Текст книги "План по соблазнению герцога (СИ)"
Автор книги: Яна Лисканова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Как же хотелось сказать ей какую-нибудь гадость!
– Мисс Фламмен, – раздался насмешливый голос из угла, и я едва не вздрогнула.
Интересно, а княжна – это расплата за какие именно грехи? Просто любопытно! А еще любопытней было, чего ей в конце концов от меня надо? Даже нет, не так. Что у нее такого случилось, что она вся аж чешется от желания каждому встречному день подгадить? У меня тоже бывали такие дни – честно! – так что в целом я могла понять. Но не припомню, чтобы даже у меня так основательно и долго бурлило в душе отходами жизнедеятельности.
– Ваше Высочество, как я рада вас видеть, – солнечно улыбнулась я, благо сделать это было несложно – настроение было преотличное!
– М-гу, – как-то неопределенно промычала она, не желая отвечать тем же.
– Как славно, – я по-птичьи наклонила голову к плечу, – что мы обе решили выйти именно сейчас! Видимо, у нас много общего!
Я уже успела заметить, что любое сравнение со мной причиняет ей почти невыразимую боль, и просто не могла не воспользоваться этим.
Она как-то криво усмехнулась и вздернула подбородок.
– Хотела у вас спросить, мисс… Фламмен? – я кивнула, – Так вот, мисс Фламмен, а где ваш брат заказывал украшения? Так чудно смотрятся!
Боги, как не оригинально! И эта женщина должна будет стать нашей королевой? Да ее за такие неизящные подколки съедят в первый же год ее же собственные фрейлины!
– У миссис Лабели! Вы еще про нее не слышали? Она произвела настоящий фурор в столице и что-то заказать у нее сейчас совсем не просто, – честно рассказала я, – Но уж точно не вам. Я и сама, признаться, хочу ее пригласить…
Я уже собиралась рассказать ей поподробнее про миссис Лебели, про которую мне прожужжали все уши сначала матушка, а потом и Виль, но княжна меня перебила.
– Знаете, я не хочу ходить вокруг до около, – вдруг выдала девушка, уже даже не улыбаясь, – Я тут услышала одну историю… Кажется перед свадьбой ваша матушка была замешана в одном скандале, из-за которого чуть не погиб достойный молодой юноша. И ради сохранения ее репутацию его род даже предали опале. Вы с ней, кажется, довольно похожи? – я застыла, чувствуя, как сердце судорожно колотится в груди, а княжна неторопливо подошла ко мне, – Я не хочу, чтобы из-за потомственной вертихвостки у моего жениха были проблемы и история повторилась, так что держись подальше от Его Высочества, ты меня поняла? Меня не предадут опале ради репутации старой змеи, – прошипела она мне почти в самое лицо.
Руки похолодели. А вот это был неплохой выпад.
Матушку можно было обвинить много в чем. Она была избалована, капризна, инфантильна и порой невозможно жестока даже к собственным детям. Она говорила в лицо Вилю такие ужасные вещи, что я порой не понимала, как он вообще еще в состоянии дышать с ней одним воздухом. Иногда я ее просто ненавидела за то, сколько раз меня несправедливо наказывали просто за то, что у нее плохое настроение.
Она была склочной, ревнивой женщиной, жадной до внимания, восхищения и жалости, но сама никогда не готова была восхищаться и жалеть даже самых близких. И эта женщина, та, которой она была сейчас, та, которой я ее знала, вызывала у меня лишь желание не видеться с ней чаще, чем необходимо. И вообще – чем реже, тем лучше. Я не испытывала к ней жалости, и даже не чувствовала себя за это виноватой.
Но той, с которой произошла та «скандальная история», я искренне сочувствовала. Об этом на самом деле мало кто знал, потому что историю действительно замяли. Не знали об этом, скорее всего, и браться. Мне ее рассказала бабушка по маминой линии в качестве поучительной – как ни за что не надо себя вести.
Рассказывала она ее, от души осуждая дочь, откровенно запугивая меня и восхищаясь отцом. Но я была уже в том возрасте, когда взрослых слушаешь не как мудрых старцев, знающих все на свете, а с некоторым скептицизмом, так что вовсе не посчитала ее такой уж однозначной.
Еще до отца, матушка была обещана другому мужчине. Точнее сама она себя уже обещала, а вот родители мялись, ждали рыбку покрупнее. Юноша тот был из неплохой семьи, молод и красив, и матушка была в него до беспамятства влюблена. Он отвечал ей тем же. Но потом с предложением о помолвке пришел отец, гораздо более выгодная партия. О новой помолвке было объявлено высшему свету, и о матушкином увлечении все как-то резко забыли. Кроме влюбленных, решившихся на побег.
Конечно, их поймали. И тогда глупый юноша стал угрожать, что если ему не дадут сочетаться браком с матушкой (и положенного ей приданого), он расскажет всем, что она уже не невинна. Было ли это правдой или нет – я не знала. Да и велика ли разница? Отец такого оскорбления и ультиматумов стерпеть не мог; родители матушки, само собой, тоже. В итоге мамин возлюбленный оказался в положении, когда заткнуть его решили многие и самым радикальным образом, состряпав на быструю руку дело, итогом которого должна была стать каторга в лучшем случае.
Лично я бы после такой угрозы со стороны возлюбленного резко бы разлюбила его, будь он хоть трижды красив, но матушка на коленях умоляла сначала родителей, а потом и отца, чтобы дурака пощадили. Обещала в слезах быть хорошей женой, сделать все, что скажут… В итоге ее бывшего жениха просто выслали, лишив большинства привилегий, вместе с семьей по все тому же делу, а матушка вышла замуж за отца. И до сих пор без споров позволяла ему смотреть всю свою корреспонденцию даже раньше, чем делала это сама.
Матушку можно было много в чем обвинить. Она не ценила ничьих чувств, кроме своих, все вокруг были для нее лишь возможностью обласкать свою гордыню либо нужником для скопившегося негатива. Она высмеивала за спиной любую свою подругу; ненавидела каждую женщину, что была красивее ее; презирала мужчин, не провожающих ее восхищенным взглядом… Она была мила лишь с теми, кто равен ей по положению или выше, а всех, у кого титул был ниже виконта, не считала за людей.
Но та, которой она была до замужества – не была вертихвосткой. Она была обычной влюбленной девушкой. Я до сих пор не могла решить, рада я или нет от того, что знаю, что она все же умеет любить кого-то, кроме себя, но так или иначе… Эта история должна быть унизительной для кого угодно, участвовавшего в этих событиях, но – не для нее. Ее во многом можно обвинить, но не в том, что она не смирилась спокойно с принятым за нее решением.
Я быстро взяла себя в руки. Много ли княжна знает об этом, чтобы на нее всерьез злиться? Дело было даже не в моей матушке, не в моем брате… это просто повод.
С моего лица легко стекла улыбка, и я посмотрела на княжну прямо. Она стояла прямо передо мной, ее лицо было так близко. В ее глазах было торжество. Почему она так рада? Действительно злится, что ее жених проявляет ко мне внимание? Но ведь она была первой, кто так поступил с ним, она и до этого вела себя подобным же образом. Ее слова о беспокойстве за него – пустой звук.
Я опять улыбнулась.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, Ваше Высочество, – ответила я, склонив опять дурашливо голову к плечу, – Но уж точно не вам звать мою мать или меня вертихвосткой, – ее глаза злобно вспыхнули, и она собиралась что-то сказать, но я оказалась быстрее, – И ведь дело не в вашем женихе, правда? И, полагаю, даже не в моем.
А в чем тогда? В чем?! Мне нужно было знать! Что этой гадине надо вообще? Чего она как в хвост ужаленная ходит? А может правда ужаленная? И кто ее ужалил? Мне нужно знать, чтобы ударить ее побольнее, потому что мне уже плевать на все! Она меня достала, вот совсем. И, если надо будет, я сама придумаю, как ее прижать, скомпромитировать, а может по-простому придушу и закопаю труп! Пущу гадину пеплом над столицей.
Но перед этим пусть узнает, как на самом деле нужно унижать.
Вкусы Виля или матушкина первая любовь – не унижают их, а тем более – не унижают меня. Бить надо не в предрассудки общества, а в мелочные, жалкие качества нашей личности, которые мы не хотим в себе видеть. Так что я судорожно вспоминала каждый ее жест, каждое слово, чтобы точно понять…
– Просто ваше маленькое детское эго не в состоянии справится с тем, что мир не крутится вокруг вас? – продолжала я, – Ах, нет! Что он смеет крутиться вокруг кого-то еще?
Она была зла и ей хотелось злить всех вокруг. Она радуется, только когда другие раздражены ее поведением. Не только меня, она провоцировала всех. Зачем? Чего она хотела этим добиться? Что ее саму раздражает? Думай, Леона, думай! У тебя только одна пуля перед тем, как расплакаться и выбежать с балкона первой!
– Вы упиваетесь тем, что можете унижать окружающих, а они не могут вам ответить, – быстро проговорила я, боясь потерять мысль, – Тем, что они ничего не могут с этим поделать… Это потому что вы и сами ничего не можете поделать? – она вдруг застыла, – Ах, вот оно что! Всем на вас плевать? Никто не ценит ваших чувств, поэтому и вы не цените чужих? Бедная, бедная девочка… Вы злитесь от бессилия и желаете всем того же! Мне вас так жаль…
В воздухе прозвучала звонкая пощечина, от которой голову мотнуло так, что я чуть не упала.
Глава 12. Великая подбалконная битва
«Что ж ты, милая, смотришь искоса,
Низко голову наклоня?
Трудно высказать и не высказать
Всё, что на сердце у меня.
Не слышны в саду даже шорохи,
Всё здесь замерло до утра.
Если б знали вы, как мне дороги
Подбалконные вечера»
Слезы. Фальшивые слезы. Моя вечная боль. Я много в чем была хороша, как мне кажется, но вот если уж у меня что-то не получалось, то не получалось основательно! Одним из моих слабых мест было абсолютное неумение строить из себя жертву. И кто бы что не думал – этот навык любому приличному человеку был просто необходим! Жизненно необходим, если мне позволено судить. А кто ж мне запретить может? Так вот, умение состроить из себя обиженную жизнью и вот этим конкретным человеком овечку, а главное – сделать это красиво, могло упростить решение очень и очень многих вопросов.
Но мой организм наотрез отказывался жить просто! Еще в детстве, когда мне очень хотелось плакать, но было как-то стыдно – что я, нытик какой-нибудь? – я как-то без осознанной цели, но научила себя переводить это в злость. Вроде как злиться – более достойно будущей пиратки, чем реветь. Я гордая! Гордая будущая покорительница морей и ваших кошельков… И теперь вот это раз за разом играло против меня, потому что другие-то девицы в массе своей рыдали как дышали! Этот чудный навык передавался девицам от их матерей, старших подруг, сестер, тетушек как тайное искусство, секретное оружие…
И от того, что свои слезные железы я по неосторожности в детстве иссушила злостью, всю жизнь я себя чувствовала, как воин на поле брани без щита и оружия. Теперь я судорожно всхлипывала, пытаясь выдавить из себя хоть слезинку и побежать жаловаться первому, кто развесит уши, но бесовы слезы так просто из глаз не текли. А ведь княжна так хорошо мне зарядила, наверняка и след останется. Просто идеально было бы! Всхлипы звучали уже громче и натуральнее, когда я поняла, что они… не мои.
Я повернула голову и вдруг наткнулась на, кажется, даже не княжну, а на кого-то другого. Потому что ну разве могла она выглядеть так? Плечики мелко вздрагивают, кулачками девушка судорожно трет глаза, а рот по-детски искривлен надвигающимися рыданиями. Вся напряжена, будто плотина, что вот-вот прорвется… и такая трогательная, маленькая. Ну чисто грустный котенок! Сердце защемило.
Что за обиженный жизнью – а точнее, мной – ребенок? Даже мне было ее жалко… Только не говорите, что даже бешеная, как псы преисподней, княжна обойдет меня на этом поле! Ка же тяжело быть неучем… Из горла вырвался нервный смешок.
Девчонка, видимо, расценила его по своему, потому что крупно вздрогнула и вдруг замерла. Подняла на меня ошарашенные огромные влажные глазища, приоткрыла удивленно рот. И вот всю ее грусть тоже вытравило злостью.
– Т-ты смеешься над-до мной?! – прошипела она, нелепо икая от волнения, и вдруг в ее голосе прорезался акцент, – Ну вс-с-се! Ты напросилась, гадина!
Она стояла рядом, так что моментально вцепилась мне в волосы, от чего я чуть не взвизгнула, только в последний момент прикусив язык. Все-таки сильные у нее руки! Я резко поменяла нас местами, дергая девчонку на себя, в угол балкона, где не нас было бы не видно из окон. Как хорошо, что балконные окна были зашторены пусть полупрозрачными, но гардинами, так что оставалась надежда, что нас, скорее всего, никто не успел заметить в этой полсекундной недодраке. За такое втык был бы обеим!
– Да как ты!.. Да я!.. – продолжала неразборчиво сипеть она, пытаясь вырваться из моих сдерживающих объятий и параллельно пребольно дергая волосы чуть не за самые корни.
– Успокойся, сумасшедшая! Вдруг кто-то увидит?! – шикнула на нее я, пытаясь удержать, но она ужом вилась в мох руках, лягаясь ногами, крутила головой – только и успевай увернуть подбородок… будто и правда разом с ума сошла!
– Ненавижу! Ненавижу! Всех ненавижу!.. – всхлипнула она и попыталась меня укусить.
И вдруг резко дернулась, застявляя меня пребольно удариться поясницей о бортик. Я зашипела, сдерживая стон, на секунду ослабляя хватку… И девчонка опять дернулась в руках. Вот только дальше отходить было некуда.
Я успела только тонко и коротко взвизгнуть, понимая, что мы летим с балкона вниз… И не я буду падать на дурную ведьму, а она – на меня!
К счастью, падать было не высоко. К счастью, падать было в кусты. Но так или иначе – падать было больно. Разворошенная прическа прядями цеплялась за, кажется, вообще все ветки округи, не желая выпускать их, и пары клоков волос я-таки лишилась, и пусть княжна всем богам молится, чтобы у меня не осталось проплешин… Спиной я ударилась так, что на пару мгновений из меня выбило дух, и вдохнуть было невозможно, а в плечо с задорным щелканьем чужой челюсти мне с размаха въехал царский подбородок. Напоследок затылком я относительно мягко, но все же ощутимо ударилась о довольно сухую землю.
Сначала я просто тихонько заскулила от боли, забыв обо все на свете, не понимая, почему дышать тяжело, да и вообще – тяжело, а голову щиплет и давит на затылок. Глаза все-таки заслезились, пусть на мгновение, но желание мое, как всегда совершенно не так, как хотелось бы – но исполнилось! А когда чужое тело завозилось на мне, выдавливая полузадушенный вздох, пришло осознание. И намечающуюся влагу глаз высушило бешенством.
Девчонка непонимающе крутанула головой и уставилась на меня.
– Ой… – прошептала она, будто очнувшись.
– Ой? – просипела я в ответ, прощупывая ребра и чувствуя, как теряю контроль, – Ой?!
Теперь уже я резким движением вплела когти в ее патлы, собираясь сполна отыграться за потерянные пряди, и под ее звонкий взвизг крутанула нас в сторону, под балкон, чтобы никто нас сверху не заметил, не помешал… придушить дурную, чтоб не мучалась! Подмяла ее под себя, но лишь на секунду, а потом она спохватилась и схватилась – за меня. С новым запалом.
– Как же ты меня достала!.. – я хлестнула ногтями по ключицам, сдирая кожу, а другой одергивая ее ладонь от своего лица, – Только и можешь, что людям жизнь портить!
Она зарычала, снова нас переворачивая.
– Да! – ответила она хрипло и зло, – Только это! Только это!.. Ненавижу! И тебя, и себя, и всех!
Мы катались по земле, выплевывая оскорбления и накопившуюся злость, наверное, бесконечно. Я потеряла счет времени, счет возможным последствиям и счет оставшимся крупицам благоразумия.
Казалось, будто под нами трясется земля, комья ее то и дело лезли в рот и в нос, и в какой-то момент я стала задыхаться, откашливаясь от грязи, еще больше злясь от того, что в моих пальцах запутался лишь один жиденький клок ее волос, а координация уже подводила меня настолько, что казалось, будто землю штормит вместе со мной… Я отчаянно дернула рукой, отталкивая от себя княжну, в глазах что-то ярко вспыхнула, а девушка придушено взвизгнула.
Она выплюнула что-то откровенно нецензурное на своем языке, а я проморгалась и будто очнулась. На княжне горело платье. А с координацией у меня все было в порядке. Просто землю и правда нервно трясло, будто в лихорадке.
А из бальной залы вдруг донесся визг, за ним другой, третий, топот ног и чьи-то же крики, короткие приказы…
Первым делом я дернулась засыпать землей, загребая ее клочьями из земли вместе с газоном, платье княжны под ее испуганный скулеж. Из ее глаз опять крупными каплями катились слезы, и я бы тоже с удовольствием поплакала, так как на вдохе было больно.
– Не реви! – огрызнулась я, – Кажется, землетрясение, надо уходить…
– Эт-то не землет-трясение, – икнула она, – Это я, – и добавила на грани слышимости, – Опять все порчу…
Она не всхлипывала, не выла. Просто сощурилась крепко-крепко, сжала губы и как-то очень тоскливо подняла лицо к небу, пытаясь загнать слезы обратно. Но они все катились и катились по ее щекам.
Я схватила ее за загривок локтем и притянула к себе, утягивая глубже под балкон, от которого мы почему-то так и не укатились.
– Отстать! – дернулась из рук княжна, – Ты мне не подруга, ты – никто! Никто! Отстать! Ненавижу! Ненавижу… – сипела она, всхлипывая, – Уйди… Оставь… Ненавижу…
Она сказала еще какую-то гадость, потребовав убрать от нее свои грязные руки, а потом вдруг засопела мне в плечо, шепча что-то на своем так неразборчиво и быстро, что я только порой улавливала отдельные слова. Как-то резко вспомнилось, что самой старшей из восточных княжон только двадцать три. А Ярилая шестая. Значит ей не больше семнадцати.
Маленькая еще, можно и простить ей разок. Мне не жалко. Не теперь, когда у нее у кромки волос, пусть небольшая, но проплешина! Всю злость резко выдуло, земля стояла ровно, а в зале успокаивался шум. Я гладила ее по волосам, тоже что-то шепча, даже не вдумываясь в слова.
И как теперь возвращаться в таком виде?
Ой.
Меня, верно, уже хватились. Да и пропажу княжны не заметить не могли. Но выходить на суд публики в таком виде? Как две ободранные кошки? Я усмехнулась, представляя, как весело это могло бы быть, и тут же скривилась от боли в ребрах. Нет, на нагоняй мы себе уже заработали, пожалуй, дурить на сегодня достаточно! Я продолжала поглаживать голову девушки. Она все что-то бормотала, уже совсем тихо продолжая выговариваться. Из-за заложенного носа и мешанины из языков понимала я ее с трудом и через раз.
– Ненавижу принца… – бормотала она.
– Почему? – лениво поинтересовалась я.
– Он позорит меня… он к тебе… – сипела она, – тебя…
– Да, – согласилась я, – Но ты тоже его позоришь вниманием к герцогу.
– Почему я должна делать, как они говорят? Ну почему-у… И ведь даже спасибо не скажут! Дай боги кривиться не будут… Почему тебе можно, как ты хочешь, а мне – нет?.. Почему у вас все по желанию, по любви…
– Э, нет, – покачала головой я, – Нашу помолвку организовали в стенах дворца еще задолго до нашего знакомства! Знаешь, как я выворачивалась, чтобы герцога очаровать?
– И что? Мне теперь тоже надо выворачиваться?! А для меня кто-нибудь вывернется?..
Я вздохнула. Извечный вопрос: «А как же я?». Все хотят делать что-то только с расчетом получить то же в ответ, а лучше – авансом.
– Хочешь – выворачивайся, не хочешь – не выворачивайся, – ответила в итоге я, – Зависит от того, чего ты хочешь в итоге добиться.
– Легко тебе говорить! – девушка оторвалась от моего плеча и села рядом, привалившись к стене, – Меня никто не спрашивает, от меня этого ждут. И отказа не предполагается!
– Ну пусть ждут, – пожала плечами я; но кажется поняла, в чем ее проблема, хотя и не уверена была, услышит ли она меня, все равно зачем-то сказала, – Над нами всеми есть кто-то, кто от нас ждет. И последствия отказа есть тоже для всех. Вот ты поминала недобрым словом мою семью. А знаешь, что мою матушку тоже никто не спрашивал? Поставили перед фактом, и никакой любви тебе, девочка. Делай, что должно. И она сделала. И всю жизнь страдала от того, что ее заставили, и искала во всех виноватых и ждала, когда же ее жертву оценят по достоинству… прямо как ты, – княжна дернулась и злобно засопела, – Но ведь делать, что от тебя требуют – это тоже выбор, не лучше и не хуже других, со своими преимуществами и последствиями, порой ничуть не меньшими, чем отказ, – я вздохнула и продолжила, – А Виль вот выбрал себя, а не требования окружающих. И отец как-то выгнал его из дома – без средств, без всего. Полгода привыкший, что еда появляется на столе сама собой, юноша жил чуть не как бродяга, – княжна слушала с интересом, молча, – Я не знаю, счастлив ли он сейчас, но очень сомневаюсь, что ему просто. Но он сам выбрал. Так что я повторяю: хочешь – делай, не хочешь – не делай. Последствия будут в любом случае, как и те, кто будет ждать от тебя поведения, удобного для них – можешь не переживать. Вопрос только в том, с последствиями какого выбора ты столкнуться готова, а с какими – нет.
Она хмыкнула.
– А подчинения или смерть – это тоже выбор? – съязвила она.
Я удивленно моргнула.
– Конечно.
– Легко тебе говорить – тебе-то вряд ли угрожают таким! – опять ощерилась она.
Я вздохнула немного устало и продолжила уже чуть более раздраженно.
– Слушай. Никто не обязан с тобой нянькаться и потакать твоим хотелкам. У всех есть свои – и именно исходя из них окружающие и действуют. И ты – тоже. Если вдруг окружающие начнут подстраиваться под твои желания – ты сама-то готова будешь им за это в ноги кланяться и спасибо говорить? Нет? Не будешь воспринимать это, как должное? Уверена, что, дай бог, кривиться не будешь, – повторила ее же слова; я слегка завелась, потому что ныло уже все тело, и даже в свои покои спокойно не сбежишь, – А почему к себе ты такого ждешь? Когда ты других продавливаешь – а ты это делаешь! – думаешь, им приятно? Думаешь мне приятно молча выслушивать твои оскорбления только потому, что ты родилась княжной? А стоило только ответить, ты на меня накинулась! И я еще и оправдываться должна буду! Так почему ты считаешь нормальным сама себя так вести, но ужасно несправедливым – когда так ведут себя по отношению к тебе? Почему тебе можно унижать принца прямо во время бала в честь вашей помолвки, а он – сразу подлец? Ты думаешь, его кто-то спрашивал, хочет ли он жениться именно на тебе?
– Я!..
– Просто возьми на себя ответственность за свое благополучие. А не перекладывай ее на добрую волю других, – отрезала я и вдруг припомнила фразу, которую часто слышала от Элизы, – Мир несправедлив, но это не значит, что в нем нельзя хорошо устроиться!
Она злобно выдохнула и отвернулась. Правда всего на секунду.
– Вы чем-то похожи с герцогом… – прошептала девушка, вдруг успокаиваясь; плечи снова распрямились, а брови были нахмурена задумчиво и чуть устало, но не зло.
Я непроизвольно улыбнулась и хихикнула.
– Думаешь? Правда?
Я польщенно заалела щеками и уже собиралась выпытывать у нее чем именно и насколько мы похожи, чтобы получить от этого вечера хоть немного удовольствия, когда вдруг увидела двух почти пробегающих прямо мимо нас стражников. Княжна досадливо прикусила губу.
– Господа! – позвала я, – Только не оборачивайтесь! Мы с подругой упали с балкона – передайте это моему жениху, герцогу Сильбербоа. Пусть вызовет в мои покои лекаря, а вы принесите нам пока что-нибудь, чем можно укрыться, будьте любезны.
Мужчины остановились, послушно не оборачиваясь.
– Госпожа, вы, случаем, не мисс Леона Фламмен? Вас все ищут. А ваша подруга… случаем, не Ее Высочество?..
– Да-да, – проворчала княжна в ответ, – сообщите, что мы живы и относительно здоровы.
Один тут же побежал выполнять приказ, пока второй сторожил нас, все так же не оборачиваясь.
Когда герцогу наконец сообщили, что мисс Леона найдена вместе с княжной, легкие выдохнули облегчено, а желудок, напротив, опасливо сжался. Мужчина полагал, что не смотря на радость, что обе девушки живы, напряглись все. Лицо Ее Величества превратилось в застывшую маску, а герцог Фламмен нервно поправил очки. И только мисс Ламбри сразу расслабилась и с интересом приподняла брови, будто напряжение, витавшее между мисс Леоной и княжной вкупе с новостью об их «падении» с балкона ее скорее повеселила, чем напрягла.
– Ну, живы, это хорошо… – пробормотал герцог Фламмен.
Когда стражи привели дам, выдержка отказала Ее Величеству и она на выдохе села на кушетку.
– Напомните, – нахмурилась женщина, – Что с вами случилось?
Княжна нахмурилась и потерла лоб, впрочем тут же с шипением одернув руку, а потом озадаченно дотронулась до кромки волос, кажется, забыв про вопрос. Леона, глядя на ее манипуляции, чуть опасливо сглотнула, и стоило княжне медленно повернуть голову в ее сторону с немым, но очень выразительным вопросом на лице, с улыбкой затараторила.
– Ваше Величество, это такая история, вы просто не представляете! Мы болтали с Ее Высочеством на балконе о ювелирной мастерской миссис Лебели, и я подошла слишком близко к краю, как вдруг прямо перед моим лицом закружила оса! Я так испугалась! Попыталась от нее отмахнуться и случайно перемахнула через перила… Ее Высочество попыталась меня спасти, но в итоге мы упали с ней обе!
– Вот как, – кивнула Ее Величество, – А царапины у вас на щеке?
– Это от веток, – грустно вздохнула Леона.
– Да? – ахнула королева, не став напоминать, что щека еще и распухла и посинела, – Рукав вам тоже ветки оторвали?
– Зацепилось при падении, Ваше Величество, – кивнула Леона спокойно.
– Конечно, – согласилась королева, ни на секунду, впрочем, не поверив, и повернулась снова к княжне, – Ярилая, у вас порвано ухо?..
Девушка под взглядом Ее Величества будто сжалась, нахмурившись, скосила глаза на Леону, которая подавала ей какие-то знаки бровями, и почесала висок.
– Сережка… оборвалась, – сказала она.
– Об ветку зацепилась? – уточнила королева.
Девушка кивнула.
– Об ветку.
– И ключицы вам ветки расцарапали?
Княжна кивнула, хмуро глядя сквозь королеву.
– И волосы вам прорядили тоже – ветки?
Девушка судорожно выдохнула, снова непроизвольно прикоснувшись к волосам, нахмурилась и, едва не скрипя зубами, кивнула.
– Вет-ки, – просипела она, старательно не глядя в сторону мисс Фламмен.
Леона смотрела на нее с самой невинной и восхищенной улыбкой, на которую была способна.
– Да-а-а, – улыбнулась Ее Величество, – Какие, однако, дикие у нас заросли! Видно, придется переговорить с главным садовником… А землетрясение у нас, позвольте, все-таки рукотворным было, я ведь не ошиблась?
Княжна напряглась, а потом вдруг посмотрела исподлобья, одним взглядом отказываясь как-то оправдываться, приготовившись, что сейчас будут винить и не поверят никаким оправданиям, так чего попусту воздух сотрясать?
Леона понаблюдала за ней с интересом, повернулась к публике и сложила бровки грустно-грустно домиком.
– Это все моя вина! – все в комнате обратили на нее взгляд, – Я так испугалась, когда мы падали… Когда ударилась о землю спиной, совсем потерялась, даже вздохнуть не получалось… Казалось, сейчас умру! – она сложила руки на груди и трагически всхлипнула, задрожав губами; глаза, впрочем, оставались сухими, – И… в общем… я не удержала силу под контролем и у Ее Высочества загорелось платье! – девушка дернула на себя край покрывала княжны, показывая творение рук своих, – И Ее Высочество тоже испугалась!
– Во-о-т оно как! – с воодушевлением потянула королева, отчего-то радостно блеснув глазами.
Герцог все это время тихонько приближался в сторону девушек, слегка злясь от того, что лекарь еще не подошел. Судя по тону Ее Величества, она не была всерьез зла, но поволноваться успела, как и остальные, так что он не мешал ей немножко слить раздражение каверзными вопросами. Помучать слегка этих дикарок, решивших, очевидно, выяснить отношения прямо во время бала.
Собственно, ему тоже этого хотелось. Когда он понял, что Леона пропала не только из его поля зрения, когда пол под ногами затрясло, а никто все никак не мог ее найти: ни он, ни Фиви с графом Фламмен… Неожиданно сердце скакануло и забилось быстро-быстро. Куда могла деться девчонка? Где именно ее тряхнуло? А вдруг на лестнице? Может она упала, ударилась… Кто-то закричал, началась паника, все толкались – попробуй пойми, что происходит! Еле успел протолкнуться к посту стражи, приказав им срочно организовать поиски… Но кто в такой момент мог отнестись к этому с должным старанием, когда все толкаются, визжат?..
И сейчас, когда невеста была перед его глазами, мужчину раздирало от противоречивых желаний. Хотелось и наказать несносную девчонку за все переживания, за все волнения, за такое давно позабытое ощущение страха и беспомощности, за то что вообще посмела скрыться с его глаз. И одновременно пожалеть, полечить, успокоить и просить прощения, что недосмотрел, потерял ее фигурку с глаз, не уследил.
Он подошел к креслу, в котором сидела Леона, и присел рядом на подлокотник, склонившись над ней. Где же лекарь бродит? Она, не заметившая его передвижений, вскинула удивленный взгляд, а потом вдруг уложила голову на его бедро, поглядывая с вопросом, виновато.
Герцог очень хотел, чтобы она как-то ответила за то, что он до сих пор не мог до конца успокоиться, но не находил, в чем ее можно было бы упрекнуть. Все в комнате прекрасно понимали, что конфликт спровоцировала княжна. Это было видно и в спокойствии Леоны, и в отсутствии претензий со стороны княжны. Герцог не без гордости отметил, что его умненькая невеста не стала устраивать скандалов, намекать на обиду или претензии, а представила удобоваримую версию событий, выставив для королевской семьи невестку в выгодном свете. И судя по довольному взгляду королевы, сделала все правильно.
– Значит, вы обе не смогли удержать силы под контролем? Ну, оно и не удивительно – кто бы не испугался, падая с высоты! – покивала Ее Величество, и герцог по усталому вздоху короля понял, к чему она ведет, – Все-таки с таким даром отсутствие приличного обучения – чревато. Я считаю неуместным и далее откладывать этот вопрос.
Его Величество раздраженно фыркнул.
– Ваше Величество, – начал герцог Фламмен обеспокоено, – С вашего позволения, но научно доказано, что в процессе обучения у женщин кровь – прошу меня простить за натуралистичные подробности! – отливает от матки к мозгу, снижая репродуктивные возможности…
– Послушай умного человека, жена! – скривился король, – Да нас родители девиц первыми же и заклюют!
– Однозначно, – кивнул родитель девицы, – Я бы скорее руки себе отгрыз, чем позволил бы дочери смущать свой разум ненужными вещами с риском для здоровья и ее главного предназначения…
Герцог не стал дожидаться окончания перепалки и просто подхватил невесту на руки, собираясь увести ее наконец в ее покои. Наследник завистливо сощурил глаза, но подошел к княжне, присев рядом с ней на корточки и тихонько что-то выспрашивая. Герцог уже не слышал, да и не особо ему было интересно.
