Текст книги " Придет вода "
Автор книги: Яна Дягилева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
Познакомились мы у Фирсова, когда ОБОРОНщики приезжали с Янкой, в 1988 году. Они приезжали на концерт, им французы устраивали концерт в зале «Время». Там участвовали ВВ, НЕ ЖДАЛИ, мы, ИГРЫ, Янка и ОБОРОНА. Шесть, по-моему, групп было. Тогда и познакомились – Егор-то приезжал и раньше, а вот Янку я не помню. По-моему, я ее до этого не видел. Ну, что значит «познакомились»? – она такая, как бы, скромная женщина, особо мы не общались. Пили вместе, куролесили чего-то… Но, вообще, мне всегда казалось, что она была каким-то очень закрытым человеком. То ли она стеснялась, то ли еще чего, но мне казалось, что она какая-то более сама по себе – может быть, это у нее такой период был… Мы в ту пору больше общались с ОБОРОНщиками, они чаще приезжали и были более, что ли, контактны, хотя у них своя, в общем-то, тусовка была, как-то они обособленно себя чувствовали, на мой взгляд. Из них Егор был самый открытый, контактный по сравнению с остальными. Как-то вот мы с Мишкой[18]18
Здесь и далее – Михаил Раппопорт, звукооператор АУКЦЫОНА.
[Закрыть] с ними стусовались, потому что у Фирика постоянно сидели вместе – а остальные придут – «Привет» – «Привет», но такого не было, чтоб дружба, любовь, ко всему АУКЦЫОНУ. Мы с Мишкой конкретно носились с Егором, с Кузьмой… Джефф тогда приезжал, Зеленский там очень долго жил, а с Янкой – как-то это все было больше на пьянках или посиделках. Она была такой… действительно очень скромной, мне даже казалось какой-то застенчивой. Я ее почему-то больше помню грустной…
Я когда впервые увидел концерт Янки с ОБОРОНОЙ – мне не понравилось, на самом деле, какое-то такое ощущение было, что они ей мешали. Хотя сама ОБОРОНА была – просто супер, а вот с Янкой… Она просто человек другого совершенно склада, в ней такая спокойная энергия была, кайфовая, совсем другая. И в записях то же самое. В фирсовской акустике это тоже слышалось… И по тем временам Янка мне, кстати, нравилась меньше, чем Егор, может быть, потому что я Егора знал больше, слышал его вот так, через стол – это было, конечно, впечатление. А Янку я не слышал тогда так, хотя позже у меня все это как-то поменялось. Тогда было очень много таких мощных людей. И это была такая единая тусовка, рядом все было. И на том фоне поэтому чисто энергетически выделялся Егор. Потому что вот только что Башлачев ушел… и сложно как-то сходу понять, особенно если такой человек, как Янка, особо себя не демонстрирует. У Егора-то постоянно какие-то сейшена устраивались, квартирники, а у Янки их не так много было.
Еще мы ОБОРОНщиков пытались записать. У нас была точка где-то на «Удельной», сама комната была – бывший туалет, вся такая в кафеле, звонкая, и мы писали им там барабаны, на портастудию вроде. Они и песни пытались петь, но песни там петь не очень вышло, а вот барабаны как-то они записали, отдельно с басом – болванки, и потом их использовали в своих альбомах.
Потом я ее видел в Москве, мы как раз писали Дупло. Это 90-й год был. Жили у Кирильчика[19]19
Кувырдина.
[Закрыть], и приехала как раз Янка. Уже с ансамблем – Зеленский, по-моему, был, Джефф и Аркаша… И они поселились тоже у Кирильчика. Ну, мы уже сводили альбом, жили с Мишкой Раппопортом вдвоем, а Кирильчик куда-то умотал, и мы остались одни, как бы хозяевами квартиры. И тут приезжает такая команда! Ну, конечно, они сразу начали там квасить, куча московских людей прибежала, и мы оттуда начали сбегать на ночь, потому что нам было не до того. Там была одна очень смешная история с девушкой Айгуль[20]20
Айгуль Бакирова – подруга Святослава Задерия, принимавшая участие в его проектах.
[Закрыть], которая там с ума сходила по-всякому, а Янка ее постоянно успокаивала. Я как раз познакомился с Айгуль – меня Ваня Соколовский из НОЧНОГО ПРОСПЕКТА познакомил. Дело было так: мы пришли вчетвером, смотрим – сидит вся эта шайка-лейка, пьет портвейн, и Ванька Соколовский сидит с какой-то барышней совершенно безумного вида. Он говорит: «Во! Я нашел певицу, с которой буду записываться. Сейчас она вам споет». Ну, Айгуль взяла гитару, начала что-то петь, все было здорово, ну и как-то все пили-пили, а потом мы с Мишкой начали думать, как бы лечь спать, и Ваня говорит: «Слушайте, поехали отсюда, я тут рядом живу, тут у музыкантов квартира недалеко – там и заночуем». А он тогда работал с группой ЦЕНТР. И вот мы поехали – я, Ваня и Айгуль. Приехали туда, а там два таких лося сидят из группы ЦЕНТР, тоже пьют водку какую-то. Ну, и мы там сели с Ванькой. Выпиваем потихонечку, вдруг слышим – какие-то вопли из комнаты доносятся. Айгуль выбегает, кричит, что ее пытаются изнасиловать, а за ней два совершенно взбешенных мужика выскакивают. Я хватаю Айгуль, кричу Ваньке что-то вроде: «Останови мужчин!» Мы выбегаем с ней, а Ванька, значит, пытается этих остановить, как-то их останавливает, мы выбегаем из дома, ловим тачку, садимся и едем обратно. А это уже было примерно часа четыре ночи. И где-то в середине пути она начинает по-всякому меня обзывать: «Да ты козел, хам, что ты ко мне пристаешь!» А мне, значит, уже совсем плохо, потому что с утра надо идти на студию, спать хочется, усталость дикая, а тут, значит, барышню надо таскать, безумную притом. Я говорю: «Ну ладно, брось…», такси останавливается, мы выходим, идем значит, домой, а она все время грозится: «Вот я тебе, козел, сейчас устрою!» Я говорю: «Слушай, ты только не кричи, там ведь спят все». А все действительно спали, кроме Мишки, который по кухне слонялся, потому что ему негде было лечь. И то ли дверь открыта была, то ли мы позвонили, чтоб Мишка открыл – короче, только мы вошли, Айгуль на него налетела и начала кричать в коридоре: «Янка-а-а-а! А-а-а!», выбежала Янка, увела ее к себе в комнату, успокаивала долго, говорила что-то вроде: «Да Мишка хороший, Лёнька хороший…» А мы с Мишкой смотрим – спать негде, сели в такси и уехали досыпать к друзьям аж в Чертаново…
Потом, я помню, еще один был их приезд в Москву, когда они просто вообще не выходили из квартиры. Вроде у Янки депрессия была какая-то дикая, и они вообще не играли – должны были играть, но не играли…
Я как раз был в Москве, когда позвонил Егор и сказал, что Янка… то есть еще не понятно, вроде как бы пропала, но ему кажется, что она умерла. Егор как раз записку эту прочитал – я ее не видел, но говорят, была какая-то записка… И мы там ходили к каким-то экстрасенсам с фотографией, и человек вроде бы сказал, что искать надо в воде – такое что-то было.
А Егор – понятно, он на нее влиял, мощно довольно, но она бы не сочинила этих песен, если б в ней этого не было. Он ведь не глава секты какой-нибудь. Я думаю – это жизнь повлияла и ее самосостояние в тот момент, вот и все. Понимаешь, если человек талантливый, то это определяет все, потому что он просто не такой, как все. Я думаю, у каждого такие моменты наступают, кто старается жить, именно жить, а не просто какой-то фигней заниматься – а Янка относилась именно к таким людям, ведь чтоб сочинять такие песни, на мой взгляд, мало просто иметь талант, надо хотеть что-то сделать, стараться что-то сделать. Для этого надо иметь какую-то силу определенную, а сила ведь не исходит конкретно от кого-то, она идет от Бога или от Природы – как назовешь. Такие люди, как Янка, такая энергия – понятно, что это ее личное, очень мощное. Песни слушаешь – там ведь боль в каждой ноте, в каждом слове, а ведь ей это не кто-то принес на блюдечке, ясно, что она сама все это переживала.
Понимаешь, мне как-то казалось всегда – что смерть Башлачева, что Янки… Все были такие юные, играли в какие-то такие детские игры: да, человек поет, здорово, круто! А там все было серьезно, что у него, что у нее. И в тот момент, видимо, не осознавали, что надо просто взять человека, вытащить куда-то – в тот же Питер… Я всего два раза плакал: когда Майк умер и когда умерла Янка. Просто вот жалко их было очень. Я даже смерть Башлачева не так воспринял, потому что мне как-то всегда казалось, что Саша – он такой сильный мужик был, сам по себе. А эти – было какое-то ощущение беззащитности. И ясно, что просто не было рядом никого, кто бы просто взял и унес под мышкой… Понимаешь, мне кажется, это все такой романтизм юношеский – смерть, суициды и прочее, а на самом деле это все, на мой взгляд, довольно прозаичнее, физиологичнее даже, чем кажется. Что реально – человека спасти. Ведь у каждого, а тем более, у людей, которые занимаются какими-то творческими вещами, естественно, после мощного выброса энергии наступает релаксация. Невозможно так все время – нужна защита какая-то. А когда такие люди беззащитны, то нужно, соответственно, просто брать человека за шкирку, увозить в лес, еще какие-то вещи делать, человеческие ходы просто, которые ни к чему не обязывают, но в то же время…
ЭДУАРД ВОХМЯНИН (группа ГАНДИ)Санкт-Петербург, 05.06.98 г.
Это Алушта была, Крым, Голубовские камни, 88-й год – есть такое место. Там если смотреть на море, то слева был лагерь МЭИ, а справа – хипповский лагерь. Мы каждый день ходили драться с МЭИ-шниками, со спортсменами… Кстати, там как раз тогда фестиваль был. Цой выступал, НОЧНОЙ ПРОСПЕКТ… А мы в Москве играли и тусовались с такой группой тюменской – ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ, и там был их гитарист, рыженький такой, очкастый… И потом слышу – там что-то девчонка поет, так классно – пошел смотреть – смотрю, сидят знакомые, а пела как раз Янка. Причем она была вся какая-то замученная дорогой, ехала автостопом, жутко ругалась матом, что ее сшиб какой-то грузовик. Ну, и мы скопом где-то две недели сидели там, концерты вечерние давали. Кстати, название ГАНДИ ею придумано было. Мы-то назывались КЛИНИКА, а в Москве появилась еще одна КЛИНИКА, и лежа на пляже там, на камнях, я все сетовал. А она говорит: «А назови как-нибудь вкусно и бессмысленно, например, ГАНДИ». Я говорю: «О! Подходит!» – и забрал это название, так что группа с ее легкой руки называется… Кстати, у нас есть очень забавная песенка «Говорящие Собаки», а у нее «Медведь выходит на охоту душить собак…» – и мы так заряжали про собак…
Ну, потом в Зеленограде виделись еще раз – а потом она уже и погибла…
АЛЕКСЕЙ КОБЛОВМосква, 26.07.98 г.
Я познакомился с Янкой совершенно случайно; все получилось, естественно, через Егора Летова, как это было у большинства людей. До этого я слышал у Вохмянина (лидера группы ГАНДИ) запись ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ, где была песня «Печаль Моя Светла» – это было в 87-м. Ее же мне потом поставил Фирсов и сказал, что вот, мол, новая басистка ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ, которая ВОТ ТАК ВОТ играет на бас-гитаре и при этом поет такие вот стёбные песни. Ну, матерные. Хорошо. Проехало. Далее – приезжает в Москву этакая, прямо скажем, не худая рыжая девушка – и ничего особенного, в общем, не делает, потому что на «Сырке» выступала только ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, и мы с Яной тогда не познакомились; познакомились мы с ней уже ближе к концу 88-го – началу 89-го, примерно так, точнее не вспомню. После этого я случайно попал на некую такую тусовочку, в какой-то общаге, МИЭТ или какой-то еще, и там Яна попела свои песни – буквально две или три. После этого все стало понятно.
Далее – что? Питер, Рок-клуб, врученная катушка с записью тюменского альбома Деклассированным Элементам (весьма халявного, там Джексон барабанит ТАК, что… хм…, но при этом абсолютно живого, там все очень сильно, там чувство, чистый голос, там нет всей этой чернухи летовской). Потом сидение в коридоре Рок-клуба с переписыванием яниным почерком аннотации к альбому: «Вот, песня так называется, тут играл такой-то, а тут – такой-то» и так далее… У меня, кстати, ее автографы сохранились – тексты песен, ее почерком переписанные, я ее как-то попросил самые главные для нее песни написать, чтоб все правильно было… Их одна сука мужского пола как-то издала в виде плаката. «Из архива Алексея Коблова» – ну спасибо, родной! Я говорю: «А где деньги?» – не мне, а вообще – Стасику, в частности. «А вот, у нас такая стеклянная банка, мы в нее складываем, вроде как на памятник»… Этим все и закончилось.
Далее, естественно, учитывая возраст и энтузиазм – мне 22 года было – решили немедленно ехать! Куда ехать? Поехали в Харьков зачем-то. Приехали – там был фестиваль «Рок Против Сталинизма». Там выступала ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, Янка там не выступала. Но при этом она сделала акустику, квартирник: сначала пел Летов, потом Янка, потом Чернецкий. Оригинал записи этого квартирника лежит у меня дома, т. е. то, что сейчас ходит по рукам – копии, катушка с оригиналом до сих пор находится у меня. И там уже было состояние – такое, эйфорическое немножко…
Далее были смешные дела: поездки в Харьков с акустикой – с квартирными концертами, совершенно халявные – то есть нам отдавали какие-то деньги, их с трудом хватало на дорогу, на еду, на пиво, а поселяли нас, естественно, на вписках на всяких – вот, в частности, у Светы Рудим. Поездка была волшебная совершенно. Мы приехали, жили, пели… пили, естественно… Все было как-то плавно, пляжно… солнце… Спокойно так, никто не теребит за рукав – все было хорошо и, казалось, дальше будет еще лучше… А потом – снова-снова-снова – все эти дела, запись на АУКЦЫОНовской точке, Ангедония, Домой! пересведения – и какие-то попытки сделать хоть что-нибудь для нее…
Я как раз попал в тот самый момент, когда уже начались некоторые расхождения с Летовым, именно вот серьезные творческие расхождения, когда Яна хотела одного, а Летов давал совершенно другое. Она хотела своей группы – собственно, единственным «своим» музыкантом у нее был Сережа «Зеленый» Зеленский, все остальные люди были из ГО, и там ее только Джефф поддерживал. Более того, был момент, когда Джефф стал постоянным членом группы ЯНКА и в ГО не играл – принципиально. Причем, это именно так называлось – группа ЯНКА, не ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ. ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ – это одноразовый проект, кроме Тюмени они нигде под таким названием не выступали.
Первое выступление в Москве уже было под названием ЯНКА. А все эти «ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ на «Рок-Азии» – чушь полная. ЯНКА – и на афише, и со сцены.
Я с ними ездил… Янка упорно предлагала мне стать ее менеджером, но, во-первых, в то время это слово было весьма неуместно, а во-вторых – оно до сих пор неуместно по отношению к ней. Было бы весьма странно называть себя «директор группы ЯНКА» – все равно, что говорить: «Я – директор ветра…» Вся беда в том, что в Москве было очень культовое отношение к Янке. Отношение было на уровне Религии, на уровне Молитвы. Постоянно шло ощущение, что мы присутствуем при некоем религиозном акте, как будто бы еще немножко – и наступит нечто такое, что и словами не называется, как будто мы молимся, как будто мы находимся в Храме. Это, с одной стороны, уместно, поскольку стихи-то ее – великие… А с другой стороны, это отношение стало ее немножко давить. А она была – да и сейчас есть, на самом деле – вполне живой человек: веселый улыбчивый, смешливый.
Я помню веселейшую вечеринку дома у Леши «Плюхи» Плюснина, когда она пела блюзы Дженис Джоплин под гитару, мылась в ванной, а Костя «Жаба» – барабанщик ЛОЛИТЫ – за ней подглядывал через окошечко сверху… Это были нечастые моменты, когда Яна приходила в состояние обычной девчонки. Она же хиппушка, по большому счету, ее придавило в итоге – я не беру смерть, это слишком серьезно – ее придавило морально постоянное вращение в этой панковской тусовке. Инна Желанная – я их познакомил – когда пришла на ее концерт впервые и послушала этот панковский вариант: Летов на басу, Янка на гитаре, Аркаша и всё – этакий JIMI HENDRIX EXPERIENCE, трио, то подошла к Яне и говорит: «Ян, все классно. А что ты с этими панками вообще делаешь-то? У тебя все классно, ну зачем, зачем тебе? Ты же погубишь себя…» И Янка восприняла это как обиду, вот, типа, подходят всякие желанные, важные тетки, и начинают объяснять, а мне самой виднее… На самом деле, к панку ни ее музыка, ни ее песни, ни ее жизнь не имели никакого отношения. Это было на уровне Исповеди, это то же самое, что Башлачев, Высоцкий… Высоцкий-Башлачев-Янка – ленточка одна. И ни секунды не было ощущения – до апреля и мая 91-го года – что с ней что-нибудь случится…
С Зеленоградом – 1 сентября 1990 года, когда я делал фестиваль «Молодой Европейский Андеграунд» – была смешная ситуация. Затеялся фестиваль, комсомол выделил денег, самолет-пароход… А я был членом оргкомитета, решающим, кого приглашать. Два дня, 1-е и 2-е сентября: первый день – андеграунд, второй день – СВ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, вот эти вот дела. И у меня там был Олди, была Янка… Янка спрашивала со сцены: «Что за звук какой-то, больно неказистый?» Вполне уместная, кстати, реплика, поскольку действительно звук был весьма неказистый, на сцене его вообще не было, мониторы не работали. Выступление ужасного качества… Бегание за водкой к таксистам, постоянная беготня за комсомольцами, которые увидели в своем чемодане кучу тысяч рублей и не захотели их отдавать, естественно… В итоге за выступление Янке и Олди заплатили гораздо меньше, чем обещали. Янке оплатили плацкарту – а она специально поехала плацкартой, не самолетом и не в купе, чтоб сэкономить деньги – и в итоге получила за плацкарту и на водку, и все. Она не получила ни копейки за свое выступление, хотя в то время ей были деньги очень нужны, она жила вообще непонятно чем – святым духом… Это был какой-то очень странный фестиваль, все были пьяные, укуренные; куча людей, которых я провел бесплатно, стояли в фойе, курили анашу… Я подходил, просил: «Ребята, ну я же вас провел, пойдите, послушайте – там же ПЕСНИ, концерт…» А им не надо, им нужно было отметиться – вот, мол, мы там были! Половина из тех, кто сейчас дает какие-то «показания» о том, как это было – они даже не были в зале. Они стояли в фойе, курили, пили… Я не себя хвалю, но меня просто тянуло какой-то силой в зал постоянно, я постоянно находился в зале, я слушал эти песни, я был при этом. Я маленький человек, я ничего не значу на самом деле, я не являюсь какой-то грандиозной фигурой – но мне посчастливилось быть приглашенным на этот Праздник. Я там был. К сожалению, он закончился весьма грустно…
Это была предыдущая ступень перед Барнаулом, а в Барнауле был, конечно, уже предел полный. Тогда сначала Янка швырнула микрофон и разбила его вдребезги, а после Джефф – как человек самый близкий ко всему этому – тоже бросил гитару, бросил микрофон – и они ушли. Выступление было очень мощное, но абсолютно суицидальное. Следующим актом было бы самоубийство на сцене…
Я как-то трое суток провел наедине с Яной в квартире Ани Волковой, которая болела и лежала в другой комнате – не выходила даже. И мы смотрели футбол, «Спартак-Динамо» (Киев), который закончился со счетом 3:0, звонили Егору, поздравляли его с победой «Спартака» – все было здорово… И в какой-то момент меня постигло какое-то мистическое ощущение, ощущение какого-то телепатического общения, просто реально, я это помню, как сейчас… То есть я почувствовал себя, наверное, как Мужчина. Не из тоски – а вот именно как Мужчина, который видит Женщину, которую он любит платонически, хорошо и здорово – и которой ОДИНОКО… И фраза: «Будь моим менеджером» – она включала в себя многие слои… Я просто испугался, честно говоря, того момента, я испугался именно контакта физического. Специально убежал в другую комнату, с перепугу, лег на пол, постелил себе матрас, белье – и просто всю ночь бредил. Я не мог понять, что происходит, неужели настолько все уже плохо, что… Ну да, мы друзья хорошие, но – кто я и кто она? И что-то такое произошло, какой-то переломчик – думаю: «Неужели ее Летов так заебал вот этими своими телегами, коммунно-фашистскими – тогда еще попроще они были. Неужели так все ПЛОХО?!» И вот тогда первый звоночек поступил – я впервые почувствовал, что дело не к добру… Общеизвестно, что первым ее гражданским мужем был Егор Летов. Общеизвестно, что в течение долгого времени она пыталась творчески оторваться от этих пут и собрать свою собственную группу… Много чего происходило…
Это как будто очень быстро едешь на машине, разлетается в стороны какой-то мусор, какие-то бычки от сигарет, комар разбился о ветровое стекло – кровь растеклась – и охота бы оглянуться назад, но разобьешься… и есть ощущение, что она в итоге оглянулась назад, и… я не помню, как звали того человека, который был с ней в последний период жизни, Сергей, по-моему. Он казался чем-то похож на Оксану, последнюю любовь Высоцкого, с которой тот пытался обвенчаться, что не состоялось. Т. е. девушка обалдела просто от того, что ее возлюбленный – Владимир Высоцкий. Тут – то же самое: парень чуть не сошел с ума от того, что его любовь – Яна Дягилева. И он не смог просто удержать ее за руку в определенный момент.
Из Янки иконы все равно не получится – потому что иконы и не было, была живая, классная, рыжая девка, а то, что она в себе несла – это уже другой вопрос. Это вопрос Поэзии, Энергии, Духовный вопрос… Башлачев – та же самая, кстати, история: приходим в котельную, сидит человек, у него баян в вене, он говорит: «Идите, ребята, погуляйте»… Приходим обратно – он уже бодрячок, чайку заваривает, «песни петь!» – а в то же время видно, что ему вообще все это не надо… Это просто попытка делать вид лучший, чем оно есть на самом деле. Т. е. по большому счету не хотелось никаких песен – хотелось тишины, спокойствия, а Янке – поскольку она Женщина великая – именно… Ну вот, можно сказать – именно Человека. Человека рядом. Нюрыч – она баба, ей трудно было тоже, непросто. Собственно, Нюрычевский роман с Егором, женитьба – состоялись на поминках. А в прошлом году они расстались окончательно – но это так, детали… А суть такая: у Фирсова постоянно – концерты, кассеты, купить-продать, деньги – чепуха. У других: «О! Боже мой! Икона! Молиться! На колени пасть!» – тоже чепуха. А вот именно взять за руку и повести какое-то время – не в сторону, а туда же, куда она сама шла – не нашлось Мужика. Не нашлось – и причем все как-то боялись, что ли… Хотя, видимо, она любила Летова, скорее всего, до конца жизни… Было состояние космическое, состояние какого-то предчувствия беды – все знали и все просто молчали об этом. Я никого не обвиняю, сам такой же дурак, как и все, но постоянно было это: «вправо-влево наклон – упадет, пропадет» – вот реально все шло туда. И все равно – «а вот мы сейчас ей еще один альбомчик запишем, компакт-диск выпустим» – ага, щас!
Мы никогда не узнаем, как оно было на самом деле – есть разные версии. Что они возвращались на электричке с поминок какого-то их родственника, семьей, и Янка нервничала, постоянно бегала в тамбур курить, и никто, собственно, не заметил, на какой остановке она сошла… А она уходила в лес периодически, с ночевкой, это нормально было, все знали, что так может быть. Или – я не могу, конечно, документами это подтвердить – один знакомый мент из Новосибирска рассказывал, что у нее была проломленная рана со стороны затылка – такой вариант, непохожий на то, что писали про все это…
Морально – Егор прямо повинен в смерти Янки. Мы с ним говорили на эту тему, он сам сказал – ему нужна была жертва. Причем он, конечно, может сказать сейчас «я не я и лошадь не моя», но у меня записан этот разговор, это было интервью – он сказал так прямым текстом. Поминки Янки происходили прямо как митинг: «Да – Смерть!» – с него ушли Гурьев с Кувырдиным, а я вообще не ездил на ее похороны, я не люблю хоронить любимых и близких – я хотел бы их запомнить живыми… А там были пляски до упаду, прослушивание песни KINKS «Rosie Won’t You Please Come Home», водка, наркотики… бедный папа Стасик, который все это наблюдал… И Егор сказал, что это правильно, так и надо, потому что – он так кричал на поминках – ее смерть ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩАЯ! И до сих пор он придерживается того же самого мнения, хотя это было год назад, когда мы говорили – может, сейчас он свое мнение переменил…
Мы с Мишей Шишковым, тоже ныне покойным, сидели у меня дома, когда поступило сообщение о том, что она умерла и найдена уже – и было состояние… Я когда читал мемуары, посвященные Высоцкому и его смерти, там очень похоже – с одной стороны это страшно, и больно, с другой – как будто какая-то мучительная, беспрерывная тягость неожиданно нас, грешных, отпустила. Мы же просто жили постоянно на изломе, на венах перерезанных, постоянно ходили в состоянии такого нервяка беспрерывного, что не нужно было даже никаких наркотиков, алкоголя… Мы постоянно находились в состоянии взвода – и невозможно было находиться в другом состоянии. Причем Яна – человек спокойнейший… Все развивалось постепенно, долго и мучительно. Встречались, она останавливалась у меня дома в Зеленограде, жила спокойно, курила, пила, ела, спала, мылась… Иногда они ночевали всем составом, приезжали Джефф, Зеленский, Аркаша Климкин, дурковатый весьма – а Летов никогда не ездил ко мне, он всегда останавливался в Москве, у кентов. И все спали на полу, а Янке всегда отдавали мой диванчик – девушка же единственная. Единственная и любимая. И было какое-то такое чувство, что этот Праздник вот-вот закончится – и хотелось урвать его последние моменты. То есть продавались последние портки, немедленно шли за водкой, за чем угодно – и не из услужливости, мол «я – поклонник, она – певица» – просто хотелось еще хоть капельку, хоть немного еще постоять на краю. А стояние было постоянно, бритвенное, с самого начала… И когда она умерла – страшно, конечно, говорить, но вдруг наступило какое-то такое тупое безразличие: не к ней, а к окружающему миру. Как будто и дальше можно заниматься своими денюжками, своей Москвой, своими клубными концертами, своим пивом, сигаретами, наркотиками – чем угодно. «Все. Все свободны – всем спасибо!» – вот именно такая была штука. Хотя это, конечно, очень грустно.
То есть я вышел из этого коллапса только недавно. Я был выбит из жизни ее смертью – и ее Жизнью, на самом деле – года, наверное, на четыре. На три – точно. Почему я, собственно, только-только сейчас восстанавливаю силы? – потому, что слишком долго был с этим связан, слишком долгие годы был – не маргиналом, нет, мне тут Бурлака сказал: «Леша, у тебя все друзья – маргиналы», я говорю: «А у тебя?» Я просто смотрел на все это и думал: «Господи!!»…
И в то же время – очень хорошая есть фраза, Кит Ричардс говорит в фильме про THE WHO: «Такое было славное время, так было все зашибись, что, собственно, ничего и не запомнилось…»
Москва, 26.07.98 г.
