Текст книги "Убийственная лыжня"

Автор книги: Йорг Маурер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

60

Машина «скорой помощи» петляла по разрыхленному гравию четырехзвездочного кладбища, то тут, то там водителю приходилось объезжать испуганных посетителей кладбища, машина бороздила высаженные с любовью могильные посадки. Санитарная машина, превращая бегонии, кошачьи лапки, марокканские ромашки и кизильники в цветочную и совсем некрасивую жидкую кашу, подъехала, наконец, к могиле старого Эгона Фетцера – Ханс-Йохен Беккер хорошо направлял водителя. Выскочили трое мужчин в ярких сигнальных жилетах. На гравийной дорожке лежал полный человек, без сознания, с широко открытым ртом. Его спутница, наклонившаяся над ним, с ужасно расширенными глазами, казалось, тоже была близка к обмороку, и ей пришлось опираться на живот лежащего.

Эти двое остолбеневших от шока прогуливающихся по кладбищу посетителей видели двух мужчин и одну женщину, которые как взбесившиеся собаки разрывали свежую могилу. Тонкая как былинка женщина и крупный, неуклюжий мужчина вскоре едва переводили дух, они тяжело дышали от усталости, пыхтели и со стоном переходили с одного края на другой. Третий, неказистого вида чиновник, продолжал целенаправленно копать, попеременно, то короткой лопатой, то голыми руками. Пение Форальпенхора вдалеке уже давно смолкло, тучи над погостом сгустились. Затем неожиданно раздался единый крик из трех глоток. Из земли показалась черная туфля, из могилы торчала нога. Трое «берсеркеров» освободили стопу, но не отступали, криками подбадривая друг друга. Со всех концов кладбища спешили испуганные посетители похорон, которые хотели увидеть, что тут ужасного случилось. Неприметный мужчина тащил и дергал за ноги, а остальные рыли и рыли дальше. Из могилы вытащили безжизненное тело! Полный мужчина при виде этого потерял сознание, у женщины со слуховым аппаратом случился шок. Картина была настолько ужасной, что первые посетители траурного мероприятия, подошедшие поближе к месту действия, с испугом отшатнулись. Одни крестились, другие стояли, открыв рот. Трое измазанных неистовых копальщиков продолжали тянуть и дергать, пока не показалось тело молодой женщины с испачканной кровью головой. (Эта кровь придала мертвецкой сцене снова что-то живое, внушающую надежду.) Расхитители могил пробовали теперь свои силы в искусственном дыхании и других приводящих в чувство мерах. С успехом – молодая женщина открыла глаза. Она кашляла. Давилась и плевалась, но была жива! Толпа вздохнула. Неказистый обтер своим носовым платком ее лицо. Не пробормотала ли ожившая что-то? Те, которые стояли в первом ряду, уловили несколько слов:

«…повезло… внизу ударилась… головой в доску… небольшой запас воздуха… иначе бы задохнулась…»

Санитары бросились к Николь. Но отмахнувшись, она выпрямилась и отряхнулась. И действительно, санитарам по-серьезному оставалось обработать у нее только одну кровоточащую, но неопасную рану на лбу, которую она получила, когда внизу пробила головой трухлявую доску. Быстро перевязали также резаную рану на запястье. Едва успели закрепить последнюю скобу, как Николь встала и сделала глубокий вдох и выдох.

– Вы его схватили?

Штенгеле, Мария и Еннервайн, усталые, от изнеможения повалились в траве. Они могли только кивнуть и показать в сторону могильного креста рядом.

Остлер и Холльайзен подоспели как раз вовремя. Они были единственные из группы, кто был одет в форму, и на данный момент были самые чистые. К тому же их здесь знали, они смогли заставить себя уважать, что было необходимо, чтобы отогнать самых любопытных из любопытной своры зевак.

– Это наш человек? – спросил Остлер, но Еннервайн настолько запыхался от рытья, что все еще был не способен ответить. Он еще раз показал в ту сторону. Там мужчина восточной внешности был прикован к железному надгробному кресту.

– Вы хорошо его привязали? – спросил Остлер.

Еннервайн кивнул. Остлер понял, что нужно действовать, так как суматоха из-за пребывающей толпы становилась все больше. Он тронул за плечо санитара.

– Можно мне воспользоваться вашим мегафоном в машине?

– Конечно, ты знаешь, как он работает?

– Вероятно, так же как и в полицейской машине.

– Да, верно.

«Внимание, внимание, – послышался голос Остлера в мегафон. – Это дежурный отряд уголовной полиции. Успокойтесь, опасности больше нет. Однако просим вас покинуть территорию вокруг могилы и быстро продвигаться в сторону выходов с кладбища».

Голос Остлера был мягким и теплым, слова были хорошо подобраны, коротко и ясно, определенно, но не авторитарно. Толпа, состоявшая из более или менее известных личностей, действительно отступила. Холльайзен отодвинул нескольких нерешительных, так что в результате остались:

1 руководящий детектив, лежавший на земле, еле живой

1 полицейский психолог, тяжело дышавшая, с полностью поломанными и расслоенными ногтями

1 комиссар из Алльгойе, совершенно запыхавшийся, с твердым намерением бросить курить

2 местных полицейских, отгонявшие последних любопытных

3 санитара, оказывавшие различного рода первую помощь

1 пациент, потерявший сознание в машине «скорой помощи», готовый к отправке

1 комиссар из Реклингхауза, бойкая, с «двумя небольшими ранами»

1 подозреваемый, прикованный цепью к железному надгробному кресту.

Холльайзен наклонился над этим подозреваемым и убедился, хорошо ли были прикреплены наручники к железному надгробному кресту. Затем он его осторожно ощупал и обыскал его карманы. Мужчина был безоружен, и у него при себе не имелось документов.

– Вы меня понимаете? – спросил Холльайзен, мужчина не ответил. Холльайзен сделал шаг назад. Этот азиат был очень похож на азиата, которого он видел на фотороботе.

– Я уверен, что вы меня понимаете. По закону я обязан вас спросить, не требуется ли вам врач. Я это сделал и ваше молчание оцениваю как «нет». Вы напали на сотрудницу полиции с применением силы. Кроме того, имеется серьезное подозрение в совершении вами преступления, в том, что вы причастны к покушениям здесь в городке…

Вонг молчал. Ему нужно только продержаться до завтрашнего дня. Только до завтрашнего дня! Завтра Рогге приезжает в курортный город. Завтра состоится шоу военного парапланеризма. Шан придется провести покушение на него одной, но и так все должно получиться. Несмотря на то что австриец действовал на нервы, он был надежным. Карл Свобода хорошо подготовил нападение.

61

Он не мог на это смотреть, на самом деле не мог видеть крови. Он детским жестом закрыл лицо руками, и когда ему показалось, что больше не слышно клокочущих и хрипящих шумов, осмелился посмотреть на безжизненное тело женщины. Он боялся, что потеряет голову и у него сдадут нервы. Но нужно было действовать. Такое не входило в его планы. Он подошел и осторожно толкнул тело ногой. Никакой реакции. Ее глаза были открыты, он не мог больше выносить эту картину, поэтому отвел взгляд. Годами он играл с ужасами, разработал и собрал инструменты пыток и машины для убийства. Устраивал тайные подрывы, провел несколько забавных операций и при этом до смерти напугал людей, наконец, сейчас осуществил три покушения – его выдающиеся достижения. Но до сих пор не проливалась кровь, ни капли крови. И это как раз входило в его планы. Он хотел демонстрировать свою власть, и больше ничего. Это был первый труп, который он увидел в жизни, и этот труп должен был исчезнуть, его следовало уничтожить. Нужно сделать так, будто его вообще не существовало. Сделав глубокий вдох, он потянул женщину на маленький коврик, в который ее поспешно завернул. На голову и ноги, которые из него торчали, он надел голубые мешки для мусора, и теперь уже дышал спокойнее. Он достал половую тряпку и вымыл пол. Один, два, пять раз. С него катился пот, но он продолжал мыть, и с каждым ведром воды, которую выливал в раковину, он становился чуть-чуть спокойнее. Нужно сделать так, чтобы исчезло все, связанное с этим омерзительным несчастным случаем. И следовало поторопиться. Он схватил завернутое тело Шан и потащил его к печи. Чугунная дверка все еще была открыта, языки пламени извивались и требовали новой пищи.

Вначале он бросил половые тряпки, потом рюкзак женщины, затем все черновики признательного письма, его планы и наброски к покушениям, вырезки из газет об этом покушении – с каждым предметом история казалась несколько нереальнее. Он был готов полностью покончить с этим отрезком его жизни. Оставалась только женщина, которую он завернул в ковер. И только сейчас ему стало ясно, что он не сможет засунуть ее через печное отверстие целиком. В дверь позвонили. Один из его клиентов? Или еще один незваный гость? Его охватил панический страх.

Позвонили еще раз. Через какое-то время ему стало совершенно безразлично, кто это был, он хотел убежать отсюда, он хотел сделать так, будто этого преступления вообще не было, и он вышел из дома, чтобы предположительно никогда больше сюда не вернуться. Он вылез через окно на балкон и пошел тем же путем, которым пришла Шан, он видел в этом нечто символичное, что-то, что повернуло историю вспять и поставило на нулевую отметку. Он сел в машину и поехал. Без цели, куда-нибудь, подальше отсюда. Он проехал мимо кладбища. Оттуда хлынула масса народа. Он проехал мимо дома старой Рози Крайтмайер и даже мимо лыжного трамплина. Кто была эта женщина? Она имела какое-то отношение к новогоднему покушению. Но какое? Была ли она стрелком? Почему она хотела свалить это покушение на него? Он бы это сделал и добровольно. Он ехал дальше, прочь из города, без цели. Когда он пересек старую, ставшую в связи с развитием истории бессмысленной, австрийскую границу, то только тут почувствовал себя чуть-чуть увереннее, чуть-чуть свободнее. Самую малость менее виновным. Небольшие приступы паники, которые его охватывали, удавалось побороть. Это был несчастный случай. Разве не так?

На фоне невнятных мыслей о ставших ненужными пунктах обмена валюты ему вдруг пришла в голову другая – ведь за этой женщиной мог скрываться еще кто-то. Чем дальше, тем больше крепла его уверенность в этом: эта женщина каким-то образом имела отношение к новогоднему покушению и наверняка она была не одна. И сейчас он понимал: она стала бы его преследовать. Ледяной озноб охватил все его тело. Преследовать его будет не полиция, а какая-то организация. До самого конца света. Он остановился и вышел из машины, настолько сильно перепугался. Он оказался в первой австрийской деревне после границы. Международная организация. Термин китайская мафия всплыл медленно из тумана неясных мыслей. Они его схватят, на каком бы краю света он ни находился. Он потерял контроль над своим будущим, он больше был не преступником, а жертвой. Следовало сдаться полиции.

– Я вас слушаю, что вы хотите?

– Я хочу сделать явку с повинной. Пожалуйста, поторопитесь, я в большой опасности.

Большой вопросительный знак в глазах единственного жандарма в маленькой жандармерии, который сидел за своим заваленным письменным столом и, кажется, был в плохом настроении.

– Что вы хотите?

– Вот мое удостоверение личности. Я один несу ответственность за покушения, совершенные в Лойзахталь. Если хотите, могу сообщить все детали, после. И только что я… женщину… – Он замолчал.

– Так вы и выглядите, – сказал полицейский.

– Как я выгляжу?

– Как будто вы жутко опасный преступник.

– Пожалуйста, запишите мое признание. Детали я назову позже.

– Послушайте: если вы сейчас пойдете домой, то мы оба забудем всю эту историю. Тогда я забуду вас, а вы забудете меня. У нас здесь другие дела. Знаете, что там как раз происходит за границей? Нам нужно здесь нести дежурство, просто потому, что какой-то идиот водит за нос немецкие органы. Немцы не могут с этим справиться, а тут приходите вы и еще дополнительно действуете на нервы!

– Комиссар Еннервайн!

– А что с ним?

– Я знаю его, позвоните ему, пожалуйста. Я тот преступник, которого он ищет.

– Уважаемый господин. Что вы думаете, сколько сумасшедших сегодня уже звонили и говорили точно так же? Что они совершили покушение!

– Это симулянты. Реактивные психотики. Совершенно нормально. Но я…

Он обошел вокруг стола жандарма.

– Стойте, что вы делаете!

– А если по-другому не получается.

– Оставьте меня в покое.

– Мне очень жаль…

Он размахнулся и влепил полицейскому звонкую пощечину. Огорошенный жандарм схватился за щеку, но потом все произошло очень быстро. Без сопротивления нападавший дал себя увести, и наконец он оказался в одиночной камере жандармерии.

– Можете дать мне бумагу и ручку?

– Да, конечно, господин. Может быть, еще и пару нарукавников, чашечку кофе? Немного печенья?

Последние слова тирольский жандарм не проговорил, он их прокричал. И это было последнее, что арестованный услышал от жандарма. После этого дверь камеры захлопнулась. Где-то ночью он нашел огрызок карандаша за нарами. Дорогой господин комиссар, написал он на стене, дорогой господин комиссар Еннервайн, пожалуйста, приезжайте! Он писал до тех пор, пока огрызок карандаша не закончился.

62

– Пожалуйста, назовите имя и адрес проживания.

Вонг молчал, он даже не пошевелил губами. Казалось, что он следит за вопросами чиновника внимательно, даже дружелюбно, однако он молчал. Еннервайн вздохнул:

– Почему вы утверждаете, что вы житель этого города?

Молчание.

– Почему вы утверждаете, что вы житель этого поселка? (Шрочки, «Приемы допроса», с. 27, «Тот же вопрос с одним небольшим несущественным изменением».)

Молчание.

– Назовите нам, пожалуйста, вашу настоящую национальность.

Молчание.

– Вы согласились бы дать нам образец вашего почерка?

Удивленный взгляд. Молчание.

– Перекур.

Команда собралась снаружи на террасе. Николь Шваттке тоже была здесь, она не поддалась на уговоры взять на пару дней отгул.

– Взять отгул? Из-за какой-то небольшой раны? – сказала она. У нее действительно ничего не было, кроме ушиба на голове, и болезненного, но не опасного пореза на запястье. В плане психике тоже все было в порядке. Во всяком случае, так она утверждала. Короткий взгляд в царство мертвых не оставил у нее ощутимой травмы. Губертус Еннервайн принял это к сведению. Доктор Мария Шмальфус однако имела кое-какие сомнения. Но и ей пришлось признать, что существовали такие, психологически еще мало классифицированные, типы толстолобых упрямцев.

– Я не думаю, что там сидит наш человек, – сказала Мария. – Он не подходит к нашему профилю хотя бы уже потому, что Куница, как мы его до сих пор знали, уже бы больше продемонстрировал. Он стал бы хвастаться своими поступками, обозвал бы нас неспособными, кучкой бездельников. Или наоборот, он стал бы с негодованием все отвергать и так же обозвал бы кучей бездельников. Этот мужчина мне кажется просто слишком хладнокровным. Он молчит, и у меня такое впечатление, что он выдержит это молчание еще несколько дней.

– То есть симулянт? – спросил Остлер.

– Для простого симулянта он слишком многим рисковал, – сказал Еннервайн. – Если кто-то нападает на полицейского, то за этим должно крыться нечто большее. Мы должны выяснить, что он искал на кладбище. Наверняка это не был чисто туристический интерес к католическим ритуалам похорон.

– А если он действительно не говорит или очень плохо говорит по-немецки?

– Он говорит прекрасно по-немецки, – сказала Николь. – Он без конца болтал со мной.

– Давайте снова пойдем к нему.

– Вы нас понимаете?

Молчание.

– Вам нужен переводчик?

Молчание.

Молчание.

Молчание.

(Шрочки, «Приемы допроса», с. 156, «Отражение поведения допрашиваемого допрашивающим сотрудником».)

– Вы знаете, что в нашей стране нападение на сотрудника полиции карается тюремным сроком до пятнадцати лет?

Никакого проявления чувств. Молчание. Продолжайте в том же духе, думал Вонг. С каждой минутой, которая проходит, я приближаюсь ближе к нашей большой национальной цели. Шан справится. Она доведет наше почетное дело до конца. Еще несколько часов, и она окажется перед Рогге.

– Хотите стакан воды?

Это он должен был бы вести этот допрос, подумал Вонг. Он должен был бы быть там, где стоят эти полицейские придурки, и узнал бы намного больше. Приемы долговязой женщины слишком прозрачные, как из учебника по методике допроса, применяются слишком механически. Женщина, по защитной жилетке которой скользнул его стилет, вообще ничего не сказала, она только смотрела на него, мягко улыбаясь, великодушной улыбкой я-тебя-прощаю, что должно было бы его смягчить. Никаких шансов. Комиссар самый опасный, подумал Вонг.

– Хотите чашку чая? Мы все здесь пьем чай. Вы хотите тоже чая?

Он выглядит как курьер из офиса, лицо которого сразу же забываешь, даже когда еще смотришь на него. Но он задает самые лучшие вопросы. И задает их хорошо, задает их так, что даже хочется чуть-чуть усмехнуться и тем самым утратить внимание. О чем они там могут шептаться? Старая полицейская уловка. Это должно отвлечь допрашиваемого.

– Идите, шеф, идите быстрей, – шептала Николь Еннервайну. Две минуты спустя они сидели в полицейской машине и мчались в сторону кладбища.

– Иногда случается такое, – сказала Николь Еннервайну, – когда бывает большая суматоха, то никто и не обратит внимание на потерянную вещь.

– Это было здесь, – сказала Николь, когда они снова стояли на гравийной дорожке. – На этом месте я потребовала от него положить на землю фотоаппарат. Он так судорожно сжимал его, что я вначале подумала, будто это оружие.

– Маленький фотоаппарат в качестве оружия?

– Да, после всего того, что мы услышали от Беккера о лазерном оружии.

– Понимаю.

– Но теперь я думаю, что он так судорожно держал фотоаппарат по другой причине. В нем важные фотографии. Или они что-то выдают.

Они обыскали гравийную дорожку, ползали вокруг по земле. По дорожке было видно, что пару часов назад по ней протопала целая орда людей. Они обыскали могилы поблизости. Ничего.

– Вы опять здесь!

Они не слышали, как подошел кладбищенский сторож.

– Да, это снова мы.

– Ищете что-то определенное?

– Фотоаппарат. Цифровой фотоаппарат.

– Пойдемте со мной.

Кладбищенский сторож разложил все находки последних двух часов на столе. Два зонтика, четыре палки для ходьбы, шестнадцать пачек сигарет, и среди них дефицитная дубайская марка «Вюстензанд» (Песок пустыни), две дамских сумочки, один незаряженный пистолет марки «люггер», один компакт-диск Марианна и Михаэль (подписан), восемь носовых платков, один левый мужской ботинок, один конверт с жетоном местного казино стоимостью в пять тысяч евро, тринадцать бумажников, неизвестное количество цветочных букетиков и надгробных веночков, один перстень с печаткой с инициалами Й.Р., четыре цифровых фотоаппарата. Николь сразу же узнала цифровой фотоаппарат азиата, только он был черным.

Беккер все еще находился в радиопередвижке и анализировал записи с похорон.

– Мы можем прямо здесь посмотреть фотографии? – спросил Еннервайн.

– Без проблем, – сказал Беккер. – Я сейчас переведу изображения в компьютер.

На экране появились ландшафтные снимки, развилки дорог, странной формы деревья, маркированные придорожные столбы. Перед экраном сидело трое разочарованных сотрудников.

– Позовите, пожалуйста, Холльайзена, Николь. Пусть он это посмотрит. Он знает, где сделаны эти снимки, я не очень хорошо разбираюсь в этой местности.

Беккер, Шваттке и Еннервайн молчали, как перед этим Вонг. Они видели уже перед глазами газетное сообщение:

Курьезная новость – (dpa) Один китайский турист захотел насладиться Баварскими Альпами и сделать несколько фотографий, но тут комиссар уголовной полиции Николь Ш. (24) приняла его за долго разыскиваемого преступника. Он обнажил нож для устриц, она достала свой служебный пистолет. При последующей погоне она упала в открытую могилу и получила при этом травму, сейчас она переведена на службу во внутренних органах в Франкен. Он, несмотря на это, снова приедет в Форальпланд, сказал китаец приветливо.

– Алло, шеф.

Холльайзен был у телефона. И он был сильно взволнован.

– Сейчас он вообще с ума сойдет.

– Кто?

– Куница.

– Как вы сказали? Куница? О какой Кунице вы говорите?

– Только что пришел факс из Австрии. Из жандармерии сразу же после границы. Туда явился мужчина с повинной, и жутко действует на нервы тирольским коллегам. Он утверждает, что совершил все покушения здесь в городке.

– Это нам кажется знакомым.

– Да, это, вероятно, симулянт. Необычное в этом: он пишет такие же признательные письма, как и наш Куница. И почерк: вертикально и строго направлен вперед, верхние края мерцают, как будто бы горят, как говорит всегда фрау доктор.

– Как далеко это отсюда?

– Полчаса.

– Я еду туда с Марией.

Фрау доктор мчалась как угорелая вдоль маленькой проселочной дороги, которая вела из курорта в Федеральную землю Тироль. Еннервайн заставил ее вести машину, так как он якобы забыл свои очки. Он никогда в жизни еще не носил очки. Хотел только уклониться от роли водителя. Приступ его акинотопсии во время вождения мог закончиться смертельно. До этого времени он не предполагал, что поездка через границу с Марией Шмальфус может быть, по меньшей мере также опасной. Когда они приехали к жандармерии, комиссар вышел из машины, обливаясь потом.

– Ехать с мигалкой мне очень понравилось, – сказала Мария. – Все слева и справа разлетаются в стороны, свободный проезд для свободных граждан, в этом что-то есть.

Дежурный жандарм поздоровался с ними.

– Добро пожаловать господа из дружественной страны! Наверняка у вас найдется свободное местечко в машине? Этого земляка вы можете сразу забирать обратно, он так надоедает нам, что терпеть больше нет сил!

– Вы его арестовали?

– Он дал пощечину одному из моих коллег.

– Тогда мы вначале на него посмотрим.

Это была камера с решеткой, и непрошеный гость сидел спиной к посетителям. Он исписал все стены, он исписал потолок, он исписал пол, и везде было написано: Комиссар Еннервайн – помогите мне!

– Я гаупткомиссар Еннервайн. Приехал по вашему желанию. Повернитесь, пожалуйста, я хочу с вами поговорить.

– Вы один, господин комиссар?

Голос показался Марии знакомым. Очень знакомым.