Текст книги "Проклят тобою (СИ)"

Автор книги: Яся Белая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8. Опять день рождения?!

В Сказочной стране легко потерять счёт времени. Незаметно минул ещё один год. И понимаю я это только потому, что Томирис является в мою вотчину со скромным букетиком и банкой варенья из местной ягоды черрин, напоминающей нашу вишню и сливу одновременно.

– Поздравляю! – с порога говорит она, ставит угощение на прилавок, кладёт цветы и счастливо улыбается.

– С чем? – недоумённо интересуюсь я, упаковывая очередной подарок.

Кто бы мог подумать, что простенькая лавка сувениров будет пользоваться такой популярностью. Однако отбою от покупателей нет и не предвидится – постоянно поступают заказы. Особенно местным пришлась по вкусу моя упаковка – рогожка, кружево, веточка сухоцвета. Получается элегантно и стильно.

В общем, в момент, когда у меня небольшое покупательское затишье, и является Томирис со своими поздравлениями.

– Как с чем? – удивляется она. – С днём рождения же!

Всплёскиваю руками:

– Ну надо же, я и забыла!

– Вот, а я запомнила. С того дня, как доктор тебе мозгового слизня доставал, а потом карточку на тебя заполнил. Верней, я же и заполнила. Ландар диктовал…

Ландар… Теперь это имя не вызывает в душе никаких эмоций, кроме тихой печали. Кажется, я исцелилась уже целиком и полностью, даже не помню, как он выглядел. Да, честно сказать, и не хочу помнить.

Сначала, когда Нильс привёз меня в этот городок на окраине своего герцогства, я тосковала и ждала весточки. Слухи доходили пугающие и противоречивые. Кто-то говорил, что его в ту же ночь растерзал Сивошкурый, точнее, растерзал горбуна, но я-то знала, кто был тем горбуном. Однако Нильс меня убедил, что такой расклад нереален: Ландар, мол, не раз бился с Сивошкурым: мой король – отличный охотник! Другие заявляли, что видели бывшего правителя в столице, мол, стал обычным горожанином, остепенился, женился. И эта информация больно царапала сердце, особенно тем, что её никто не спешил опровергать.

Даже Нильс, услышав мои опасения, заявил:

– Не исключено, Ландар всегда был основательным. Если и таскался по молодости за каждой смазливой мордашкой, то с кем не бывало. Вон даже я женился.

То было правдой. Женой Нильса оказалась дочка разорившегося баронета, милая, румянощёкая и очень добрая. Она беззаветно любила своего герцугшку и, нужно признать, обещала стать отличной женой и матерью. Подругой она, кстати, была замечательной. Именно благодаря Мариэтт у меня и пошла торговля. В день открытия магазинчика она пришла и накупила у меня всевозможных безделушек – плоды творчества местных мастериц – и расхвалила их. Вот народ и побежал. Как же, сама герцогиня в этой лавке отоваривается!

В общем, благодаря друзьям, заботам в лавке, обустройству на новом месте я забыла Ландара, как страшный сон. Смирилась с жизнью в чуждом мне мире и научилась получать удовольствие от того, что имею. И вот теперь Томирис так некстати напомнила о муже.

– Не поминай всуе, – машу рукой, будто воочию увидела призрака.

– Не буду, – обещает она и скрещивает тонкие смуглые пальцы. – Но от застолья ты не отвертишься. Нильс с Мариэтт тоже приедут. Так что готовь стол, хозяйка.

– Ох, – хватаюсь за голову, – а вот с этим сложнее. У меня ведь день рождения вообще из головы вылетел. Не люблю я это дело с некоторых пор. Поэтому и не готовилась.

– Не беда! – улыбается Томирис, демонстрируя крупные, чуть кривоватые зубы. – А я на что! И девчонки помогут.

Девчонки – мои поставщики, местные мастерицы. Они создавали удивительной красоты вышивки, плели кружева и много чем ещё. Обыденно, не считая это хобби или увлечением. И когда я сказала, что такие красивые вещи можно выгодно продавать – посмотрели на меня, как на умалишённую. Дескать, кому надо, да и зачем?

Я уговорила их попробовать. И каждая дала что-то из своих поделок совершенно бесплатно.

– Вот коли прибыль пойдёт, тогда и о деньгах поговорим, – мотивировали они своё бескорыстие. В успех предприятия не верили. Но когда я принесла им первую выручку, воспаряли духом. Так и началось наше взаимовыгодное сотрудничество и дружба.

– Ну если девчонки, это серьёзно. Видимо, и впрямь придётся закрывать лавочку.

Подзываю курьера, отдаю ему подарок, называю адрес и выхожу на улицу следом за Томирис.

Мой домик рядом с лавкой, поэтому я говорю:

– Подожди немножко, я проведаю Философа, возьму корзинку и пойдём на рынок.

Томирис кивает и отходит к калитке, ждать.

На полянке у дома щиплет траву мой милый ослик. Как же я была рада, когда Нильс нашёл его и вернул мне. Набираю в колодце воды, спешу напоить любимую животину, и тут меня окликают…

– Детонька, дай водички! Хоть глоток! Третий день маковой росинки во рту нет…

Старушка… Едва на ногах держится, опирается на корявый посох, ветер треплет лохмотья, в которые превратилась её одежда. Прежние старухи, которых я встречала здесь, были отвратительными и опасными. Но эта похожа на добрую бабушку, почему-то оказавшуюся на улице. А глаза на лице – так и вовсе молодые, но при этом – невероятно глубокие, мудрые, невозможного сиреневого оттенка…

– Конечно, мне ведь не жалко… – говорю, – только я набирала для ослика, неловко как-то предлагать вам.

Женщина – даже мысленно не могу называть её старухой – добро улыбается:

– Мне, детонька, и так сойдёт. Разве я многим лучше твоего милого ослика?

Я зачерпываю воду в привязанную к ведру деревянную кружку и протягиваю страннице…

Она пьёт и меняется на глазах. Слетают грубые и грязные лохмотья, а вместо них – струится красивое платье, будто сотканное из лунных лучей и лепестков роз. Седые космы сменяют упругие платиновые локоны, мерцающие и переливающиеся, словно в них вплелись мириады звёзд. Спина распрямляется и над плечами распахиваются полупрозрачные стрекозьи крылья.

Передо мной фея. Прекрасней всех, кого когда-либо создавала человеческая фантазия. Настоящая, сказочная, с волшебной палочкой!

Смотрит на меня с затаённой печалью в огромных мудрых глазах и улыбается немного виновато.

– Здравствуй, Илона… Я – Айсель, та самая фе…

Перебиваю её, стараюсь каждое слово напитать таким ядом, чтобы у неё на коже шрамы остались, чтобы прожгло до кости:

– Догадалась уже. Зачем явилась?

Она тяжко вздыхает.

– По моей вине ты оказалась здесь, – ласково трогает за руку, заглядывает в глаза. – Я ведь фея, должна думать, что говорю. Мои слова – заклинания, тут же исполняются. Поэтому и ответственность выше: сказанное как сделанное.

Отталкиваю её руку.

– Похвально, что ты одумалась, через сколько-то там лет. И хорошо, что я до этого мгновения дожила. Собственно, нам больше не о чем говорить.

Разворачиваюсь, чтобы уйти. Вон, Философ, почуяв меня и воду, изревелся уже. Да и Томирис у калитки ждёт.

– Постой, – окликает она. – Ты ведь хочешь вернуться.

Я смеюсь, нет, хохочу во всю глотку, пока не начинаю чувствовать приближающуюся истерику, тогда только усилием воли заставляю себя успокоиться.

– Ты опоздала годика на четыре, – говорю ей. – Может, когда-то я и хотела. А теперь… Мне совсем неплохо здесь – друзья, работа, дом, Философ, в конце концов! И с вашим магическим бытом я вроде освоилась. Зачем мне теперь?

– Потому что твоё место не здесь, – печально констатирует она. – Потому что там, в другом мире, есть люди, которые любят и ждут. И… потому что сегодня твой день рождения, и я хочу исправить свой необдуманный поступок.

Развожу руками:

– Прости, но я совсем не хочу никаких больше магических исправлений и вмешательств в мою судьбу.

И всё-таки ухожу. Всё, никакой больше магии, никаких фокусов и заветных желаний. Теперь я просто человек. Статист, тот, кто в сказках и прочих волшебных историях служит фоном. Горожанка, прохожая, хозяйка сувенирной лавки, просто Илона. Не надо мне корон, вершительства народных судеб. Тут бы со своей разобраться.

Только вот… феи умеют быть изощрённо жестокими, потому что Айсель бросает мне вслед:

– Знаешь, а твоя мать каждый год в день твоего рождения печёт торт. Сливочный. Зажигает на нём одну-единственную свечу и загадывает одно и то же желание: чтобы её дочь однажды вернулась…

Спотыкаюсь, едва не падаю. Словно камень в спину кинули. Айсель ведь не просто это всё рассказывает, она и показывает мне: вот, мамочка, живая, только руку протяни… А я ведь почти забыла, какая она у меня красивая. Хлопочет на кухне, улыбается, ни за что не покажет, как ей тяжело. А вот отец – осунулся, горбиться стал. Помогает маме, они тихонько переговариваются. Я не слышу слов, я и так знаю, о чём они.

Падаю на колени, плачу навзрыд. Явилась, крылатая бестия, подарила праздник! Ну спасибочки!

Она опускается рядом, обнимает:

– Не обманывай себя, Илона, не надо. Всем девушкам нужна мать. Уж поверь, я знаю, что говорю. Ну хочешь, я стану твоей крёстной, а? Когда ещё у тебя будет фея-крёстная?

Улыбаюсь через силу, отвожу с её красивого лица платиновую прядку, заглядываю в бездонные сиреневые глаза. Нет, они радужные. Какие хочешь. Они сулят исполнение заветной мечты.

– Я всё умею, – говорит она, – и тыкву в карету, и туфельки хрустальные могу.

– Но вернуть домой не можешь, да?

Она ласково хлопает меня по плечу:

– И домой могу. Только ведь ты этого не от меня ждёшь. Есть у тебя куда более желанный гость.

Я фыркаю:

– Если ты о Ландаре, то он в таком деле мне не помощник. Возвращал уже, как видишь – не вышло. Да и знать его совсем не хочу.

– Хочешь, – Айсель берёт мою руку и прижимает к груди, там, где беспокойно бьётся сердце: – Послушай, что оно стучит?

Лан-дар, Лан-дар, Лан-дар…

Обычно попаданок предаёт тело, меня же предало собственное сердце. Оно всегда стремилось к этому мрачному типу с красными глазами. Моё глупое сердце, умеющее любить лишь один раз.

Фея улыбается, треплет меня по волосам и начинает исчезать:

– Он придёт, – шепчет она, и голос её мешается с шорохом листвы, растворяется в колыхании трав, – он всегда приходит. Потому что ты не просто его проклятие. Его сердце тоже выстукивает только одно имя и не знает других…

Она растворяется, как растворяется ночь при первых проблесках рассвета… Как исчезает самый сладкий сон.

Лёгкий шёпот, а может просто порыв ветра, обещает мне:

– Всё будет хорошо… Обязательно… будет…

…всё горчит.

Невкусен любовно испечённый подругами пирог, не радуют сделанные с душой подарки. Сижу, силюсь улыбаться, киваю невпопад и пропускаю вопросы.

Мне вдруг резко стало не до праздников. Да и какие могут быть именины здесь, когда там…

Сколько лет минуло в моём бывшем мире – пять? десять? Мама уже вся седая, папа сильно сдал. Увидеть их, хоть бы ненадолго, обнять и плакать-плакать-плакать. Говорить, что неправильно любила, мало дорожила, была невнимательной дочерью. Может, простят?

Негодная фея! И злая к тому же! Явилась, разбередила душу, поманила счастьем и исчезла, бросив ветреное обещание…

Не люблю таких! Ещё и про Ландара зачем-то напомнила. Чтобы теперь внутри всё выло от одиночества, взгляд то и дело с тоской обращался к двери, а плечи ныли от желания, чтобы их согрели мужские ладони. Его ладони.

Я, дурочка, даже в платье с открытым верхом нарядилась. Будто и впрямь жду.

Есть другой гость… Более желанный…

Шла бы ты, крылатая, со своими предположениями!

Хорошо, хоть Томирис у меня чуткая и понимающая. Поднимает подруг, торопит их:

– Идёмте, девочки. Видите, виновница торжества притомилась за сегодня. Пора ей побыть одной, поразмыслить, ведь на год старше стала!

Мои компаньонки по бизнесу одна за другой подходят, целуют в щёку, поздравляют ещё раз и направляются к двери.

Томирис задерживается, смотрит внимательно.

– Не хочешь ничего рассказать… – и вопросительно приподымает брови. – Я ведь заметила и оседающую пыльцу, и мелодию слышала, тоненькую такую, красивую. Меня не обманешь, пусть я и раз всего фею встречала, но теперь её появление из тысячи узнаю…

Не выдержала. С той минуты, как я вернулась к ней от Айсель, на языке подруги, я прямо чувствовала, плясали вопросы. Но она молчала, пока шли на рынок, не поднимала тему, пока закупались, не заводила разговор, пока готовили. А вот теперь решилась.

И, наверное, к лучшему. Потому что я хотела сказать. Слить злость, выругать фею вслух, пожаловаться, в конце концов. Так всегда становилось легче.

Вздыхаю, сажусь на стул, подпираю голову рукой и отвожу взгляд. Глаза щиплет, не хочу расплакаться перед ней.

– Да, заглядывала одна. Из службы доставки…

– И что доставляет? – Томирис садится рядом.

– В основном, неприятности.

– Как-то не похоже на фею.

– Уж как есть…

Хлопает дверь, наверное, кто-то из девчонок что-то забыл и вернулся. Сейчас заберёт и уйдёт.

Томирис кидается проверять.

Верная моя, бережёт меня.

Но в прихожей она ойкает и в комнату возвращается, пятясь задом.

Я не сразу замечаю его, пока ещё скрытого темнотой коридора. Но… шаг… и вот он, запоздалый гость.

Не обращая внимания на Томирис, только мне:

– Здравствуй.

Томирис суетится, бормочет что-то типа: ну я пойду, и исчезает быстрее, чем успеваю удержать. Прямо, как недавно испарилась Айсель.

Остаёмся только мы вдвоём, стоим и смотрим, глаза в глаза, и не знаем, о чём говорить…

Он ужасно выглядит. Небритый, одетый в какое-то хламьё, на щеке появился шрам, раньше не было, скулы обозначились жёстче, в глазах – диковатый болезненный блеск.

Сдаётся первым, кидается ко мне, хватает, впивается в губы жадным поцелуем. Отталкиваю, вырываюсь, а потом демонстративно вытираю его поцелуй.

– Зачем ты пришёл?

– Поздравить тебя и проститься, – голос хриплый, глухой, как у того, кто долго болел.

– Мог бы просто открытку прислать.

– Столь ценный подарок я не мог доверить почте, – он лезет за пазуху и достаёт подозрительно знакомую коробочку. – Вот, извини, что так долго искал. Много подделок пошло, а мне надо было убедиться наверняка.

Протягивает коробочку мне, и я замечаю, как у него дрожат пальцы. Никогда не дрожали. Что-то нехорошее случилось с ним за время нашей разлуки. Но эта мысль мимолётна, потому что уже в следующий момент мою голову занимает предмет, устроившийся на зелёном шёлковом ложементе. Маленькая горошина, сияющая, как дорогой изумруд.

– Та самая?

– Да, будь уверена.

– Значит, я могу загадать желание?

– Конечно, самое заветное.

Осторожно вынимаю, кладу на ладонь, трогаю пальцем. Боюсь, что она, как льдинка, сейчас растает, а с ней пропадёт и мой шанс. Единственный и, наверное, уже последний.

Сжимаю ладонь, прикрываю глаза и шепчу:

– Хочу попасть домой.

Ведь настоящий дом, где тебя любят и ждут, прекраснее любой сказки.

Сказочная реальность вздрагивает, я не открываю глаза. Напротив, зажмуриваюсь ещё сильнее, крепко-крепко, чтобы проснуться…

…в своей комнате, перед зеркалом, у кровати с голубым покрывалом.

Падаю на мягкий белый ковер и реву.

Получилось! Ура, получилось!

И, кажется, меня выбросило в тот самый день рождения. Даже платье на мне тоже, раскритикованное Киром, а на трюмо – упрямые серёжки, которые так не хотели вдеваться в уши…

А значит, ничего не изменилось!

Вот и сказочке конец!

– Илона! – мамин голос выводит из оцепенения. Прихожу в себя на пуфе у зеркала и с расческой в руках. Дурацкие мысли всегда лезут в голову не вовремя, а я на них залипаю. – Кирилл приехал с… – не разбираю имя, – они поднимаются к тебе!

Мама! Бежать, обнимать!

Но грохот шагов по лестнице предупреждает о том, что сначала мне предстоит ещё одна волнующая встреча.

– А кому мы сейчас все уши оборвём! – доносится из-за двери, которая тотчас же распахивается и являет мне Кирилла собственной персоной. Его я безумно рада видеть…

…только вот.

За Киром в комнату ныряют три чёрных шарика-смайлика, а из-за плеча друга выступает миниатюрная девушка. Кажется, таких называют готессы. Вся в чёрном и печальная. Она протягивает мне букет из тёмных, почти чёрных цветов и немного виновато улыбается.

– Прости, коть, я не предупредил, что буду не один. Но это лишь потому, что хотел сделать сюрприз. Исключительно поэтому и не почему другому.

Он обнимает девицу, ерошит её чёрные как смоль волосы, смотрит на неё любовно и говорит:

– Её зовут Долорес. Странное имя. Поэтому охотнее отзывается на Депру, – наклоняется, чмокает девушку в макушку, – кстати, свалилась на меня не пойми откуда пару дней назад, но утверждает, что настоящая принцесса. Коть, у тебя часом горошины не завалялось, проверить…

Только мне совсем нерадостно, я не беру букет и шары. Ведь Долорес здесь и у Кира по-прежнему чернильные волосы…

… а значит, изменилось всё.

Сказка о влюблённом короле

Молодая королева склонила золотистую голову над рукодельем и тихонько напевала. Юный принц устроился на ковре у её ног. Вокруг валялись измятые заляпанные кляксами бумаги. Их высочество битый час мучился сочинительством. Таково было задание от учителя изящной словесности – сочинить оду о влюблённом короле. Легко сказать? Что ты можешь знать о любви, когда тебе всего десять и самое любимое тобой существо – жеребёнок единорога: подарок отца-короля на первый юбилей.

Принц вздохнул, в сердцах перечеркнул ещё несколько строк, погрыз перо и написал новую строфу. Перечитал пару раз, тихо проговаривая слова, поморщился, но всё-таки решился.

– Матушка, не изволите взглянуть?

Королева оторвалась от вышивания алого лепестка мака, ласково улыбнулась и сказала:

– С удовольствием, ваше высочество.

Взяв листок со стихами из рук принца, она прочла вслух:

Известно искони

Жениться по любви

Не могут короли…

Королева грустно вздохнула. Она очень страдала, причиняя боль близким. Особенно, если этим близким был маленький мальчик.

– Увы, ваше высочество, мне придётся вас разочаровать, – строго произнесла она, – но эти стихи совершенно невыносимы. Просто ужасны. Слово «искони» так и вовсе неуместно. А рифма? Что за рифма?

Принц вздохнул, забрал у королевы своё творение, перечитал и проговорил:

– Это терцина. То есть… я хотел терцину… а вот что вышло…

Он смял листок и отправил его к уже валявшимся на ковре собратьям. Сам же опустился на скамеечку у ног королевы, подпёр голову рукой и горестно произнёс:

– Негодный я поэт.

Королева отложила рукоделье и, ласково приобняв принца за плечи, потрепала по чёрным вихрам:

– Вам и не нужно быть годным поэтом, ваше высочество. Главное, что король из вас выйдет замечательный.

– Почему вы так решили, матушка? – мальчик серьёзно взглянул на молодую женщину.

– Потому что вы очень совестливый, ответственный и трудолюбивый.

Принц вздохнул, улёгся животом на мягкий ковёр, подпёр щёку рукой.

– Скажите, матушка, а откуда вообще это взялось… ну что королям нельзя жениться по любви?

Королева печально посмотрела на него, потеребила вышивку и сказала:

– Ещё ваш прапрапрадедушка ввёл это, и было у него основание. Ведь его женой оказалась сама Болотная Колдунья. Очаровала его, влюбила в себя. И пошли беды и несчастья для всего королевства. А когда он очнулся, сразу выгнал её, и подписал указ, чтобы короли никогда не женились по любви. Поскольку долг перед страной важнее чувств. А кто нарушает это повеление – дорого платит.

– Как мой отец? – внимательно глядя на королеву, произнёс принц.

– Да, как ваш отец и ваша бедная матушка, – грустно отозвалась королева.

– То есть, на вас папа женился без любви?

– Да, – голос молодой королевы был полон горечи, – у нас династический брак.

– А я женюсь по любви?

Королева пожала хрупкими плечами.

– Не знаю, мой друг, но мне кажется, а предчувствия обычно не обманывают меня, что из вас получится замечательный король. Народ полюбит вас и запомнит надолго.

Шли годы, принц рос и мужал, и вправду был своему отцу во всём лучшей поддержкой и опорой. В пятнадцать уже участвовал в войнах, а в двадцать и вовсе стал главнокомандующим. Казалось, ничто не волновало его сердце. А уж сколько нежных девичьих сердец она разбил – не сосчитать. Ведь молодой принц стал настоящим красавцем, так что девушки влюблялись в него с первого взгляда.

Принцу едва исполнилось двадцать пять, когда король-отец умер, успев, однако, завещать ему трон и корону. Новоиспечённый правитель был безутешен. Даже добрая мачеха, которая горевала не меньше его, не смогла развеять печаль в сердце принца, вернее – уже молодого короля. Он слишком любил своего отца и чтобы как-то отвлечься от боли утраты, оправился на охоту.

Он гнал своего верного коня всё дальше, забираясь в такие уголки, куда никто никогда не заходил, потому что места те были мрачными и таили в себе массу опасностей. Конь всхрапывал, тревожно ржал, но повиновался воле хозяина.

И только когда они оказались на странной лесной поляне, которую со всех сторон обступали нагие покорёженные деревья да покрывала жухлая трава, принц понял, что заблудился.

Несколько раз он протрубил в рог, покричал, но никто не отозвался.

А между тем стремительно темнело, конь бил копытом, фыркал и натягивал поводья. Животное было явно напугано, и сгущающие сумерки, полные недобрых шорохов и хищных огоньков, лишь усугубляли положение.

Молодому королю удалось кое-как успокоить коня, хотя у самого на сердце было очень тревожно. Матушка ведь просила не ехать в лес в таком душевном состоянии, – нет же, не послушал.

Привязав коня к дереву, король занялся приготовлениями к ночи. Всё-таки лучше остаться на открытой поляне, чем пытаться во тьме отыскать дорогу назад. Он быстро насобирал хворост, а трут и огниво у воина, привыкшего к бивачной жизни, всегда были с собой.

Когда в охапке валежника заплясал огонек, страхи отступили и показались смешными и детскими. Расседлав коня, король пристроил седло себе под голову и, расстелив на траву плащ, улёгся у костра. Лук, из которого он бил без промаха, и острый меч, не знавший поражений, воин положил рядом. Так было намного, намного спокойнее. И вскоре измученного короля сморил сон.

Разбудило его тревожное ржание. Конь метался на привязи, вставал на дыбы, рвался прочь. Причиной его волнения стал скользящий среди веток огонёк и треск ломающихся веток.

Наверняка, пожаловал хищник. Молодой король вскочил, быстро вооружился и стал ждать нападения. Каково же было его удивление, когда на поляну сначала вылетел фонарь (к счастью, пару раз кувыркнувшись, он погас, не успев поджечь траву), а потом, с коротким «ой», прямо под ноги королю вывалилась юная девушка. Откинув в сторону меч, он бросился поднимать незнакомку. Когда их взгляды встретились, воин понял, что в жизни не встречал никого красивее.

До самой зари они просидели у костра, говоря обо всём на свете. Король узнал, что девушка недавно осиротела, и ей пришлось перебраться к дальним родственникам в соседнее – то есть, это, ваше, – королевство. Но опекуны оказались людьми алчными и жестокими, они загружали бедняжку тяжёлой и грязной работой в своей таверне, более похожей на притон, избивали, а вчера и вовсе продали, будто она – вещь, заезжему хозяину цирка. Тот увидел в красивой девушке возможность для привлечения клиентов в свой балаган. По дороге, когда встали на привал, ей удалось завладеть фонарём, и, угрожая поджечь фургон циркачей, она кинулась в лес и бежала без оглядки сколько могла. Преследователи быстро отстали, не желая углубляться в чащу, а девушка всё мчалась и мчалась, пока силы не иссякли и она не упала под ноги королю.

Молодого правителя до глубины души тронула и в тоже время возмутила история незнакомки. Вернее, уже знакомки и самого дорогого на свете человека – прекрасной Леи. И поклялся, что как только они выберутся из леса, а в том, что они выберутся, молодой король теперь не сомневался ни минуты, он жестоко отомстит обидчикам красавицы и разберется с тем, как это возможно, чтобы в его стране юных девушек продавали, как вещи.

Рассвет застал их сидящими рядом. Король нежно сжимал маленькую ладошку Леи, а она склоняла ему на плечо свою белокурую голову.

Как он и предположил, утром они без труда отыскали дорогу и успешно добрались до замка, где уже места себе не находила вдовствующая королева. Она была невероятно рада тому, что пасынок вернулся живым и здоровым. А его прелестную спутницу и вовсе окружила теплом и заботой. Эта добрая женщина, некогда пожертвовавшая чувствами во имя благополучия своего народа, видела, как у её приёмного сына сияют глаза и знала причину того блеска. И пусть закон запрещал королям жениться по любви, но разве материнское сердце может воспротивиться счастью ребёнка?

В скором времени молодой король и прекрасная Лея обвенчались. И казалось, не было на свете пары красивее и счастливее их. Но ни муж, ни свекровь не заметили, что после того, как корона увенчала золотистые локоны Леи, её глаза потемнели, а на губах всё чаще стала появляться коварная и злая улыбка. Не забили тревогу и тогда, когда вдовствующая королева внезапно заболела и тихо угасла. Не почувствовал король приближающиеся беды, когда опекуны Леи рассказали, что на самом деле она – не та, за кого себя выдаёт, а чудовище и ведьма. Разве мог поверить король в то, что его кроткая нежная жена может быть монстром? Разумеется, нет. Злодеи клеветали на его ангела, за то и поплатились, лишившись сначала языков, а потом и голов. Не забеспокоился король и после доклада главного ключника, сообщившего, что замковые подвалы и хранилища полны крыс. А крысы, как известно издревле, неизменные спутники Чёрной Злобы.

– Что за глупые суеверия, – махнул рукой король, – лучше бы выполняли свою работу, не развели бы столько грызунов.

И лишь когда чума начала свой опустошительный поход по городам и весям королевства, а волосы Леи в одночасье стали темнее ночи, на тонких пальцах появились длинные загнутые когти, а ласковый серебристый смех сменился на леденящий душу хохот, король понял, как просчитался и кого привёл в дом. Но было уже поздно. Чёрная Злоба напала на него, вырвала из груди сердце и съела, стоя на замковой стене. Прямо на глазах у испуганных и растерянных горожан. А закончив трапезу, сбросила к ним их короля, в широко открытых глазах которого застыло недоумение…

На лицах его одноклассников тоже застыло недоумение: уж чего-чего, а такого поворота никто не ожидал.

Но Карл остался более чем доволен произведенным эффектом. Обычно он всегда отмалчивался, сидел на задней парте и подробно конспектировал всё, что говорилось на занятиях, даже чужие сказки. Но сегодня он сам поднял руку и вызвался рассказать свою.

Сказочница нервно закинула за ухо рыжеватый локон и спросила:

– Скажи нам, дорогой Карл, о чём твоя сказка?

Мальчик фыркнул и деловито поправил очки:

– Это же очевидно, всё лежит на поверхности, – сказал он, слегка шепелявя и картавя, – любовь – самая большая глупость. Она делает человека слепым, глухим и вообще превращает в идиота. Лучше, когда её вовсе нет, этой дурацкой любви.

– Вот как, – проговорила сказочница. – Значит, ты считаешь, что любовь не нужна.

– Совсем. Надо придумать лекарство и лечить её, как болезнь.

Сказочница даже испугалась, а по рядам учеников пошёл возмущённый ропот.

– Как же так? – растеряно произнесла она. – Ведь без любви не будет фей, не будет принцев и принцесс с балами и хрустальными туфельками, самих сказок не будет!

– Вот и хорошо, – коварно усмехнулся Карл. – Я – реалист. И вам того же желаю.

Не успел он закончить свою тираду, как лежавшая на кафедре Книга-Всех-Историй задрожала, затрепетала каждой страничкой, взорвалась изнутри и разлетелась на сотни листков. Они прямо в воздухе вспыхивали и опадали на пол серыми хлопьями пепла.

Вокруг бегали, кричали, суетились.

И только Карл наблюдал за всем спокойно, сложа руки на груди и довольно улыбаясь. Он по праву гордился тем, что его история определённо вышла самой живой и реалистичной…