Текст книги "Честь чародея"

Автор книги: Ян Сигел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Я не знаю, кто вы такая, – сказала та, – но мне передали, что вы,дружны с моим братом. Вы не знаете, что с ним случилось?

«Она совсем не похожа на Люка», – подумала Гэйнор, придумывая, что ответить. Дана была стройной и немного бледной, что очень шло ей. Красота ее скорее была следствием тщательного ухода: стильная стрижка, блестящие волосы, чистая кожа и красивый маникюр. В ней не было ни сдержанной энергии, как у Люка, ни широкой кости, как у отца. Так и не найдя подходящего ответа, Гэйнор вручила ей букет цветов и в нерешительности застыла у кресла для посетителей.

– Вообще–то я всего лишь его знакомая, – сказала она. – Я не собиралась вас обманывать, но персоналу в клинике трудно было все объяснить. Дело в том, что Люк познакомился с Ферн Кэйпел, моей лучшей подругой, потому что слышал, как доктора в клинике говорили, что она впадала в кому при обстоятельствах, очень похожих на ваши. Люк считал, что она может помочь вам. Я знаю, что она пару раз навещала вас в клинике, пока вы были без сознания. Она и сейчас хотела приехать, но она не совсем здорова, поэтому попросила меня. Простите, наверное, вам это кажется таким сумбурным.

– Сейчас мне все кажется сумбурным, – уныло ответила Дана. – Присаживайтесь. Я могу попросить принести чаю. Алкоголь здесь не разрешается.

– С удовольствием выпью чаю, – согласилась Гэйнор.

Дана нажала кнопку и попросила принести две чашки чая. Гэйнор, стараясь не уклоняться от правды, сказала:

– К сожалению, я уже некоторое время не видела вашего брата. Думаю, и никто не видел.

– Говорят, что он сбежал, прихватив деньги фирмы, – продолжала Дана, – но он никогда бы такого не сделал. Порой он не очень–то разборчив в средствах, но он точно не вор. Он не настолько глуп. Он роскошно жил – всегда куча денег. Так зачем смываться ради какой–то жалкой суммы баксов?

– Я не знаю, – промямлила Гэйнор.

– Ко мне приходили из Отдела по борьбе с крупным мошенничеством, – рассказывала Дана. Гэйнор подумала, что девушке просто не с кем доверительно поговорить, поэтому она хватается за любого. – Они спрашивали про Люка и про папу. Они говорят, что Люк мог скрыться, потому что узнал о махинациях отца или сам был в них замешан, но это полная чушь. Я сказала им, что он никогда бы так просто не сбежал, не сказав ни слова. В последнее время мы не часто виделись, но в детстве он всегда присматривал за мной. Он бы никогда ни за что не бросил меня. Но они мне не поверили. Конечно, они этого не сказали, но я же видела. Они выглядели такими циничными и усталыми, и они жалели меня… – Она беспомощно заплакала.

Гэйнор поискала на полке носовой платок. Определенно, это был самый худший день в ее жизни.

– Простите меня, – сказала она, чувствуя себя преступницей. В определенном смысле она себя таковой и считала.

– Нет… нет. Это вы меня простите. Я все время срываюсь, кричу на всех. Но на меня не обижаются, говорят, все нормально и это пройдет.

– Конечно, все нормально.

– Мой психиатр очень добра ко мне. Знаете, она молода и относится ко мне без того превосходства, которое было в моих других врачах. Но так приятно поговорить с кем–то из обычных людей.

– А как же ваши друзья? – неосторожно спросила Гэйнор.

– Ах да, парочка заявлялась сюда. Они были в восторге от всей этой ерунды в газетах и все время посматривали на меня исподтишка, не скрываю ли я чего–то. Но я правда ничего не знаю. А Джорджи, она всегда тащилась от Люка, а он ей не отвечал взаимностью, поэтому она сплетничала о нем направо и налево. Моя лучшая подруга сейчас в Австралии, у нее родился ребенок. – Дана утерла слезы полотенцем и отвела заплаканные покрасневшие глаза, когда принесли чай. Она даже не сказала горничной спасибо, пришлось Гэйнор самой это сделать. – Расскажите мне об этой вашей подруге, Ферн. Вы сказали, что у нее была такая же кома, как у меня.

– Это было два года назад, – начала Гэйнор. – Она должна была выходить замуж, и накануне мы устроили девичник. Она так много выпила, что отключилась и не приходила в себя неделю.

– _Неделю?_ – Дана скорчила презрительную мину. – Я была без сознания несколько месяцев.

– Дело в том, что с ней все было в порядке, как и с вами. Похоже было на то, – Гэйнор тщательно подбирала слова, – как будто ее тело осталось, а душа улетела куда–то… куда–то далеко.

Лицо Даны внезапно застыло.

– Именно это я и чувствовала, – сказала она. – Мне снились такие ужасные сны. Я была заперта в сосуде в какой–то огромной лаборатории. Я все время билась о стенки и кричала, но никто не приходил и не выпускал меня. Я чувствовала себя бабочкой под стеклом. И я боялась, что надо мной собираются проводить какой–то жуткий эксперимент.

– Кто? – спросила Гэйнор.

– Какая–то женщина часто приходила и пялилась на меня. Она была огромная, или это я была слишком маленькая. У нее были плотоядная улыбка во все тридцать два зуба и страшные черные глаза – знаете, как бывает, заглядываешь в черную пещеру и понимаешь, что в глубине ее таится что–то смертельно опасное. На ней всегда было вечернее платье, что для лаборатории совсем неуместно. Там были и другие лица – кошмарные и злобные, как в книжке про Румпельситскина. У меня была такая в детстве, и картинка из этой книги навевала на меня такой ужас, что я боялась засыпать ночью. А тогда было похоже, что я все–таки заснула и картинка стала реальностью, а я никак не могу проснуться. Не могу проснуться!

– Ферн тоже снились кошмары, – сказала Гэйнор, – про двух ведьм, живущих под корнями огромного дерева, заполонившего собой весь мир.

– Этот сон, похоже, приятнее, чем мой, – ответила Дана. – Линдсей, мой психиатр, говорит, что все это очень интересно и вполне в стиле Кафки. – Она сказала это даже с некоторым удовольствием. – Но в тот момент это было… не то чтобы реально, но очень страшно, я словно застряла во сне и никак не могла из него выбраться. Линдсей говорит, что это символично, но тогда мне это так не казалось. Очевидно, все это как–то связано со смертью моей матери и взаимоотношениями с отцом.

– Я сожалею б том, что случилось с вашим отцом, – сказала Гэйнор.

– Я не верю, что он мог сделать что–то противозаконное. Он всегда был таким щепетильным и принципиальным в этих вопросах. Не могло это все быть притворством и лицемерием…

Дана казалась совершенно обескураженной, и Гэйнор подумала, что даже если она и не слишком любила отца, то, должно быть, привыкла полагаться на него. А теперь ее заставляют разувериться в нем.

Гэйнор никак не могла придумать, что бы такое утешительное сказать Дане.

– А как вы выбрались из того сосуда? – спросила она.

– Линдсей тоже меня об этом спрашивала. Странно, да? Она сказала, что подобные сны всегда имеют свою логику. Я не знаю: мне раньше никогда не снились логичные сны.

– Но вы помните, как вы выбрались?

– Не очень отчетливо. Я только знаю, что там был Люк. И кто–то еще, наверное, но я помню только Люка. Его лицо тоже было огромным и искаженным из–за стекла. А потом оно вдруг стало нормальных размеров и унеслось куда–то вдаль, а после этого я, кажется, проснулась. А теперь он исчез…

– Мне очень жаль, – в сотый раз повторила Гэйнор. – Очень… Я уверена, что ради вас он был готов на все. Абсолютно на все.

Вечером она подробно рассказала Уиллу о встрече, а Ферн выдала несколько подредактированную версию.

– Она, кажется, занята только собой, и ее совершенно не волнует, что происходило с тобой в подобных обстоятельствах, – сказала она Ферн. – Насколько я поняла, ее психиатр считает, что это был длинный сон, символизирующий ее взаимоотношения с отцом.

Ферн нервно рассмеялась.

– Если Вечное Древо было галлюцинацией, то это говорит о моих отношениях с семьей?

– Главное, что ты сейчас ничего не можешь для нее сделать, – вмешался Уилл. – Она расстроена и сбита с толку, но она поправляется, за ней хорошо ухаживают, а через месяц–другой она умотает на Канары развеяться. Не стоит терзаться из–за нее.

– Да уж, – сказала Ферн. – Я убила ее брата. Что тут можно сделать, чтобы поправить это?

– У тебя не было выбора, – сказал Уилл.

Сколько раз она уже слышала эту фразу? Ее даже передернуло.

– Выбор есть всегда, – сказала она.

К тому времени Ферн уже несколько дней как вышла на работу, но даже само слово «пиар» казалось ей чужим и нереальным. Через неделю должна была состояться вечеринка по поводу открытия журнала «Гав!». Предстояло еще утрясти все вопросы по поводу приглашенных знаменитостей и их домашних любимцев, у большинства из которых были еще более редкие вкусы и эксцентричные привычки, чем у их хозяев. Работа как–то отвлекала Ферн, а вот ночью было совсем трудно. Она лежала, часами напролет уставившись в темноту, стараясь не переживать снова и снова тот ужасный момент, не воскрешать в памяти их странно прекрасную близость. Она старалась вообще ни о чем не думать, и от этого у нее начинала болеть голова. Каждый вечер она выпивала несколько бокалов красного вина в надежде, что оно успокоит, согреет ее или, наоборот, заморозит ее боль. Если, конечно, это была боль. Ей казалось, что ее жизнь закончилась в тот момент, когда она оборвала жизнь Люка и что остаток ее дней будет заполнен пустотой с привкусом пыли. Гэйнор давала ей успокоительные, валериану, кору кава–кава. Ферн покорно выпивала все это, потом ненадолго засыпала, но даже сон не приносил облегчения.

– Я так рада, что у вас с Уиллом все складывается, – сказала она однажды, и в ее голосе наконец появилась искренность. В тот вечер они с Гэйнор остались одни, так как Уилл отправился очаровывать какого–то редактора.

– Я и не думала, что ты заметила, – ответила Гэйнор.

– Заметила, конечно. Просто… Я боюсь сказать что–то лишнее. Все, до чего я дотрагиваюсь, превращается в прах.

В тот же вечер к ним явился Скулдундер. Ферн не заметила его, пока он полностью не материализовался. Возможно, ей просто не хотелось присматриваться.

– Ее Величество направляется к вам с визитом, – объявил он, косясь на бутылочку «Шардоне» на столе. Видимо, он уже пристрастился к этому напитку.

Гэйнор взглянула на Ферн, но та ничего не сказала. Тогда Гэйнор ответила за нее:

– Почтем за честь.

Вскоре появилась сама Мэбб, увешанная завядшими цветами. В руках вместо скипетра она держала огромную ветку колючего чертополоха. Веки ее были выкрашены розовыми тенями в крапинку, а к типичному гоблинскому запаху примешивался стойкий аромат, похожий на «Диориссимо». От Гэйнор не укрылось, как Ферн поморщилась, учуяв это амбре. («Не надо было дарить ей духи», – признала она чуть позже.)

– Приветствуем вас, Ваше Величество, – начала Гэйнор и, чуть осмелев, добавила: – Добро пожаловать.

– Я оказала вам великую милость, – заявила Мэбб, усаживаясь на стул, который был высоковат для нее. – Мой верноподданный, Главный Королевский Взломщик Скулдундер, передал мне, как высоко вы оценили его храбрость в доме колдуньи.

В этом заявлении сквозило некое сомнение, поэтому Ферн поспешила заверить ее, что все так и было.

– Я также наслышана, как ваш спутник вместе со Скулдундером расправился с гигантским пауком и как вы, опять же с помощью Скулдундера, похитили дьявольский плод с саженца Вечного Древа.

– Совершенно верно, – чуть слышно сказала Ферн.

– А теперь колдунья мертва. – Это уже был не вопрос. Очевидно, вести о том, что произошло в Ярроудэйле, дошли до Мэбб. – Это величайший подвиг, – продолжала свою речь Мэбб. – Она была могущественной колдуньей, но ты доказала, что сильнее ее.

– Не совсем так, – возразила Ферн. – У каждого есть свои слабости. Мне удалось найти ее. И я нисколько не могущественная. – У Ферн по спине пробежали мурашки.

– Да, на могущественную ты не похожа, – согласилась Мэбб – В тебе нет королевской крови, как у меня, и повадки твои не как у великих. Но ты известна своими подвигами. Ты станешь одной из самых сильных и почитаемых из Детей Атлантиды – ты будешь как Мерлин, как Заратустра, как Арьянрод Серебряное Колесо. Никто не сможет устоять перед тобой. Поэтому я приветствую тебя и скрепляю наш союз. – Она махнула рукой, и Скулдундер исчез, вернувшись через мгновенье с грубой шкатулкой из коры дерева. В ней лежали пучки сушеных трав, несколько диких цветов и маленькое зеленое яблоко.

– Благодарю вас, – сказала Ферн. – Боюсь, что сейчас у меня нет ничего подходящего для вас.

– Это не важно, – великодушно ответила Мэбб. – Ты же не подготовилась. Ты можешь послать мне дары попозже через моего подданного. – Она кивком указала на Скулдундера. – Это яблоко с моего особого дерева, – добавила она. – Слаще его ты нигде не сыщешь.

– Благодарю вас, – еще раз сказала Ферн.

Гэйнор поняла, что пора спасать разговор.

– А как поживает тот домовой–Дибук? – спросила она. – Теперь он сможет вернуться в Рокби?

Лицо Мэбб потемнело.

– Никто из гоблинов не появится там еще лет сто, а то и больше, – ответила она. – Когда всех духов изгоняют при помощи зла, Бездна подступает слишком близко. Это может быть колдовство или преступление. Смертные много кричат о кодексе чести и рыцарства, но, когда им нужно, они превосходят нас, гоблинов, в злых деяниях. А вот колдуны, разве они при рождении не смертны?

– Мы всегда смертны, – как–то отстранение ответила Ферн. – Просто мы забываем об этом.

– Так что насчет Рокби? – поспешила вернуть разговор в безопасное русло Гэйнор.

– Даже птицы не вернутся туда еще некоторое время, – сказала Мэбб. – Ни они, ни мелкие грызуны, которые обычно обитают в старых домах. Там сейчас будут гнездиться только злобные духи, которых влечет пустота, да гнетущие воспоминания. Если бы домовой вернулся туда, они бы свели его с ума.

– Но среди своих сородичей–то с ним все будет хорошо? – спросила Гэйнор.

Королева пожала плечами, отчего крылышки у нее за спиной шевельнулись.

– Может будет, а может, и нет. Он не так силен, как мы, дикие гоблины. Он тоскует по своим прежним владениям. Так он может совсем исчахнуть, утратить волю к жизни и погрузиться в Лимбо. А может, он будет жить еще очень долго, медленно увядая, – никто не знает.

– Я желаю ему, чтобы у него все было хорошо, – сказала Ферн. – Передайте ему это.

Мэбб, как ни странно, склонила голову в знак признательности.

– Пожелание такой великой волшебницы многого стоит, – сказала она. – Я обязательно передам ему.

Гэйнор заметила, что Ферн едва сдержалась и не поморщилась.

К величайшему сожалению Скулдундера, королева отказалась выпить вина и отбыла, оставив на прощанье шкатулку с подарками и стойкий аромат «Диориссимо» и дохлой лисы. Взглянув на Ферн, Гэйнор решительно достала из шкафчика бутылку джина.

– Могущественная, – задумчиво произнесла Ферн. – Какое ужасное слово. На слух тяжелое, как кулак в броне. Кто силен, тот и прав. Я не выгляжу могущественной и не чувствую себя таковой, но тем не менее я великая волшебница. Я уничтожаю своих врагов, даже когда им кажется, что они неуязвимы, и убиваю своих возлюбленных, чтобы не слишком увлечься ими. Вот кем я стала или стану скоро. Все предначертано.

– Где предначертано? – спросила Гэйнор.

– В анналах Времени, в каменных пророчествах, в журчащей воде и поющем ветре.

– Иными словами – нигде, – подытожила Гэйнор, стараясь казаться прагматичной. – Ничто нам не предначертано, пока мы сами не впишем себе это в судьбу.

– Кто это сказал?

– Я.

– Здорово, – сказала Ферн. – Мне понравилось. Но я уже написала свою судьбу. Кровью.

На следующий день на работе очередное совещание с издателями журнала «Гав!» чуть не доконало Ферн. Проблемы появлялись, как грибы после дождя: рок–звезда Алиса Купер, которую пригласили на вечеринку из–за того, что она, по слухам, спала с двумя питонами в кровати, накануне приема неожиданно заявила в интервью, что до смерти боится змей; а писательница Карла Лейн призвала бойкотировать прием, потому что многие любимцы суперзвезд – опасные животные. По офису ходила шутка, что Ричард Гир явится на прием с любимым гербарием, Фредди Стар – с хомяком, а Тара Палмер–Томкинсон – в новой шубе. (Кстати, насчет шубы потом так и вышло.) Ферн, однако, было не смешно. Она уже собиралась идти на какую–то деловую встречу, где неизбежно придется общаться с клиентами, как вдруг у нее зазвонил телефон. Она потянулась к трубке, на секунду застыла в нерешительности, но все же сняла ее. Все равно на ту встречу ей идти не хотелось.

– Могу я поговорить с Ферн Кэйпел?

– Я слушаю вас.

– Это Дэн Хантер. – Ну конечно, его американский акцент ни с чем не спутаешь. К своему немалому удивлению, она сразу его узнала. – Я археолог. Вы приходили к нам на раскопки на Кинг–Кросс. Вы оказались правы насчет той надписи. Мы скоро сворачиваем работы – строители нас торопят, но я подумал, что, может быть, вам захочется взглянуть на алтарь, пока его не закрыли фундаментом.

– Да, – неожиданно согласилась Ферн. – Я с удовольствием посмотрю.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

На Кинг–Кросс Ферн отправилась на следующий день в свой обеденный перерыв. С утра моросил мелкий противный дождик, но, несмотря на хлюпающие носы и промокшую одежду, добровольцы–археологи продолжали с энтузиазмом возиться в грязи. Дэн встретил ее у ворот. Его волосы, забранные в длинный хвост, висели мокрыми плетями, загар поблек от сырости и серости британского лета. Он как–то запоздало улыбнулся, словно что–то в ее виде обескуражило его. Ему показалось, что она похудела и стала еще более хрупкой, чем прежде. Сейчас она уже не казалась столь безупречно сложенной.

– Вы не пройдете здесь в таких туфлях, – сказал он. Она была в туфлях на высокой шпильке.

– Ничего не поделаешь, – сказала Ферн. – Я забыла прихватить другие.

Дэн взял ее за руку, чтобы провести через наваленные повсюду кучи строительного мусора и глины.

– Откуда у вас мой номер телефона?

– Вы записали ту фразу с алтаря на обороте своей визитки, – напомнил он ей. – Надеюсь, вы не сердитесь, что я позвонил?

– Нет, конечно, нет.

– Я уже звонил вам две или три недели назад, – продолжал он. – Но мне сказали, что вы в отпуске. А потом я был очень занят: пытался убедить разработчиков, что эти раскопки очень важны и их надо сохранить. Но от вашего британского Управления наследием помощи не дождешься – они говорят, что «все это очень интересно», но этого недостаточно, то есть здесь нечем привлекать туристов. А ту надпись на камне никто, кроме вас, расшифровать не смог. Вот, взгляните.

Яма стала гораздо глубже, и на опрокинутом камне сбоку была видна надпись. Дэн легко спрыгнул вниз и, не спрашивая разрешения, подхватил Ферн и опустил ее рядом. Она наклонилась, чтобы получше разглядеть надпись, которую уже видела мысленным взором. Слова были написаны на латыни, а не на гораздо более древнем атлантийском. Эти языки похожи, но атлантийская письменность более сложная: в ней некоторые буквы обозначают сочетания двух согласных и несколько разных гласных, передающих вариации звука «э». _«Увалехаадэ._Увал_неан–шарнэ»._ Фери вздрогнула, вспомнив, что Мэбб сказала о Рокби.

– Я думаю, здесь что–то произошло… очень давно, может, тысячи лет назад. Это оставило свой отпечаток. Здесь не место для зевак и туристов.

– На моей команде это вроде никак не сказывается, – пожал плечами Дэн. – Вот только… одной девушке врачи поставили диагноз: депрессия. Но может, она и так у нее была. Еще один паренек свалился в яму и растянул связки. У всех обычные синяки, ссадины и порезы, а у кого–то снова началась экзема. Этого достаточно, чтобы считать, что над этим местом тяготеет проклятье?

– Это не обязательно проклятье, – сказала Ферн. – Просто… остаточное зло, привкус пустоты.

Дэн не стал смеяться.

– Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Каждый раз, уходя отсюда, я чувствую, что мне нужно выпить. Правда, в этом тоже нет ничего необычного. – Он выбрался наверх и протянул руку, чтобы помочь Ферн. – Я бы выпил сейчас пивка. Вы как на это смотрите? Здесь за углом есть неплохой бар.

– У меня на три часа назначена встреча.

– Тогда у нас есть почти целый час.

Бар оказался маленьким и убогим. Внутри все было сизо от сигаретного дыма. За стойкой сидело несколько завсегдатаев.

– Похоже, они здесь с незапамятных времен, – вполголоса сказал Дэн. – Да и пиво тоже, – добавил он.

– Я не пью пиво, – сказала Ферн и попросила для себя стакан минеральной воды.

– Вы совсем не пьете за обедом?

– Да нет, отчего же… Ладно, давайте джин с тоником.

Завсегдатаи пялились на Ферн, а вот к Дэну они, похоже, уже привыкли. Он расплатился с барменом и повел Ферн к столику в углу.

– Если вы проголодались, то здесь можно заказать бутерброды, правда, они невкусные.

– Я не голодна, спасибо.

– Простите, может, я лезу не в свое дело, но мне кажется, что вы сильно болели в последнее время. Вы очень похудели. Я ошибаюсь?

– Это стресс, – ответила Ферн. – Сильный стресс.

– Я думал, что ведьмы могут взмахом волшебной палочки разделаться со всеми своими проблемами.

– Я потеряла свою волшебную палочку в метро. – Ферн выдавила из себя подобие улыбки.

– О, понимаю. Это как с зонтиками: их всегда где–нибудь забываешь. Когда я первый раз приехал в Англию, я старался не выходить из дома без зонта, но я потерял их штук десять.

– Вы не очень похожи на человека, который всюду таскает с собой зонт. Вы скорее из тех, кто всегда промокает. Вот как сейчас.

Дэн усмехнулся и откинул со лба мокрую прядь.

– Ну, может, я немного и преувеличил. Но когда приезжаешь из Калифорнии и все только и рассказывают тебе об английской дождливой погоде… ну, у меня для начала была парочка зонтов, пока я их не посеял.

– В этом году паршивое лето.

– Да, мне все так говорят.

– А вы давно здесь?…

Через час Ферн виновато взглянула на часы:

– Мне пора. Должны прийти производители собачьего корма–они спонсируют журнал и оплачивают презентацию, так что мы должны всячески их ублажать. – Она рассказала ему о журнале «Гав!». – Ну что же, мне пора. Мне очень понравилось. – Ее саму очень удивили ее слова. – Спасибо вам… Желаю удачи с раскопками… и вообще.

Дэн поднялся вместе с ней.

– А может, вы со своими телепатическими способностями найдете мне парочку скелетов? Это всегда производит впечатление на чиновников.

– Извините. – Она снова улыбнулась. – Я не занимаюсь костями. Вам нужна собака.

– Что ж, спасибо за помощь, уж не знаю, как вы это сделали. Теперь я всегда буду верить в колдуний.

Выйдя из бара, они попрощались, и Дэн задержал ее руку в своей чуть дольше, чем следовало. Всего на мгновение.

– Может быть, поужинаем как–нибудь вместе?

Они встретились в субботу. Сначала посидели в баре, а потом отправились во вьетнамский ресторан. Конечно, там было не так дорого и изысканно, как во время ее встреч с Люком, но ей было все равно. Когда дело дошло до кофе с ликером, Дэн спросил:

– Вы не расскажете мне, чем вызван ваш сильный стресс, или я слишком назойлив?

– Я кое с кем встречалась, – сказала Ферн. – Но ничего не вышло. – Помолчав, она добавила: – Вполне обычное дело.

Дэн уловил дрожь в ее голосе.

– Он что, сбежал?

– Сбежал? Нет, не в том дело. Просто… ничего не вышло.

– Богатый парень?

– Откуда вы знаете?

– Ну, к таким девушкам, как вы, должны тянуться богатые парни. То есть – вот черт – я не это имел в виду. Вы выглядите состоятельной особой. Да и по работе, наверное, встречаетесь со многими богатыми людьми.

– Я обычно не проверяю их финансовые счета, – ответила Ферн. – И кстати, я сама себя содержу. Ну а вы состоятельный человек? Некоторые археологи очень богаты. Ганс Шлиман и компания, например.

– Он давно умер, – заметил Дэн. – Для таких людей археология – это хобби, а не профессия. Мне хватает. Я читаю лекции в учебное время, а летом работаю на раскопках. Иногда приходится совмещать.

– Как Индиана Джонс?

– Вот–вот. Представьте, как я с кнутом и в кожаной шляпе краду изумрудный глаз маленького божка у банды мошенников. В одной руке красивая девушка…

– А в другой–дохлая крыса?

Они оба рассмеялись.

– Кем бы ни был тот парень, – заключил Дэн, – он, видать, очень сильно вас задел. Такое ощущение, что вы очень давно не смеялись. Он или дурак, или мошенник.

– Скорее мошенник, – сказала Ферн. – Мы кое в чем не согласились… поспорили. Можно назвать это вопросами этики.

– Так это вы все закончили? – спросил Дэн.

– Да, – ответила Ферн. – Я сама все закончила.

Домой она вернулась в хорошем настроении. Вино и вкусный ужин приятно согревали ее, и даже некоторые сложности в разговоре ничуть не испортили вечер. Впервые за последнее время она спокойно уснула.

Когда она проснулась, было темно. Часы показывали половину третьего. Несколько минут она лежала, наслаждаясь ощущением покоя, и, хотя очень хотелось спать, чувствовала себя отдохнувшей Вдруг ей показалось, что в комнате кто–то есть или вот–вот появится. Просто воздух немного сгустился не приняв еще какой–либо определенной формы. Потом она услышала приглушенное сердцебиение и ощутила легкую угрозу. Но ей не было страшно

– Заходи, – сказала она, – все в порядке. – Постепенно тень сгустилась, обрела плоть. Сейчас он предстал перед ней чистым, густая грива была вымыта и расчесана, а горячий животный дух был едва уловим. Даже в темноте она видела следы страшных ожогов на лбу, но глаза теперь были почти спокойными и светились теплым мягким красным светом, напоминавшим бургундское вино. – Я рада тебя видеть, – совершенно искренне сказа ла Ферн. – Если ты подождешь меня в гостиной – вон там, – : то я оденусь и мы что–нибудь выпьем.

– Нынче друзья так делают? – спросил Кэл.

– Да, – ответила она, – именно так друзья и делают в наши дни.

Они открыли бутылочку вина, которую она припасла для Люка, и долго сидели, неторопливо потягивая вино из бокалов. Он смотрелся нелепо в обычном кресле: одна нога вытянута, другая подогнута, длинный львиный хвост обвивает ножки кресла, под одеждой из звериных шкур играют налитые мускулы, в изогнутых рогах отражается свет ламп. Время от времени, когда он думал, что Ферн не видит, он с опаской озирался по сторонам, словно не веря, что и в самом деле находится у нее дома. Ферн переполняло теплое чувство к этому полузверю, с которым когда–то она хладнокровно заключила сделку, пообещав дружбу в обмен на спасение собственной жизни. Теперь он стал ей настоящим другом. Она чувствовала, что, пожалуй, только с ним может поговорить о случившемся в последнее время и только он поймет ее. Она рассказала о последней схватке с Моргас, о том, какую храбрость проявил Люк, об их такой невероятной близости. Потом поведала о своем сне и последовавшем пробуждении.

– Я убила его, – сказала Ферн. – Он сомневался, я уверена, что он сомневался. А я – нет. Я убила его.

– Это естественно, – ответил Кэл. – Я сам часто убивал. Убивал, чтобы поесть, чтобы победить, из мести, от ненависти. Убивал собаку, которая своим лаем мешала мне спать, и лису, перебежавшую мне дорогу, и нищего, что не пожелал поделиться коркой хлеба. Твое маленькое убийство – это пустячок, Фернанда. Просто твоя совесть преувеличивает его значение. Вот у меня нет совести, потому что нет души. Я не способен на такие переживания.

– Тогда почему ты не убил свою мать? – спросила Ферн. – Почему ты любил ее, несмотря на все, что она сделала? Да, не спорь, ты любил и ненавидел ее, а когда ее смерть освободила тебя, то где–то в самом потаенном уголке сердца ты скорбел о ней, потому что теперь она уже точно никогда не обнимет тебя.

– Ты фантазируешь, – сказал Кэл. – Я никогда не любил свою мать и не оплакивал ее.

– Врешь. Я же вижу тебя насквозь, и даже те чувства, в которых ты сам боишься себе признаться, у меня как на ладони. Они, как пленники, томятся в твоем подсознании. Отпусти их.

– Налей мне еще вина и оставь мои чувства в покое. Мы ведь говорили о тебе, маленькая колдунья. Твой любимый предал тебя и угрожал тебе: ты убила его, чтобы спасти свою жизнь. Это право любого живого существа.

– Правда? А может, я убила ради самого убийства, просто потому, что могла это сделать?

– По натуре ты не убийца, я знаю. Иначе откуда бы взяться этим терзаниям?

– Я не терзаюсь, – сказала Ферн. – Я… как бы это сказать… уменьшаюсь. Я всегда думала, что душа растет, если ты совершаешь что–то хорошее и смелое, что–то правильное и справедливое. А если ты творишь зло – не важно, по какой причине, – то душа съеживается. Так вот, моя душа стала меньше. Я чувствую внутри пустоту: как будто раньше во мне горел яркий огонек, а теперь угас, или от него остались лишь тлеющие угли. Я не знаю, как мне заставить себя жить дальше.

– И все же ты живешь, – сказал Кэл. – Эта пустота мне знакома. Я чувствую ее все время.

– У тебя есть душа, – уверенно заявила Ферн. – Во всяком случае, потенциально. Я это чувствую.

– Мой отец был бессмертным, у которого не было семени. Мой дух вырвали из эфира и силком затолкнули в тело, рожденное магией от нечестивого союза. В моей наследственности не предполагалось наличие души.

– Наша наследственность – это еще не все. Мы гораздо больше, чем просто набор генов, – возразила Ферн. – Кто–то недавно сказал мне, что ничего не предначертано до тех пор, пока мы сами не напишем свою судьбу. Я в долгу перед тобой, Кэл, поэтому я дам тебе кое–что. Я дам тебе душу.

Глаза Кэла полыхнули огнем.

– У тебя есть лишняя?

– Подожди. – Ферн ушла в спальню и через минуту вернулась, неся яблоко, подаренное королевой Мэбб. – Вот, возьми. Это гоблинское яблоко. Оно невкусное, но внутри него есть семечко души. Посади его, взрасти, и вместе с ним внутри тебя вырастет душа. – Она заранее вложила в него заклинание быстрого роста. – Однажды оно станет деревом, и, когда оно зацветет, твоя душа тоже распустится. Но помни, одной магии для этого недостаточно. Ты должен подпитывать его своими делами. Гы должен стараться…

– Творить добро и вершить справедливость? – Он бережно взял яблоко в руку. – Но у гоблинов очень слабая магия, – подозрительно сказал он, – так, мелкие заговоры, убаюкивающие колыбельные да волшебные лампы для исполнения желаний. О семени души я никогда не слышал.

Но у Ферн и на это был готов ответ.

– Мэбб подбирает растерянные заклинания, – импровизировала она. – Она, как скряга, хранит секреты, моментально забывая, что они значат и куда она их спрятала. Не сомневаюсь, что она подарила мне это яблоко, поскольку или не знала, или уже забыла, что оно на самом деле значит.

– С какой стати эта взбалмошная королева посылает тебе подарки?

Ферн рассказала ему о том, как они с королевой гоблинов заключили союз, о том, как Скулдундер помогал ей. Оказывается, Кэл и не заметил его в Рокби.

– Да уж, у тебя поистине могущественные союзники, – развеселился Кэл.

– Ненавижу это слово, – неожиданно холодно оборвала его Ферн. – Могущество. Мэбб тоже назвала меня могущественной. Но я не хочу быть такой.