Текст книги ""Райские хутора" и другие рассказы"

Автор книги: Ярослав Священник (Шипов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Медведи

Медведей в нашем краю предостаточно, и встречи с ними – дело обыкновенное. Случалось, в деревню захаживали. То двое медвежат переправились из-за реки: там утиное озеро, и в день открытия охотничьего сезона была пальба – испугались, наверное. Медвежата, конечно же, не страшны – бегают вдоль дороги, играют, но мамка, отыскавшая заблудших чад, взревела с такою ужасною силою, что соседский поросенок умер в своем темном хлеву от разрыва сердца. А то еще по весне старый медведь налетел на колхозную пасеку, а она была у нас возле самой околицы, – и давай ломать пустые ульи. Наработавшись, там же и заночевал, а с рассветом продолжил свое разрушительное занятие. Понятное дело – обидно: медом пахнет, а самого продукта и нет… Остановить зверя удалось только с помощью егерского карабина.

Бывали встречи забавные, бывали – спокойные, бывали – опасные: вспоминать все – времени недостанет. И это притом, что на медведей я не охотился. Впрочем, однажды впал в искушение… Но прежде чем поведать историю, хранившуюся доселе в глубокой тайне, надобно оборотиться к ее прологу.

Служил я тогда в областном центре, поселили меня в гостинице. Там же обитал и наш районный охотовед, который с полгода уже мотался по лекарям, стараясь исцелить жеваную медведем руку: осенью он устраивал начальству медвежью охоту, и она развернулась столь безблагодатным образом, что, спасая воевод, пришлось ему вступить в рукопашную и пожертвовать правой рукой.

Через несколько месяцев, уже в деревне, заезжает ко мне этот самый охотовед, а с ним и наш егерь. Дело было поздним осенним вечером. Зовут на медведя.

– Вы что, – говорю, – мужики: какая среди ночи охота? Да я ведь и не охочусь теперь – вы же знаете…

А они уламывают и уламывают: мол, нужен я им позарез… Ничего не понимаю:

– У вас, – говорю, – и карабины, и подсветка: а я-то что буду делать со своим ружьецом?

Они помялись:

– Ружье, вообще-то, можно не брать…

Люди эти были известны как непьющие, ответственные и не расположенные к пустой болтовне.

– А если без ружья, – спрашиваю, – то вы меня что – в качестве привады берете?

– Нет, – отвечают серьезно, – в качестве единственного охотника.

Выясняется, что они ездили смотреть кабаньи следы у овсяного поля да нарвались на медведя.

– А сегодня – ровно год с того дня, как мишка мне руку заел, – говорит охотовед и пускается рассуждать о мистическом смысле своего совпадения…

– Так вам, что ли, молебен отслужить?

– На кой? Я медведя-то подстрелил: с испугу… А лицензии-то у нас нет! Одна, конечно, осталась – для гостей… Но на себя-то мы ее оформить не можем, да и к мужикам с такой просьбой нельзя идти: когда они просили лицензию, мы не давали, а теперь… В общем, выручайте!

– Да что ж я с ним буду делать? Мне ж его и за год не съесть!.. А потом, у меня и денег нет на лицензию…

Стали думать, у кого могут быть деньги. Поехали к председателю сельсовета, сдернули его с койки, он выслушал, расписался в бумагах:

– Все остальное завтра, – и ушел спать.

Мы отправились искать медведя. Нашли, затолкали в уазик, свезли ко мне, и мужики полночи разделывали его в сенях. К рассвету уехали.

Такая получилась охота.

Однако и до молебна в свой час черед дошел. Как-то заходит охотовед в церковь.

– Что, – спрашиваю, – опять на медведя?

– Нет. Надобно поблагодарить за те два случая, да и вообще за то, что еще живой…

– Вот, – говорю, – как интересно: Господь тебя через мишек и к молитве привел.

– Оно, может, и не сильно интересно, – вздыхает, – зато очень доходчиво.

День рыбака

Возвращаюсь с отдаленного прихода – машину останавливает незнакомый мужчина:

– Я – председатель тутошнего колхоза, специально вас жду: у меня к вам дело, – и приглашает в контору.

В районе полтора десятка хозяйств, и со всеми остальными председателями я знаком, но этот все время уклонялся.

Заходим в кабинет.

– Спасибо, – говорит, – за детский садик: строительство окончили и на днях пускаем детишек – колхозную, можно сказать, смену, так что я ваш должник и есть повод… Нет, ну вы посмотрите: установили на столе компьютер, теперь и расположиться негде…

Я вспомнил, что весной освящал закладку деревянного здания: старый детсад сгорел дотла, а строительство нового затягивалось из-за каких-то неурядиц.

– Коли достроили, – говорю, – хорошо бы освятить помещение.

– Это – когда скажете: заведующая садиком – моя супруга, она, кстати, в прошлый раз вас и приглашала.

– Если водитель подождет, – говорю, – то хоть сейчас.

– А что нам водитель? Транспорт всегда найдем, оставайтесь… Тем более что сегодня всеобщий праздник – День рыбака… Я прочитал книжку, которую вы моей жене подарили, – Евангелие называется: там к рыбакам большое уважение… Да за что же мне этот дрын-то? Представляете: последние деньги со счета сняли и приволокли компьютер – теперь и стаканы поставить некуда… Я бы уж лучше запчастей купил или солярки. «Нет, – говорят, – сплошная компьютеризация»…

Еще сколько-то времени мы беседовали в таком вот духе: я пытался приступить к освящению детского сада, председатель уговаривал оставаться для празднования. Внезапно его осенило:

– А пойдемте-ка на рыбалку!.. У меня и бредешок есть, и места я знаю: рыбалка – царская!

День был таким удушливым, таким пыльным, что мысль о речной прохладе оказалась победительной. Шофер тоже присоединился:

– Меня, – говорит, – к батюшке на весь день отрядили, можно и порыбачить. Тем более если домой рыбы привезу – хозяйка обрадуется! А рыба по суху не ходит, так что и мне кое-чего перепадет.

Председатель притащил бредень, скатились к реке и, побросав одежку в машину, полезли в воду. Хозяин, как самый высокий, взял на себя дальнее крыло и ушел на фарватер, коренастому шоферу выпало брести вдоль берега по густым зарослям осоки, а мне – плыть позади и в случае зацепления за коряги нырять для распутывания.

– У вашей фигуры тела – геометрия непотопляемая, – объяснил председатель.

Тут выяснилось, что забыли грузило для мотни – хвостовой части бредня. Кликнув отроков, сигавших с обрыва, председатель велел принести небольшой булыжничек: неподалеку виднелась горка камней, собранных с поля. Ребятишки, а их было пятеро, побежали за камнями, потом обратно, но эти грузила были отвергнуты.

– Малы! – кричал председатель.

– Велики! – кричал он через минуту.

Наконец в руках одного из мальчишек оказался булыжник необходимого размера, и председатель скомандовал:

– Давай!

Каждый из пятерых принял это на свой счет, и все они, дружно прыгнув «солдатиком» с камнями в руках, скрылись в пучине.

– Ну и где ж теперь колхозная смена? – спросил шофер.

– Колхозной смене – конец, – испуганно заключил председатель.

Но ребятишки, благоразумно избавившись от камней, повсплывали.

В дальнейшем предприятие шествовало без приключений. Мы обошли все примечательные места: плесы, заводи, отмели, ямы-рыбины так и устремлялись в наш бредень. Временами по берегам встречался народ, ворошивший сено: мы раздавали щук, язей, окуней – и мрежи снова наполнялись добычей.

Когда возвратились к машине, выяснилось, что чтение Священного Писания подвигло председателя не только на рыбалку.

– Хочу, – заявляет, – креститься.

– Это, – говорю, – можно.

– Хочу прямо сейчас, в реке.

– И это, – говорю, – можно. – И окрестил его.

Завершался день во дворе у председателя. Пока приготовлялась уха, я освятил помещение детского сада. После ужина водитель отвез меня домой.

Учительницы

Пригласили в сельскую школу. Долго не решались, а потом вдруг и пригласили: эпидемия гриппа началась, и учителей не хватало. Пришел я в старое двухэтажное здание, строенное, похоже, еще до того, как люди повели свое родословие от обезьяны, и узнал много нового и неожиданного. Во-первых, обнаружилось, что старшеклассники читают еле-еле, словно толстовский Филиппок, – по складам.

– Чему вы удивляетесь? – спросили учительницы. – Дети давно уже книжек не раскрывают – теперь с утра до вечера телевизор да магнитофон…

Во-вторых, меня попросили «не напрягаться насчет души, поскольку всем цивилизованным людям известно, что человек – сумма клеток и ничего более». Заодно учительница биологии объяснила теорию эволюции: «Один побежал – стал зайцем, другой пополз – стал змеей, третий замахал передними конечностями – и полетел, четвертый поднялся на задние лапы – стал человеком… Но вообще, все животные вышли из воды: это надо запомнить…» По поводу происхождения видов я даже не возражал: ну такое вероисповедание у людей, что тут поделаешь! А с водой какая-то неурядица получилась.

– Как же, – спрашиваю, – крокодилы там разные, черепахи? Древние животные, а рождаются на земле и только потом лезут в воду…

– Вы, – говорит, – что, биолог?

– Нет.

– Тогда не задавайте псевдонаучных вопросов.

Я больше и не задавал.

Учительница истории сообщила, что Советский Союз участвовал во Второй мировой войне на стороне великой Америки, которая разгромила фашистов, – оказывается, так теперь принято трактовать памятные события. Завуч, в соответствии с последними рекомендациями министерства, предложила рассказать, кто я по астрологическому календарю, кто – по восточному, кем был в «прежней жизни» и что ожидает меня в жизни будущей… Этих тоже не о чем было спрашивать.

Определили мне занимать «окна» – уроки, на которых учительниц по какой-то причине не было. А причин таких на селе много: и уборка картошки, и ягнение козы, и приобретение поросенка, и заготовка клюквы с брусникой, и, понятное дело, хвори… Иной раз «окна» растягивались на целый день.

Однажды в конце такого дня директриса полюбопытствовала, чем занимал я урок истории, темой которого было Смутное время. Отвечаю, что рассказывал о Смутном времени, о патриархе Ермогене, который отказался помазывать на престол польского королевича, о том, как оборонялась Троице-Сергиева лавра, как ее келарь Авраамий Палицын плавал туда-сюда через Москву-реку, замиряя противоборствующие русские полки…

– А на уроке физики: «Подъемная сила»?

Про подъемную силу я, конечно, рассказал, а заодно – про авиаконструктора Сикорского и его богословские работы.

– А на уроке литературы: «Снежная королева»?

– Эта сказка, – говорю, – христианская по своему духу, так что мы никуда не уклонялись, а беседовали о добре, любви, самопожертвовании…

Историю и физику мне простили, поскольку я просто «ввел дополнительную информацию», что методическими указаниями не запрещается, а с литературой вышла беда. Приглашают на педсовет.

– В каких, – спрашивают, – методичках написано насчет христианского духа сказки «Снежная королева»?

– Это, – отвечаю, – и так видно, невооруженным глазом.

А они пристали: подавай им методичку – без методички никак нельзя! И отстранили меня от занятий!

Вспомнились мне тогда слова апостола Павла: «А учить жене не позволяю… Ибо прежде создан Адам, а потом Ева». Апостол говорит здесь об изначальной зависимости женщины, – вот и ждут они указаний. Само по себе это нисколько не страшно, вполне естественно и целесообразно, но когда ожидание «методичек» из поколения в поколение прививается мальчикам… Боярских детей, поди, в семилетнем возрасте отнимали от мамок и нянек и передавали в войско, где начиналось мужское воспитание: вот и вырастали великие полководцы – спасители Отечества. Да и просто – нормальные мужчины, готовые самостоятельно принимать решения и за них отвечать.

Хорошо еще, литературная учительница после нескольких дней раздумий отыскала исчерпывающее объяснение моим рассуждениям:

– А ведь Андерсена и зовут-то Ганс Христиан – христианин значит!

И на следующем педсовете решено было снять с меня суровую епитимью.

Кардан

На каждой автомобильной базе есть свой привратный пес, чаще всего именуемый Шарниром, Баллоном или Карданом. У наших механизаторов тоже завелся свой Кардан, однако он был не собакою, а лисой, точнее говоря, – лисовином. Первого появления его в гараже никто не помнил – достоверно только, что произошло это летней порой, когда лисы выглядят неказисто и на облезлых кошек похожи больше, чем на себя.

Что было надобно Кардану среди комбайнов и тракторов – загадка, однако он приходил почти каждый день. Табачного дыма лисовин, как и все животные, не переносил, к водочному запаху относился спокойно, но сколько бы мужики ни угощали, пить отказывался. И вот, при таких своих неудобных качествах, он более всего дорожил именно мужской компанией.

Поначалу мы думали, что он с младенчества был приручен, но сбежал от хозяев, однако лисовин не только не позволял никому погладить себя: никто ни единого раза к нему даже и не прикоснулся.

Ну, подивился, подивился народ, а потом привыкли. Идет, скажем, кто-нибудь из мужиков на работу, Кардан вылезет из кустов и семенит рядом. Или, к примеру, устроятся механизаторы в старом бесколесном автобусе выпить водочки, Кардан сидит возле двери и разговоры слушает. Никто его не прикармливал, да оно и понятно: закусывали-то мужики не курятиной, а соленым огурцом, к которому дикий зверь особого интереса не испытывал. Проголодается – сбегает в поле, изловит сколько надо мышей и – обратно.

Собак Кардан не боялся. Во-первых, гараж находился далеко от деревни, а во-вторых, лисовин был безусловно хитрее и ловчее своих одомашненных соплеменников: мог взобраться и на крышу сторожки, и на комбайн.

Тут надобно пояснить, что представлял из себя колхозный гараж. Это – одноэтажное кирпичное здание мастерских, рядом с которым располагалось натуральное грязевое озеро – место разворота машин. На противоположном берегу озера – крытый гараж для автомобилей. Позади его рядами стояли исправные комбайны, косилки и трактора. А уж за ними, по обширнейшей луговине, тут и там были разбросаны ломаные-переломаные образцы разнообразнейшей сельхозтехники. К луговине примыкал лес – где-то в этом лесу и жил шоферской приятель.

Безмятежие продолжалось до осени, пока Кардан не начал линять, превращаясь в пушного зверя. Тут мужички озадачились: охотничий сезон начинается, зверь может и на выстрел нарваться, и в капкан угодить… Охотников, правда, у нас немного, и они пообещали в безбоязненного лисовина не стрелять, а капканами всерьез занимался один лишь егерь, который согласился устанавливать их от нашего колхоза подальше. Механизаторы успокоились, но ненадолго: среди зимы, когда начались лисьи свадьбы, Кардан исчез.

Мужики, мало склонные к проявлению тонких чувств, признавались: «Как только встретишь лисий след, думаешь: не друг ли наш пробегал?» Да и я: увидел в окно лисичку, вышел на крыльцо и тихонько позвал: «Кардан», – но только снежная пыль взметнулась!..

Как-то весной заходит ко мне длинный электрик: вернуть прочитанную книжку и попросить новую.

– Вот, – говорит, – очень заинтересовала меня рассудительность. – Не помню уж, что за труд осваивал он в тот раз: кажется, проповеди кого-то из отцов Церкви.

– Да, – соглашаюсь я, – понятие очень важное.

– Рассудительность главнее всякого формализма.

– Это, – спрашиваю, – ты о чем?

– К примеру, охотиться на диких зверей можно?.. Можно. И если человек добудет пушнину на шапку себе, жене или ребенку – тоже не грех. А куда денешься? У нас морозы такие, что без меховой шапки никак нельзя. Да хоть и на продажу – денег-то у народа нет, жить не на что. Правильно я понимаю?.. Теперь подумаем дальше, и не формально, а по рассудительности: если я подстрелю лисицу – не грех, а если Кардана?..

– Вот, – говорю, – подо что ты богословие подводил…

– Мужики бают, один тут… шкурку рыжую продает… недорого: бочина дырявая, а мех вокруг опален – в упор стреляли… Какая лиса человека к себе подпустит? Только Кардан… Что теперь с тем гадом делать?

– Помолись за него.

– Это – формально, а по рассудительности?

– Помолись.

– Жаль. А я уж… – и стал рассказывать о всяких электрических каверзах, которые он измыслил против злодея: одни были вполне безобидны, но другие – вроде подведения оголенного провода под очко нуждного места – даже опасны.

– И за тебя, – говорю, – надо помолиться, а то напридумывал ужасов.

– А вы, между прочим, на мои коварные планы нисколько не возражаете! И даже вроде наоборот… Это – по рассудительности?

– Нет, – говорю, – от страстей. Так что если по рассудительности, надобно и за меня помолиться.

Праздник

Приехали посыльные от местного руководства: говорят, что селу нашему – старейшему в районе – исполняется шестьсот лет, отчего произойдет всенароднейшее гулянье, и потому необходимо будет которого-то июля наладить погоду.

В этом есть нечто удивительное, потому что село наше названо в честь праздника Преображения Господня, неуклонно отмечаемого девятнадцатого августа по новому стилю, и, думается, испокон веку в день этот всегда случалась превосходнейшая погода, а откуда взялось которое-то июля?.. А оттуда, говорят, что у главы администрации в августе отпуск, и потому день рождения села приходится переносить.

Стало быть, за шестьсот лет до нас прибрел сюда крещеный человек, построил церковь, посвятил ее Преображению Господа нашего Иисуса Христа с надеждой, понятное дело, на преображение всей этой местности и всех диких людей ее, а теперь празднование приходится переносить из-за того, что сызнова одичавшее местное руководство собралось в азиатскую страну прикупить шмоток… Объясняю, что к Начальству Небесному обращаться с такою глупостью никак невозможно. Уехали.

Через некоторое время появляются новые ходоки – культработники из областного центра. Мужик в шляпе – он прямо так и зашел в храм – главный по этой части.

– У меня, – говорит, – к вам вопрос. – При этом перегаром от него несет так, что находиться рядом никак невозможно.

Отступив на пару шагов, объясняю насчет головного убора. Он неохотно снимает шляпу и прикидывает, куда поместить ее. А при нем дамочка-секретарша – как раз без всякого покрытия вытравленных кудрей. Главный культурный человек нахлобучивает шляпу на ее бедную голову.

– Необходима, – говорит, – хорошая погода на празднование.

Поинтересовался иконами: которые, мол, поценнее? Велел секретарше все в точности записать. Потом спросил насчет храма – которого века…

– Девяностые годы двадцатого, – отвечаю.

– Неплохо сохранился, – говорит.

Секретарша в шляпе объясняет:

– Девяностые годы двадцатого века – это сейчас.

– Тогда занеси в графу «Наши достижения»…

В свой черед наступает неправильный день великого празднования. С утра отправляюсь на службу – дождь. «Что ж, – думаю, – нормальное дело, мог бы даже и снег пойти». Отслужили. Бабушки-прихожанки понурые стоят – на улицу выходить неохота. Гляжу, а среди них секретарша культурного человека – кудри у нее теперь фиолетовые, но зато косыночкой повязана. Что ж, спрашиваю, она в такой помрачительный цвет окрасилась? Оказывается, начальство повелело в честь праздника и возможного приезда столичных гостей, «потому как фиолет теперь в моде». А где же, спрашиваю, начальство? Выясняется, что начальство уже набанкетничалось и поубывало кто куда. Как-то уж очень быстро они, говорю, даже не верится.

– Дак они уже сутки банкетничают.

Тут еще явилась вымокшая учителка-пенсионерка, которая у меня за чтеца: просит прощения, что опоздала, – коза у нее болеет.

– Сколько, – спрашиваю, – у тебя коз?

– Одна дак.

– А у твоего деда сколько было?

– У деда? Да у него лошадей было пять штук, коров – четыре, а овец и коз – кто их считал тогда?

– А в церковь он ходил?

– Каждое воскресенье!

– Вот потому у него столько всего и было. А ты – так с одной козой и останешься.

Она просит епитимью, и я оставляю ее в храме читать покаянный пятидесятый псалом, который она всякий раз читает с ошибками. Впрочем, как и все остальное. А мы отправляемся к центру праздника – к деревянному помосту, сооруженному на высоком берегу реки. Из-за дождя действо никак не может начаться, и народ, занявший места на скамейках, терпеливо жмется под зонтиками. Да и ярмарка, специально для которой мастерились дощатые прилавки, молчит: корзинки, лапти, цветастые половики, мед – все спрятано от дождя под клеенками. Отслужил я молебен, полагающийся перед началом доброго дела, и опять пошел в храм: кто-то из приезжих попросился креститься. Потом еще и обвенчал одну немолодую пару. И тут дождь прекратился: вышло солнце. Прочитали мы подобающее случаю благодарственное молитвословие, и на этом богослужения завершились.

А праздник только начал разворачиваться: заиграли гармонисты, загудела ярмарка, выкатилась откуда-то бочка домашнего пива… Вся эта суматоха продолжалась до полной темноты.

Когда стемнело, снова начался дождь.