов, они торговали ими с немалой выгодой для себя. По всей Европе и Америке в антиквариатах, частных собраниях и музеях можно было встретить скульптуры, рожденные в мастерской Доссены и прошедшие через руки Фазоли и Палези. В Нью-Йоркском музее Метрополитен – прекрасная кора, приписываемая греческому мастеру VI века до н. э.; в музее Сан-Луи – этрусская Диана, в Кливленде – архаическая Афина, в Вене – фронтонная группа из Велии, «реконструированная» известным специалистом по античному искусству Ф. Студницка, во многих иных собраниях – десятки статуй и портретов, принадлежащих, якобы, резцу Донателло, Верроккио, Мино да Фьезоле, Роселлино и других корифеев ренессансной пластики. Изобретательный фальсификатор превратил даже итальянского живописца XIV века Симоне Мартини в скульптора. Использовав картину Мартини «Благовещение», Доссена сделал по ней две деревянные статуи мадонны и ангела, а Фазоли благополучно сбыл их с рук, «обогатив» попутно биографию знаменитого живописца.

Труды приносили желанные плоды, но не Альчео Доссене, а его «патронам». Только за мраморный саркофаг Екатерины Сабелло, сделанный Доссеной в стиле флорентийского скульптора XV века Мино да Фьезоле и проданный в Америку, они получили 100 тысяч долларов. Всего за несколько лет Фазоли и Палези выручили на фальшивках не менее 70 миллионов лир. Что же касается самого автора, то ему приходилось довольствоваться немногим: подачки хозяев должны были поддерживать скромное существование скульптора, сохранять его «рабочую форму», но ни в коем случае вр «баловать» его.

До поры до времени этот расчет оправдывал себя. Подгоняемый постоянной нуждой, Доссена трудился, не покладая рук. Но вот майским днем 1927 года у него умерла жена. В эти тяжелые минуты жизни у скульптора не оказалось достаточно денег для того, чтобы устроить похороны. Убитый горем, он обратился за помощью к Фазоли и Палези. Те в деньгах отказали. Если бы черствые антиквары тогда могли предвидеть последствия своего отказа, они сами принесли бы Доссене несчастную сотню лир.

Ту короткую майскую ночь, которую Доссена провел над телом покойной жены, он не забыл до конца жизни. Новый день он встретил уже не безропотным, покорным исполнителем чужой воли, а человеком, исполненным твердой решимости действовать и мстить. Бояться ему было нечего: ведь сам он никогда не выдавал свои работы за произведения других художников. Это делали за него антиквары.

Война была объявлена. Все европейские газеты подхватили самую громкую сенсацию года. С их страниц смотрело лицо пожилого человека с глубокими морщинами и грустными глазами – «гений фальшивок», как окрестили Доссену журналисты и критики. Фотографии его подделок обошли журналы и газеты всего мира.

Словно круги от брошенного в воду камня, в разных концах Европы и Америки возникли отголоски доссеновских разоблачений. Крупнейшие коллекционеры и работники ряда музеев были повергнуты в уныние: мало того, что огромные деньги пустили на ветер, теперь они стали объектом язвительных насмешек и карикатур. Многие не хотели верить. Из Нью-Йорка в Рим специально прибыл крупнейший американский антиквар Якоб Гирш, незадолго перед тем купивший у Фазоли за очень большую суму статую Афины «архаической» эпохи. В мастерской Досеена представил ему самое убедительное доказательство – отбитую им мраморную руку богини. Гирш признал свое поражение, самое крупное в его многолетней практике. Последних неверующих убедил фильм, заснятый в мастерской Доссены доктором Гансом Кюрлихом. Перед объективом кинокамеры, залитый светом юпитеров, скульптор спокойно и невозмутимо создавал свою последнюю, на этот раз легальную подделку – «античную» статую богини.

Популярности Доссены теперь мог позавидовать любой художник. О нем снимали фильм, у него брали интервью, его произведениям посвящали обстоятельные статьи в толстых искусствоведческих журналах. В 1929 году галерея Корони в Неаполе организовала большую выставку его работ. В следующем году такие выставки состоялись в Берлине, Мюнхене, Кельне.

Великий, гениальный… Тогда этими и подобными эпитетами щедро награждали Доссену. Но они могли убедить лишь неискушенную публику. Истинным, глубоким знатокам искусства сейчас, когда его работы были собраны вместе, особенно ясной стала непроходимая пропасть, отделяющая самого искусного имитатора от художника-творца. Можно подделать все: стиль, технику, мастерство, индивидуальные приемы, дух эпохи, даже патину времени. Но нельзя подделать самое главное, то, что отличает каждое произведение большого искусства, – чувство, которое художник вкладывает в свое творение, неповторимую эмоциональную окраску, непосредственность своеобразного восприятия мира. Доссена не был исключением. Среди своих коллег по ремеслу он был более удачлив, смел и талантлив, чем другие, и все же его работы (по сравнению с подлинниками) дышали внутренним холодом, равнодушием автора, пустым и надуманным пафосом.

Надо сказать, что Фазоли и Палези были весьма предусмотрительны, никогда не продавая в одни руки больше, чем одну работу Доссены. Когда же фальшивки собрали в один зал, то стало очевидным некоторое однообразие приемов скульптора. Чем-то трудно уловимым все статуи были похожи друг на друга. Так, например, чувствовалось, что носы изваяны одним и тем же художником. Выдавал фальсификатора и характер повреждений, слишком обдуманных и осторожных. Случай слеп, и он не разбирает, что более, а что менее важно в скульптуре. Поэтому столь часты находки древних статуй без рук, ног, носа, подбородка или даже головы. А Доссена, как всякий мастер, дорожащий своим созданием, всегда отбивал какие-то второстепенные детали. Кроме того, сильно изуродованная скульптура могла упасть в цене.

Спустя несколько лет, в 1936 году некоторые итальянские газеты поместили коротенькое сообщение: на шестидесятом году жизни скончался скульптор Альчео Доссена. Многим это имя «гениального фальсификатора» уже ничего не напоминало…