Текст книги "Ностальгия по чужбине. Книга вторая"

Автор книги: Йосеф Шагал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Что будете иметь? – Мишин недоуменно пожал плечами. – Все!

– Все – это абстракция, – хмуро отрезал Воронцов. – А мне нужна совершенно конкретная вещь.

– Если это зависит от меня, вы ее получите…

– Надеюсь, ты не сомневаешься в серьезности наших намерений?

– Юлий Александрович, не тратьте зря время – мы же с вами одной крови!

– Я думал о нашем первом разговоре. Так вот, предлагаю тебе сделку, Мишин, – сухо произнес Воронцов. – Мужскую сделку – жизнь в обмен на жизнь. Сыграешь по НАШИМ правилам?

– О чьих жизнях идет речь, Юлий Александрович? Уточните, пожалуйста…

– Ценой своей головы ты убираешь жизнь одного человека. Но зато даришь ее сразу двум людям – своей жене и своему будущему ребенку, которые окажутся у себя дома, на свободе. Что скажешь?

– Хорошая сделка, – деловито кивнул Витяня.

– Я же говорил.

– А гарантии? Какие гарантии, Юлий Александрович, что именно так все и будет?

– Гарантии?.. – Воронцов встал, взял с полки бутылку коньяка, налил себе с треть фужера и, не предлагая Мишину, залпом выпил. – Гарантии стопроцентные! Ты меня знаешь, Виктор. Я умею многое: и ненавидеть, и достать хоть из-под земли, и слово офицера сдержать.

– Короче, вы предлагаете мне подписать собственный смертный приговор в обмен на свободу жены?

– Именно так.

– Я принимаю!

– Тогда, по рукам? – Воронцов протянул Витяне холеную ладонь.

– Не так быстро, Юлий Александрович! – Мишин усмехнулся. Его руки по-прежнему лежали на коленях. – Я готов сыграть по вашим правилам только после того, как вы меня убедите, что Ингрид действительно находится у себя дома, в Копенгагене. Причем подтверждения от ваших пэтэушников мне не нужны…

– Ты же профессионал, Виктор! – Воронцов недовольно передернул плечами. – И понимаешь, что до завершения операции отпустить ее я не могу.

– А это уже ваши проблемы, Юлий Александрович!

– Еще ничего толком не решено, а ты уже задираешь хвост? – набычился Воронцов. – А не боишься, что вообще передумаю?

– Судя по всему… – Мишин смотрел куда-то поверх головы Воронцова и, казалось, размышлял вслух. – Судя по всему, задуманное вами могу осуществить только я. Для других кандидатур у вас, – так мне кажется, Юлий Александрович – нет времени. Слишком уж вы торопитесь… – Витяня быстро перевел испытующий взгляд на Воронцова и удовлетворенно хмыкнул. – А ведь я угадал, товарищ генерал-полковник! Угадал, по вашим глазам вижу!.. Так что, не торгуйтесь и принимайте мои условия! За встречу с женой – спасибо. Кстати, именно эта встреча убедила меня в том, что ПОКА вы ведете честную игру. Так продолжайте в том же духе, товарищ генерал-полковник! Тем более, что Ингрид совершенно ничего неизвестно о наших играх, ведь так? Чем вы вообще рискуете, Юлий Александрович? Боитесь, что моя жена расскажет датской контрразведке, где именно находится ее ненаглядный супруг? А то там дураки набитые и сами не понимают, кому именно мог понадобиться беглый офицер КГБ! Датчан ведь совершенно не колышет, зачем вы вернули меня на родину – поставить к стенке или представить к награде…

– Не делай из меня идиота, Мишин, – пробурчал Воронцов и вновь потянулся к бутылке. – Умельцев складывать дважды два хватает везде. В том числе, и в твоей зажравшейся Дании. Не говоря уже о ее многочисленных друзьях как в Европе, так и за океаном..

– О чем вы толкуете, Юлий Александрович, не пойму? – Витяня искренне всплеснул руками. – Ведь даже я не знаю, кого именно вы задумали убрать. Могу только предполагать… Куда уж моей буржуазной и далекой от всего этого дерьма супруге! Вы-то должны понять, что в течение всех этих лет я не рассказывал Ингрид на ночь истории про нашу славную и героическую контору!

– А, кстати, почему?

– С детства страшилки ненавижу…

– Есть многое на свете, друг Горацио! – печально вздохнул Воронцов, разглядывая на свет пузатую бутылку коньяка. Потом со стуком поставил ее на стол и окинул Мишина недобрым взглядом. – Короче: твои условия неприемлемы, Виктор…

– Значит, не договорились, – вздохнул Мишин и всей пятерней почесал затылок. – Тогда разрешите откланяться, гражданин генерал-полковник? А то меня там сержант Кузин заждался…

– Блефуешь? – Воронцов укоризненно покачал породистой головой.

– Нет, Юлий Александрович, даже не думаю! – спокойно ответил Мишин. – Я очень люблю свою жену и своего будущего ребенка. Ради них я готов сделать все. Вы же лишаете меня этой мотивации, а я вам не верю! В упор не верю, Юлий Александрович! Ну и рассудите: какая мне разница, когда именно вы убьете Ингрид – до моей смерти или после нее?..

В комнате наступило молчание. Воронцов, уставившийся на Витяню тяжелым, чуть мутноватым взглядом, словно испытывал его на прочность. Мишин молчал, вдруг с радостью ощутив, что впервые за все эти тяжкие, полные неопределенности недели инициатива перешла на его сторону.

– Ну, хорошо, – выдохнул наконец Воронцов. – Будь по-твоему, Виктор.

– Как я узнаю, что она свободна? – быстро спросил Мишин.

– Лично понаблюдаешь за тем, как твоя жена будет садиться в Шереметьево на рейсовый самолет SAS до Копенгагена.

– Который на самом деле полетит в Караганду, – пробормотал Мишин.

– Что тебе еще надо?

– Видеозапись?

– Какая именно?

– Видеозапись того, как Ингрид входит в здание центрального подразделения криминальной полиции в Копенгагене. Причем вплоть до того момента, пока за ней не закроется дверь…

– Не будь же идиотом, Мишин! – потеряв терпение, рявкнул шеф Первого Главного управления КГБ СССР. – Ты что, и вправду не понимаешь, что из-за твоей жены вся наша резидентура в Дании в любом случае ляжет на грунт как минимум на полгода! На хрена нам, спрашивается, дополнительные приключения на задницу?! Сказал ведь русским языком – я выпущу твою жену!..

– И, все-таки, сделайте для меня это одолжение с видеозаписью, – примирительно попросил Витяня. – В конце концов, особых усилий оно не потребует. А мне будет спокойно…

– Это все?

– Вы принимаете мои условия?

– Принимаю.

– Тогда все, товарищ генерал-полковник! – по уставному гаркнул Мишин.

– Ишь как раздухарился! – покачал головой Воронцов. – Словно не на смерть идешь, а на отдых в Цхалтубо собираешься…

– Знаете, я сейчас больше думаю о другом.

– О чем же, если не секрет?

– А что, собственно, изменилось, Юлий Александрович, с той нашей первой встречи, когда вы даже выслушать меня толком не захотели?

– Ты же сам ответил – время поджимает.

– И все?

– В моей ситуации – это больше, чем все, – мрачно отрезал Воронцов. – И хватит об этом!

– Ладно, – кивнул Мишин и деловито придвинул стул к Воронцову. – Тогда давайте поговорим о деталях моей смерти. Все-таки, интересно…

– Ты и в самом деле монстр, Виктор! – вздохнул генерал.

– Только не надо меня оскорблять, Юлий Александрович! – глаза Мишина недобро, по-волчьи блеснули. – Монстром я не родился, между прочим. Монстром меня сделали вы…

– Ну, ладно, только без пафоса! – Воронцов резко отодвинул от себя бутылку. – К делу, Мишин. С момента, когда ты получишь обговоренные подтверждения о том, что твоя супруга свободна, и до момента самой акции пройдет не больше пяти дней. Устраивает?

– Страхуетесь, Юлий Александрович?

– А ты как думаешь?

– То есть, не позднее чем через пять дней после ее освобождения, мне нужно будет что-то сделать…

– Не что-то, а НЕЧТО! – поправил Воронцов.

– Меня это устраивает! – Мишин равнодушно пожал плечами. – Какая, собственно, разница – пять дней или десять?

– На выполнение задания тебе отводится максимум десять секунд.

– А чего спешка такая!

– Уж не обессудь!

– Оружие?

– «Ремингтон» с оптическим прицелом.

– Прямо как в Кеннеди, – криво усмехнулся Витяня.

– Да ему до Кеннеди, как мне до… – Чуть слышно пробормотал Воронцов и осекся.

– Что вы сказали, Юлий Александрович?

– Ничего! – разозлившись на несдержанность, отрезал Воронцов. – Так вот, винтовка будет заранее тобой пристреляна. Приступаешь с завтрашнего дня. Именно это оружие, полностью готовое к бою, ты найдешь на месте акции. С момента, когда ты возьмешь «Ремингтон» в руки, Виктор, твоя голова будет находиться под прицелом трех снайперов. Так что, без фокусов, друг мой, никаких шансов выбраться живым из этого капкана у тебя нет. Даже теоретических. В твоем «Ремингтоне» будет пять патронов со смещенным центром…

– Нарушаете Женевскую конвенцию, Юлий Александрович! – Мишин неодобрительно поджал губы. – Нехорошо…

– Нарушаю, – устало кивнул Воронцов. – И не только ее…

– А хватит пяти патронов?

– Это тебе не биатлон, дополнительных не будет! – отрезал Воронцов. – Все пять в автоматическом режиме должны быть выпущены в одну цель. Расстояние до цели – примерно 45 метров, угол обстрела – 30 градусов…

– Помещение открытое?

– Закрытое. Короче, задание для мальчика-любителя в ярмарочном тире. Как только мы убедимся, что цель поражена, ты будешь расстрелян сразу с трех стволов. То же самое случится, если, по каким-то только тебе понятным причинам, ты вдруг решишь промахнуться. Хочу надеяться, что этого не случится. Иначе ты с того света будешь наблюдать, как не промахнутся люди, расстреливающие твою жену и ребенка. Мне ведь при таком варианте терять будет нечего, сам понимаешь, Виктор… Кстати, выстрелы, предназначенные тебе, будут нацелены строго в голову…

– Существенная деталь, – пробормотал Мишин.

– Не скажи! – Воронцов развел руками. – Мучаться, Виктор, не будешь, гарантирую…

– Гуманно.

– Или! – хмыкнул Воронцов.

– Я так понимаю, что моя бездыханная и продырявленная в нескольких местах голова будет самым убедительным доказательством версии об убийце-одиночке?

– Ты правильно понимаешь, Виктор, – охотно кивнул Воронцов и улыбнулся. – Только не версии, а свершившегося на глазах у нескольких сотен людей факта.

– А кто, собственно, клиент, Юлий Александрович? – в зеленых глазах Мишина играли какие-то странные огоньки. – Столько шума, столько предосторожностей…

– Узнаешь, когда придет момент, – Воронцов сделал неопределенный жест рукой. – И будешь доволен.

– Думаете, успею это ощутить?

– Десять секунд гарантирую.

– Десять секунд для чего?

– Для того, чтобы понять, благодаря кому именно ты останешься в истории…

– А вы, Юлий Александрович, – тихо спросил Мишин и исподлобья посмотрел на Воронцова. – Благодаря кому попадете в историю вы сами? Неужто, благодаря мне?

– А я, друг мой, не тороплюсь, – улыбка Воронцова было подчеркнуто кроткой и обезоруживающей. – Прежде чем попасть в историю, ее необходимо как минимум сотворить, сделать…

13

Бухарест.

Магазин готовой одежды.

Февраль 1986 года

В половине восьмого вечера «боинг» авиакомпании «Еджипшн эйр» оторвался от взлетной полосы каирского международного аэропорта и взял курс на Дубай. Там, поздней ночью, Серостанов пересел на самолет до Бухареста, который приземлился в восемь утра по местному времени.

…До места явки Николай Серостанов добирался в три приема: из аэропорта на такси, потом уже в центре Бухареста пересел на трамвай, а оставшиеся несколько сот метров шел пешком, с трудом изображая туриста и лениво вертя головой по сторонам. Поскольку рассматривать в провинциальной и казавшейся очень грязной – даже после Каира – румынской столице было нечего. Убогие витрины магазинов, озабоченные выражения лиц скверно одетых прохожих, слякотные мостовые и бесчисленные портреты подозрительно моложавого Николае Чаушеску, на которых всесильному румынскому «кондуторе» можно была дать максимум тридцать пять лет. «И Ленин такой молодой…» – совершенно некстати подумал Серостанов и резко повернулся.

Хвоста не было. Или Николаю казалось, что не было…

И вот теперь, не торопясь, Серостанов шел на явочную квартиру советской военной разведки, чтобы выполнить последнюю часть старых инструкций. О новых он пока старался не думать…

Хрустальное «блям» закрепленного над дверью магазина готовой одежды колокольчика возвестило о появлении очередного посетителя и заставило Николая невольно вздрогнуть. Чистое звучание резко диссонировало с окружающим его убожеством. «Что-то вроде пения херувимов в аду», – подумал Николай и скептически оглядел два стыдливо оголенных манекена в углу, металлические вешалки с одеждой на колесиках в центре небольшого помещения и невысокого человечка средних лет с яйцеобразной лысой головой за прилавком.

– Чем могу служить?

– Вы говорите по-английски?

– Да, мой господин, – часто закивал коротышка, от чего сразу же стал похож на китайского болванчика. – Говорю.

– Я бы хотел купить у вас рюкзак.

– Мы не торгуем рюкзаками, – ответил продавец, сразу же перестав кивать.

– Почему не торгуете?

– Потому что рюкзак – это не одежда.

– Тогда в чем я унесу одежду, которую намерен у вас купить?

– Пройдите, пожалуйста, сюда, господин… – Лысый продавец показал Серостанову на дверь за своей спиной.

В комнате за прилавком, служившей по всей видимости и кабинетом хозяина, и подсобкой, были в полном беспорядке свалены коробки и обмотанные прозрачным полиэтиленом тюки. В углу притулился колченогий письменный стол и массивная тумбочка с советским телевизором «Рекорд». Маленький экран был стыдливо прикрыт потемневшей от пыли узорчатой салфеткой. Две стены складского помещения сверху донизу занимали полки с товаром. Пахло пылью, нафталином и крысиным пометом. Николай неодобрительно покачал головой и, испытывая чувство брезгливости, осторожно присел на краешек табурета.

Через минуту в подсобку вошел продавец. От былой предупредительности лысого коротышки не осталось и следа. Он молча обошел Серостанова, по-хозяйски уселся за письменный стол и пристально посмотрел на гостя:

– Как долетели?

– Нормально.

– Вас ждали вчера.

– Я не агент турбюро, – огрызнулся Серостанов. – Стыковка авиарейсов – не моя основная профессия!..

– Хотите есть?

– Спасибо, потерплю.

Коротышка кивнул, после чего яйцеобразная голова исчезла. Серостанов не сразу сообразил, что мужчина просто колдует над одним из ящиков письменного стола. Голова появилась спустя минуту. Выставив перед собой старую жестяную коробку из-под печенья, коротышка порылся в ней, а затем положил на стол небольшой серый пакет:

– Здесь ваши документы, деньги, билет на самолет…

На лице хозяина застыл молчаливый вопрос.

Серостанов кивнул, извлек из внутреннего кармана пиджака свои документы и протянул их лысому. Через мгновение документы исчезли в столе продавца.

– Посадка на ваш самолет заканчивается через час пятьдесят минут, – бесцветным голосом, по-русски, сообщил хозяин магазина. – Не опоздайте…

– Для меня есть еще что-нибудь?

– Все в пакете…

Поймав такси, Николай уселся на заднем сидении и вскрыл пакет, в котором обнаружил авиабилет на рейс София-Бухарест-Москва-София, паспорт гражданина Болгарии на имя Лечко Петарова, письмо на официальном бланке министерства тяжелого машиностроения СССР, из которого следовало, что товарищ Лечко Петаров, ответственный работник министерства тяжелого машиностроения Болгарии, приглашается на консультативное совещание СЭВ в Москву, три тысячи левов, восемьсот долларов, плоский ключ и записка. Развернув сложенный вчетверо лист из блокнота, Николай прочел:

«Москва, гостиница „Космос“, двенадцатый этаж, комната 1223. Сегодня в 22.00 по местному времени в ресторане на втором этаже. Третий столик от входа у окна. Полный отчет и посылку оставьте в нижнем ящике мини-бара».

Подписи не было…

* * *

Молоденький сержант погранслужбы в фуражке с зеленым околышем, под которой полной луной простиралась щербатая, густо усеянная угрями, физиономия, окинул иностранца заученно-испытующим взглядом, потом опустил круглые голубые глаза на паспорт, резким тычком приложил печать и неожиданно улыбнулся:

– Добро пожаловать в Москву, товарищ Петаров!..

Улыбающаяся таможня – это было что-то новенькое, очевидно, последнее веяние перестройки и гласности, о которых у Серостанова было весьма смутное, расплывчатое представление. «С другой стороны, – подумал Николай, забирая дружелюбно протянутый паспорт и направляясь в багажный зал Шереметьево, – болгарский слон всегда был лучшим другом советского слона…»

Закончив составление подробного отчета руководству, Николай посмотрел на часы – шесть. До встречи оставалось еще много времени. Он аккуратно уложил восемь исписанных страниц и фотокассету в мини-бар, потом принял душ, одел чистую белую сорочку, повязал ее скромным темно-серым галстуком, причесался и, закрыв дверь номера на ключ, направился к лифту. Почти три часа, укрываясь от колючего морозного ветра поднятым воротником дубленки, Серостанов переходил из одного павильона ВДНХ в другой. Свидание с родиной вызывало в нем противоречивые ощущения. В глаза бросались новые приметы времени – люди были одеты значительно лучше, хотя выбор товаров на прилавках был по-прежнему скудным. Понимая, что за ним внимательно наблюдают, Николай не делал никаких попыток провериться или, того хуже, ускользнуть от слежки. Он просто бродил по заснеженным аллеям выставки, переходил из павильона в павильон, словно приглашая своих бдительных товарищей по оружию как следует рассмотреть его со всех сторон, не прибегая к дополнительным профессиональным уловкам.

Ровно в десять часов он сидел за указанным столом в ресторане «Космос» на втором этаже и с интересом наблюдал за шевелением машин и людей на подъезде к гостинице.

В ресторане было немноголюдно, площадка для оркестра пустовала – будний день…

– Простите, у вас не занято?..

Серостанов повернулся. Перед ним стоял средних лет мужчина в невыразительном сером костюме с коротко остриженной «под ежик» седой головой и абсолютно ничего не выражавшими голубыми глазами – невысокий, поджарый, без единого грамма лишнего веса. Николаю хватило двух секунд, чтобы понять: никогда раньше этого человека он не встречал.

– Да, пожалуйста…

Незнакомец сел напротив, спиной к выходу, и бесцеремонно, ВЛАСТНО уставился на Николая. Понимая, что этот человек оказался за его столом не случайно, Серостанов не отвел взгляд и с таким же интересом принялся изучать суровое и абсолютно неподвижное лицо незнакомца.

Состязание в молчанку длилось недолго – мужчина вдруг неопределенно хмыкнул и спросил:

– Ну, что, водку пить будем?

– По поводу или просто так?

– По поводу.

– Можно спросить, по какому именно?

– В связи с вашим возвращением на родину, Николай Игоревич…

Серостанов недоуменно пожал плечами и натянуто улыбнулся:

– Возвращение на родину мне еще только предстоит. Вы, видимо, обознались. Я, видите ли, болгарин. Такая вот незадача…

– Ну да, конечно, – кивнул незнакомец. Потом огляделся и вполголоса произнес. – Я хочу сообщить вам приятную новость от ваших друзей из Обнинска.

– Я не был там с семидесятого года, – не отрывая взгляд от незнакомца, спокойно отозвался на пароль Серостанов.

– С семьдесят первого, – уточнил седой и впервые изобразил на лице нечто, весьма отдаленно напоминающее улыбку. – Так что, можете говорить по-русски без болгарского акцента, товарищ подполковник. Тем более, что он у вас не очень убедительный…

– Моя вина, – Николай развел руками. – Никогда раньше не был болгарином. Я как бы по другой части…

– Я в курсе, по какой вы части, – коротко и властно обронил мужчина.

– Как мне к вам обращаться?..

С первых же секунд встречи Николай понял, что имеет дело с одним из высших руководителей ГРУ – очевидно, представителем той самой новой волны начальников советской военной разведки, которая пришла к власти вместе с горбачевской перестройкой. И теперь терпеливо ждал, когда незнакомец сделает первый шаг. Серостанов вдруг поймал себя на мысли, что волнуется…

– Мое имя – Виктор Витальевич Евсеев… – негромко произнес мужчина. – Воинское звание – генерал армии. Должность – начальник Главного разведывательного управления Генштаба Советской армии…

– Господи, какая честь! – пробормотал Николай и тут же осекся – рискованная фраза слетела с языка раньше, чем он успел ее обдумать.

– Действительно честь, – невозмутимо ответил Евсеев. – Но вы ее заслуживаете,

– Спасибо.

– В дороге не было никаких проблем?

– Никак нет, товарищ…

– Пока – только Виктор Витальевич, – властно оборвал Евсеев. – Договорились?

– Так точно.

– Я ознакомился с вашим отчетом, подполковник… – шеф ГРУ говорил короткими, обрывистыми фразами, словно диктовал текст неопытной стенографистке. – Впечатляет. Весьма впечатляет. Вместе с тем, там много неясностей. Правда, в моем распоряжении было всего полтора часа. Возможно, этого времени недостаточно. В вашем отчете много информации и конкретных фактов, нуждающейся в более тщательном анализе…

– Почему в таком случае вы не перенесли встречу, Виктор Витальевич?

– К сожалению, очень мало времени, подполковник…

– Я должен уезжать?

– Возможно, да… – Евсеев испытующе посмотрел на Николая. – Конечно, если вы чувствуете себя готовым.

– Вы сказали, «возможно»…

– А вы-то сами куда так торопитесь, подполковник? – суровое лицо Евсеева по-прежнему ничего не выражало – ни подозрительности, ни дружелюбия.

– Но вы же сами сказали, что времени мало.

– Мне докладывали, что вы устали, издерганы…

– Два года в полной консервации, – негромко возразил Николай. – Сами понимаете, Виктор Витальевич, это не курорт.

– А вас к курортным условиям и не готовили, товарищ подполковник, – по-армейски жестко обрубил Евсеев.

– Ни о каких поблажках по службе я не просил и не прошу! – с трудом сдерживаясь, ответил Николай. – Но даже атомные подводные лодки уходят в автономное плавание на конкретный, определенный командованием срок. И точно знают, когда именно вернутся на базу. Я же был предоставлен исключительно самому себе, Виктор Витальевич! Без связи, без каких-либо контактов с Центром, в полной неопределенности. И вместо того, чтобы полноценно работать, я был вынужден заниматься хиромантией и гадать, когда же именно обо мне вспомнят! Если вспомнят вообще…

– Мне это известно… – В интонации Евсеева прорезалось нечто напоминающее сдержанное одобрение. – Считаю, что даже в этой нештатной ситуации ваши действия были правильными…

Обезоруженный столь неожиданной уступкой, Николай замолчал.

– Почему поехали в Эйлат? – быстро спросил Евсеев. – Что за непонятная инициатива?

– Задание шефа каирского бюро… – Николай недоуменно пожал плечами. – В отчете об этом сказано.

– Вы его получили сразу или уже потом, в Израиле?

– Сразу, как только была одобрена командировка.

– В Эйлате было жарко?

– В каком смысле, Виктор Витальевич?

– В климатическом.

– Точно не помню, – Николай задумался на несколько секунд. – Где-то около плюс двадцати, может, чуть больше. Нормальная температура для этого времени года…

– Вы видели человека, который положил вам в карман фотокассету?

– Нет, не видел.

– Не страшно было тащить ее через несколько стран?

– Еще страшнее – держать ТАКОЕ при себе, – спокойно возразил Серостанов и вдруг представил себе невыспавшееся, помятое лицо Моти Проспера с неизменной сигаретой в зубах. «Мистика какая-то! – подумал Николай. – Евсеев в точности повторяет его вопросы!..»

– Откуда вы знаете, подполковник, что именно было изображено на фотопленке? – Сухое, невыразительное лицо начальника ГРУ приблизилось к нему на несколько сантиметров. – Откуда вы можете это знать?

– Я не знаю, Виктор Витальевич, я ПРЕДСТАВЛЯЮ, что на ней изображено.

– Представляете? – Евсеев вдруг поморщился, будто неожиданно почувствовал сильную зубную боль. – Как это, «представляете»? Хочу вам напомнить, подполковник, речь идет о весьма серьезных вещах!

– Виктор Витальевич! – Серостанов изобразил на лице искреннее изумление. – Я полжизни работаю на Ближнем Востоке. И имею некоторое представление о том, что такое Израиль. Вы ведь не стали бы рисковать мною, будь эта кассета какой-нибудь безделицей, верно? Информация, которую я доставил в Центр, меня абсолютно не касается. Однако представить себе, что именно она содержит, я могу вполне…

– Н-да, – неопределенно протянул Евсеев и откинулся на спинку стула. – Я так и думал…

– Могу я задать вопрос?

– Задавайте.

– Меня оставляют в Центре?

– Нет, – начальник ГРУ резко мотнул стриженной головой, словно отгоняя подальше эту возможность. – Завтра утром вы получите новые инструкции, после чего тотчас же вернетесь обратно в Каир.

– Тоже завтра?

– Да, днем. Вам надлежит вернуться на место службы, не вызывая ни малейших подозрений. То есть, к вечеру воскресенья…

– Могу я повидаться с родителями?

– Ни в коем случае! – взгляд Евсеева был холоден, как лед. – В этом нет никакой необходимости! Приказ о присвоении вам очередного воинского звания уже подписан. Вы также представлены к ордену Красной Звезды за безупречное выполнение важного правительственного задания. Представление будет подписано в ближайшую неделю… Что же касается ваших родителей, подполковник, то они регулярно получают корреспонденцию от вашего имени, а также соответствующее денежное содержание, которого им вполне хватает. Самочувствие ваших родителей вполне удовлетворительно. Так что, беспокоиться вам не о чем, подполковник. Хочу также довести до вашего сведения, что руководство ГРУ довольно вашей работой. Тот факт, что в течение двух лет вашими услугами практически не пользовались, никак не означает недоверие лично к вам, подполковник. Могу лишь сказать, что внутри главного разведывательного управления структуры происходили значительные структурные перемены, кое-какие моменты были заново пересмотрены… Сейчас этот процесс полностью завершился. Отныне ваши полномочия по месту несения службы будут значительно расширены, под ваше начало передаются кое-какие дополнительные контакты… Впрочем, обо всем подробно вы узнаете завтра, в ходе инструктажа, который проведет мой заместитель…

Евсеев неожиданно встал и протянул Серостанову руку.

– Виктор Витальевич, я должен безвылазно находиться в гостинице?

– У вас есть какие-то неотложные дела? – насупив брови, спросил начальник ГРУ.

– Да нет, ничего определенного… – Николай неопределенно развел руками. – Только… Я ведь не был в Москве много лет, Виктор Витальевич. Стал уже забывать, как она выглядит. Хотелось просто погулять…

– Ночь на дворе, – Евсеев кивнул в окно, где разрозненными, редкими огнями очерчивались контуры ВДНХ. – Да и морозно. Хороший хозяин в такую погоду собаку не выпустит…

– Тем лучше, – сдержанно улыбнулся Серостанов. – Меньше толкотни…

– Вы – гражданин братской Болгарии, – совершенно серьезно произнес генерал армии Виктор Евсеев. – Так что, можете идти туда, куда захотите, подполковник. Главное, чтобы завтра в одиннадцать вы были в номере. Успеха вам! И, надеюсь, до скорой встречи…

* * *

В половине третьего ночи тишину квартиры генерал-майора КГБ Эдуарда Горюнова прорезала трель телефона. На четвертый сигнал трубку сняли и заспанный, недовольный голос хрипло откликнулся:

– Алло?

– Эдик?

– Ну?

– Не узнаешь?

Последовала короткая пауза.

– Ты?

– Я.

– Ты где?

– Как обычно. Нужно поговорить…

– Еду…

Круглосуточно работавшее кафе на втором этаже центрального аэровокзала на Ленинградском проспекте, было их местом. В Высшей школе КГБ или «вышке», как называли это учебное заведение курсанты, несмотря на его суровую специфику, обучались, все-таки, мужчины, которым – правда, в разной степени – не было чуждо ничто человеческое. Именно здесь, в одну из суббот семьдесят второго года, Николай познакомился с миловидной девушкой, работавшей официанткой в ресторане аэровокзала. Естественно, он назвался вымышленным именем, сказал, что учится в технологическом институте, а вообще-то родом из Николаева и живет в общежитии. Девушку звали Таней. После того, как знакомство переросло в более тесные отношения – у разведенной и бездетной Тани была кооперативная двухкомнатная квартира на Автозаводской, где Николай и проводил свободное от занятий в «вышке» время, – он как-то спросил Таню, есть ли у нее симпатичная подруга. Получив утвердительный ответ, Николай явился на очередное свидание вместе с Эдуардом – самым близким своим другом по «вышке», который, правда, уже завершал обучение…

Это была их маленькая, хотя и отнюдь не безопасная тайна – по суровым правилам «вышки», каждый курсант был обязан информировать руководство о любых своих контактах. Нарушение этого правила грозило немедленным отчислением и самыми неприятными последствиями. Оба были еще очень молоды и, скорее всего, просто не отдавали себе отчет в том, насколько сильно и безрассудно рисковали, держа в тайне от начальников грозного и всезнающего учебного заведения свои амурные делишки…

Расположившись за высоким мраморным столиком спиной к выходу, Серостанов лениво прихлебывал из граненого стакана безвкусный кофе с молоком.

– До самой последней минуты я был уверен, что это какой-то розыгрыш. Неужели это действительно ты?..

Николай медленно, как бы нехотя, обернулся. Перед ним стоял Эдик Горюнов в модной дубленке с небрежно поднятым узким воротником. Тонированные стекла, вставленные в модную металлическую оправу, загадочно поблескивали и скрывали выражение глаз.

– Ты на машине? – Николай спокойно отвернулся и угрюмо уставился в граненый стакан.

– Да.

– Номер?

– 14–18.

– Через двадцать пять минут. За «Соколом». Сиди в машине и жди…

В машине Николай произнес единственную фразу: «Куда-нибудь, где можно спокойно поговорить…» В оставшиеся двадцать минут, в течение которых Горюнов пересекал у Химок кольцевую дорогу и несся по Ленинградскому шоссе на скорости 100 километров в час, ни один не проронил ни слова. В салоне «жигулей» воцарилась тяжелая атмосфера напряженности и взаимного недоверия…

Убедившись в обзорном зеркальце, что позади нет ни одного огня, Горюнов резко свернул с шоссе на какую-то проселочную дорогу, попетлял минут пять и изящно проскользнув в небольшой створ, образованный двумя раскидистым соснами, приглушил мотор и выключил фары.

– Приехали, Коля…

Серостанов молча вылез из машины и огляделся. Горюнов последовал за ним.

– Ну, здравствуй, дружище! – Николай протянул руку.

– Ты меня напугал, – признался Горюнов, одной рукой отвечая на приветствие, а другой сжимая плечо Серостанова. – Прямо, привидение какое-то, ей богу!

– Прости, иначе я не мог…

– Где ты пропадал, Коля?

– Ой, как некрасиво, товарищ генерал-майор! – Серостанов улыбнулся и покачал головой. – Как непрофессионально: задавать подобные вопросы подполковнику ГРУ!..

– Всего лишь подполковник?

– Ну, не всем же быть генералами.

– А как другу вопрос задать можно?

– А мы все еще друзья? – быстро спросил Николай.

– Трудно сказать… – Горюнов поглубже засунул руки в карманы дубленки и поежился. – Может, лучше в машине, а? А то ведь замерзнем на хрен!..

– Ничего, лучше потерпим на открытом воздухе – так спокойнее. Да и для здоровья полезнее…

– Ты все еще за бугром, Коля?