Текст книги "Собрание сочинений. Том первый"

Автор книги: Ярослав Гашек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

Книга представляет собой фрагментарное юмористическое повествование о возникновении и деятельности «партии» (включены некоторые речи Гашека, «манифест» и т. д.), а также «хронику» похождений неунывающей гашековской компании, искавшей в озорной клоунаде и оппозиционном вызове освобождения от плена мещанской морали и гнетущей официальной атмосферы. Кроме того, книга содержит десятки портретов участников и современников «движения», в роли которых Гашек изобразил главным образом своих друзей и знакомых, подчинив и эти зарисовки общему пародийному замыслу.

Писатель иронизировал над бесхребетностью и мелкотравчатостью чешских политических партий, над их чисто внешней и поверхностной оппозиционностью. В его замысел входило изобразить людей, которые были совсем не теми, кем хотели казаться, не борцами за прогресс и свободу, а завсегдатаями пивных, фразерами, мелкими честолюбцами и плутами. Схватывая какие-то черточки характеров и поведения реальных лиц (все они выступают в книге под собственными именами), Гашек заострял и развивал их прямо-таки с эпиграмматическим блеском. Нередко это были далеко не безобидные характеристики. Однако игра есть игра. И Гашек отдавался ей в полной мере. Некоторые из будущих «героев» книги, прослышав о замысле нового сочинения, даже обращались к автору с просьбами не писать о тех или иных вещах, касавшихся их лично. Гашек с неподражаемым озорством рассказал затем в своей книге и об этих их просьбах, использовав и этот материал для веселых характеристик.

Во многих главах речь шла непосредственно о политике. С первых же страниц книги перед читателем появляется, например, могучая фигура «борца» за права угнетенного народа» Климеша, который рвется на Балканы на помощь восставшим братьям славянам и даже носит устрашающую форму «воеводы», но потом оказывается редким трусом. Глубокой иронией проникнута глава «Революционер Зиглозер», посвященная бывшему участнику радикального движения «Омладины», который предпочел затем вольнолюбивым увлечениям своей молодости торговлю коньяком и научился ловко использовать былую принадлежность к радикальным кругам в интересах торговой рекламы. Великолепна характеристика «этических анархистов» Магена и Маха – этих, по ироническому определению Гашека, «чешских якобинцев», – один из которых якобы признался однажды в своих стихах:

 
Для будущих подвигов силу и волю
мы черпали больше всего в алкоголе.
 

( Перевод мой. – С. Н.)

Иногда Гашек разыгрывает читателя, рисуя и себя в качестве достойного приверженца умеренного прогресса в рамках закона. Например, свой разрыв с анархизмом он «объясняет» наставительной беседой, которую с ним будто бы провели в полиции, пригрозив репрессиями, после чего он якобы и основал партию умеренного прогресса в рамках закона. И в самом деле, что может быть красноречивее образа основателя партии, создающего ее чуть ли не по совету тайной полиции?

С политической сатирой в книге соседствуют многочисленные юмористические шаржи на всевозможных графоманов и хвастунов, псевдопоэтов, критиков (то слащаво умильных, то свирепых как «заплечных дел мастера»), ремесленников от мира искусства, завсегдатаев богемных компаний, меценатствующих мещан и т. д. И сквозь все это просвечивает метко схваченный колорит времени. Юлиус Фучик назвал книгу Гашека «блестящей сатирической историей чешской жизни последних лет перед войной».

Нельзя не сказать об оригинальности художественной формы этого произведения, непринужденности остроумного повествования, экономности лепки сатирического портрета и особенно о виртуозном использовании своеобразного приема разыгрывания читателя.

Особое место в творчестве Гашека занимала антивоенная, антимилитаристская тема. Одним из первых в чешской литературе он выступил с развенчанием наполеонизма. В 1913 году в статье «Цена славы» он выразил резкое возмущение тем, что школьные учебники истории часто превращаются в прославление деятелей, проливших реки крови. В этом смысле для него были равны Рамзес Второй, Александр Македонский, Ганнибал, Цезарь, Аттила, Тамерлан и Наполеон. Все они, по мысли Гашека, заслуживают не славы, а глубокого порицания и позора. О Наполеоне он писал: «В сердце каждого культурного человека воспоминание о миллионах семей, которые он уничтожил, о потоках крови и пожарах, о слезах и плаче сотен тысяч людей неизбежно должно вызвать чувство великого сожаления, что вообще родился этот коротышка корсиканец. Я всегда с отвращением отворачивался от его портрета, от его наглой фигуры позера со скрещенными на груди руками… После того как человечество достигнет такого уровня развития, когда наконец умолкнет звон мечей, оно с горькой усмешкой будет удивляться убогим умам, которые культивировали такие глупые представления о том, кого надо считать великим и славным» [9]9
  Hašek J. Spisy, sv. 12, s. 11.


[Закрыть].

С протестом против милитаризма было связано и появление в творчестве Гашека образа Швейка. В 1911 году в журнале «Карикатуры» были напечатаны пять рассказов, в которых впервые появился герой, носящий это имя. Годом позднее писатель издал их отдельной книжкой под названием «Бравый солдат Швейк». Образ был задуман как сатирическая пародия на идеал верноподданного солдата. В основу рассказов положена мысль о том, что настоящим верноподданным солдатом в австрийской армии может быть только слабоумный. За естественную норму иронически принимается нежелание чехов служить в австро-венгерской армии, а читателю демонстрируется психическая аномалия – идиотское рвение героя служить государю императору «до последнего вздоха». Ни заключение медицинской комиссии, признавшей Швейка непригодным к военной службе, ни пятидневные обкладывания его льдом в больнице, ни взрыв на пороховом складе, где он служил, ни прикомандирование в воздушный флот, где он то и дело попадает в авиакатастрофы, не могут выбить у него из головы безумного желания служить государю императору. Герой одержим «экзальтацией мученичества», как определил ее автор. Чешский исследователь творчества Гашека Р. Пытлик пишет об образе Швейка: «Иронический смысл его поведения вытекает из того, что речь идет о гротескной фигуре, об обыкновенном идиоте, о слабоумном, освобожденном медицинской комиссией от военной службы. Чем серьезнее он воспринимает свои обязанности, тем последовательнее высмеивает и дискредитирует армию» [10]10
  Пытлик Р. Гашек. М., 1977, с. 135.


[Закрыть].

Образ Швейка в рассказах Гашека многими чертами предвосхитил одноименного героя будущего романа, получившего всемирную известность. Однако эти образы и разнятся между собой. В рассказах еще слабо выражена двусмысленность поведения героя. Именно эта черта будет развита Гашеком впоследствии – сначала в повести «Бравый солдат Швейк в плену» (1917), а затем в романе, где за рвением героя угадывается уже не экзальтация мученичества, а шутовская мистификация и плутовство. Герой теперь не слабоумный, а скорее играет слабоумного, хотя играет так самозабвенно, что не распознаешь, где глупость, а где игра. Сатирический пародийный образ как бы облечен теперь в маскарадный костюм комической мистификации.

* * *

Мировую войну Гашек встретил с теми же чувствами, что и миллионы его соотечественников, никак не горевших желанием проливать кровь за интересы Австро-Венгерской империи, поработившей их родину. Еще Ф. И. Тютчев назвал лоскутную империю Габсбургов Ахиллесом, у которого «везде пята». Почти все народы, населявшие ее, оказались в ее составе отнюдь не по своей воле и никогда не питали почтения ни к августейшему дому Габсбургов, ни к так называемой «общей родине». Страну раздирали центробежные тенденции. Декорум напыщенной официальной пропаганды, внушительность полицейско-бюрократического аппарата являли собой резкий контраст настроениям подданных и вызывали у них скорее иронию и насмешку. Казалось, и сам возраст престарелого монарха, занимавшего трон почти семьдесят лет (с 1848 г.), олицетворял дряхлость империи.

Гротескная ситуация сложилась во время мировой войны, когда разношерстную солдатскую массу послали воевать за интересы этой пресловутой монархии. Солдат-славян (а славянское население составляло в стране большинство) принуждали воевать против родственных народов – русских, украинцев, сербов, с которыми их связывали не только симпатии, но отчасти и надежды на освобождение от национального гнета. Не удивительно, что войска отнюдь не пылали энтузиазмом. Атмосфера, царившая на фронте и в тылу, хорошо передана в романе Гашека о Швейке.

Еще при отправке в армию многие чехи не мечтали ни о чем другом, как поскорее сдаться в плен или даже сражаться на противоположной стороне. Да и Гашек, уезжая на восточный фронт, подарил одному из знакомых книгу своих рассказов с выразительной надписью: «Через несколько минут я уезжаю куда-то далеко. Может, вернусь казацким атаманом. Если же буду повешен, пошлю тебе на счастье кусок веревки» [11]11
  Lidský profil Jaroslava Haška, Praha, 1979, s. 176.


[Закрыть].

Попав на фронт, при первой же возможности он сдается в плен. Это произошло 24 сентября 1915 года. Пять лет Гашек пробыл в России. Вначале он был отправлен в лагерь для военнопленных под Киевом, затем в село Тоцкое под Бузулуком. Весной 1916 года в лагерь пришла весть о наборе в чехословацкие добровольческие части, которые должны были воевать против Австро-Венгрии. Еще в 1914 году на Украине возникли отдельные небольшие чехословацкие воинские подразделения, созданные по инициативе чехов и словаков, живших в России. Позже в эти части вступали и военнопленные. Были сформированы сначала два полка, затем Чехословацкий корпус. Воодушевленный идеей борьбы против Австро-Венгерской империи, Гашек записывается добровольцем и активно включается в патриотическую агитацию среди чехословацких военнопленных. С этой целью он посещает даже больничные бараки. Вскоре и сам он заразился и заболел тифом. После выздоровления его направляют в Киев. Здесь некоторое время он служит писарем в штабе, периодически выезжая на фронт и участвуя в боях. На Украине возобновляется и его литературная деятельность. Печатался он главным образом в газете «Чехослован», издававшейся в Киеве на чешском языке. Статьи, памфлеты, рассказы Гашека этого времени направлены против Австро-Венгерской империи, проникнуты призывами к действию. Рассказ «Портрет императора Франца-Иосифа» стал известен даже по другую сторону фронта и привлек внимание военных австрийских властей, которые завели на Гашека специальное судебное дело.

Очень много Гашек размышляет о судьбе своей отчизны, о путях чехословацкого политического движения и активно участвует в обсуждении этих вопросов в печати, на митингах, в различных войсковых комитетах.

Гашек восторженно встретил февральскую революцию, увидев в падении русского самодержавия предвестие близкого краха и ненавистной габсбургской монархии. Он включается в движение за установление республиканского строя в будущей Чехословакии, которое началось в добровольческих войсках, выступает против «идейного мещанства», карьеристских устремлений и борьбы за власть в руководстве чехословацких частей. Летом 1917 года в Киеве выходит повесть Гашека «Бравый солдат Швейк в плену», в которой высмеивалась австро-венгерская военщина. В повести намечен сюжет, развитый позже в романе о Швейке.

Октябрьскую революцию Гашек принял не сразу, сбитый вначале пропагандой руководства Чехословацкого корпуса, которое старалось сыграть на национальных чувствах чехов и словаков и противопоставить их стремление к борьбе против австрийского гнета мирной политике советской власти. Однако вскоре писатель более обстоятельно познакомился с социально-политической программой большевиков и понял истинный смысл революционных событий.

Еще летом 1917 года Чехословацкий корпус стал подчиняться чехословацкому Национальному совету, созданному в Париже. Этот совет принял позднее решение об отправке чехословацких войск из России во Францию. Так как Советская Россия после Брест-литовского мира находилась в состоянии нейтралитета, а в Европе продолжалась война, решено было, что корпус будет эвакуирован через Сибирь. Однако западные державы надеялись использовать действия корпуса как предлог для интервенции в Советскую Россию. В руководстве чехословацкого войска также вызревали авантюрные планы выступления против советской власти.

В марте 1918 года, полностью разойдясь с политикой командования корпуса, Гашек покидает чехословацкие части и пробирается в Москву. Здесь он слушает Ленина, встречается с создателями Чехословацкой коммунистической секции РКП (б), его революционные убеждения быстро крепнут. В коммунистическом движении он увидел реальную силу способную смести старый мир. В революционной борьбе русского пролетариата он нашел то, что некогда не мог найти в политическом движении чешских анархистов. Вступив в коммунистическую партию, Гашек все свои силы отдает революции. Уже в первом номере газеты «Прукопник» («Зачинатель»), которую начали издавать в Москве чехословацкие коммунисты, появляется его статья «Чешскому войску. Зачем ехать во Францию?», в которой он обвиняет руководство Чехословацкого корпуса в контрреволюционных замыслах и обращается к чехословацким солдатам с призывом «помочь русскому народу укрепить республику Советов, от которой исходят лучи освобождения для всего мира и для нашего народа» [12]12
  Hašek J. Spisy, sv. 13–14. Praha, 1973, s. 287.


[Закрыть].

В апреле 1918 года Гашек был направлен в Самару, где занимался агитационной работой среди чехословацких войск и формированием добровольческих чехословацких отрядов Красной Армии. Здесь его застала весть об антисоветском мятеже Чехословацкого корпуса. Началось наступление белогвардейцев и белочехов на Самару. Полевой суд чехословацкого войска выдал ордер на арест Гашека по обвинению «в многократной измене государственным интересам чехословацкой нации». «Строжайше приказывалось» арестовать его, «где и когда бы он ни появился» и «под усиленной охраной доставить в полевой суд» [13]13
  Lidský profil Jaroslava Haška, s. 186.


[Закрыть]. Окажись Гашек тогда в руках белочехов, его неминуемо ждал расстрел. После взятия Самары Гашек около трех месяцев вынужден был скрываться в окрестных деревнях. Лишь в сентябре в освобожденном Симбирске он смог вновь присоединиться к частям Красной Армии. Вместе с героической Пятой армией, громившей Колчака и белочехов, он прошел тысячеверстный боевой путь от Бугульмы до Иркутска.

Писатель вел в армии разностороннюю и напряженную партийно-политическую работу. Он был помощником коменданта города Бугульмы, заведовал походной типографией, редактировал армейские газеты, был организатором митингов, собраний, бесед и концертов, выступал с лекциями и докладами, писал статьи и воззвания, развернул большую организационно-политическую деятельность. В статье «Международное значение побед Красной Армии» он писал: «…Рати всемирной буржуазии отступают с потерями на русском фронте. Вести о победах Красной Армии в России приносят подъем всему, что завтра разыграется на Западе… С Востока на Запад Европы идет волна революции. Она уже разбудила сотни миллионов людей, она сорвала короны с Карла Габсбурга и Вильгельма Гогенцоллерна» [14]14
  Гашек Я. Международное значение побед Красной Армии. – Наш путь, 23.11.1919.


[Закрыть].

Не оставлял Гашек и своего излюбленного оружия – сатиры. В сатирических рассказах и фельетонах, которые он пишет теперь на русском языке, обличались белогвардейцы, эсеры, интервенты, контрреволюционная буржуазия и духовенство. Отличительные черты его фельетонов этих лет – гротескная карикатурность и плакатность образов, публицистическая обнаженность идеи.

Со временем Гашек стал возглавлять практически всю работу с военнопленными иностранцами, сотни тысяч которых скопились в районе военных действий Пятой армии. Часть из них вливалась в красноармейские отряды. Большим успехом в этой среде пользовалась газета «Штурм-Рогам» («Атака») на немецком и венгерском языках, главным редактором которой был Гашек, издававший одновременно газеты и на других языках – чешском, сербском и даже бурятском. Гашек окончил свою военную службу в должности начальника интернационального отделения политотдела Пятой армии и членом Иркутского городского Совета рабочих и красноармейских депутатов от Пятой армии. В советских архивах до сих пор находятся все новые и новые материалы, раскрывающие весь огромный объем политической и организационной работы Гашека в революционной России.

* * *

В конце 1920 года решением центральных органов чехословацких коммунистов в России, в соответствии с запросами из Чехословакии, Гашек был направлен на родину для участия там в партийной работе. Он возвращался через Эстонию, затем пароходом до Гданьска, потом поездом. Вместе с ним ехала его жена Александра Львова, в недавнем прошлом работница армейской типографии.

Возвращение оказалось весьма драматичным. Из революционной России Гашек попал в обстановку торжества контрреволюции. Он прибыл в Прагу в конце декабря, буквально через несколько дней после расстрела рабочих демонстраций и разгрома революционного движения. Тринадцать человек было убито, около трех тысяч брошено в тюрьмы. За решеткой находились и те, к кому Гашек непосредственно должен был обратиться. За ним самим устанавливается слежка. Чехословацкая буржуазия как раз в это время создавала контрреволюционную легенду о «патриотических подвигах» в России белочешских легионов – тех самых, против которых сражался Гашек. Ему угрожают процессом за измену родине, а также судом за двоеженство (прежний его брак официально не был расторгнут). Ко всему прочему, многие представители прогрессивных кругов, не осведомленные о революционной деятельности Гашека в России и помнившие его по анархистскому прошлому и шумным историям, проявляли к нему недоверие. Обстановка была малоподходящей и для того, чтобы развеивать это недоверие.

Сложилась очень трудная и в чем-то парадоксальная ситуация. Гашек был, пожалуй, даже растерян, что вообще ему было несвойственно. Сохранились свидетельства очевидцев, рисующих его в состоянии, близком к отчаянию. Один из знакомых писателя вспоминал, как встретил его в театре во время репетиции и подарил ему новую книжку стихов. «С отсутствующим видом он полистал тоненькую книжку. В его облике ощущалась какая-то напряженность, лицо было неподвижно. Положил книжку рядом с бутылкой содовой и сказал негромко, даже не взглянув в мою сторону: «Ага, стишки… Хотят тут превратить меня в балаганного шута… – Он медленно провел рукой по лицу, словно стирая заблудшую капельку пота – Сволочи…» Когда я минут через двадцать вновь проходил мимо ложи, Гашек сидел там, опираясь обоими локтями на барьер и закрыв лицо ладонями. Спал? Плакал? Не знаю. Но явно не хотел ничего ни видеть, ни слышать» [15]15
  Воспоминания журналиста М. Мареша. – Цит. по кн.: Пытлик Р. Гашек. М., 1977, с. 240.


[Закрыть]. В других случаях он взрывался негодованием, столкнувшись с инертной мещанской стихией, столь далекой от атмосферы революционного горения, в которой жил в России. Многое в образе мыслей и действий пражан казалось ему слишком робким, половинчатым, нерешительным. Довоенный знакомый писателя попросил его сочинить пьесу для «Революционной сцены». «Это вы-то революционные? – воскликнул Гашек. – Вы самые обыкновенные скоты и не суйтесь в революцию!.. У вас тут Революционная сцена, Революционный проспект, площадь Революции, но ни у кого нет ни грана революционности» [16]16
  Longen E. A. Jaroslav Hašek. Praha, 1947, s. 142.


[Закрыть].

Однако замешательство длилось недолго. Сделав усилие над собой, Гашек постарался прикрыться маской прежнего загадочного комика, о котором трудно сказать что-либо определенное. Продержавшись таким образом в самый критический момент, пока в Праге опять привыкли к его присутствию, он вновь обретает активность. Всего через несколько недель после возвращения в Прагу он приступает к осуществлению нового грандиозного замысла. Уже в конце февраля 1921 года он начинает писать «Швейка». В психологически необыкновенно трудных условиях начинается создание одного из самых веселых произведений нашего века, да и мировой литературы вообще. И такая тональность романа, конечно, не случайна. Работа над ним была не погружением в себя, как это иногда изображалось в литературе о писателе, и не обороной, а глубоко задуманным наступлением. «Посмеюсь над всеми глупцами, – говорил Гашек жене и друзьям, – а заодно покажу, что такое наш (т. е. чешский. – С. Н.) настоящий характер и на что он способен» [17]17
  Pytlík R. Toulavé house. Praha, 1971, s. 348.


[Закрыть]. Чтобы до конца понять это высказывание, надо знать полный замысел романа, который, как известно, остался незаконченным. Слова «покажу, что такое наш настоящий характер», несомненно, связаны с тем, что писатель собирался изобразить в романе и борьбу чехов за свободу. Он намеревался провести и Швейка, и вольноопределяющегося Марека (образ во многом автобиографический), и других героев романа через русский плен в чехословацкие добровольческие части, а затем сделать их участниками боев Красной Армии. Этот замысел нашел прямое отражение и в афишах, которые извещали о предстоящем выходе первых выпусков «Похождений бравого солдата Швейка». (Роман Гашека издавался небольшими тетрадями-выпусками, которые печатались по мере продвижения работы.) Название романа воспроизводилось в этих афишах в следующем виде: «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой и гражданской войны у нас и в России». Сохранились также свидетельства чешского писателя Ивана Ольбрахта, встречавшегося с Гашеком, о том, что Швейк, по мысли автора, должен был с Красной Армией дойти до границ Китая. Иными словами, Швейк оказался бы в Пятой армии, в которой служил и Гашек и которая сражалась против Колчака и Чехословацкого корпуса, поднявшего антисоветский мятеж.

Замысел произведения, судя по всему, вызревал у Гашека постепенно. Еще в России он говорил о своем намерении создать «военный роман» об австро-венгерском солдате, прошедшем путь от военной службы в роли «живой мишени» до красноармейца. Прямое отношение к творческой истории романа имеет, конечно, и повесть «Бравый солдат Швейк в плену», созданная в России. Известно также, что летом 1917 года Гашек хотел написать пьесу о том, как Швейк собирается вступить в чехословацкие добровольческие части (предполагалось, что пьеса будет сыграна в любительском исполнении в одном из чехословацких полков). Все это звенья и фрагменты, по сути дела, одного, постепенно развивавшегося творческого замысла, за осуществление которого Гашек принялся теперь с такой энергией. Чтобы полнее сосредоточиться на романе, он даже переселился вместе с женой из Праги в небольшой городок Липнице. Впрочем, он не оставляет и работы над рассказами и фельетонами. Сатирические выступления Гашека на злободневные политические темы составляют неотъемлемую часть чешской революционной сатиры этих лет (некоторые из его фельетонов и сатирических полемик публиковались непосредственно в газете компартии «Руде право»). Гашек разоблачает в них социальную политику чехословацкого буржуазного правительства, правых лидеров социал-демократии, клевету на Советскую Россию («Заметки», «Что бы я посоветовал коммунистам, если бы был редактором правительственного органа», «Идиллия винного погребка», «Генуэзская конференция», «Народни листы» и др.). Но главным его занятием стала работа над «Швейком».

«Похождения бравого солдата Швейка» долго вынашивались автором. Этим отчасти и объясняется, что роман был написан в поразительно сжатые сроки. Комическая эпопея, насчитывающая около сорока авторских листов, или, иными словами, более семисот книжных страниц, была создана всего за год и девять месяцев. При этом Гашек писал сразу набело, почти без правки. Сохранились воспоминания о том, как рождались первые страницы романа. Гашек сочинял их в присутствии своего друга Франты Сауэра. Работа продвигалась так быстро, что порой у автора «уставала рука», и тогда за перо брался Сауэр, а Гашек диктовал.

Как и в «Истории партии умеренного прогресса», основой повествования Гашеку служили иногда конкретные впечатления от реальных событий и происшествий – в данном случае связанные с его пребыванием в австрийской армии. Часть романа напоминает своего рода пародийную историю воинской части, с которой Гашек держал путь на фронт. Порой сохранены и подлинные имена. Некоторые эпизоды, вероятно, были когда-то схвачены писателем «с натуры» и сохранились в его цепкой памяти. Но весь этот материал, конечно, подвергся большой творческой переработке. Роман вырос в целую комическую эпопею, поражающую как широтой и емкостью изображения социально-политических процессов, так и особой народной атмосферой юмора и сатиры.

Гашек, кажется, сумел сделать то, что обычно удается лишь коллективу. «Похождения бравого солдата Швейка» во многом напоминают народную эпику. Если присмотреться, то перед нами как бы даже не одно, а множество произведений, связанных воедино. Помимо главного потока повествования в романе более полутора сот вставных рассказов (подавляющую часть их рассказывает Швейк). Каждый из них, по сути дела, не что иное, как предельно сжатая комическая новелла со своим сюжетом и неожиданной развязкой. Практически любой из рассказов мог бы быть развернут в самостоятельное, более пространное повествование. Эти вставные новеллы – своего рода произведения в произведении, которые нанизаны, иногда целыми гроздьями, на основной сюжет романа, вставлены в монологи и диалоги героев. Невольно приходят на память «Сказки тысячи и одной ночи», сказания о Ходже Насреддине, цикл повествований о Тиле Уленшпигеле, «Декамерон» Боккаччо и т. д. Однако почти каждое из таких произведений представляет собой целый свод сказаний, которые накапливались в течение длительного времени, иногда даже на протяжении веков. Отбирались и оттачивались истории и сюжеты. Не одно поколение принимало участие в этой творческой деятельности. Даже в тех случаях, когда речь идет о произведениях подобного рода, созданных писателями (Боккаччо, Шарль де Костер), авторы обычно использовали большой фонд источников, имеющих свою историю и традицию. Гашек, как это ни удивительно, всю работу от начала и до конца выполнил один. Тщетно было бы искать конкретные фольклорные или литературные источники его сюжетов или образа Швейка. Их практически не существует, хотя роман и наполнен атмосферой народного смеха. Какая же нужна была напряженная работа мысли и воображения, какая степень интенсивности творческого процесса, какая способность вжиться в стихию народного юмора, чтобы создать эту комическую эпопею, которая выдерживает сравнение не только с выдающимися сатирическими произведениями мировой литературы, но и с лучшими анонимными творениями мирового фольклора!

Ярчайшая сатира на милитаризм, на полицейско-бюрократический строй, на паразитическую социальную систему была подготовлена всем предшествующим жизненным и творческим опытом писателя. Неистощимый запас жизненных наблюдений, вынесенных, в частности, из австро-венгерской армии, был осмыслен теперь в свете новых, революционных убеждений, в свете понимания классовой природы империалистической войны, антагонизма низов и верхов. Отсюда могучая сила отрицания, заключенная в эпопее Гашека. Отсюда и бурлескность повествования. Главное в художественной структуре романа – конфронтация норм поведения, внушаемых верхами, и представлений низов, выворачивающих официально предписанную мораль наизнанку.

Роман о Швейке насыщен плебейским, площадным, солдатским юмором. В нем господствует смех городской улицы и казармы, грубоватый, соленый, плотский юмор низов, видящих мир без косметики, на свой аршин мерящих высокие материи, дела и слова властей и «чистой публики». Это народное отношение к жизни, обнаженное в небывалую по мощности катаклизмов эпоху, во время гигантских мировых событий, в пору гибели одной из самых крупных европейских империй и надвигающегося краха старого мира вообще. Все это придает произведению мощь комической эпопеи. В романе звучит сотрясающий смех низов, который сопровождает крушение этого мира.

Социальные верхи предстают в произведении во всем блеске напыщенности и фальши. В облике армии принуждения, штатской и одетой в мундиры, ощущается не только тупая свирепая сила, но и деградация, слабость, симптомы неизлечимой болезни. Перед читателем проходят образы выживших из ума генералов, солдафонов-офицеров, свирепых судей и следователей, безбожных и спившихся пасторов и т. д. Многие образы романа вырастают в законченные социально-психологические типы – поручик Дуб, кадет Биглер, генерал «дохлятина» и другие. С этими охранителями режима автор и сводит солдатские массы.

Особую силу роману Гашека придает гениально найденный образ главного героя, над загадкой которого вот уже несколько десятилетий бьются литературоведы и критики, пытаясь схватить его суть в емких словесных формулах. Но он неизменно ускользает от однозначных определений. И ускользает не только потому, что любой художественный образ богаче определений. В случае со Швейком есть еще свои, самостоятельные причины. Швейк совершенно особый тип, а роман Гашека – особое произведение. В нем не совсем обычная роль отведена и читателю. При чтении этого романа восприятие не ограничивается привычным сопереживанием и соразмышлением. Читатель втянут еще в один увлекательный процесс. Он то и дело гадает и не может до конца угадать, где кончается наивность героя и начинается притворство, где усердие (и есть ли оно?) и где глумление под видом усердия.

В самом деле, слабоумен Швейк, как определила однажды медицинская комиссия, или прикидывается таким? Ведь говорит же один из героев романа, что «если тебя хоть раз признали слабоумным, то от этого тебе будет польза уже на всю жизнь» [18]18
  Hašek J. Osudy dobrého vojáka Švejka. Praha, 1955, s. 62.


[Закрыть]. «Поучение» на эту тему вообще не раз повторяется в романе.

Вот Швейк в день объявления войны и мобилизации появляется на улицах Праги, выкрикивая воинственные лозунги и здравицы в честь императора, но появляется он в инвалидной коляске и потрясая костылями. Что это, необыкновенная наивность и доверчивость слабоумного или желание поиздеваться и провокация, которую с удовольствием поддерживает хохотом и дерзкими комментариями набежавшая публика?

Швейк услужливо добывает пса для офицера, у которого служит в денщиках, но потом оказывается, что пес украден и принадлежит полковнику, непосредственному начальнику офицера. Из романа ясно, что Швейк даже представлял себе возможные последствия. Но после катастрофы, постигшей Лукаша, он признается, что очень уж хотел ему услужить. Глупость это или намеренная медвежья услуга?

Швейк надевает на себя русскую военную форму, оставленную на берегу реки беглым русским пленным, который решил помыться. И опять возникает вопрос, то ли герой действительно по простодушию хотел примерить чужое обмундирование, то ли помог русскому переодеться в чужой мундир и скрыться. Сам Швейк в русском обмундировании попадает в австрийский плен. И опять-таки, смешное это стечение обстоятельств или попытка увильнуть от фронта? Придурковат Швейк и влипает в одну историю за другой от избытка непоседливости или намеренно валяет дурака, с радостью внося свою лепту в усугубление сумятицы?