Текст книги "Золотой тролль (СИ)"

Автор книги: Ярослав Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Четырнадцати часов, – машинально поправил Жан-Пьер. – Я осматривал тело, там была серия небольших приступов, которые закончились в итоге обширным инфарктом. Но первый почти наверняка был около двух часов дня. Абсолютно точно ручаться не стану, плюс-минус полчаса, но при данном типе инфаркта процесс небыстрый. Это не тот случай, когда человек шёл, внезапно посреди улицы упал и мгновенно умер.

– Стоп. Но до этого Мишелина Ланжевен ходила к аптекарю отмачивать и удалять мозоли.

– А кто аптекарь?

– Месье Филипп Симон. Вы его знаете?

– Несколько раз сталкивались. Учился в медицинском, но не закончил и диплом не получил, в итоге стал аптекарем, а не врачом. Но аптекарь он хороший, плюс общие основы он учил. Начало приступа распознал бы сразу. Даже если не заметил, в случае проблем с сердцем распаривание ног неизбежно сказалось бы прямо там. А эта Мишелина, я так понимаю, спокойно пришла домой.

– Просто отлично. Это уже зацепка, и серьёзная. Привлечём доктора Раймона, думаю, с помощью его и ваших показаний плюс свидетельство месье Симона, и можно попробовать добиться эксгумации тела. Дальше. Вот тут я примерно набросал расчёт по времени от официального начала «приступа» и до вашего прибытия. Учитывая, сколько добирался до вас Альбер и когда вы оказались рядом с телом.

Жан-Пьер пробежался глазами по цифрам и кивнул:

– Всё так. Ворота нам открыла экономка. Ковры мы оставили во дворе. Вошли в дом, тут же на лестнице появилась женщина и крикнула: «Скорее, доктор!» Это была мадам Ланжевен. Она провела меня в спальню к покойной.

– Последняя комната по коридору возле спуска к чёрному ходу. В спальню направо…

– Вы ошибаетесь, Гийом. Комната налево. Я ручаюсь, у меня профессиональная память, которая в таких случаях хранит все детали. Комната была в левой половине. Тело было ещё тёплое, смерть наступила, пока мы добирались. Покойная лежала в кровати, была одета в ночную рубашку.

– Но я сам только что осматривал место смерти. Покойница жила в правой половине дома, а слева комнаты её племянника. На комнате покойной есть полицейская печать.

Мужчины уставились друг на друга, им в голову пришла одна и та же мысль. Первым её высказал Гийом:

– А что если инспектор Мартен не схалтурил со своим отчётом? Что, если это не проклятье, а вы просто осматривали разных людей? Инспектор ведь имел перед собой ваше заключение о сердечном приступе, потому и не старался особо искать следы убийства, яд или ещё что-то. Какая-нибудь леска на горло…

– А ведь похоже. Я ещё тогда удивился, что мозоли специфичные, ногти обломаны, другие следы, нехарактерные для женщины из состоятельной семьи.

– Фонд Мишелины Ланжевен, он помогал одиноким старикам. Альбер наверняка имел доступ ко всем бумагам фонда, а мадам Ланжевен отличалась изрядной дотошностью и прежде чем помогать, фонд выяснял состояние здоровья, и действительно ли человек нуждается в помощи. Это же идеальный кандидат. Вы – хирург, значит, не пересекаетесь с больными сердцем. А потом тело одинокой старухи может бесследно пропасть. Но устраивать обыск дома уже бесполезно, Альбер наверняка подчистил документы. Будем искать тело и опрашивать горожан насчёт пропажи одинокой старой женщины.

– Мэрия. Копии всех бумаг по разной благотворительности хранятся в мэрии!

– И пока Альбер не стал наследником, до бумаг в мэрии он добраться не сможет. Разве что догадается дать взятку… Жан-Пьер, вы со мной? Мой ковёр во дворе.

– Конечно.

Уже на пороге дома они столкнулись с Иветт.

– Папа, месье Гийом, обед готов.

– Потом, моя дорогая. Скажи Фернанде, что ты пока будешь обедать одна, нам срочно надо ехать.

Чуть ли не бегом они запрыгнули на ковёр, и Гийом рванул с места, выжимая максимально возможную скорость, пусть ковёр, скорее всего, придётся нести на внеплановую перезарядку, да и узор это расшатывало.

Мэрия располагалась в старинном здании, резко отличавшемся от соседей. Высокие стрельчатые окна с заострёнными порталами, высота потолков раза в полтора больше современных, отчего трёхэтажное здание из серого камня было вровень с четырёхэтажными соседями. Мансардный этаж венчала заострённая крыша, украшали шпили декоративных башенок и каменные горгульи. Консьерж на входе, несмотря на полицейскую форму Гийома попытался было грозно спросить:

– Месье, вы куда?

Получил в ответ знак-удостоверение сотрудника полиции при исполнении и резкое:

– По служебной необходимости. И прошу не мешать следствию.

После чего они с Жан-Пьером торопливо скрылись в направлении архива муниципальных документов. Заведовала отделом, к удивлению Гийома, женщина лет тридцати, строгая, в очках и мышиного цвета платье, типичный «синий чулок». Но своё дело она знала. Жан-Пьер быстро объяснил, что именно им требуется, Гийом показал свои документы, удостоверяющие, что он ведёт расследование и имеет право делать запросы в мэрию... Хотя вряд ли кто думал, что ему придётся идти сюда вовсе не за финансовыми справками. Уже через четверть часа нужные документы по Фонду мадам Ланжевен были на столе, поставленном в помещении для посетителей. Дальше Гийом сортировал дела получателей помощи, выделяя одиноких женщин нужного возраста, а Жан-Пьер просматривал их медицинские карты.

– Вот! Нашёл. Мари-Доминик Пти. Вдова, одинока, работала подёнщицей. Девять из десяти, что это она. Смотрим дальше? Но я бы поставил на Мари-Доминик. Она получала капли от сердца, их передозировка легко вызовет начало приступа. При этом ни одна экспертиза ничего не заподозрит, так как лекарство она принимала постоянно и следы в тканях присутствуют. Собственно, наличие этих капель есть и в моём отчёте, когда я делал анализ на яды и разные вещества.

– Подождите минуту, – Гийом отошёл с запросом к архивариусу, и вскоре она принесла ему из другого раздела список регистрации умерших за последний месяц и выписки из полицейских протоколов. – Вот, смотрите. Мари-Доминик Пти. Приблизительная дата смерти в тот же день, что и у мадам Ланжевен, точное время установить невозможно, поскольку тело нашли на следующий день и оно уже закоченело. Причину смерти удостоверил доктор Раймон, выписка из его диагноза прилагается.

– И она практически совпадает с моим заключением, – негромко закончил Жан-Пьер.

– Составите мне компанию до управления? Или приедете завтра?

– Давайте уже сейчас, надо закончить это дело.

Хотя день уже клонился к вечеру, даже воробьи на улицах ожили, радуясь близкой вечерней прохладе, заметной части сотрудников уже не было в кабинетах. К счастью, напарник Гийома по делу об убийстве ещё был на месте, корпел над сводками по округу.

– Добрый вечер, месье Бенуа. Знакомьтесь, это доктор месье Жан-Пьер Орельен Дюссо.

– Добрый вечер, месье Лефевр. Смотрю, у вас очень уж сияющий вид. Вы что-то нашли и пригласили месье Дюссо как эксперта?

– Больше. Кажется, мы распутали дело. По крайней мере, с помощью доктора Дюссо мы обнаружили и можем доказать факты, которых будет достаточно для эксгумации и обыска. Убийство точно было. А вот чёрного мага и проклятья нет.

– То есть как нет? – опешил Бенуа.

– Мы столкнулись с гнусным преступлением, изящным в своей простоте. Весь расчёт преступника был на скорость, которая не даст нам зацепиться и начать детальное расследование обстоятельства внешне естественной смерти. Месье Альбер Ланжевен разорён и скоро будет объявлен банкротом, после этого, даже получив наследство, он станет неприкасаемый для общества. А тётя, несмотря на его поведение, она не хочет лишить своего племянника наследства, но хотя и старая, помирать никак не желает. У Альбера нет выхода. Убить нетрудно, труднее скрыть истинную причину смерти, особенно когда дело связано с большим наследством. Яд – рискованно, это первое, что будет проверять коронер. Нож оставляет следы, внезапное ограбление со смертельным исходом – убийцу будут искать без срока давности. Я думаю, на идею, как сделать всё чисто, Альбера натолкнула планировка дома.

– Планировка? – не понял следователь Бенуа.

– Да. Альбер, показывая мне запасную спальню мадам Мишелины Ланжевен, оговорился, что в доме вообще все комнаты изначально имели абсолютно идентичный вид, который потом разбавляли разной мебелью, шторами и картинами. Альбер и его жена без труда делают точную копию спальни своей тёти. Дальше привозят туда некую Мари-Доминик Пти, обряжают в одежду тёти и провоцируют у неё сердечный приступ. Месье Дюссо?

– Как эксперт могу дать официальное заключение, что с большой долей вероятности тело, которое я осматривал, принадлежало Мари-Доминик Пти, которая умерла от сердечного приступа, вызванного передозировкой лекарства от сердца.

– Альбер уверен: доктор, не знакомый с планировкой дома, переволновавшийся оттого, что не успел спасти пациентку, не знавший покойницу в лицо, не сможет запомнить, что в одном месте они свернули не направо, а налево. Если же доктора на суде попросят описать комнату, в которой он осматривал тело, интерьер полностью совпадёт. Преступник просчитался с феноменальной профессиональной памятью месье Дюссо.

Жан-Пьер на этих словах покрылся смущённым румянцем.

– Альбер покидает дом как обычно пешком и как он делает это каждую неделю, дальше через чёрный ход, который удачно выходит на соседнюю улицу, незаметно для кухарки возвращается обратно. Та уверена, что месье Альбер в клубе. Сразу как Мишелина возвращается, её тут же убивают. Думаю, это был какой-то яд. Альбер немедленно отправляется в клуб, опять же через заднюю дверь, и гонит туда на ковре. Уверен, что если опросить свидетелей, кто-то увидел, как он торопился в клуб. Доктор совершенно правильно устанавливает причину и время смерти и подписывает сертификат. У Альбера железное алиби, он в клуб обычно ходит пешком, это занимает не меньше часа, и на момент смерти Мари-Доминик – то есть как бы тёти – далеко от дома. Инспектор Мартен покойную знает в лицо, но как раз ему-то и показывают настоящую Мишелину уже в своей постели. Имея перед глазами заключение об отсутствии ядов, инспектор проверяет возможные физические следы насильственной смерти и не находит, после чего с чистой совестью оформляет протокол. Так что подозрения в халатности с инспектора Мартена, думаю, можно снять. Ну а ночью тело Мари-Доминик вернули домой, причём и здесь преступник уверен, что полностью запутал следы. Лёгкий прогулочный ковёр, на котором он постоянно разъезжает, способен перевозить лишь людей, труп ему поднять не под силу. Большой ковёр всю ночь был дома, коляски у Ланжевенов нет. Однако первые сутки после смерти, пока аура не погасла, сильфы воспринимают покойника как странного, но человека. Тут главное – иметь железные нервы, один придерживает труп под видом сидящего рядом человека, пока второй управляет ковром.

Со стороны двери раздались аплодисменты: увлечённый рассказом, Гийом не заметил, как вошёл комиссар.

– Браво, месье Лефевр. Собранных вами улик уже достаточно для обыска и эксгумации тел, но уверен, что вы полностью правы. Поздравляю, у вас ушло на следствие два дня. Прекрасное начало.

Получив собранные доказательства, прокурор и суд выдали разрешение на эксгумацию тел и обыски в доме Ланжевенов. Вскрытие тела Мишелины Ланжевен с участием приглашённого независимого эксперта из Бастони, показало, что сердце было в отличном состоянии, а умерла мадам Ланжевен от влитого ей силой яда. Она сопротивлялась, но сил у племянника и его жены была намного больше, а на мелкие царапины и синяки, успокоенный заключением доктора, инспектор Мартен не обратил внимания. Мари-Доминик умерла от смертельной дозы сердечных капель. Супругов Ланжевен обвинили в двойном убийстве, и защищать их не пожелал ни один адвокат, считая дело абсолютно проигрышным.

Гийом получил от коллег не только поздравления, но и признание. Теперь несмотря на молодость и некоторую неопытность, на него станут глядеть как на равного. Это было приятно… Потому-то Гийом и решил не откладывать на более поздний срок ещё одно дело, тоже косвенно связанное с убийством: неприятное, однако нужное.

Инспектора Жермена Мартена он нашёл у старика дома. Сначала инспектора отстранили от службы по подозрению в халатности, потом в порядке извинения отправили во внеочередной оплачиваемый отдых. Мартен не стал уезжать к кому-то из детей. Когда пришёл Гийом, старик сидел на стуле и смотрел в окно на улицу. Что порадовало – на столе ни одной бутылки, да и в доме, кажется, ни капли спиртного. И это радовало.

– А, здравствуйте, следователь Лефевр. Можете не говорить. Сам знаю, старый дурак. Гнать меня с позором, без мундира и пенсии. Хорошо вы этого ублюдка прищучили, а вот я оплошал. Ведь были на теле следы, были, а мне вина налили – и всё, с пьяных глаз и на службу плевать, и на остальное. Можете высказать мне всё, что думаете. Вы правы.

– Здравствуйте, месье Мартен. Чисто по-человечески, не обижайтесь, я с вами соглашусь. Со спиртным вы уже подошли к самой грани. Но эту грань вы не перешагнули и даже поняли свою ошибку. Вы ведь выкинули из дома всё вино, и вот уже который день в рот не берёте ни капли? Мой дед и мой отец учили меня, что людям надо давать шанс. В отчёте, который я сдал, нет никаких упоминаний, что вы ошиблись в состоянии алкогольного опьянения. Со служебной точки зрения вы чисты. Более того, я позволил себе внести в дело Альбера Ланжевена одно отягощающее обстоятельство. Я высказал предположение, что преступник специально каждый ваш обход района и визит в дом Ланжевенов, пользуясь вашим давним знакомством с мадам и якобы из уважения, угощал вас лёгким вином, чтобы понемногу увеличивая крепость вина, споить дежурного инспектора. А в нужный момент обманом дать очень крепкий алкоголь и притупить вашу бдительность. Прокуратура решила считать моё предположение свершившимся фактом, уверен, что и суд не захочет спорить с прокурором. А отсюда, чтобы пагубная привычка к вину не вернулась, вы как пострадавший на действующей службе можете воспользоваться магическим лечением за счёт управления. Правда в этом случае вино для вас станет недоступно до самой смерти. Ну или же вы, опять же как получивший травму на службе и с учётом вашей безупречной выслуги лет можете официально досрочно подать прошение о выходе на пенсию. В нынешней ситуации вас никто за это не осудит, а проводят с почётом. Что выбрать – решайте сами. До свидания.

Не дожидаясь ответа, Гийом развернулся и вышел на улицу.

Глава 4

Если весь июнь небо и город казались нарисованными нежной акварелью, а солнце осторожно лёгкими мазками красило людей кисточкой весёлого загара, то едва начался второй месяц лета – как солнце превратилось в злую спущенную с цепи собаку, которой сказали «фас». Жара сводила с ума, кровь вскипала в жилах, едва высунешь нос на улицу. Дышалось как в духовке, мозги и прочие органы мгновенно плавились, а дальше закипали. Добравшись от дома до Управления, первые полчаса рабочего дня все сотрудники растекались по столам и стульям в обнимку с ледяной бутылкой минеральной воды, напоминая высохшие мумии. И лишь затем оживали. Хорошо ещё, что здание было современной постройки, поэтому внутри свежо и прохладно: воздух снаружи загонял в централизованную систему вентиляции воздушный сильф, а следом его охлаждала ледяная ундина. Как в жару работали полтораста лет назад, в эпоху до Промышленной революции – пока не умели привязывать духов стихий и через них применять небесную энергию для разных полезных хозяйственных работ – даже подумать страшно.

Гийом как раз пришёл в себя и занялся сводкой за неделю. Сегодня была пятница, и хотелось всё сделать на свежую голову, а вечером лишь перечитать и возможно подправить. Только углубился в работу, как хлопнула дверь, и в комнату буквально ввалился месье Тибо Тома из оперативного отдела. Как любил подшучивать месье Тома, место службы он специально подбирал «под внешность»: смуглый двухметровый горилообразный здоровяк. Так-то милейшей души человек, даже не заподозришь, что у него в жизни две нежные страсти – обожаемая супруга и разведение канареек. Зато когда он зло ухмылялся, пугались даже отпетые нарушители порядка, чем месье Тома и пользовался, поддерживая порядок на одном из самых сложных городских мест – в районе железнодорожного вокзала. Но сейчас у него была улыбка скорее добрая… Точнее, добрая улыбка наевшегося до отвала аллигатора, и от этого очень счастливого.

– Ну что, бездельники, – гаркнул он с порога. – С утра протираете штаны, лодырничаете, пока я тут работаю за вас?

– Ну так уж и работает он за нас, – фыркнул один из коллег Гийома. – На вон, водички попей. Минеральная.

– Минеральная – это хорошо.

Месье Тома залпом выпил предложенный стакан, после чего пододвинул к себе свободный стул и уселся, закинув ногу на ногу, попутно бросив на ближайший стол папку с документами, которую принёс с собой.

– Короче, слушайте. У нас тут один мужик с каторги вышел, десять лет уголь рубил. А тут счастье привалило, мать скончалась, сестра сказала – ни его, ни наследство знать не хочет, пусть забирает, и они не знакомы. Короче, мужик как начал отмечать с корешами свободу и наследство – месяц не просыхал. Чего не пропил, то сломал, даже стёкла выбил. Не дом, а могила, только стены голые. Жрать нечего, соседи как чумного обходят. Вспомнил он, как тепло и сытно на родной шахте, пайка каждый день, он там человек уважаемый.

– Начудил чего? – уточнил следователь Бенуа.

– Да нет. Пошёл к инспектору Мартену, старик этого страдальца как раз поймал и посадил десять лет назад за грабёж. Приходит и заявляет: хочу сесть. Очень хочется. Инспектор Мартен в наших делах человек опытный и с нюхом. Так страдальцу в лоб и заявляет: ты же только пил, не воровал. И за что тебя сажать? Ты мне причину подкинь, а дальше желание клиента я обеспечу.

– Какой-то старый и мёртвый висяк на себя согласился взять? – уточнил ещё один следователь. – Дело, конечно, для статистики полезное. Но ты вон сияешь, как новенький грош. Давай, колись.

– Пару висяков он тоже согласился взять. Но я же сказал – у инспектора Мартена нюх, старик нас всех и сейчас по этой части уделает. Хорошо не согласился тогда на пенсию уйти. Хватает он этого страдальца, тащит ко мне и грозно так: вот, рассказывай всё как есть месье Тома, сможешь его убедить – только он тебя и посадит. И что-то давай серьёзное говори, а иначе будешь дома от голода подыхать. В общем, клиент и поплыл. Помните одиннадцать лет назад серию грабежей в рабочих кварталах?

Гийом, не так давно разбиравший архивы, мгновенно выдал:

– Вспышка ограблений в рабочих кварталах среднего достатка. Действовало полтора десятка банд, доказано, что они не связаны друг с другом, хотя и действовали по единой схеме. Забирались в дом, точно выяснив, где хранятся деньги и малогабаритные вещи, которые пусть не самые ценные, но легко продать. Пользуясь тем, что число инспекторов в таких районах невелико, а люди жалуются не сразу, они совершали серию грабежей, потом перемещались вдоль железной дороги. Арестованы жандармерией округа Флоран на перегоне Бастонь – Флоран, дали признательные показания, получили сроки в тюрьме и на каторге.

– Во! Не голова, а архив. Месье Лефевр, вы, похоже, скоро в этом догоните нашего архивариуса, – Тибо Тома, изображая шутливый поклон, склонил голову, но в голосе прозвучали искреннее уважение. – Короче, наш сиделец тогда по другому делу пошёл, но знал кое-кого из тех банд. В общем, он дал полные показания в обмен, что официально мы их не регистрируем, и он не за стукача, а как бы я раскопал и его расколол. Чтобы сел он по статье за организованный грабёж лет на пятнадцать, не меньше. У тех банд на деле был один хозяин и группа наводчиков, которая заранее перед ними по маршруту прошла. Хозяин же краденое скупал и процент от найденных в квартирах денег вдобавок получал. Я, кстати, чего-то такое припоминаю, когда их допрашивал, пусть и сопляк был сразу после училища. Внимания не обратил: чтобы по статье преступного сообщества не сесть, все грабители тогда насмерть стояли, что они сами по себе. Хотя сейчас понимаю – местами и проговорились. Наш страдалец сегодня мне как на духу выложил, на что внимание обращать надо было. С тем, чего он сегодня наговорил и что тогда десять лет назад из пойманных шестёрок всё-таки выдавили, мы этого хозяина точно прищучим теперь.

– Коллега Лефевр, ваше дело будет, похоже, – ноток радости в голосе следователь Бенуа до конца удержать не смог.

Гийом мысленно застонал. Дело выходило и в самом деле на редкость муторное. Поднимать в архивах старые дела, отправлять запросы в архивы Бастони и возможно в регионы, где сейчас проживали бывшие грабители, пусть их потрясут заново. Но и не откажешься, нерушимое негласное правило, что такими вот старыми и потому занудными делами занимается всегда самый молодой в отделе. Бенуа потому и не смог удержать радости, раньше-то всё это падало на него.

В итоге провозился Гийом до вечера, довольно сильно задержавшись на работе. Больше пяти дней в камере управления задержанного держать нельзя, дальше либо выпускать, либо передавать в суд на арест и этапировать в Бастонь. Потому запросы по соседям надо было отправлять уже сегодня, да и по местным делам поднять архивы, чтобы успеть, если что, задать мужику дополнительные вопросы. Но и остальных дел, включая отчёт за неделю, со следователя Лефевра никто не снимал.

Стоило выйти с ковром на плече на стартовую площадку верхнего этажа Управления, как Гийом невольно замер на несколько секунд, восхищаясь видами города. Здание полиции было чуть выше соседей, и отсюда хорошо видно, как последние лучи солнца перед закатом лежат на черепице домов, превращая крыши в городские поля, где вызревают надежды и желания, печали и тоска, радости и счастье. Летний вечер нежной тайной вот-вот заглянет в дома и уже обнял розовой дремотой пустеющие улицы. Ни ветерка, ни крика птицы, у горизонта показался красный диск ранней летней луны. Скоро первые звёздочки с неба примутся подмигивать в окошки. Нет, зря он подумал, что под этими крышами могут вырасти какие-нибудь горести, среди вечерней тишины обязательно забудутся все заботы и печали, чтобы ты мог безмятежно уснуть навстречу ночи и луне… и завтрашним выходным!

Справившись с наваждением, Гийом расстелил ковёр, а дальше пришлось пережить с пару неприятных минут. Транспортное средство никак не хотело активироваться. Зря он, после того как они с Жан-Пьером гоняли на нём по городу, не отправился в мастерскую на перезарядку, а отложил техобслуживание «на потом». Как бы не пришлось сейчас идти пешком, а дальше втридорога заказывать доставку транспортного средства из Управления в мастерскую. Но ковёр хоть и старый, не подвёл, а приподнялся над полом, после чего управляющий узор зажёгся слабеньким жёлтым светом: готов лететь. Всё-таки не зря, выбирая себе ковёр, Гийом взял пусть возрастом постарше, но настоящий арабский. Не просто так именно арабы как сумели первыми в мире двести лет назад приручить воздушных духов и создать первый летающий ковёр, так до сих пор и остаются лучшими производителями в мире. Хотя ремонт влетит в солидные деньги, пора не только сильфов заряжать, но и вышивку местами обновлять. И делать это лучше оригинальными шёлковыми нитями и верблюжьей шерстью, а не местными нитками овечьей шерсти, пусть как обещают и «полностью совместимых с оригиналом». Хотя рядом Бастонь, крупный южный торговый порт, там покупка запчастей для арабского ковра наверняка обойдётся дешевле, чем на севере. С этой радужной мыслью Гийом взлетел со стоянки и направился к себе домой.

На полдороге, хотя он вроде бы устал и торопился домой, Гийом неожиданно для себя остановился возле кондитерской, откуда шёл невероятно вкусный аромат последних вечерних вафель. Почему-то в голове сразу возник запах чая со смородиной, к которому эти вафли просто необходимы, и взял Гийом не одну маленькую упаковку, а сразу три больших, обрадовав шустрого пацана, подменявшего отца за прилавком. И уже когда сел обратно на просевший от груза ковёр и медленно двинулся дальше, понял, с чего так поступил. Время от времени надо чувствовать, что рядом с тобой есть хороший человек, иначе душа начинает леденеть. Но если рядом никого нет, то даже самый лучший дом понемногу становится холодным и неуютным. Два месяца во Флоране, за которые он так и не обзавёлся ни знакомыми, ни друзьями: одна сплошная работа. Хотя нет, один друг всё-таки появился, но не будешь же надоедать Жан-Пьеру визитами каждый день просто поскольку тебе грустно и больше некуда податься? Придётся заедать тоску вафлями.

Летний вечер недолговечен, он быстро догорает свечой и растекается тёмным воском сначала сумерек, а потом и липкой, душной короткой ночи. Когда Гийом добрался до дома, сумерки уже вовсю окутали город. Разлапистые кроны деревьев на участках домов вдоль улицы чертили тенями веток по мостовой загадочные письмена, скрывая изгороди, здания и людей. Потому стоявшую возле ворот невысокую фигурку в синем платье-матроске Гийом заметил уже почти у самого дома. И почти сразу удивлённо приподнял бровь: Иветт. Дорогу до его дома она знала. Пару раз приходила с отцом в гости, один раз Гийом даже пригласил девочку на целый день. Жан-Пьеру неожиданно привезли пациента с острым случаем, которого надо было срочно оперировать, вдобавок операция предполагалась сложная и до глубокой ночи. Тогда Гийом предложил, мол, у него выходной, нечего Иветт скучать дома одной – за полгода она не обзавелась подружками, сначала болела дома, а дальше начались каникулы – и на весь день пригласил девочку к себе. Но почему она здесь сейчас?

– Здравствуй. Что случилось?

– Здравствуйте, месье Гийом. Извините, что я вот так… не предупредила. Папу утром срочно на завод вызвали, у них чего-то там взорвалось. Всех врачей позвали, много раненых. Он завтра вечером только вернётся.

Гийом вздохнул. Долгое время заводы вынужденно строили вдоль рек, потому что водные духи – ундины и русалки – лучше всего давали энергию, и приводили в движение разные механизмы. Сильные, гибкие как вода, но спокойные, и главное, если регулировать ток воды, можно легко управлять живущими в реках стихийными духами. Нужна бешеная бодрость – увеличивай скорость течения, надо замедлить – снижай. Для этого и строили тот же каскад Лилий. Изобретение паровой машины позволило оторваться от рек. Грузы теперь везли по железным дорогам, заводы можно ставить там, где удобнее и выгоднее. Так и возникли Жосселеновские стальные заводы, построенные ровно на стыке рудного и угольного бассейнов. Вот только паровые технологии были куда опаснее и требовали внимательного, аккуратного обращения. Заводское руководство всегда упоминало самое большее «небольшие технические проблемы, которые уже решены», но если вызвали даже врачей из города в помощь собственной медслужбе, то бахнуло здорово.

– Давай угадаю? Папе ты сказала, что посидишь с Фернандой. Просить вашу экономку заночевать тебе стало совестно, у неё и дома своих дел полно и своя семья есть. Дальше стало страшно, особенно когда гасишь дома свет. И ты решила прийти ко мне.

– Ну… вы же сыщик, месье Гийом. Вы всё знаете. Э… ну да. Я лампу погасила… – Иветт зашмыгала носом и уткнулась взглядом в небольшую сумку с вещами на ночь, которая стояла у её ног.

– Да проходи, конечно. Я как чувствовал. Взял вафель нам на двоих.

– Спасибо. Я у вас на диванчике в гостиной могу…

– Фу, вот ещё, – фыркнул Гийом. – Выделю тебе отдельную комнату. По секрету – я там спал вместе с братом, когда мы жили здесь. Тогда она казалась мне большой, а сейчас я в неё не помещаюсь. Зато тебе как раз, там даже кровати остались как раз под твой рост.

А потом они пили горячий смородиновый чай с вафлями. Гийом рассказывал, как они жили во Флоране до переезда, Иветт про свою жизнь в столице. Всё время оказывалось, что во многих местах столицы они оба бывали, только в разное время, да и Флоран девочка уже облазила сверху донизу – характер у неё сочетал две какие-то несовместимые половины образцовой папиной дочки и «в тихом омуте дикие русалки водятся». Потому разговор всё время сворачивал, как было десять лет назад и сейчас. И как-то им обоим стало легко на душе, светло будто между ними проскочила невидимая искра. Просто иногда достаточно почувствовать, что рядом с тобой хороший человек, и от этого сразу на душе становится теплее.