Текст книги "Собрание сочинений. Том первый"

Автор книги: Ярослав Гашек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)

Как Юрайда сделался атеистом

I

Юрайда, выпускник гимназии города Градиште, собирался в Прагу для пополнения образования; первым долгом он съездил поклониться святым мощам в Велеграде, так как был весьма набожным юношей. Отец его был депутатом от клерикальной партии и при всяком удобном случае повторял: «Мы – католические христиане».

Один дядя Юрайды был приходским священником, два двоюродных брата – причетниками и одна отдаленного родства тетка – просвирней. Сам Юрайда в течение всех гимназических лет прислуживал в церкви министрантом, знал наизусть жития святых отцов и вот теперь должен был поступить в Пражский университет, хотя очень хотел бы стать сельским попиком. Но отец желал сделать из него адвоката, и так случилось, что Юрайда, сидя в ресторане Градиштского вокзала со своим дядей-священником, в последний раз беседовал с ним о боге и клялся, что останется и в безбожной Праге богобоязненным католическим христианином. При этом он лил в себя вино, как в бочку, и все твердил:

– А что? Мы – католические христиане.

– Эх, мальчик, – говорил ему на прощание преподобный дядя. – Прага – ужасный город. Ты ведь помнишь: они там утопили нашего святого Яна, да и сейчас там, поди, не лучше. Со всех сторон обступят тебя, начнут склонять к неверию, а ты им так и говори: знаете что, скажи, мы – католические христиане и до смерти так и останемся католическими. Ох, мальчик, они тогда богохульствовать начнут, а ты их не слушай.

Когда дядя закончил проповедь, племянник подумал, что можно бы получить от него дополнительных деньжат на дорогу, и прочувствованным голосом проговорил, что лучше бы ему снять отдельную комнату, чтоб не слыхать, как богохульствуют сожители, но это потребует больше денег, чем он в состоянии уплатить.

– Что ж, мальчик, на́ тебе еще двенадцать рейнских, ты только от бога не отступайся. Не отступишься от бога – и он тебя не покинет и проведет тебя счастливо через все препятствия и препоны.

И Юрайда с сердцем, переполненным набожностью, укатил в Прагу.

II

В Праге он не занимался науками, а пил пражское пиво; когда же случалось ему вспомнить родную Моравию – заглядывал в винный погребок, опрокидывал там чарочку-другую, съедал порцию моравской колбасы и говорил: «Мы – католические христиане».

После трех месяцев такого образа жизни он переехал из отдельной комнаты в общую с двумя студентами-политехниками, которых звали Мразек и Колинко и с которыми он заключил верную дружбу, не омраченную ничем, кроме разве того, что Мразек и Колинко не верили в бога. Религиозные дебаты переносились даже в трактиры, где Юрайда ближе к полуночи обычно кричал:

– Вы лютеране и язычники, а мы – католические христиане!

К двум часам пополуночи обыкновенно наступало примирение, и язычники, обнявшись с католическим христианином, шагали домой, распевая во все горло. Однажды друзья затащили Юрайду к студентам из Ганацкого края; к полному ужасу набожного Юрайды, ганаки затянули в полночь песню о картошке, которая на заливистом ганацком наречии звучала примерно так:

 
Господи на небесе́,
Не твори ты чудесе́!
Стоит дуть в твои мехе́
Для дурацкой картохе́!
Ты б чудесил для себе́,
Картофь растет и без тебе́!
 

Юрайда взбунтовался, зашумел:

– Чего и ждать от вас, все вы лютеране и язычники! А теперь я сам петь буду!

И он с ужасающей истовостью заголосил:

 
Мораву никому от веры не отторгнуть,
Наследье отчее нам сохрани, господь…
 

Его отбытие было молниеносно и великолепно: на лету он опрокинул стол и два стула, но, очутившись на улице, все-таки крикнул безбожникам-ганакам:

– Больно надо мне с вами сидеть, язычники, магометане!

Он ушел домой, помолился всемогущему богу, благодаря его за то, что счастливо избежал подводных рифов неверия; когда вернулись Мразек и Колинко, Юрайда уже спал сном праведника на полу, где он постелил себе в наказание за то, что слышал, как поют: «Ты б чудесил для себе́, картофь растет и без тебе́». Утром он проснулся, томимый страшной жаждой, а тут еще предстоял экзамен, который должен был подтвердить, что Юрайда честно прослушал семестровый курс римского и германского права. Юрайда записался на экзамен, чтоб его освободили от уплаты за учение, ибо финансы его стремительно таяли под влиянием Смиховского акционерного пивоваренного завода.

Во всем этом было одно «но». Юрайда не знал ни аза ни в римском, ни в германском праве и только смутно подозревал, что это какая-то чепуха. Однако, с другой стороны, он уповал на помощь божью и с сердцем, переполненным доверия, ждал чуда.

Он принялся листать курс лекций и пить воду, гримасничая и злясь. Такая зверская жажда – и всего двадцать крейцеров в кармане! Тогда он стал жаловаться своим сожителям. Собачья жизнь. Деньги он получит только послезавтра. А завтра экзамен. И ему просто необходимо вечером как-то подбодриться, но как подбодришься, когда у тебя только двадцать крейцеров? Нищета, настоящая нищета. И вот у него к ним просьба: одолжите, ребята, два рейнских…

Мразек с Колинко переглянулись, отошли посоветоваться. Потом Колинко приблизился к Юрайде и с серьезным видом заявил:

– Вот что, приятель, денег-то мы тебе дадим, но ты сначала побогохульствуй.

Юрайда вскочил:

– Ах вы, язычники, мы – католические христиане, и лучше мне погибнуть, чем оскорбить творца…

– Значит, не будешь ругать бога, Юрайда?

– Не буду.

– Это твое последнее слово, Юрайда?

– Последнее.

– Что ж, будь здоров.

И они ушли, оставив его вне себя от негодования. Потом Юрайде сделалось грустно, он начал машинально перелистывать курс римского права. Его подозрения оказались справедливыми: сплошная чепуха.

Обедать Юрайда не пошел, закурил трубку, лег на диван и отбросил лекции: он курил и надеялся на бога.

После обеда заявились Мразек и Колинко; будто не видя Юрайду, они сели к столу и завели бессовестные разговоры о том, как они вечером пойдут в пивную «У Флеков» и какое там славное пиво.

Юрайда не выдержал.

– Ребята, ну дайте же мне хоть один рейнский, богом ведь прошу.

Он смотрел на них, как смотрит на судью обвиняемый перед вынесением приговора.

– Юрайда, богохульствуй, – был ответ Мразека.

Юрайда молчал. Мразек и Колинко спокойно продолжали беседу о флековском пиве, пока Юрайда не начал корчиться на своем диване.

– Да ну же, друзья, один рейнский!

– Юрайда, богохульствуй.

Страшная борьба шла в душе Юрайды – и Юрайда сломился.

Он начал ужасно богохульствовать, он ругал бога на чем свет стоит. Потом потребовал два рейнских. Его заставили еще покощунствовать и выдали монеты.

Все трое отправились во Флековскую пивную; на пороге распивочной Юрайда обернулся к друзьям:

– А все-таки мы – католические христиане!

Домой вернулись утром. Юрайда умылся и пошел на экзамен. Результат был таким, каким только и мог быть, когда человек вообще ничему не учился. И ни при чем тут богохульство. Юрайда с треском провалился потому, что на все вопросы отвечал нечленораздельным мычанием.

Все это случилось накануне пасхальных каникул, которые длятся месяц. В тот же день Юрайда уехал домой и весь месяц прилежно зубрил, так как решил пересдать экзамен после каникул. На каждой странице учебника он написал: «Мы – католические христиане». Он ежедневно посещал святую мессу и жарко молился богу, чтобы ему прощен был грех и из книги жизни были вычеркнуты его безбожные богохульные слова. Родные не могли на него нарадоваться и, когда он уезжал в Прагу, снабдили изрядной суммой. Так Юрайда с сердцем, переполненным набожностью, возвращался в столицу.

II

– Юрайда, богохульствуй, – были первые слова, которыми встретили его сожители.

Он принялся усовещивать их, призывая помнить о вечном спасении. Как горохом об стену. Друзья хохотали, кричали наперебой:

– Юрайда, богохульствуй!

Юрайда ушел в костел; вечером он сидел дома, повторяя римское и германское право, а на другой день, с полным доверием к богу и уверенностью в своих знаниях, отправился держать экзамен.

И второй раз Юрайда провалился с треском, как будто и не занимался науками, а все вечера напролет позорил гнусными словами святую Орлеанскую деву.

В полдень, рассвирепевший, он влетел в трактир, куда ходили язычники Мразек и Колинко, и гаркнул на все помещение:

– Ох, как я сейчас побогохульствую, я опять провалился, теперь мы атеисты!

Приехал как-то в Прагу дядя-священник и, не найдя Юрайды дома, пошел за ним в трактир. Там, в компании ганацких студентов восседал его племянник, громовым голосом выводя:

 
Господи на небесе́,
Не твори ты чудесе́!
Стоит дуть в твои мехе́
Для дурацкой картохе́!
 

Дядя-священник моментально скрылся, а вдогонку ему неслось:

 
Ты б чудесил для себе́,
Картофь растет и без тебе́!
 

– Язычник паршивый! – плюнул дядя.

Тюремная кухня

I

Вновь назначенный государственный советник министерства юстиции Кёлер получил задание проинспектировать тюрьмы Австро-Венгрии, а поскольку, еще только начиная свою карьеру, этот господин относился к своим обязанностям серьезно, эта поездка обещала многое. Господин Кёлер задумал осмотреть в первую очередь устройство тюремных кухонь, ибо государство, так правильно организованное, как Австрия, должно выполнять свой долг и по отношению к желудкам арестантов. Это подтверждается уже тем, что у нас в двадцатом столетии государство играет роль радушного хозяина не только в тех случаях, когда речь идет о посланниках других стран. Это происходит в случае, когда приговоренному к смерти государство предлагает вечером накануне казни хороший ужин. Как далеко вперед мы шагнули в Австрии по сравнению с веком минувшим, веком варварских обычаев. Правда, мы казним, но элегантно. В роли палача выступает во всех отношениях приятный человек во фраке, сворачивающий шею не так варварски, как раньше, слева направо, а совсем иначе – справа налево, самое же главное отличие состоит в том, что раньше перед казнью ужина не давали, теперь в двадцатом столетии мы скрашиваем осужденному перспективу близкой смерти видами на вкусный и сытный ужин. Бифштекс, жареный цыпленок, гусь, заяц, лосось под майонезом, суп по-королевски – все из лучших ресторанов, – потом какой-нибудь сыр, бутылочка вина, изысканные пирожные. И черного кофе сколько душе угодно. Ради такой благодати и мысли «Сегодня государство угостит меня» – одно удовольствие сунуть голову в казенную петлю. А утешение тюремного капеллана разве пустяк?

Обо всем этом размышлял государственный советник Кёлер по дороге в мошовскую тюрьму. Если правительство так печется о человеке, стоящем, собственно, одной ногой в могиле, то следует также позаботиться и о людях, заключенных в тюрьму на длительное время. Поэтому государственный советник собирался приехать в первую тюрьму перед обедом и, приводя в изумление начальника тюрьмы и тюремного чиновника, посмотреть, что дают арестантам на обед, из чего состоит этот обед, а главное, он решил этот обед попробовать, отведать. Как я уже говорил, это был молодой человек, хотя он уже получил титул государственного советника, а поэтому все чиновники в министерстве юстиции простят ему желание попробовать пищи из арестантского котла. Бедняга представлял себе этот котел в слишком розовом свете. Считаю также своей обязанностью упомянуть здесь, как государственный советник Кёлер приобрел свой титул.

У начальника отделения в министерстве юстиции был брат, этот брат был женат, а у его шурина был двоюродный брат. Кузен не был женат, зато у него была экономка, водившая знакомство с кухаркой родителей господина Кёлера. Эта кухарка умела делать замечательный пудинг из риса, яблок и картофеля. Экономка кузена шурина родного брата начальника отделения в министерстве юстиции научилась от нее делать этот пудинг. От экономки кузена – кухарка шурина, от нее – кухарка родного брата начальника отделения в министерстве юстиции. В их доме пудинг подавали на стол под названием «пудинг семьи Кёлер». И когда однажды господина Кёлера представили начальнику отделения, последний сказал необычайно мягко: «Ваше имя мне хорошо знакомо, пан Кёлер. Надеюсь, мы поладим. Вы молодой, одаренный человек с будущим».

Так господин Кёлер стал государственным советником, опередив восемьдесят двух старших коллег. Здесь, как мы видим, сыграла свою роль еда, поэтому я думаю, это отступление нельзя назвать притянутым за уши.

II

Мошовская тюрьма принадлежала к числу тех тюрем, где арестанты совершали больше всего оскорбительных действий против его величества единственно затем, чтобы выбраться оттуда, ибо питание там отвратительное. Основу здешней пищи составляет картошка, капуста и нутряной жир. Удивляться этому не приходится. Начальник тюрьмы растил восемь детей, а тюремный чиновник – шесть. А дети немало стоят, это каждый знает. Управление этой тюрьмой делили между собой, как и положено, начальник тюрьмы, тюремный чиновник, тюремный священник и тюремный доктор. Им подчинялись надзиратели и старшие надзиратели, изрядно скучавшие и притесняемые всеми: и начальником тюрьмы, и тюремным чиновником, и священником, и доктором. Начальник тюрьмы, бывший уланский офицер, величал арестантов не иначе, как словами: «Проклятая свинья!» Он пил водку и поддерживал любовную связь с женой тюремного чиновника. Последний отличался большой вежливостью. Правда, он тоже называл арестантов свиньями, но не тыкал им. Он обращался к заключенным: «Вы свиньи!» Поэтому арестанты прозвали его «Пан Вы – свинья». Он тоже скучал и находился в доверительных отношениях с супругой начальника.

Тюремный духовник не верил в господа бога и утомлял арестантов долгими проповедями о вечной каре. О нем сплетничали, что во время причастия он сдабривает церковное вино коньяком. Священник ухаживал и за супругой начальника тюрьмы и за женой тюремного чиновника, а кроме того, пощипывал украдкой малолетних преступников. Теперь очередь тюремного доктора. Он был человеком мрачным, все болезни лечил водой, хинином и карцером. Доктор наводил страх на больных и ужас на симулянтов. Посты также принадлежали к числу его излюбленных лекарств. Только арестантов, осужденных на пожизненное заключение, доктор окружал заботой, трогающей до слез. И когда почти не оставалось надежды, он вырывал обреченных из лап смерти и снова отдавал в карающие руки правосудия.

«Это мой долг, – говорил тюремный доктор. – Приговаривая кого-нибудь к пожизненному заключению, государство идет на риск. Никто не знает, когда этот человек умрет, поэтому мой долг как можно дольше сохранить его в живых». Выпив большое количество своего любимого напитка – контушовки – доктор вел с тюремным священником непристойные разговоры.

Четыре тюремных владыки сегодня, как и каждый день, перед обедом собрались в кабинете начальника тюрьмы играть в карты и пить коньяк.

В тот момент, когда начальник тюрьмы хотел пойти с бубнового валета, вбежал старший надзиратель и, отдав честь, сообщил:

– Разрешите доложить, прибыл государственный советник Кёлер из министерства юстиции с проверкой.

– Хорошо, можете идти.

– Что делать, господа? – тоскливо спросил начальник тюрьмы. Вместо ответа его соратники высморкались громко и яростно.

III

И вот он среди них. Господин советник сидел во главе стола и записывал. Состояние заключенных: «Отличное». «А как у вас дела с кухней?» – спросил вдруг советник.

Начальник тюрьмы с удовольствием отвесил бы ему пару затрещин. «Кухня у нас, – закудахтал он, – только что окрашена, просторная, отвечает всем требованиям».

Государственный советник отметил это и сказал, что это его очень радует и что он специально приехал перед обедом, чтобы попробовать пищу заключенных.

Начальник тюрьмы сидел, как громом пораженный. «Господа будут пробовать вместе со мной, – продолжал государственный советник, – таким образом мы подадим заключенным хороший пример». Его собеседники грустно закивали головами, им стало не по себе. «Я должен, – сказал начальник тюрьмы необычайно быстро, – отдать кое-какие приказания». Выбежав из кабинета, он позвонил на кухню: «Алло! Алло! Сколько мышей упало в котел с капустой?»

– Несколько, – прозвучало в ответ.

– Выловили?

– Имею честь доложить, разварили.

Начальник тюрьмы вернулся в кабинет бледный. Между тем доктор развлекал государственного советника анекдотом двадцатилетней давности, а господин советник смеялся до слез. В это время начальнику тюрьмы удалось шепотом сообщить тюремному чиновнику: «Несколько. Разварили».

Чиновник выскользнул из кабинета – за бутылью вина.

– Вы, господин советник, еще не при исполнении служебных обязанностей, поэтому позволю себе предложить вам стаканчик вина.

Пока он наливал, начальник незаметно сообщил священнику и доктору прискорбную весть о нескольких мышах, разваренных в капусте. Оба начали икать.

Государственный советник все время посматривал на часы.

– Во сколько у вас разносят обед?

– В двенадцать.

Новый приступ икоты. Начальник тюрьмы, тюремный чиновник, доктор и священник лили в себя вино, как воду. Никакого толку. С приближением двенадцати часов им становилось все хуже и хуже. У них появилось чувство, как будто желудок собирается выскочить из живота и запрыгать по столу.

Пробило двенадцать часов. «Господа, пойдемте пробовать», – промолвил государственный советник.

В этот момент желудок тюремного чиновника не выдержал. Несчастного стало выворачивать на уложенные в углу папки с документами.

– Что с вами? – закричал начальник тюрьмы. – Что это…

Он не договорил. Ему показалось, что скользкий от жира мышиный хвостик шевелится у него во рту, между нёбом и языком. Начальник тюрьмы обладал чувством такта и еще успел сказать: «Про…» И ничего больше.

Остальные слоги вынесли из его уст непереварившиеся остатки завтрака и красное вино. Потом начало рвать священника. Наконец не выдержал желудок тюремного доктора. Это было полное и ужасное поражение.

А государственный советник? И ему стало плохо…

Тем временем обед разнесли.

IV

В результате этого временный надзиратель, который покупал в городе красное вино для тюремного чиновника, был немедленно уволен, ибо он купил плохое вино, оказавшее столь удручающее действие на здоровье и желудки благородных особ.

– Пути господни неисповедимы, – сказал надзирателю тюремный священник, – если бы вы были зачислены в штат или если бы господин государственный советник не приехал, с вами бы ничего не случилось.

Примечания

Сатирические рассказы, очерки и юморески, включенные в этот том, составляют две основные тематические группы. К первой относятся очерки, написанные во время скитаний Гашека по тогдашней Европе. Вторую группу представляют сатирические рассказы, исполненные бунтарского протеста против несправедливости и бесправия. На протяжении 1901–1908 годов в творчестве писателя выкристаллизовывается не только очерк, не только политический памфлет, но и причудливый, фантастический гротеск, что станет основным для творчества Гашека в последующие годы.

Молодой Гашек очень много странствует, особенно в 1901–1903 годы.

Скитания писателя были вызваны не только юношеским темпераментом, гнавшим его из города, подальше от удручающей обстановки родительского дома, – их можно объяснить и социальными, и литературными причинами, то есть той неблагоприятной атмосферой, которая сложилась вокруг Гашека в начальные годы творчества.

Разнообразные наблюдения, сделанные Гашеком во время его странствий, свидетельствуют отнюдь не о романтическом восприятии действительности, когда, восхищаясь прелестью живописных хижин, яркими красками национальных костюмов и вышивок, забывают о теневых сторонах народной жизни. Избегая натуралистических подробностей, Гашек создает критические, окрашенные иронией описания. Этот контраст романтики, народной самобытности и печальной действительности является одним из основных приемов, используемых Гашеком при построении путевых заметок.

Можно сказать, что на первом этапе литературного творчества Гашек троявляет себя скорее как любознательный журналист, репортер, поражающий читателя знанием реалий, фактического материала, подслушанными у народа суждениями и диалогами. Однако молодой писатель не ограничивается методом репортажа. Он использует и занимательный сюжет, и комбинированную завязку, позволяющие построить произведение резко контрастно. Естественным реалистическим гоном описания, реалистическим изображением жизни разоблачается напыщенность, манерность, лицемерие власть имущих.

В рассказах и путевых зарисовках Гашека ощущается и фольклорная традиция. Мы встретим в них элементы устного народного творчества, отрывки из песен, сказок и преданий, благодаря чему сухая хроника превращается в волшебный, пронизанный юмором рассказ. Элементы фольклора, как бы вкрапленные – часто без авторской обработки – в калейдоскопическую пестроту наблюдений и впечатлений, позднее послужат основой нового, оригинального подхода Гашека к литературному творчеству и будут широко использованы в романе «Похождения бравого солдата Швейка».

Вторая характерная особенность раннего творчества Гашека: социальная сатира. Именно в этом жанре находил выход бунтарский протест писателя против социальной несправедливости.

Гашек вторгается в область политики как сатирик: он разоблачает пустоту избирательных лозунгов средствами пародии, иронического богохульства, гротесковой гиперболы. Для этого он использует наиболее эффективный вид сатирического развенчания, он осмеивает эпоху тем, что явилось ее порожденьем.

Развитию сатиры Гашека в этот период содействовал и атеизм анархистов. Его антирелигиозное настроение целиком и полностью выражает себя в пародии, разоблачающей пустоту религиозных и церковных догматов. Сатира Гашека тем убедительнее и действеннее, что он обладал поразительно богатыми познаниями деталей и фактов церковной литургии, религиозной и житийной литературы и т. п. Здесь Гашеку не было равных.

Его атеистические, антицерковные рассказы богато представлены в этом томе.

Гашек все резче критиковал буржуазное общество. Свойственный ему дух бунтарского отрицания, который вначале давал о себе знать лишь отдельными выпадами и сатирическими намеками, стал всеобъемлющим, распространился на самые глубинные сферы жизни. Обогатилась и палитра его изобразительных средств. Особенного совершенства он достигает в искусстве гиперболы, гротесковой градации, ситуационного и словесного комизма. Гашек овладевает приемами так называемой двоякой иронии: злого, язвительного сарказма, направленного против господствующих авторитетов и институтов, и мягкого юмора, пронизанного сочувствием и пониманием, когда он говорит о нерешительном сопротивлении народных масс. Именно двоякий характер иронии приобретает важное значение в предвоенный период.

Комический, гротескный элемент обретает теперь у Гашека важную социальную значимость. Собственно, в конце этого тома мы встречаемся уже с прообразом конфликта (например, в рассказе «Бунт арестанта Шейбы»), художественное решение которого выдержано в чисто швейковском духе.

1901–1904

Сельская идиллия. – «Народни листы», 16.4.1901, веч. выпуск; подпись: Ярослав Гашек [75]75
  Ниже, в тех случаях, где не будет указания на подпись, считать рассказ опубликованным под собственной фамилией писателя.


[Закрыть].

« Народни листы» – чешская буржуазная газета (1861–1941), с 1874 г. – центральный орган партии младочехов (свободомыслящих).

Смерть горца. – «Народни листы», 8.4.1902.

Стр. 35. Бабья гора, Лысая гора– вершины в Бескидах, образующие границу между Польской Народной Республикой (ранее область Галиции, относившейся к Австро-Венгрии) и Чехословацкой Социалистической Республикой (ранее область Горни-Угры, также относившаяся к Австро-Венгрии).

Wódka lasów, wódka jagodowa. – «Народни листы», 7.7.1902.

Стр. 37. Фарарж– приходский священник; фара– дом приходского священника.

Стр. 41. Викарий– заместитель епископа, член консультативного совета епископата.

Идиллия кукурузного поля. – «Народни листы», 25.10.1902, веч. выпуск.

Разбойник за Магурой. – «Народни листы», 25.10.1902.

Рыбак Гулай. – «Народни листы», 13.11.1902.

Загорская канония. – «Народни листы», 25.1.1903.

Похождения Дьюлы Какони. – «Народни листы», 28.6.1903.

Стр. 58. Какони– фамилия встречается в творчестве Гашека неоднократно, в последний раз – в «Похождениях бравого солдата Швейка», в главе «Приключения Швейка в Кираль-Хиде».

Стр. 61. … В Пешт(сокр.) – в Будапешт.

Как дедушка Перунко вешался. – «Народни листы», 8.7.1903.

Стр. 64. Подгалье– край в северном предгорье Татр, часть тогдашней Галиции.

Воспоминание о болоте. – «Народни листы», 24.7.1903, веч. выпуск.

Крестины. – «Народни листы», 6.11.1903, веч. выпуск.

Три очерка о венгерской пусте. – Журн. «Илюстрованы свет», 1903, № 52.

Стр. 77. Пришли на равнину… с высоких гор. – Жители гористой Верхней Венгрии (Горни-Угры – сегодняшняя Словакия) спускались вниз на время полевых работ; подвергались безжалостной эксплуатации; рассказ свидетельствует о глубоком социальном чутье молодого Гашека – писателя, журналиста, репортера.

Ружье. – «Народни листы», 3.2.1904, веч. выпуск.

Гей, Марка! – Журн. «Светозор», 1904, № 5, и «Беседы лиду», 9.2.1904.

Стр. 81. Запекачка– род курительной трубки.

Старая дорога. – «Народни листы», 10.3.1904, веч. выпуск.

Стр. 83. Бабажич, Частич. – Эти имена, скорее всего словенские или хорватские, говорят, что рассказ, очевидно, навеян путешествием Гашека на Балканы в 1903 г.

Благодарность. – «Народни листы», 29.4.1904, подпись: Виктор Янота.

Стр. 86. Ломброзо. – Чезаре Ломброзо, антрополог и психиатр, судил о предрасположенности к преступлениям по форме черепа. Гашек явно читал его сочинение «О типах преступников», он неоднократно его цитирует.

Невезение пана Бенды. – «Народни листы», 1.5.1904.

Стр. 88. Официал– чиновник в самых разнообразных административных службах.

Родные места. – Журн. «Матица свободы», 22.6.1904.

Нет больше романтики в Гемере. – «Народни листы», 5.7.1904, веч. выпуск.

Стр. 95. Гемер– жупа в Северо-Восточной Словакии (тогдашняя Верхняя Венгрия).

Клинопись. – «Омладина», 7.7.1904.

« Омладина» – еженедельник анархистов, редактором его был знакомый Я. Гашека – Карел Вогрызек. Позднее (1907 г.) Гашек с Вогрызеком разошлись.

Рассказ относится к начальному периоду деятельности Гашека в анархистской печати. В то время он сотрудничал с журналом «Омладина», издававшемся в г. Лом (Мостецкий р-н). Анархизм был тогда особенно распространен среди шахтеров на севере Чехии. Непродолжительное время Гашек был и редактором этого журнала; согласно свидетельствам современников, он разносил листовки, организовывал собрания и недолго работал на шахте «Барбора» в поселке Катцендорф (старое название) между Ениковом и Костршанами. Полицейские архивы также свидетельствуют, что 8 августа 1904 г. он еще был в Ломе. Затем он отбыл «в неизвестном направлении».

Наш дом. – «Народни листы», 12.7.1904, подпись: Яр. Г.

После смерти отца семья Гашеков часто переезжала с места на место; безденежье заставляло их то и дело менять квартиру, жили они всегда в сырых тесных и темных комнатах. Вероятно, создавая этот острый социальный очерк, автор использовал и воспоминания собственного детства.

Восточная сказка. – «Омладина», 14.7.1904.

Стр. 104. Идалмо– анаграмма (перевернутое название) журнала «Омладина», в редакции которого работал Гашек. См. примеч. к рассказу «Клинопись». Скорее всего в рассказе описывается реальное событие: обыск в редакции «Омладины», где иногда ночевал ее новый редактор Гашек.

Предвыборное выступление цыгана Шаваню. – «Илюстрованы свет», 12.8.1904.

На сборе хмеля. – «Народни листы», 3.11.1904, веч. выпуск.

В основе рассказа лежат подлинные события из жизни Гашека, который после «анархистской эпопеи» в Северной Чехии отправился на сбор хмеля в окрестностях Нюрнберга, после чего совершил богатую приключениями «экскурсию» в Баварию.

Ослик Гут. – «Народни листы», 6.11.1904.

В рассказе отражено путешествие Гашека в Баварию; это подтверждается различными топографическими подробностями.

Пример из жизни. – «Светозор», 2.12.1904.

Стр. 117. Американская юмореска. – Эмиграция в Америку была одной из самых жгучих проблем тогдашней Австро-Венгрии. Пародия Гашека на американский образ жизни свидетельствует о зрелости его критического мышления. Впоследствии эта юмореска была включена Гашеком в его первую книгу «Бравый солдат Швейк» (Прага, 1912).

1905–1907

Ромашковая настойка. – Сб. «Илюстроване ческе гуморески», 1905, т. 1.

Стр. 121. … пану Колошке… – Материалом для рассказа, очевидно, послужили воспоминания автора о временах, когда он был учеником в магазине аптекарских и москательных товаров пана Кокошки в Праге, в доме «У трех шаров» на Перштине (1897–1898 гг.).

Штеховице– место загородных прогулок неподалеку от Праги.

Стр. 122. … священник не «скинул их с амвона»… – Народное выражение. относящееся к церковному браку: священник предварительно должен был трижды огласить брак в церкви. Если никто из присутствующих в церкви не возражал, священник после третьего оглашения мог «скинуть чету с амвона», а затем обвенчать ее.

Милосердные самаритяне. – Сб. «Илюстроване ческе гуморески», 1905, т. 1.

Стр. 125. Милосердный самаритянин… – Правоверные иудеи считали обитателей Самарии (Северной Палестины) «нечистыми». Однако, согласно Евангелию от Луки (10; 30), один самаритянин, тем не менее, сжалился над раненым иудеем – отсюда: «милосердный самаритянин» как символ милосердия.

Как черти ограбили монастырь святого Томаша. – Сб. «Илюстроване ческе гуморески», 1905, т. 1.

Стр. 128. Монастырь св. Томаша– находится в Праге, на Малой Стране; монастырь варил отличное черное пиво – это обстоятельство усиливает пародийный оттенок рассказа Гашека.

Галицийский пейзаж с волками. – «Народни листы», 16.1.1905.

Стр. 136. … над рекой Рабой… – Река, приток Дуная, – эти края Гашек посетил во время своих скитаний в 1903 г., когда он попал в краковскую тюрьму. Об этом см. примеч. к следующему рассказу.

Среди бродяг. – «Светозор», 10.2.1905.

Стр. 143. … в городской королевской тюрьме… – Из запроса полицейского управления в Кракове от 28 июля 1903 г. явствует, что Гашека здесь задержали как бродягу. Получив из дому деньги, он отправился в Прагу. Однако в пути его задержали еще раз – в г. Фридек в Северной Моравии.

Поминальная свеча. – «Светозор», 24.2.1905.

Стр. 146. Седой Станко– это имя (упоминается также в «Галицийском пейзаже с волками») стало одним из псевдонимов Гашека: Д-р Владимир Станко.

Вознаграждение. – «Народни листы», 25.4.1905.

Рекламная сцена. – «Светозор», 28.4.1905.

Возвращение. – «Народни политика», 21.5.1905.

Стр. 158. … в Америку… – См. примеч. к рассказу «Пример из жизни».

Дротарь– бродячий ремесленник, мелкий торговец, лудильщик.

Стр. 159. Нотар, нотариус– судебный, но также и административный служащий.

Новые течения. – «Народни листы», 11.6.1905.