Текст книги "Ностальгия по чужбине. Книга вторая"

Автор книги: Йосеф Шагал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Поскольку все формальности остались позади, я понимала, что, по всей вероятности, очень скоро покину и этот странный дом, и этот сказочный город, а, вполне возможно, и этот непонятный, враждебный мир, словно склеенный из разных, не стыкующихся фрагментов. Древние мудрецы были абсолютно правы, утверждая, что движение это, собственно, и есть настоящая жизнь. Ибо стоит человеку на какое-то время выпасть из ритма ПРИВЫЧНОГО вращения по замкнутому кругу бытия, как он тут же начинает копаться в себе и задумываться над вещами, смысл которых непостижим по определению – как собственное ухо, которое невозможно укусить, каким бы заманчивым не представлялось это мазохистское желание. Пока я стремительно продвигалась вперед, преодолевая тысячи километров, меняя внешность, самолеты, отели, планы и собеседников, у меня не было времени толком задуматься над очевидной ОБРЕЧЕННОСТЬЮ своих действий и усилий. А потом меня словно раскочегаренный паровоз загнали по запасным путям в тупик и залили топку водой. И когда белый пар иллюзий, шипя и клубясь, полностью растворился в воздухе, а раскаленные угли воображения и надежд превратились в холодный пепел, выводы, сделанные в условиях вынужденной статики, заставили меня содрогнуться.

В подсознании каждого из нас, наверное, живет ничем конкретно не подтвержденная (героические образы Фенимора Купера и Джека Лондона вряд ли можно отнести к разряду жизненных реалий) вера в неограниченные возможности одиночки. Но никогда раньше эти самые возможности, а также право одиночки на выживание в РЕАЛЬНОМ мире, не казались мне такими жалкими, ничтожными и даже уродливыми, как в ту парижскую зиму восемьдесят шестого года, когда стечение обстоятельств, безумный страх и неспособность ждать автобус на остановке, а не переться, не дождавшись, к следующей, занесли меня в странную квартиру с книжным стеллажами, стойким запахом миндального печенья и печально-неусыпным взглядом еврейского иезуита по имени Якоб. Именно здесь я впервые до конца осознала единственное реальное право одиночки: если условия, которые поставила перед тобой жизнь, неприемлемы, а бороться с ними нет сил, надо принять много снотворного, лечь в постель и уснуть. Так крепко, чтобы никто уже не смог тебя разбудить.

Иными словами, никогда не надо унижаться. Надо оставить ИХ с носом. Всех до одного!

Вот с такими здоровыми, конструктивными идеями после очередного исчезновения Дова я методично убивала время, без разбора поглощая творения великих классиков французской литературы на их же родном языке, изредка отделываясь от предложений Якоба «что-нибудь покушать» ударной фразой из лексикона моей покойной бабушки по материнской линии, которая на русском звучит намного пристойнее, чем в идишском оригинале: «Иди в землю и ломай голову!»

Событие, кардинально переменившее мою жизнь на последующие две недели, произошло в самый что ни на есть подходящий момент – когда я в третий раз подряд тупо перечитывала одну и ту же фразу в «Госпоже Бовари», силясь понять, что же, все-таки, хотел сказать автор, и почему вообще именно это творение плодовитого Гюстава Флобера критики назвали краеугольным камнем в развитии французской литературы.

– Господи, какая женщина!..

Я подняла глаза. Передо мной стояла улыбающаяся Паулина – такая же худощавая, подтянутая и неестественная молодая, как когда-то, в другой жизни. Будто специально для этой встречи ей сделали макияж, эффектно одели, привели в идеальный порядок прическу и на восемь лет уложили в морозильную камеру.

– А ты изменилась, Валечка…

– Ничего удивительного, – промямлила я, ошарашенно разглядывая свою бывшую наставницу. – Я же не владею тайной вашего консерванта…

– Хотя по-прежнему хамишь старшим… – замкнув прерванную моей репликой мысль, Паулина с видимым облегчением уселась возле кровати. Ее взгляд выражал неподдельное сочувствие.

– Как мило! Ты стала похожа на Роми Шнайдер, Валечка…

– Действительно, мило, – кивнула я. – Особенно, если учесть, что именно к этому я и стремилась…

– А еще говорят, что американцы не чтут французскую культуру… – Паулина неодобрительно покачала головой.

– О каком почитании вы говорите? – проворчала я. – Американцы даже не догадываются о существовании этой актрисы. Она же не из Голливуда…

На душе у меня творилось что-то странное. В детстве я систематически изводила мать неадекватной реакцией на ее подарки. Стоило маме купить мне в пределах удручающе скромных финансовых возможностей какую-нибудь нехитрую кофточку, чулки или еще какую-нибудь мелочь для девочки-подростка, как я наотрез отказывалась от подарка, утверждая, что мне он не нравится. И чем больше мне хотелось натянуть на себя мамин подарок, тем сволочнее я себя вела, доказывая, что мне все это абсолютно ни к чему. Эту своеобразную черту моего тогда еще не оформившегося характера бабушка Софья Абрамовна четко определяла, как «кусок стервы». Короче, определенная тяга к самоистязанию наметилась во мне еще в раннем детстве. И сейчас, будучи уже совсем взрослой женщиной, я вдруг почувствовала, как торкнулось где-то под сердцем детское желание ни в коем случае не признаваться, что мне приятно видеть эту женщину. И не только не признаваться, но еще и постараться побольнее ужалить ее за это внезапное и труднообъяснимое чувство. Бабушка была права – стервы кусок, да и только…

– Они тебя не очень мучали? – спросила Паулина, окидывая комнату хозяйским взглядом.

– Они кормили меня обещаниями, сентенциями и мясом под сладким соусом. Если мне не изменяет память, бабушка называла это блюдо «эссек флейш». Вы когда-нибудь ели мясо под сладким соусом, Паулина?

– Да, – расслабленно промурлыкала Паулина. – В китайском ресторане.

– Господи, – вздохнула я. – Неужели китайцы тоже чем-то обязаны евреям?

– О чем ты говоришь, Валечка?

– О национальной кухне.

– Ты здорова?

– Сомневаетесь?

– Просто спросила.

– А мне спросить можно?

– Конечно.

– Как вы сюда попали, Паулина?

– Захотела тебя увидеть.

– Вот так вот… Просто увидеть.

– Тебя это удивляет?

– А зачем?

– Чтобы помочь.

– Я вас об этом не просила.

– Естественно, – по фальшивости улыбка Паулины могла бы конкурировать только с моим британским паспортом. – Ты ведь обратилась за помощью к другим людям.

– Меня ОБРАТИЛИ к другим людям.

– А какая разница?

– Я не знала, что это преступление.

– Свобода выбора – один из основных пунктов Билля о правах человека.

– И тем не менее, вам это неприятно, да?

– Точнее, обидно, Валечка.

– Знаете, почему я попросила их, а не вас?

– Теперь уже знаю.

– Стало быть, меня еще не лишили гражданства за измену родине?

– Боже упаси! – Паулина ласково потрепала мое колено. – Позавчера я была у твоего мужа…

– Надеюсь, он не потерял сознание от радости?

– Почему ты злишься, девочка? – Взгляд Паулины выражал неподдельное удивление. – Разве я виновата в том, что ты угодила в очередное дерьмо?

– Юджин не хотел, чтобы вы вмешивались в это. Думаю, у него были на то причины…

– По-твоему, он был прав?

– А вы так не думаете?

– Не будем спорить: это уже прошлое, девочка.

– Не уверена…

– Что еще? – за какую-то долю секунды томный взгляд Паулины стал увесистым, как мокрое березовое полено.

– Я тут недавно подписала одну бумагу…

– Ах, это! – Паулина небрежно махнула рукой. – Я знаю.

– У меня не было выхода, вы понимаете?

– Ты все сделала правильно, Валечка…

– Правильно?!.. – Со злости я отшвырнула творение ни в чем не провинившегося передо мной Гюстава Флобера, приподнялась на локтях, чтобы как следует рассмотреть это мраморное, без единой морщины, лицо Паулины и неожиданно все поняла. – Заставляя меня подписать обязательства о сотрудничестве, они уже знали, что будут работать в контакте с вами, да?

– Естественно, знали, – безмятежно откликнулась Паулина. – Это у них национальная особенность такая – знать все и обо всех. Такие, знаешь ли, непосредственные, носатые и крайне любознательные люди. Надеюсь, я не задела твои национальные чувства?

– Тогда зачем им моя подпись? К чему весь тот ритуал вербовки?

– Так им спокойнее, девочка, – она изящно повела плечом. – И пусть себе…

– Паулина, я чувствую себя обманутой проституткой.

– А я, Валечка, пытаюсь вспомнить хотя бы час своей жизни без этого ощущения.

– Ваш цинизм отвратителен, Паулина!

– В той же степени, что и твой идеализм, Валечка.

– От моего идеализма ничего не осталось! Неужели вы не видите?!..

– У тебя, дорогая моя, как и у всех советских людей, незаживающий комплекс самоуничижения, – вздохнула Паулина и закинула точеную ногу на ногу. – А если вдуматься и не распускать себя, то все ведь не так плохо, как кажется…

– Да что вы говорите?!

– Во-первых, ты все еще жива, что крайне удивительно, учитывая известные мне обстоятельства. Во-вторых, ты по-прежнему красивая и даже эффектная женщина, твой обаяшка-супруг, слава Богу, идет на поправку и в скором времени встанет на ноги. В-третьих, у тебя два прекрасных мальчика, замечательная свекровь…

– Как расценивать ваш монолог, Паулина? Начало психологической обработки перед ответственной операцией?

– Так кто же из нас циничен, милая?

– Почему Моссад обратился к вам? – не обращая внимание на ее подковырки, спросила я. – Они что, не в силах справиться самостоятельно?

– Тот самый случай, когда все наоборот, Валя.

– Хорошо, допустим… – Я почувствовала, как где-то позади, в районе затылка, начинают покалывать мелкие иголочки. – Зачем вам мои семейные проблемы?

– Кого ты имеешь в виду, Валечка, говоря «вам»? – Спокойно уточнила Паулина. – Меня лично или Центральное разведывательное управление США?

– Разве это не одно и то же?

– Я на пенсии уже три года.

– Ну, естественно, – кивнула я. – И Якоб впустил вас на явку Мосада по предъявлении пенсионной книжки.

– Я подписала временный контракт с фирмой… – Паулина в очередной раз изящно повела плечом. Ей наверняка кто-то сказал, что этот жест придает особую пикантность. – Так что, пенсионной книжки не потребовалось.

– Соскучились по работе?

– В гробу я ее видела! – в случае необходимости Паулина очень эффектно вкрапливала в свой вычурный лексикон потомственной аристократки уличные выражения.

– Застойный тромбофлебит? Финансовые проблемы? Адреналин перестал поступать в распухшие от артрита конечности?

– Не старайся быть хамкой больше, чем есть…

– Простите меня… – В тот момент я в самом деле ощутила нечто похожее на угрызения совести. В конце концов, в свое время эта экстравагантная дама не сделала мне ничего плохого и даже многому научила. – Просто я провела две замечательных недели в Париже, Паулина. И теперь точно знаю: когда Хемингуэй сочинял в кафе «Праздник, который всегда с тобой», он, к сожалению, имел в виду не меня…

– Кстати, ты можешь вернуться в Штаты.

– Даже несмотря на письменное обязательство работать на израильскую разведку?

– Даже невзирая на это, – с невозмутимым видом кивнула Паулина. – Мы полностью в курсе дела, девочка.

– Имеете право раздавать индульгенции заблудшим?

– К сожалению, не всем.

– Вы не обидитесь, если я откажусь?

– Я была бы очень удивлена, если бы ты согласилась.

– Просто меня как-то не греет перспектива дрожать от страха в кругу семьи.

– А дрожать от страха в одиночестве? – Тонкая, ВЫВЕРЕННАЯ бровь Паулины заговорщически изогнулась мусульманским полумесяцем. – Такая перспектива тебя, значит, греет?..

– Если им нужна я – пусть берут… – К тому моменту меня настолько вымотали неопределенность, пережитый страх и встреча с Паулиной, что я действительно была готова на все. – А дрожу я при этом от страха, ненависти или вожделения – это уже не принципиально. Верно, Паулина?

– Ты вызываешь во мне странные чувства, Валечка…

– Плавный переход от психологии к шоковой терапии, – пробормотала я.

– Не будь похожа на моток колючей проволоки!.. – Паулина бережно разгладила едва заметные морщины на юбке и подняла голову. – Расслабься, Валечка и попробуй поверить мне. Тем более, что когда-то у тебя это получалось… Я, дорогая моя, потратила несколько суток, чтобы проанализировать ситуацию и прийти к кое-каким выводам. Для пенсионерки по возрасту столь значительные умственные и физические усилия даром не проходят – так что, разрешаю тебе оценить степень моего личного участия в твоей судьбе. Но прежде, чем я поделюсь своими соображениями, ты, Валечка, должна знать: годы, которые я проработала в ЦРУ, были лучшими. Самыми лучшими в моей жизни. Собственно, это и была настоящая жизнь. Однако возвращение в Лэнгли после тридцати восьми лет полноценного существования равносильно надеждам на хоть какой-то секс с полным импотентом…

– Но вы, тем не менее, вернулись, – вставила я.

– Да, вернулась, – флегматично кивнула Паулина.

– И почему же?

– Главным образом, из-за тебя, дорогая…

– Что вы сказали? – мне показалось, что я ослышалась. – Вы вернулись в ЦРУ из-за меня?!..

Ощущение было такое, словно кто-то сзади огрел меня поленом по голове. У меня даже в ушах зазвенело.

– Я понимаю, – продолжала Паулина, деликатно не замечая моей реакции, – что ты, Валечка, в силу особенностей характера, природной склочности и подверженности стрессам, скорее всего, воспримешь это признание с точностью до наоборот. Но меня это не смущает. Скажу больше: мне абсолютно все равно, поверишь ты мне сейчас или нет. И знаешь, почему? Когда я поняла, по какой именно причине согласилась – пусть даже временно – вернуться в контору, то сама была потрясена до глубины души. Причем куда больше, чем ты сейчас…

– Даже так…

– Представь себе! Знаешь, всю жизнь я минировала подступы к себе…

– Вот уж никогда бы не поверила, что, в детстве вы были недотрогой, – сварливо пробурчала я…

4

Рим. Международный аэропорт Фьюмичино.

Февраль 1986 года

Полный отчет о своей командировке Сергей передал наутро через связного из римской резидентуры, а уже в два часа дня был в международном аэропорту Фьюмичино, где зарегистрировал билет на рейс Рим-Москва-Токио авикомпании «Джал». Он возвращался домой по шведскому паспорту – тому самому, с которым въехал в Италию восемь дней назад. Пройдя без осложнений таможенный досмотр, Сергей расположился в широком кресле первого класса у окна огромного «Боинга-747», где ему предстояло провести три с половиной часа полета до Москвы…

Понимая всю серьезность а, возможно, и непоправимость допущенной накануне ошибки, Сергей, бессмысленно разглядывая нагромождение бело-розовых облаков за иллюминатором, пытался просчитать вероятную реакцию своего начальства. Он был достаточно опытен в подобного рода делах, чтобы не понимать: за те несколько часов, что он проведет во вспученном брюхе «Джамбо», в Москве, в кабинете на четвертом этаже, будет решена его судьба. Сергей не переставая клял себя за слабость, допущенную минувшей ночью. Тем не менее, анализируя ситуацию безжалостно, не делая себе никаких скидок, он продолжал считать, что принял единственно правильное решение.

Сейчас Сергей уже по-иному оценивал слова генерала Карпени, сказанные перед командировкой в Рим: «Дело, Сережа, непростое, очень рискованное и я бы даже сказал щепетильное… Можешь отказаться – винить не стану». Сегодня, пережив страшную ночь в отеле «Кларет», он, конечно, даже не задумываясь, отказался бы от задания. Но тогда, в Москве, его подкупил УРОВЕНЬ доверия руководства: благодаря такому заданию он, словно слепец, намертво вцепившийся в плечо поводыря, оказывался в круге вопросов, относящихся к разряду наиболее охраняемых государственных тайн. Такого рода знание открывало перед избранными счастливчиками в Первом главном управлении КГБ запредельную власть над людьми и событиями. От открывавшихся перспектив в служебной карьере по-настоящему захватывал дух. И он, не медля ни секунды, рявкнул: «Спасибо за доверие, товарищ генерал!..»

«Зачем Карпеня посвятил меня в детали, которые сам же запретил использовать? – думал Сергей, не отрывая от иллюминатора бессмысленный взгляд. – Зачем он вообще назвал мне имя этого итальянского урода? Если бы я не знал, кто на самом деле является руководителем „Красных бригад“, то, возможно, не дернулся и не допустил бы эту ошибку… Ну да, конечно: и отправился бы на тот свет с репутацией оперативного сотрудника, до конца выполнившего свой профессиональный долг…»

«А, может, и не отправился, – скрипучий голос генерала Карпени прозвучал так отчетливо, где-то возле самого уха, словно старый генерал сидел в соседнем кресле и возвращался вместе с ним домой, в Москву. – Кто бы тебя тронул, сопляк в майорских погонах? Кто вообще отважится поднять хвост на парламентера КГБ? Они тебя испытывали, Серега! Макаронники устроили тебе самую обычную проверку. Брали на понт, понимаешь? Надо было выдержать и не сломаться. А у тебя от страха яйца до колен опустились. Ты не выдержал проверки, майор!..»

«Ни хера себе проверочка! Вам, товарищ генерал, легко рассуждать, грея задницу в теплом служебном кресле и рассылая во все концы света своих людей с такой же легкостью, с какой пацаны запускают с последней парты бумажных голубей. А если этот тонкоголосый итальянец не блефовал, тогда что? Если он действительно собирались сунуть мою – не вашу, товарищ генерал! – голову в микроволновую печь? Тем более, что я это чувствовал кожей… Какая же тут к гребаной матери хорошая проверка?!.. Это просто убийство, уважаемый товарищ генерал Карпеня! Ритуальное убийство оперативного сотрудника Первого главного управления КГБ СССР, голова которого будет впоследствии выложена на стол в качестве веского аргумента на последующих переговорах с вами же… И в такой ситуации я должен был думать об инструкциях, о государственной тайне, в которую вы же сами, непонятно с какой целью, меня и посвятили?!.. Вам ведь совершенно наплевать, что именно это ЗНАНИЕ и спасло мне жизнь… А теперь вы поставите мне в вину, что я имел наглость выжить ТАКОЙ ценой…»

– Господин желает что-нибудь выпить?..

Оторвавшись от невеселых мыслей, Сергей увидел у кресла миниатюрную стюардессу-японку с черным, инкрустированным бордовыми цветами, подносом.

– Виски, – он вновь уткнулся в запотевший от его частого дыхания иллюминатор и уже не оборачиваясь, добавил. – «Баллантайз». Со льдом…

Мысленный диалог с отсутствующим Карпеней ввел пассажира с шведским паспортом в состояние, близкое к панике. В какой-то момент Сергей реально ощутил, как ускользает из-под контроля нить рассуждений, как все мучительнее даются ему размышления о событиях минувшей ночи. Он уже не взвешивал «рго» и «contra» своих лубянских начальников, решавших в эти часы его судьбу. Ибо в момент секундного, подсознательного озарения понял, что сказанного ночью, в отеле «Кларет», ему при любых обстоятельствах не простят. Ни свои, ни, тем более, чужие. Таким образом, заявив в кульминационный момент странных переговоров в темноте, что он ЗНАЕТ, кому принадлежит писклявый голос, Сергей просто отсрочил на несколько суток свой смертный приговор…

Ему было всего тридцать четыре года, десять из которых Сергей прослужил в Первом главном управлении. Он никогда не задумывался над тем, что его стремительная карьера одного из лучших оперативников управления, офицера со знанием трех иностранных языков, потому, собственно, и состоялась, что он ни разу не давал начальству повода усомниться в своем профессионализме, лояльности и готовности в любую минуту эти качества подтвердить. Впервые за десять лет службы в ПГУ перед Сергеем разверзлась черная пропасть НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТИ предстоящего. Здравый смысл и логика убеждали, что суровое дисциплинарное взыскание в виде понижения в должности и отлучения от оперативной работы и загранкомандировок – это и есть то максимально возможное наказание, которого, собственно, заслуживал его вынужденный промах в отеле «Кларет». Однако достаточно серьезный опыт оперативной работы, а также инстинкт самосохранения окрашивали близкий к реальности прогноз в багровые тона страшных последствий. Сама природа молодого, полного сил и вкуса к полноценной жизни тридцатичетырехлетнего мужчины бурно протестовала против столь печального вывода. Сергей, побывавший за годы службы во многих переделках и никогда не тушевавшийся перед реальной перспективой погибнуть, по-настоящему не хотел УМИРАТЬ. Ни вчера, в Риме, ни через несколько часов или дней – в Москве…

Взглянув на часы, и убедившись, что с момента вылета самолета из Фьюмичино прошло пятьдесят минут, он извлек из глубокого кармана переднего кресла дешевенький бювар в переплете из искусственной кожи, предназначавшийся пассажирам первого класса в качестве подарка. Раскрыв бювар, он вытянул из зажима шариковую ручку с эмблемой «Джал» и печатными буквами по-английски, написал на желтом листке блокнота:

«САМОЛЕТ ЗАМИНИРОВАН. ВЗРЫВЧАТКА ДОЛЖНА СРАБОТАТЬ ПРИ ПОДЛЕТЕ К МОСКВЕ. НЕ ТРАТЬТЕ ВРЕМЯ НА ПРОВЕРКУ ЭТОЙ ИНФОРМАЦИИ – ОНА АБСОЛЮТНО ДОСТОВЕРНА. В ВАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ ОСТАЛОСЬ ПРИМЕРНО ДВА С ПОЛОВИНОЙ ЧАСА. ВОЗМОЖНО, ЧУТЬ МЕНЬШЕ. ЛЮБОЕ ПРОМЕДЛЕНИЕ ГРОЗИТ ГИБЕЛЬЮ ПАССАЖИРОВ И ЭКИПАЖА…»

Взяв в бюваре конверт, Сергей вложил в него записку, тщательно заклеил, написал на конверте: «Первому пилоту. Срочно! Лично в руки», после чего пересел в соседнее кресло и огляделся. Из-за высоких спинок кресел, пассажиров первого класса видно не было. Проход между креслами был пуст. Оглядевшись еще раз, Сергей швырнул конверт вперед, к передним креслам, после чего уселся НА СВОЕ МЕСТО и вновь уставился в иллюминатор.

Теперь ему оставалось только запастись терпением и ждать.

…Через двадцать пять минут мелодично звякнул сигнал позывных, после чего самолет заполнился хрипловатым голосом:

«Уважаемые пассажиры! С вами говорит командир корабля. Мы обнаружили маленькую техническую неисправность в системе бортового управления нашего самолета. Серьезных проблем эта неисправность не представляет, и мы вполне могли бы долететь с ней до Москвы. Однако я предпочел не рисковать и вернуться в Рим. Никаких оснований для беспокойств нет, уважаемые господа. Прошу всех пассажиров оставаться на своих местах. Примерно через час мы совершим посадку в Риме. Приношу извинения от имени авиакомпании „Джал“ за причиненные беспокойства. Спокойного полета!»

…Через 65 минут «Джамбо» приземлился. В окно иллюминатора Сергей сразу же определил, что посадили их не в Риме, а на какой-то военной базе, находящейся, судя по всему, на почтительном удалении от гражданских объектов. После того, как гигантский «Боинг-747» остановился и выключил двигатели, его тут же взяли в плотное кольцо армейские джипы, набитые вооруженными людьми в касках. Здесь же стояло несколько пожарных машин и карет скорой помощи. На закамуфлированных в защитные цвета джипах и нашивках военнослужащих было написано «US Army».

Довольно быстро к самолету было подвезено сразу три трапа, после чего началась срочная эвакуация пассажиров. Народ недоуменно галдел, понимая, что происходит что-то очень странное и, скорее всего, опасное. Женщины прижимали к себе детей и стремились как можно быстрее миновать дорогу от самолета к крытым армейским автобусам, мужчины затравленно, но не без любопытства, озирались по сторонам, пытаясь составить собственное мнение о происходящем.

– Господа! – проревел с джипа в мегафон пожилой военный в черных солнцезащитных очках и стеганой армейской куртке с поднятым воротником. – Прошу всех сохранять спокойствие и дисциплинированность! Всем необходимо разместиться в автобусах, которые доставят вас в корпус для гостей. Смею заверить, что наш повар расстарался, как никогда, так что всех пассажиров ждет замечательный обед. Нам понадобится какое-то время для осмотра самолета, после чего все вы сможете продолжить свое путешествие. Благодарю за внимание!..

Солдаты с автоматами на груди и растопыренными руками направляли потоки пассажиров по армейским автобусам.

Спустившись по трапу одним из последних и подняв воротник пальто, защищаясь от пронизывающего ветра, Сергей огляделся и решительно зашагал в сторону «джипа» с пожилым военным.

– Куда? – преградил ему дорогу рослый парень с сержантскими нашивками. – Сэр, вам надо идти к автобусу…

– Мне необходимо переброситься парой слов с вашим офицеру. Это важно…

– Пропусти его! – крикнул офицер и передал мегафон сидевшему сзади автоматчику.

– Вы здесь старший? – по-английски спросил Сергей, подойдя к машине.

– А в чем, собственно, дело? – офицер медленно снял очки, словно боясь, что в его грубых руках они вот-вот рассыплются на мелкие кусочки, и внимательно посмотрел на светловолосого иностранца.

– Можно переброситься с вами парой слов наедине? – Сергею приходилось разговаривать, задрав голову – американец возвышался на своем джипе, как памятник воину-освободителю.

– Наедине? – офицер поскреб стриженый затылок, после чего коротко кивнул водителю и автоматчику на заднем сидении. Оба без слов выпрыгнули из джипа, подошли к Сергею и в считанные секунды обшарили его с ног до головы.

– Все чисто, сэр! – крикнул автоматчик.

– Залезайте! – бросил офицер и пересел на кресло водителя. Сергей пристроился на соседнее сидение.

– Что вы хотели мне сказать?

– Сообщение пилоту отправил я, – спокойно произнес Сергей, поглядывая по сторонам. – Сообщение это ложное: никаких мин в «Джамбо» нет. Так что, можете сэкономить время своих саперов и, заодно, нервы пассажиров…

– А что во-вторых?

Судя по его невозмутимой реакции, у офицера в темных очках были крепкие нервы и железная выдержка.

– Это ведь американская база, не так ли?

– Какие еще будут вопросы?

– Я спрашиваю не просто так.

– Я тоже.

– Мне нужен командир базы.

– Кто вы такой, черт вас подери?

– Послушайте… – Сергей сдержанно улыбнулся. – Мы с вами зря теряем время. Я сам, без всяких расследований, признался минуту назад, что послал пилоту «Джамбо» ложное сообщение. Следовательно, для чего-то это мне было нужно, так?

– Допустим, – кивнул офицер и прикурил тонкую черную сигару.

– Скрывать я этого не хочу, иначе бы к вам не подошел. Логично?

– Возможно.

– Так вот, я намерен сообщить командиру базы причину, по которой я это сделал.

– А почему не мне? – спокойно возразил офицер.

– Потому что это – не ваше собачье дело, сэр! – в тон ему ответил Сергей.

Как ни странно, на офицера последний довод Сергея подействовал. Несколько секунд американец молча разглядывал странного пассажира, потом понимающе кивнул, включил зажигание и рывком тронулся с места. «Джип» взревел и понесся к неприметному трехэтажному строению в противоположном конце летного поля. Притормозив у входа, офицер лихо перепрыгнул через железную дверцу джипа и кивнул Сергею: мол, выходи, приехали…

Следуя за офицером в очках, Сергей поднялся на второй этаж и дошел до торца здания, вход в который охраняли двое здоровенных детин в зеленых беретах и высоких ботинках воздушных десантников.

– Надеюсь, сэр, у вас действительно важное сообщение, – процедил сквозь зубы пожилой офицер, гася черную сигару о каблук ботинка. – В противном случае я вам просто не завидую…

– Не теряйте время, офицер.

– Подождите здесь, – приказал американец и скрылся за тонкой дощатой дверью.

Через минуту Серей оказался в небольшом кабинете, окна которого выходили на летное поле. За обшарпанным столом сидел коротко остриженный молодой мужчина в синем мундире американских военно-воздушных сил. На обращенной к гостям металлической табличке было выгравировано: «Полковник Майлс Теккер, ВВС США».

– Вы уверенны, что в «Джамбо» нет мин? – коротко спросил Теккер.

– На сто процентов, сэр.

– Присаживайтесь, – полковник кивнул на потертое винтовое кресло по другую сторону письменного стола.

Сергей сел и огляделся.

– У вас странный способ прерывать полет гражданского авиалайнера, – без интонаций произнес полковник. – Надеюсь, вы понимаете, что за эту милую записку вам грозит суд и, вероятно, несколько лет тюрьмы?

– По сравнении с тем, что мне действительно угрожает, это все мелочи, на обсуждение которых просто жаль времени, – улыбнулся Сергей и провел рукой по волосам. – Сущая безделица, полковник.

– Вот как? – заостренное книзу, как у волка, лицо Майлса Теккера оставалось непроницаемым. – Кто вы такой?

– Меня зовут Сергей Неделин, я – майор Первого главного управления КГБ СССР. Политическая разведка. И хочу встретиться с представителем ЦРУ. Вот, пожалуй, и все, что я хотел вам сообщить, господин полковник.

– Ваши документы.

– Вы хотите, чтобы я предъявил вам свое служебное удостоверение? – Сергей недоуменно пожал плечами. – Простите, во время зарубежных командировок я его с собой не ношу – говорят, это плохая примета…

– Знаете, сэр, на своем веку я повидал немало шутников… – Теккер с откровенным любопытством рассматривал странного угонщика самолетов. – Встречаются порой такие маньяки с бурным воображением, которым, вследствие бесконечных скандалов с домочадцами повсюду грезятся козни КГБ, бомбы палестинских террористов и политические заговоры кубинцев…

– Послушайте, полковник, – Сергей устало откинулся на жесткую спинку вертящегося кресла. – Судя по мундиру и табличке на вашем столе, вы профессиональный военный. Ну, так и действуйте, пожалуйста, сообразно с уставом ВВС США. Мне ведь абсолютно наплевать на ваш опыт общения с маньяками. Могу лишь добавить, что в Москву я возвращался после выполнения особо секретного оперативного задания…

– И вдруг, по пути, раздумали возвращаться?

– Можно сказать и так, – кивнул Сергей. – Вдруг по пути…

– И решили повернуть самолет обратно?

– Как видите, небезуспешно.

– Почему я должен вам верить?

– Да ничего вы мне не должны, – сухо отрезал Сергей и выпрямился. – А у меня, соответственно, нет права корректировать ваши решения. Делайте, что сочтете нужным. Но учтите: мое решение встретиться с представителем Центрального разведывательного управления США – не блажь психопата, а конкретная ситуация. Из числа тех, что периодически возникают в спецслужбах. Хотя, учитывая ваш военно-воздушный профиль, вы вполне можете этого не знать. Есть, знаете ли, даже на очень высоких постах такие заскорузлые солдафоны, которые дальше козырька собственной фуражки ничего не видят…

Теккер с минуту помолчал, после чего фыркнул и медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, потянулся к трубке телефона.

…Через два с половиной часа Сергей уже находился в Палермо, куда его доставил вертолет с базы полковника Майлса Теккера. Его завели в небольшой кабинет, напоминавший офис предпринимателя средней руки, который уже стал забывать золотую пору расцвета своего бизнеса. За огромным письменным столом, заваленным грудами папок в разноцветных обложках, угадывались контуры двух персональных компьютеров. Здесь же можно было насчитать как минимум с десяток белых пластмассовых стаканчиков с недопитым кофе, несколько пепельниц, доверху наполненных окурками, и с десяток телефонных аппаратов. Всем этим производственным бардаком заведовал, судя по всему, коротко остриженный тридцатилетний блондин с круглым прыщавым лицом и такими же круглыми очками в костяной оправе. Определенно, перед тем, как выбрать себе оправу, блондин проконсультировался с женой. Голубые глаза мужчины казались за толстыми линзами неестественно большими, словно прыщавый только что нанюхался кокаина и теперь его приводит в неописуемый восторг все, что попадается на глаза.