Текст книги "Честь чародея"

Автор книги: Ян Сигел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Как джин? – удивилась Гэйнор.

– Д–ж–и–н–н–о–в! Учти, она была очень могущественной. Нет никаких свидетельств, что Зорэйн разделяла души и тела, но говорят, что Мерлин мог это делать, вероятно, и Медея тоже. Хотя сказать что–либо наверняка невозможно, поскольку нет свидетельств современников. Обычно люди если и записывали что–нибудь о колдуне или ведьме, то лишь спустя столетия после их смерти. И основывались на народной молве, обросшей слухами, страхами и легендами.

– Я не слышала ни об одном документе времен Мерлина или Медеи, – сказала Гэйнор.

Она работала в архиве, восстанавливала старые рукописи и книги – и чем древнее рукопись, тем интереснее она была для нее. В ее глазах блеснул огонек профессионального интереса. Ферн продолжила:

– Насколько я понимаю, для того чтобы отделить душу от тела, необходимо сильно сконцентрироваться. Я никогда этим не занималась, но все же свою душу от тела я отделить могу, это–то проще простого. Люди, наделенные даже маленькой частичкой Дара, часто делают это во сне, причем без всяких заклинаний. Большинство людей хоть немного да владеют магией, правда, скорее всего, никогда ею не пользуются. Но у Моргас сила была исключительной! Судя по всему, дух Даны украли, как когда–то украли мой, но ведь я знаю, что Моргас мертва! Так что нужно искать кого–то, кто обладает такой же силой и пытается употребить ее во вред окружающим. В этом мало приятного. А Скулдундер говорил мне о какой–то сильной в колдовстве ведьме, вынашивающей злые планы. Хотела бы я знать о ней побольше…

– А ты уверена, что Моргас мертва? – спросила Гэйнор.

– Конечно. Я видела, как она сгорела.

Ферн уставилась в окно. Гэйнор понимала, что за отрешенным видом подруги скрывается буря чувств.

– Я сама убила ее.

– Она заслужила смерть, – попыталась утешить ее Гэйнор.

– Многие погибшие заслуживали жизнь. Ты можешь им ее вернуть? – парировала Ферн, перефразировав Толкиена. Она резко протянула руку к кофейнику и, задев ладонью пламя свечи, вскрикнула отболи.

– Подставь руку под холодную воду, – посоветовала Гэйнор, аккуратно отодвинув свечу от греха подальше.

– Пустяки, уже не больно.

– Все равно след останется. Зачем ты вообще расставила вокруг свечи? Хочешь устроить пожар?

– Это для Мэбб, – сказала Ферн, направляясь на кухню, – обстановка очень важна для гоблинов. А Мэбб к тому же – особа королевской крови. Вот я и хотела устроить ей королевский прием.

– Она опаздывает, – заметила Гэйнор, взглянув на часы. – Ты говорила, что она будет в полночь.

– Она придет! – крикнула Ферн из кухни, пытаясь перекричать шум воды. – Пунктуальность – вежливость королей, но Мэбб–то – королева. Рэггинбоун мне о ней много рассказывал. Вне мира гоблинов ее престиж невелик, это ущемляет ее, и она пользуется каждым случаем, чтобы поважничать. Она ведет себя, как голливудская звезда, которая заставляет волноваться аудиторию перед своим выходом.

Все это время, пока Ферн разглагольствовала о Мэбб, Гэйнор не сводила глаз с занавесок у центрального окна. Дрожащий свет свечей причудливо играл с тенями. Складки портьер вдруг начали шевелиться. Гэйнор вглядывалась в сумрак комнаты, пытаясь различить в нем нечто складывающееся в цельную картину. Ей казалось, что во тьме мелькает что–то: локоть, краешек острого уха. Внезапно комната наполнилась резким запахом. Пахло терпким горячим духом животных и растений, смешанным с вонью старой перезрелой трясины. Источник запаха находился слева от стула, на котором она сидела. Горло Гэйнор перехватило от этой вони.

– Ферн: – позвала она сдавленным голосом, испуганно оглядываясь.

Королева гоблинов появилась в метре от Гэйнор Ее внешность была столь же ярка, как и аромат, который она распространяла вокруг. Большая голова на тоненькой, похожей на червя шее; худое тельце, одетое в некое подобие платья из засохших цветов и паутины и кокетливо наброшенный на одно плечо, клочок оленьей шкуры. За спиной Мэбб трепетали крылья бабочки. Еще одна бабочка – брошь, усыпанная синими и зелеными камнями, украшала ее плечо. Ногти королевской особы были вызолочены лаком, а веки накрашены в полоску серыми и кремовыми тенями. Корона из листьев и крылышек жуков украшала волосы, столь же бесцветные и короткие, как шкурка мыши, а вместо скипетра она держала ошкуренный посох, в который были воткнуты связка перьев и птичий череп. В голове Гэйнор пронеслась мысль, что стоящее перед ней существо очень похоже на кошмарную фею цветов, совершившую налет на магазин косметики. Она изо всех сил попыталась изобразить на лице вежливость.

– Вы, должно быть, и есть та самая ведьма? – спросила гостья, задирая голову так, чтобы можно было сказать, что она говорит свысока. – Я почтила вас своим присутствием.

– Спасибо… Но я не ведьма. – Гэйнор смешалась. – Я ее подруга.

– Моя советница, – сказала Ферн, снова занявшая свое место на диване. – Вы действительно оказали нам большую честь своим визитом. – Ее голос звучал уважительно, но неискренне.

«Она прирожденный дипломат», – подумала Гэйнор.

– Я могу предложить Вашему Величеству что–нибудь из напитков?

Королева кивнула, и Ферн смешала ей коктейль из водки, сахара и сока дикой земляники. Напиток снискал королевское одобрение. Гэйнор, вспомнив реакцию Скулдундера на алкоголь, вдруг задалась вопросом, пила ли королева гоблинов спиртное раньше. Мэбб, сжимая в руках стакан, взгромоздилась на стул, а посох прислонила к стене. Ее черные, без белков глаза мерцали подобно бусинкам.

– Хорошо, что вы пришли, – произнесла Ферн. – Если эта новая ведьма действительно очень сильна, то это угроза и вашему народу, и людям. В моменты опасности нужно, чтобы те из нас, кто владеет мудростью и знаниями, объединялись,

– А какой мудростью обладает она? – Мэбб сверлила взглядом Гэйнор, – Я не разговаривала с ведьмами уже в течение нескольких столетий. А с простыми смертыми я вообще не желаю общаться,

– Гэйнор не простой человек, – сказала Ферн. – Может, она и молода, но знает древнюю историю даже лучше, чем я. И она была рядом в моменты большой опасности и ни разу не предала меня, не испугалась.

«Вообще–то я пугалась, и, пожалуй, даже слишком часто», – подумала Гэйнор, но вслух ничего не сказала. Мэбб великодушно решила, что лишний союзник в борьбе с силами зла им не повредит.

– Преданность друг другу – это человеческое качество, – сказала она, – Мне говорили, что для вас это важно. Гоблины же преданы только мне.

– У нас могут быть разные обычаи и привычки, – настаивала Ферн, – но это не должно мешать нам стать союзниками. Я так рада, что Ваше Величество пользуется моими скромными подарками!

– Да, они пришлись мне по вкусу, – ответила королева, бросив взгляд на свои ногти. – Я всегда любила подарки и считаю, что они могли бы укрепить наш союз.

– Конечно! – сказала Ферн. – Когда наша встреча подойдет к концу, я щедро одарю вас. Но сначала я должна побольше узнать об этой ведьме.

Мэбб сделала странный жест. Создавалось впечатление, будто неопытный чародей пытается прочесть заклинание вызова.

– Скулдундер! – воскликнула она.

В комнате возник гоблин–грабитель.

– Позови сюда изгнанника, – приказала королева

Скулдундер исчез и через секунду появился снова, волоча за собой еще одного гоблина. Гоблин был сморщенным и коричневым, как печеное яблоко. Печать пережитого ужаса еще отражалась на его лице, _но_ слабо – состояние усталости и подавленности, в котором он теперь находился, превосходило, видимо, даже страх.

– Он был домовым, – сказала королева, с презрением глядя на несчастное существо, – но вынужден был бежать из собственного дома. Теперь он чахнет от этой потери и позора.

Повернувшись к своим подданным, она кивнула в сторону Ферн:

– Эта ведьма–наша союзница и мой друг. Она не такая, как все колдуньи Ты должен сообщить ей о ведьме, которая выжила тебя из дома. Я повелению тебе!

Старый домовой дрожал и нервно дергал глазом, но ничего не говорил.

– Как его зовут? – спросила Ферн.

– Дибук, – ответил Скулдундер…

Ферн присела, чтобы ее лицо оказалось примерно на одном уровне с мордочкой Дибука, и тихо сказала:

– Дибук, мне нужна твоя помощь. Я должна узнать как можно больше об этой женщине. Понимаю, что тебе трудно говорить об этом, да еще и с кем–то вроде меня, ведьмы, но, пожалуйста, попробуй. То, что ты мне расскажешь, может оказаться жизненно важным.

И после паузы:

– Она молода или стара?

– Молода, – наконец выдавил из себя Дибук. Его голосок был слабым, будто у умирающего. – Молода внешне, но внутри – старуха.

– Ты мог бы описать ее? – мягко спросила Ферн.

Но Дибук не мог этого сделать. Ферн осенило, что гоблины видят людей по–другому, не замечают особенностей, бросающихся в глаза людям. Они воспринимают их так, как мы, люди, видим животных.

– Зеленое платье, – сказал он.

И затем, еще помолчав, добавил дрожащим голосом:

– Белое платье. Длинные волосы.

«Нет, не то, – подумала Ферн. – Это не особенности. Большинство ведьм отпускают длинные волосы». Возможно, поэтому свои волосы Ферн остригла. Она пыталась сообразить, какие вопросы нужно задавать Дибуку, чтобы получить хотя бы какую–то информацию.

– Ты знаешь, когда она въехала в дом?

Дибук, как правило, забывал все даты.

– Вечеринка, – сказал он. – Большая вечеринка.

Его глаза затуманились приятными воспоминаниями о тех мелких безобразиях, которые он тогда учинил.

– Я подмешивал, смеха ради, разную ерунду в напитки. Соль. Красный перец. Там было много людей в разной одежде. Длинные платья, короткие платья. Маски…

– Маскарадные костюмы? – быстро переспросила Ферн.

Дибук с удивлением уставился на нее.

– Ладно, не бери в голову. – Ферн махнула рукой. – Так что, та ведьма была там?

– Я ее не видел. Там было так много людей. Но она появилась в доме после этой вечеринки. И карга, и кошка, и цыган.

Ферн попыталась выяснить еще некоторые подробности, но с переменным успехом. Видимо, карга была прислужницей, а цыган – наемным рабочим.

– Расскажи–ка мне о кошке, – начала Ферн.

– Это – кошка–гоблин, – вмешалась королева. – С желтыми клыками. Он ее боится.

– Что такое кошка–гоблин?

– Эти кошки служили королю Подземного Мира, – ответила Мэбб с самодовольством, присущим ребенку, обладающему секретной информацией. – У них нет шерсти, их кожа белая или черная. Иногда полосатая или пегая. Они крупнее обычных кошек и очень хитры. Раньше они часто охотились на гоблинов.

– Кошка–сфинкс, – догадалась Гэйнор. – Я таких никогда не видела, но они точно лысые!

– Судя по тому, что вы рассказываете, они наделены магической силой, – сказала Ферн.

– Она охотилась за ним. – Королева ткнула пальцем в Дибука. – Удивительно, как ему удалось сбежать! У этих кошек очень острый нюх, они способны выследить даже паука в проливной дождь.

– Ну а что там про изгнание нечистой силы? – спросила Ферн у Дибука. – Скулдундер мне что–то об этом рассказывал.

– Она очертила крут, – сказал Дибук. – В гостиной. Я видел, как всех их – сэра Уильяма, каминного беса, всех маленьких существ и духов – затянул вертящийся над кругом вихрь воздуха. Они не могли сопротивляться. Меня не утащило лишь потому, что я вцепился в косяк, да еще приколол себя булавкой. Так вот, их всех затянуло в вихрь, который кружился и кружился… А потом она…

Его дрожащий голос осекся.

– Она открыла Бездну, – закончила за него Мэбб. – Кажется, мой слуга уже говорил вам об этом.

– Бездну? Вы имеете в виду Лимбо? – подала голос Гэйнор.

– Лимбо – это место, где обитают мечты и сны, – нетерпеливо ответила Мэбб. – Лимбо – часть этого мира. Бездна же лежит между мирами. Это пустота. Говорят, хоть раз заглянувшие в Бездну остаются в ней навсегда. Когда умирают смертные, они проходят через Врата. Мы уходим в Лимбо до тех пор, покуда мир не будет перерожден. Но никто не сможет вернуться из Бездны, пока не переродятся все миры. Я думала, что все люди знают такие простые вещи.

– У людей свои верования, – ответила Ферн. – Необходима огромная сила, чтобы открыть промежуток между мирами…

– И главное – зачем? – звенящим от негодования голосом перебила ее Мэбб. – Ради парочки–другой жалких фантомов, импов и бесов! Столько сил затратить на такой пустяк! Она безумна, эта ведьма! Безумна и опасна! Она может натворить таких дел!

«Ее эксцентричная внешность и взбалмошное поведение весьма обманчивы, – подумала Ферн, – надо отдать ей должное – она логично рассуждает».

– Ты можешь вспомнить, как зовут эту ведьму? – спросила она Дибука.

Дибук отрицательно покачал головой.

– А дом как называется?

– Рокби.

Его мордочка исказилась гримасой страдания.

– Может быть, ты мне не рассказал еще что–то? Дибук смущенно глядел на Ферн.

– Узник, – наконец вымолвил он. – На чердаке.

– Что за узник? Девушка?

– Нет… Не знаю, не видел. Кто–то огромный, отвратительный… Чудовище…

«Это явно не Дана Валгрим», – подумала Ферн.

– Что еще ты знаешь?

Дибук что–то невнятно бормотал, обшаривал взглядом углы и стены, пытаясь припомнить важные детали, искал какой–нибудь намек, который натолкнул бы его на правильный ход мыслей, – словом, изо всех сил старался сосредоточиться.

– Было дерево, – в конце концов сказал он. – В подвале.

– Дерево в подвале? – Ферн была озадачена. – Как дерево может расти в подвале, в темноте?

– Семя прорастает в темноте, – сказала Мэбб. – Магия растений очень стара, наверное, чародеи слегка подзабыли об этом Вы берете семя, семя благосостояния или семя любви. И со временем, когда семя прорастает, ваше благосостояние вызывает завистливые вздохи окружающих или ваш возлюбленный оказывается без ума от вас. Именно эти семена особенно популярны – люди всегда стремятся к богатству или любви. Если семя погибает, то о богатстве и любви можно забыть.

– Это было не семя, – вмешался Дибук. – Это было дерево, молодое дерево! Оно не росло в земле, но тем не менее жило. Я ощущал запах леса и видел, как шевелились листья. Женщина завернула его в шелковый платок, кормила его, пела колыбельные.

– Вам что–нибудь напоминает этот ритуал? – спросила Ферн у Мэбб, нечаянно забыв прибавить к своему обращению титул важной гостьи.

Но Мэбб не обратила на это внимания.

– Никогда не слышала ничего подобного, – сказала она. – Женщина пеленает дерево, поет ему колыбельные, кормит… Какая чушь! Это выглядит скорее глупостью, нежели волшебством. Если она ослеплена подобными мечтами, то, возможно, и не представляет опасности. Когда мне хотелось поиграть в материнство, я крала ребеночка из кроличьей норы или колыбельки лесника. Я никогда не стала бы нянчить связку мертвых прутьев! Конечно, – она взглянула на Ферн, – это было очень давно. Я уже избавилась от этой навязчивой идеи. К тому же человеческие детеныши все время кричат. Это так утомительно!

– Ну что ж, – сказала Ферн. – Мне нужно все это обдумать. Ваше Величество, нельзя ли организовать какое–нибудь средство связи с вами или с кем–то из ваших подданных в случае необходимости? Эта ведьма может быть безумной или глупой, но, боюсь, это не так. Я должна буду прочитать заклинание Око Мага, и тогда я буду знать, о чем еще спрашивать вашего подданного. На всякий случай нужно все проверить.

– Давайте сделаем так: мой королевский взломщик будет наведываться сюда через день. Если вы захотите переговорить с ним, просто прикрепите к двери веточку омелы.

– Так ведь сейчас не сезон для омелы, – скромно напомнила Ферн.

– Ну хорошо, – Мэбб пожала плечами, – любую ветку прикрепите.

Мэбб с минуту сидела молча, нетерпеливо постукивая ногой по полу. Наконец она промолвила:

– Вы что–то говорили про подарки…

Ферн поспешно удалилась в свою комнату, чтобы выудить что–нибудь для Мэбб из шкатулки с драгоценностями и косметички.

– А ты что, владеешь заклинанием Око Мага? – спросила Гэйнор, когда они остались одни.

– Я могла бы зажечь Магический Огонь, – сказала Ферн, – если бы у меня было хоть немного кристаллов. Возможно, это помогло бы нам. Джин с тоником будешь?

– Нет, выпью чая, – ответила Гэйнор. – Сейчас налью.

– Да ладно, я сама, – сказала Ферн, направляясь на кухню.

– Ты… Ты собираешься рассказать обо всем этом Уиллу?

– Ну, наверное. – Ферн набрала в чайник воды и щелкнула выключателем. – А что?

– Просто я считаю, что ты обязана рассказать ему все. Потому что он твой брат. Потому что три головы лучше, чем две. Потому что мы – команда! – взволнованно сказала Гэйнор.

– Разве?

– Ты же сама это говорила!

– Кажется, это были твои слова.

Ферн стояла в дверном проеме, опираясь на косяк,

– В последний раз вы оба чуть не погибли. Нельзя допустить этого снова. Себя я в состоянии защитить, но вот вас – не всегда. Так что ты должна, слышишь, должна пообещать делать то, что я тебе скажу, и держаться от всего этого подальше. То, что я услышала об этой ведьме, мне очень не нравится. Я не совсем поняла, что имел в виду Скулдундер, когда рассказывал, что она открыла Бездну, но теперь, кажется, до меня дошло. Обещай слушаться меня!

– Нет, – сказала Гэйнор честно. – Не обещаю. Я могу сказать тебе все, что угодно, но сдержать обещание смогу не всегда. У меня нет Дара, как у тебя, но ты все равно не имеешь права распоряжаться моей судьбой или отстранять меня. Ни меня, ни Уилла. В прошлый раз я ввязалась во все это случайно, а теперь я делаю это сознательно. И ты не в силах мне помешать. – Она говорила торопливо, решив высказать все, что накипело, прежде чем Ферн прервет ее или потеряет терпение.

Ферн настороженно смотрела на подругу. Наконец ее взгляд смягчился.

– Извини, – сказала она неожиданно. – С детства обожаю командовать людьми. Папино воспитание сказалось. Просто… впредь будь осторожнее. Постарайся не лезть прямо в логово дракона.

– Не беспокойся, – сказала Гэйнор, неуверенно улыбнувшись.

Ферн ушла на кухню и вернулась с двумя полными до краев чашками. Она была так взволнована, что расплескала чай.

– Черт! – выругалась она. – Ну вот, опять! Она прижала обожженную руку к губам, затем протянула ее ближе к свету лампы.

– Гэйнор! – позвала она подругу.

След от ожога таял на глазах, оставляя чистую кожу. Старого ожога тоже не было видно.

– Что случилось? – спросила Гэйнор. – Снова какое–то волшебство?

– Может быть, – ответила Ферн, – но только не мое.

Какое–то время воспоминания и сомнения теснились у нее в голове. Наконец она промолвила:

– Со мной такое уже случалось… Когда я сожгла Моргас. Моя рука тогда сильно обгорела. Кэл заставил меня окунуть ее в реку…

– И эта река излечила тебя, да? – сказала Гэйнор. – Это был Стикс. Вспомни Ахиллеса. Предположим… ты неуязвима. Вернее, твоя рука… Ты повреждала ее с тех пор?

– Не знаю. Пара царапин, наверное. Я не обращала внимания.

– Ты могла и не заметить.

– Есть только один способ это проверить, – решительно сказала Ферн.

Она протянула руку к ближайшей свече, и пламя принялось лизать ее ладонь. Увидев, как побледнела Ферн, как она закусила губу от боли, Гэйнор протестующе вскрикнула. Ферн отвела дрожащую руку от свечи и положила ладонь на стол. Кожа сморщилась и покраснела, кое–где набухли волдыри. Но в течение нескольких минут, пока они рассматривали ожог, волдыри разглаживались, кожа постепенно бледнела и смягчалась, и в конце концов их взору предстала ровная и красивая женская ладонь. Девушки удивленно застыли, разглядывая это чудо.

Потом Ферн принесла с кухни нож.

– Это работает с ожогами. Надо бы попробовать что–нибудь другое, чтобы убедиться, – сказала она и храбро полоснула ножом по пальцу.

Рана открылась, заполнилась кровью и снова закрылась, не оставив даже намека на шрам!

– Только кости не ломай, – взмолилась Гэйнор – Не могу смотреть на это самоистязание.

– Не думаю, что у меня бы получилось, – сказала Ферн. – Раны заживают почти мгновенно, но сначала я все же чувствую боль.

Они увлеченно обсуждали значение их открытия, пока взгляд Гэйнор не упал на часы. Она с удивлением отметила, что уже три часа ночи.

– Оставайся у меня, – предложила Ферн. – Я тебе постелю. Ты все равно забыла здесь пижаму, да и ночной крем, должно быть, твой.

Гэйнор уже лежала в кровати, когда Ферн появилась в дверях ее комнаты. Она стояла в темноте, выражения ее лица не было видно, но Гэйнор поняла, что Ферн взволнована.

– Если река излечила мою руку, – сказала она, – значит ли это, что и Моргас могла излечиться?

Но она же была мертва! – настаивала Гэйнор. – Ты же сама сказала!

– Она была жива, когда подползла к берегу реки и бросилась в нее. А я не видела ее тела. Я давно должна была догадаться! Она же знала о силе реки и поэтому нырнула. И если у нее получилось, если это сработало, то теперь она должна быть неуязвима. Полностью неуязвима. Неукротима. Как считаешь?

– Не знаю, – грустно сказала Гэйнор.

– Да, мы не знаем, – согласилась Ферн. – Вообще–то мы с тобой устали. Давай–ка отдохнем. Утро вечера мудренее.

– Надеюсь, – сказала Гэйнор. – Спокойной ночи.

Наступило утро, серое и хмурое. В такое утро трудно поверить в волшебство и ведьм. И в наступление лета. Но в жизни Ферн бывало много таких дней, и она не обманывалась: даже в центре Лондона она ощущала зло, которое шевелилось под кожей города. Ферн оставила Гэйнор дома, пообещав сообщить, если что–то произойдет, и ушла на работу, пытаясь сосредоточиться на мыслях о выпуске журнала. Перед обедом ей позвонил Лукас и сказал, что она может навестить Дану в клинике этим вечером. Мысль о том, что Лукас распоряжался ее временем как своим, разозлила ее не на шутку, но инстинктивно Ферн понимала, что она просто мелочится.

– Она влюбилась, – предположил один ее коллега, наблюдая за ней через стеклянную перегородку в офисе. – Точно. Все признаки налицо.

– Если б влюбилась, лучилась бы счастьем, а она вон какая хмурая, – сказал другой.

– Счастье? Оно не всегда сопутствует влюбленности. Ты еще совсем ребенок…

Ферн не обращала внимания на подобные замечания. Она поправила макияж и заказала такси, чтобы ехать на Королевскую площадь. Лукас ждал ее в приемном отделении. Ферн отметила, что он был бы куда более привлекателен, если бы улыбнулся. Но он не улыбался. Он поздоровался с ней, поблагодарил за приезд и предложил: «Зовите меня Люк. Л–ю–к. На франзузский манер». «Выделывается», – решила Ферн.

Они поднялись на лифте прошли мимо регистратуры, поздоровавшись с медсестрой, и вошли в палату Даны. Ферн поразилась огромному количеству цветов и систем жизнеобеспечения. В окне, выходившем на Королевскую площадь, виднелся краешек синего неба. Кувшин с водой, стоявший возле кровати, был полон, на постельном белье не было ни единой складочки. Ферн подумала, что ее друзья и члены семьи видели примерно то же самое, когда навещали ее в больнице. Та же застывшая неподвижность, тишина, порядок. Лицо Даны было бледным и пустым, темные волосы подчеркивали эту нездоровую белизну. У Ферн отпали последние сомнения в том, что душу Даны похитили, вырвали из ее телесной оболочки и упрятали бог знает куда.

Одна вещь неприятно поразила Ферн. Когда она сама лежала в больнице, она знала, что о ней заботятся друзья и родственники: Рэггинбоун, ныне волшебник–бродяга, отец, брат, местный священник, его жена. Ее покинутое душой тело постоянно было под опекой. За Даной же, казалось, ухаживали только брат и медсестры. Букеты были красивы, но лишены всякой индивидуальности и потому неинтересны, тщательно прибранная комната навевала скуку. Было ясно, что на стулья, аккуратно расставленные вдоль стен, посетители присаживались не часто.

– А где же остальные? – спросила Ферн. – Родственники, друзья? Должен же ее еще кто–то навещать!

– У нее не было друзей, – ответил Лукас, не обратив внимания, что говорит о сестре в прошедшем времени. – Изредка ее навещает отец. Его сводит с ума мысль, что он не в силах ей помочь.

– Да, – как–то неопределенно отозвалась Ферн. – От этого опускаются руки.

– Ее лучшая подруга уехала в Австралию еще год назад.

– Позвоните ей. Доставьте сюда. Вы сможете это устроить! – Последние слова Ферн произнесла командным, а не вопросительным тоном. – Очень важно, чтобы Дана видела, что ее любят и хотят вернуть.

– Вы думаете, она может видеть? – Возможно.

Ферн вспомнила, что, когда она была в коме, Гэйнор завернула ее в любимую шаль, чтобы согреть и защитить. Возможно, у Даны есть что–то особенно ей дорогое?

– У нее есть любимая игрушка, оставшаяся с детства? Мишка или что–то еще? – спросила она.

– Не знаю… Я как–то не подумал об этом. Было видно, что Лукас расстроился. Вдруг он нахмурился и хлопнул себя ладонью по лбу:

– Какой же я идиот! Вспомнил! У нее есть плюшевый мишка, оставшийся еще от нашей бабушки. Она почему–то звала его Уильямом, уж не знаю почему. Не Биллом, а Уильямом. У него еще оторвалось ухо, и Дана пришила его немного косо. Думаю, что эта игрушка уже антиквариат и за нее можно получить немалые деньги. Наверное, Дана все еще хранит его. Я съезжу к ней и поищу.

– Хорошо.

– Но ведь это не поможет ей очнуться, да? Вы просто пытаетесь занять меня чем–то? Вы хотите, чтобы я почувствовал себя полезным, не так ли?

Он сверлил Ферн недобрым взглядом.

– Я же сказала, ей необходимо чувствовать вашу любовь и поддержку. Это поможет ей вернуться, если она вообще в состоянии это сделать.

– Но ведь здесь с ней я, ее брат. – Теперь он говорил спокойно, но чувствовалось, что он вроде как защищается.

– А раньше вы были рядом? – спросила Ферн, не подумав.

Лукас не ответил. Он молча смотрел на сестру и гладил ее руку.

– Где она сейчас может быть? У вас есть какие–нибудь догадки?

– Есть, – призналась Ферн. – Только я не знаю, верны ли они. Вчера я кое с кем встречалась и узнала кое–что, что могло бы нам помочь.

– Вы наводили справки или это совпадение?

– Нет, специально я ничего не узнавала, но… совпадений не бывает, есть только система. Или фрагменты более крупной системы. Это зависит от того, во что вы верите.

– Ни во что, – холодно ответил он. – В хаос. Так что вы узнали?

– Сначала я хочу вас кое о чем спросить. Как называлось имение, в котором Дана потеряла сознание?

– Рокби.

Ферн изменилась в лице.

– Вы это ожидали услышать?

– К сожалению, да.

– К сожалению?

– Не берите в голову. Кое–что сходится, но все же нужны доказательства, подтверждающие мои догадки. На той вечеринке было много незнакомых вам людей?

– Думаю, больше половины. Но я уже говорил, что все были в маскарадных костюмах, масках, париках. Все раскрашены до неузнаваемости. И знакомых–то не узнаешь.

– Меня в данном случае интересуют женщины.

– Да, это действительно сужает круг подозреваемых, – ядовито сказал он.

Ферн не обратила внимания на его сарказм.

– Возможно, наряженные ведьмой.

– Да, несколько дам были в костюмах ведьм. Никаких остроконечных шляп и седых волос. Все выглядели шикарно. Между прочим, сама Дана нарядилась ведьмой. Вся обмоталась розовым шифоном и распустила волосы. Эдакая средневековая красавица, встречающая новое тысячелетие. Она даже имя себе выбрала. Что–то типа Фата Моргана, точно не помню. Она читала Томаса Уайта. Что–то не так? – встревоженно спросил он, заметив, что Ферн стала белой, как полотно.

– Может быть, Моргас? – прошептала она.

– Да, кажется, Моргас.

На слабеющих ногах Ферн подошла к окну и прижалась пылающим лбом к стеклу. Она смотрела на облака, сквозь которые просвечивало синее небо, и пыталась осмыслить то, что сейчас узнала. «Моргас там. Она там, и она неуязвима. И если она не ищет меня, значит, я должна найти ее. В Рокби. – Сердце Ферн мучительно сжалось. – Я не могу, я не готова. У меня нет сил снова бороться с ней. Да и как? Она же бессмертна!» Ферн пыталась справиться с охватившей ее слабостью. Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она смогла успокоиться. Она повернулась к Лукасу.

– В эти выходные я уеду, – наконец промолвила она. – В Йоркшир. Мне нужно кое с кем посоветоваться. Я вам позвоню, когда вернусь.

– Я дам вам номера всех телефонов, по которым со мной можно связаться. – С этими словами он протянул ей визитную карточку. – Мне действительно нужно привезти ее подругу из Австралии? Думаю, она вряд ли сможет приехать – она беременна.

– Пока оставьте эту затею.

«Она напугана, – думал Лукас, глядя на Ферн. – Сильно напугана, несмотря на свой независимый вид». Он спросил:

– Так что я могу сделать для нее, кроме как найти мишку?

– Думайте о ней, – ответила Ферн. – У вас есть Дар. Ищите Дану в мечтах и снах. Во сне вы можете делать удивительные открытия.

– Я знаю, – ответил он.

Видение застало Лукаса, когда он уже засыпал, моментально перенеся его из состояния полудремы в мир кромешной тьмы, минуя все переходные стадии погружения в подсознание. То, что он видел, не было похоже на сон – он словно оказался в другой реальности, суровой и жестокой. Он стоял на скрипучих, разъезжающихся под ногами досках, вцепившись замерзшими руками в большой штурвал. Под ногами бурлила вода; дождь, ливший как из ведра, хлестал его, будто плетью. Одежда моментально промокла и прилипла к телу. Длинные волосы (он носил длинные волосы в юности) разметались по плечам. Он находился на палубе небольшой рыбацкой лодки, длиной менее сорока футов, с единственной мачтой. Сильный ветер трепал парус. Гигантские волны вздымались, раскидывая клочья пены, грохотал гром. Небо прочертила зеленоватая молния. Люди на палубе хватались за что придется, пытаясь удержаться. Лукас не мог докричаться до них – вокруг бушевал хаос…

Сколько себя помнил, Лукас всегда боялся моря. В детстве его самым страшным ночным кошмаром была ревущая стена сине–зеленой волны, несущейся к нему, сметая на своем пути все преграды. Во сне он забирался на высокие холмы, но бушующая стихия все равно настигала его, и он просыпался, стеная от ужаса, в уверенности, что утонул. Когда ему исполнилось пять лет, отец попытался научить его плавать, но Лукас так и не избавился от своего страха, лишь научился скрывать его. С возрастом кошмары мучили реже, но страх не прошел.

Как–то раз он провел три дня на яхте своего друга в открытом море. Это решение далось ему тяжело. В течение этих трех дней Лукас был тих, бледен и не мог есть. Его друг думал, что он страдает морской болезнью, но причина была иной. Когда Лукасу было девятнадцать, его мать погибла в автокатастрофе. Спустя пару дней после похорон он проснулся от кошмара, в котором видел себя лежащим на морском дне. Рыбы объедали его плоть и сновали в его теле. Подплыла русалка и уставилась на его труп невидящими мертвыми глазами.

И вот теперь он находился на крошечном суденышке в самом сердце морской бури. Лукас не понимал, как очутился здесь, и испытывал дикий страх, парализовавший его волю. В голове крутилась одна мысль: «Это безумие, безумие, безумие, у нас должны быть средства спасения, у нас должна быть рация, мы должны позвать помощь!» Но ни спасательных средств, ни рации не было. Позади него молния с угрожающим треском ударила в мачту, и та разлетелась на куски. Раздался леденящий душу вопль – кого–то смыло за борт. Лукас стоял, оцепенев, и ничего не мог предпринять. Он изо всех сил цеплялся за штурвал, единственное, что подвернулось под руку. Неожиданно его пронзила мысль: ведь он же капитан и отвечает за этих перепуганных кричащих людей, потому что именно он втянул их в это безумие. Тяжесть этой ответственности камнем придавила его, пробила доски под ногами и увлекла на дно.