Текст книги "Клан Мёртвого Кота (Dead Cat's Clan)"

Автор книги: Window Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Глава 42. Ритуал

Солнце нежилось на крышах, готовясь оторваться и воспарить. Кожу ласково щекотали тёплые лучи, зовя за собой. Но Ириске сейчас с ними не по пути.

Стайки школьников беспечно бегут по тротуарам. Когда-то Ириска вот так же весело неслась навстречу подругам, веря, что в грядущем дне уж точно прячется что-то потрясающее. Но оказалось, что потрясающее прячется в другой стороне: когда приходится идти прочь от всех разом. Шаг за шагом. Ступенька за ступенькой.

Лестница уводила в подвал. Похоже, где-то неподалёку прятались двери Капки-Стрелки. Девочка чувствовала их. Все клеточки души дрожали от напряжения. То ли от таинственных сил вражьего мира, рвущихся в сумеречные коридоры. То ли от того, что она так и не поняла, в чём заключается ритуал, где ей отведена главная роль.

Крушило непрестанно тёр очки, как будто линзы всё время запотевали в звенящей прохладе. Наверняка, тревожился не меньше Ириски, даром, что прячет за стёклами яростную непробиваемость.

Что получит Крушило за смерть Панцирной Кошки?

Вирус пританцовывал. Волнение окутывало его разум, покалывало иголочками не слабее, чем блуждание в нескончаемых лабиринтах сети, где прятались победы и поражения, ликования и горечь потерь. И легионы символов, спёкшихся в терабайты на радужно блестящих матрицах.

Почему он согласился оставить мир проводов и примкнуть к клану? Поверил, что его жизнь может изменить простая песня?

Рауль возглавлял взволнованную процессию. Ириска любовалась мускулами спины под малиновой рубашкой. Если ритуал откроет дорогу к Панцирной Кошке, то мечта Рауля обернётся явью. Но…

Но если он по-настоящему любит её, разве согласится отпустить за Пятый Переулок?

Так любит или не любит?

И если любит, то… Картинка с холмом, на котором распустились две розы из чёрного бархата, снова раскрылась перед Ириской. Но теперь она выглядела на диво фальшивой. Нет, обернуться розой не казалось судьбой, на которую согласился бы красавчик, уверенно шагающий впереди. Холмик – остановка. Остановка – смерть. Рауль сделает всё, чтобы не умереть. Пусть даже таким очаровательным образом. Значит, Ириска останется одна. Одинокая роза на холме за Пятым Переулком под вечно летним небом. Без Рауля.

Ведь Пятый Переулок интересовал Рауля, чтобы привести туда Ириску и предложить необычную судьбу. А самому уйти. Рауль не принадлежал миру древних домишек, где пряталось здание, источающее мертвенный свет. Где из ниоткуда вырастали небоскрёбы, которые и домами не назвать. Где звучали диковинные песни. Рауль стоял за этим миром, Рауль видел что-то ещё. И стремился прорваться туда всеми силами. Пока путь ему загораживала Панцирная Кошка. Но потом? Что послужит ему следующей наградой? Так становиться розой или напроситься вместе с Раулем?

Лучше, конечно, спросить его самого. Но Ириска боялась. Ведь Рауль никогда не врёт. Ириска боялась ответа. Боялась услышать не то, что хотелось.

"Задавая вопрос, ответ мы уже знаем. И все наши беды начинаются, когда услышанное не совпадает с тем, что нам хотелось".

Ириска прибавила шагу, опасаясь, что Рауль прямо сейчас растворится в своём туманном будущем. А Рауль напротив сбросил скорость, и по лицу девочки ласково скользнула прохладная ткань рубахи. Ириска отпрянула, чуть не налетев на шагавшего позади Крушилу.

– Что, Ирисочка, не передумала? – весело блеснули глаза обернувшегося Рауля.

"Передумала", – хотелось рассмеяться Ириске, но она удержалась. Рауль бы понял и оценил, но Крушило… И Вирус… Их реакцию Ириска не могла угадать. С ними бесполезно объясняться на языке, понятном лишь двоим. И девочка просто мотнула головой.

– Тогда начнём, – Рауль, продолжая ощупывать девочку внимательным взором, завёл правую руку за спину и толкнул дверь.

– А что мне придётся делать? – полюбопытствовала девочка.

– Сама догадаешься, – ответ Рауля был краток и резок.

– Но… – недовольно начала Ириска.

– Природа поможет, – злорадно возвестил Крушило и тут же заткнулся под яростным взглядом Рауля.

Ириска вытянулась вперёд. Не кошачий ли лабиринт притаился за неказистой дверцей?

Нет, обыденные красные кирпичища. Стены дразнились пористыми языками серого цемента. И только потом девочка углядела, что помещение было круглым.

– Тебе в центр, – повелительно указал Рауль. Потом ткнул, обозначив ещё два места. Туда без лишних слов встали Ирискины спутники. Сам Рауль не спешил. Он пытливо осмотрелся, разочарованно цыкнул, глубоко вдохнул, развёл руками, не растерянно, а по-хозяйски. Потом приник к стене и что-то горячо зашептал. У Ириски чуть голова не лопалась от напряжения, но она не расслышала ни слова. По ногам тянул сквозняк. Постепенно прохлада поднималась всё выше. Ириска уже не могла точно сказать: била ли её дрожь тревоги или она просто замёрзла. Сверху наплывал странный запах только что разрытой сырой земли. И щекотал ноздри жгучий аромат корня смутно знакомого растения.

Загадочная улыбка Рауля. Словно не парень, пусть даже самый хороший и замечательный, а существо с другой планеты. Сердце стучало тревожно и счастливо одновременно. Ну не за это ли любила его Ириска? За сказки, которые он создавал. Сказки, перед которыми настоящая жизнь отступала. Морщилась, презрительно сопела, не желая признавать превосходство, но потом скукоживалась и пятилась назад. Люди, жившие настоящей жизнью, остались за кормой. Белозубые врачи, орущие пацанята, строгие учителя, малышня в песочнице, угрюмые бульдозеристы, неспешные пенсионеры, трезвонящие трамваи, ревущие мотоциклы, молодые мамаши с разноцветными колясками, разнокалиберные многоэтажки, дворцы культуры, полууснувшие в тенистых сквериках, сами скверики и даже Переулки – всё это составляло теперь иной мир. Мир, далёкий от маленькой девочки, стоящей в сумерках, где от напряжения звенела тишина. И поэтому тот мир, оставленный ради ещё не свершённого ритуала, казался ненастоящим, призрачным, ненужным. Настоящим был только подвал. А ещё – она сама, стоящая в центре круглого маленького зала.

Рауль гортанно вскричал непонятное, неразделимое на слога и буквы слово. Он воздел сцепленные замком руки к потолку, и тот вспучился пузырём, серым куполом.

Второе слово карканьем сорвалось с губ Рауля, а руки упали вниз, так и не расцепившись. Только ловко вывернулись слитые указательные пальцы и грозно нацелились в пол. Словно не выдержав обличительного жеста, пол прогнулся вниз, коварно ушёл из-под Ирискиных ног. Девочка зажмурилась, ожидая стремительного падения, но не сдвинулась и на миллиметр. Когда она осмелилась взглянуть вниз, то увидела, что находится в центре огромного глобуса, там, где проходит ось, скрепляющая оба полюса. Полюса сверкали багровыми звёздами. Одна мрачно переливалась в туманных глубинах. Другая сияла в недостижимом зените. Стены тоже раздвинулись, ушли далеко-далеко. По экватору пробежал поясок голубоватых искр. Кирпичи налились беспросветным мраком, а потом исчезли.

Отовсюду сочился странный серебристый туман. Похолодало ещё сильнее. Запах полузабытого растения истаял, зато невидимые комья свежеразрытой земли пахли почти нестерпимо. Пустой желудок содрогнулся. Ириска напряглась, сдерживая тошноту. Нельзя провалить испытание столь позорно.

В третий раз зазвучал голос Рауля, и смутным эхом откликнулись из пустоты Крушило и Вирус. Они тоже повисли в воздухе, но вывернуто, неестественно. Их словно удерживала невидимая паутина.

Сам Рауль исчез. Его голос слышался в разных местах, но как ни старалась, Ириска не могла разглядеть фигурку человека, которого любила больше всех на свете. Даже больше своей судьбы, Чёрной Розы.

Ириска осталась в центре. В точке, откуда исходили странные спицы, воплотившиеся в образе остальных участников ритуала. Бирюзовой спицей обернулся Вирус. Было удивительно наблюдать тонкое веретено голубоватого свечения и одновременно с этим сиянием видеть толстоватого парнишку с нелепо растопыренными руками. Что было истинным – свет или образ – Ириска не взялась бы ответить. Словно две картинки наложились одна на другую.

В розовый свет ушёл Крушило. Полоска утренней зари, а сквозь неё очки с удивлёнными детскими глазами. Что реальнее – очки с озёрами голубых глаз или лоскуток утреннего неба? Или нет реальности, а есть лишь то, во что веришь. И если веришь в несовместимые вещи, то они всё-таки случаются. Пусть только для тебя одной.

Золотым нисходящим лучом красовался Рауль. Его сияние было постоянным, уверенным, непрерывным, как и он сам. Красивый, невозмутимый, непробиваемый, несгибаемый штормами и обстоятельствами, таящий в глубинах множество тайн, большинство из которых лучше не знать. Так парень он или луч неведомой звезды? Свет пронзающий иные миры, кусочек из которых воплотился в самом обыденном подвале.

"Это и есть Стороны Света!" – пришло понимание. Но Рауль говорил, что их пять. Вернее, нет! Целых восемь! А где тогда остальные?

И тут же, словно отзыв на пароль, из серебристого тумана проступили ещё три спицы. Первая казалась вытянутым ледяным кристаллом, так много в ней было неживого, мёрзлого, словно она пришла из пространств, где властвовал мороз, по сравнению с которым подвальная прохлада казалась пустяком, не стоящим внимания. А в глубине кристалла полыхнули язычки пламени. Хлопнув глазами, Ириска опознала Царя Берендея.

От Ириски в туманные дали уходил багровый отросток, словно натянутая жила, выдернутая из живого ещё тела. А поверх проступал портрет незнакомого кота, толстого и гладкошёрстного. "Наверное, первый министр", – догадалась Ириска и заозиралась в поисках третьего.

Новый луч яркой серебряной нитью уходил к зениту. Красивым он был, блестящим и тёплым, так, что хотелось потрогать. Но не было рук у Ириски, как не было ног. И голова тоже растаяла, слилась с туманом из серебряной пыли. Только душа мягко ворочалась в серебряных сумерках в поисках всё новых и новых сторон света.

"Шесть", – сказала Ириска самой себе. И пять из них – важные. Хм, остаётся всего одна! Но какая? Какая из них не заслуживает внимания?

Шесть сторон обозначили лучи. Три живых и три мёртвых. Но какая из них неважная? Уж не Рауль, точно. Наверно, кто-то из мертвяков. Девочке показалось, что мёртвые коты пронзили её укоризненными взглядами.

А может надо увидеть ещё две стороны? Ведь всё-таки их восемь!

В тусклом серебре тумана под Ирискиными ногами опрокинутым месяцем проступила бледно-молочная дуга. На её фоне образовалась чёрная двухвостая шапчонка с ломаными кривыми. То ли рельсы, сплетённые узлом, то ли полуобсыпавшийся логотип группы "Ария". Под шапчонкой блеснули глаза, вспучилась кнопка носа. И высветилась улыбка. Зинга торжествовал, Зинга радовался, что Ириске удалось улизнуть из-под носа беспощадного Тоскующего По Эпохам.

Но Зинга не представлял собой сторону света.

Неведомо как, но Ириска это знала совершенно точно. Дуга, как лодка, медленно проплывала по серебряным волнам от одной стороны света к другой, словно тщетно пыталась связать несоединимое. И от её попыток на душу ложилось плотное покрывало горькой печали.

"Если бы я опрокинулась вниз головой, Зинга стал бы мостиком", – пронеслось в голове. Но Ириска не могла опрокинуться. Значит, Зинга служил мостиком для кого-то другого.

"Но за кого он? – подумала Ириска. – За нас, живых? Или за них, мёртвых? Или есть кто-то ещё?"

Не успела подумать, а перед ней уже дугой, свитой из мглы, распластался чёрный котёнок. Его язычок, словно лепесток розы, порхал на фоне ночи, зализывая невидимые раны. Заметив Ириску, котёнок напрягся. Ириска робко улыбнулась. Если бы у неё была рука, она протянула бы её навстречу. Но теперь… Как знать, может ей лишь кажется, что она улыбается.

Котёнок подмигнул правым глазом. "Не лезь", – предупреждал он. Медленно-медленно Ириска прищурила глаза, показывая миролюбивость намерений. Котёнок удивлённо склонил голову. Он не верил и подмигнул ещё раз. Ирискины глаза снова превратили мир в узенькую щёлку. И котёнок уступил. Он вдруг широко раскрыл блескучие глазёнки, тут же заполонившие весь мир, и обернулся выпуклым мостиком.

"А для Зинги он кажется лодкой", – подумала Ириска.

Котёнок – тоже не сторона света. Он, как и Зинга, пришёл, чтобы увести кого-то куда-то. В душе плескалась светлая грусть. Можно плавать в нахлынувшей печали хоть целую вечность. Так и не отыскав недостающие стороны.

Но есть ли они вообще?

Восемь сторон. Из них пять главнее, как пять спиц, умертвившие второго министра. А среди той пятёрки была одна – самая толстая, полыхавшая волшебными искрами. Так может и среди пяти главных сторон света есть одна – самая важная.

Но кто она?

Рауль? Но сейчас он казался всего лишь лучом. Пусть красивым, пусть ярким. Пусть даже ярче, чем Вирус и Крушило, не говоря уже о царе Берендее и незнакомом первом министре. Но третий кошак, пушистый, смелый, не успевший вовремя улизнуть, обернулся лучом из серебра. Жгуче сиял луч в тумане. Рядом с ним не серебряным казался туман, а отлитым из свинца. Луч третьего министра был ничуть не тусклее луча Рауля. Два луча. Живой и мёртвый. Небеса и ад.

Постойте-ка, постойте… А что насчёт самой Ириски?

А если и она – тоже сторона света!

И уж конечно одна из пяти, а не из трёх оставшихся.

Но спицей волшебного света Ириска себя не чувствовала. Нет-нет, пусть исчезли ноги, пусть растворились руки, пусть непонятно, улыбается она или нет. Но Ириска остаётся Ириской, уж это сомнению не подлежит. Поставив жирную точку под вышеуказанным утверждением, Ириска успокоилась. Так-так, а кто сказал, что сторона света – спица волшебного сияния? Может быть, точка, откуда исходят лучи, тоже сторона. Только не такая, как все. Тогда остаётся нерешённым один-единственный вопрос: куда упираются волшебные лучи, если Ириска – их отправная точка?

И девочка поняла, что дальние дали, скрытые серебристым туманом, не огроменная вселенная, а тоже всего лишь точка, где сходятся лучи. Тоже сторона света, противоположная точке, обернувшейся Ириской.

И та сторона зовётся Панцирной Кошкой.

Туман поблёк. На смену явилось сияние удивительного неназываемого света. Только шесть лучей продолжали сверкать своими красками, да две дуги – Зинга и Большеглазый. Запах свежеразрытой земли исчез. И всё пространство заполонил запах миндаля. Дарующий сладость и тревогу.

В следующий миг хвост Большеглазого подвернулся под ноги Ириске. Ещё не успев осознать себя снова девочкой, Ириска уже шагала по чёрному мосту, смотрящему на неё огромными печальными глазами. Но какая-то, очень важная часть осталась в отправной точке, удерживаемой шестью разбегающимися спицами. Ириска скользила вперёд, с замиранием сердца ожидая, что же повстречает на той стороне моста. И она знала, что в эту минуту кто-то, воплощающий последнюю сторону, шагает по белому мосту к Ириске, к той её части, что является изначальной стороной. Когда Ириска пройдёт свой путь, дорога другого моста тоже закончится. И кто-то откроет Ириску, а Ириска узнает тайну под названием "Панцирная Кошка".

Беззвучны шаги сквозь призрачное сияние. Двумя круглыми окошками плывут перед Ириской кошачьи глаза, и возносятся к небесам хрустальные шарики слёз. А по ту сторону низвергается в бездну солёными бусинами печаль Зинги – перепевника, так и не сложившего свою лучшую песню. Котёнок заплатил за преданность Королеве, Зинга утратил сущность, отдав душу за Ириску, за так и не случившуюся дорогу к Пятому Переулку в запретное время. А Ириска не плакала, как не рыдало и то, что шагало навстречу ей, оставшейся, и ждало её, идущую. Дуга мостика накренилась. Оставалось несколько шагов, за которыми падение. Сияние расступилось, вывернулось рваными краями, обнажив мглистую изнанку беспросветного мрака. В самый центр чёрной дыры уходил яркий золотой луч. Рауль показывал дорогу. Рауль не бросил её. Так могла ли она остановиться?

Когда воздух засвистел в ушах, а живот свело жуткой судорогой, пустота мгновенно затопила душу. Ириска успела лишь взмахнуть руками и попытаться ухватиться за луч, сотканный из золотых пылинок. Луч ожил, обвился вдоль левого запястья, легко соскользнул и нестерпимым светом брызнул в глаза.

Пол оказался на месте. Ириска привычно чувствовала его подошвами кроссовок. Свет ушёл в сторону. Несколько раз мигнув, Ириска разглядела Рауля. Правой рукой он сжимал знакомый фонарик, луч которого освещал дальний угол. Подняв глаза к потолку, девочка увидела, что он перестал напоминать купол планетария. Стены встали на место. У двери топтались Крушило и Вирус. Будто ничего и не произошло. Сильная рука Рауля бережно легла на Ирискины плечи.

– Не бойся, Ирисочка, – прошептал он в её мягкое ухо. – Всё позади. Ты держалась на все сто. Я никогда не пожалею, что из всей огромной толпы выбрал именно тебя.

Ириска преданно кивнула, на слова уже не осталось сил. Да и нужны ли они.

– Теперь пойдём, – шёпот обволакивал, проникая в потаённые места души, куда пускаешь не всякого, а лишь единственного, и только один раз за всю жизнь.

– Идём, Ирисочка, теперь здесь оставаться не нужно. Вредно это. Пойдём скорее.

Рука властно подвинула её вперёд. Обессилившая Ириска просто переставляла негнущиеся, как деревяшки, ноги. Вверху, там где заканчивались ступени, заманчиво реял светлый кирпичик выхода.

Огрызок бледной Луны тонул в лазури, нехотя оставляя ночное дежурство. Солнце уже вовсю разошлось. Но в сентябре оно не имеет былого могущества. И от этого становится ещё желанней. Только сейчас Ириска почувствовала себя свободной. С каждым глотком свежего воздуха голова прояснялась, сладковатый вкус, щекотавший нёбо, растворялся слюной, тревожный запах миндаля покидал ноздри.

– Это… всё? – хрипло выдохнула Ириска.

– Теперь… да, – ответил Рауль.

А больше некому отвечать. И Крушило, и Вирус исчезли, словно подвал забрал их в жертву. Однако девочка чувствовала, что это не так. Просто их миссия закончилась, и они ушли. А Рауль остался. С Ириской.

Крыши домов плавно покачивались, подвал казался сном. Безумным весельем трансглюкаторов, сорвавшихся в запредельное. Огромный мир, наполненный людьми, деревьями, домами, машинами, снова раскрылся перед девочкой. И снова стал настоящим, потому что одной его частичкой был Рауль.

– Мы встретимся с Кошкой уже сегодня? – язык заплетался, словно только что оборвал финишную ленту марафонской дистанции.

– Завтра, – жёстко сказал Рауль и поднял глаза к Луне, тающей в синеве неба. – Ржавое Полнолуние завтра. Тогда и закончится эта история.

"Чтобы дать начало другой, – подумала Ириска. – Там, где будем только мы. Ты и я".

Но слова остались в глубинах Ирискиной души. Выплеснулись бы, так неизвестно, какой бы прозвучал ответ. Рауль ведь никогда не врёт.

Глава 43. Point Of No Return

– А что мне сказать дома?

– Ириска, разве я могу ответить за тебя? Должны прозвучать ТВОИ объяснения. Скажу лишь одно: никогда не ври.

– А если нельзя, но очень-очень хочется, значит, можно?

– Без выигрыша. Если не получается, сделай так, чтобы сказанное стало правдой. Пусть даже только для тебя. Всё, всё, больше никаких объяснялок. Или ты разжёвываешь сама, или не о чем разговаривать.

А слов так и не нашлось. Слова остались далеко-далеко. Вместе с Раулем. В том мире, куда Ириску, оказывается, никто не собирался отпускать.

Ириска тоскливо смотрела в сторону двери. В коридоре пахло пылью и маминым недовольством.

– Нечего шляться по ночам, – выговаривала мама. – В начале года нельзя расслабляться. Пора уже думать об экзаменах.

"На самом деле пора забыть о них", – отрешённо пронеслось в мыслях.

Птицам не нужны деньги, как не нужны экзамены Чёрным Розам. Особенно тем, кто растёт за Пятым Переулком. Не нужны и тем, кто собирается шагнуть за горизонт. Единственным стоящим делом было решить: прорываться ли за горизонт или остаться на холме Чёрной Розой. Но ответа не найти, если тебя каждую минуту попрекают, что пыль не вытерта, мусор не вынесен, а пол не блестит.

Кому надо, тот пусть и натирает пол. И ведра выносит. До скончания веков. Ириска больше никогда не прикоснётся к мусорному ведру. Вот так-то!

Только бы отпустили. Ну что вам стоит отпустить ребёнка чуть-чуть прогуляться. И если сейчас не разрешают вечер вне дома, то кто, скажите вы мне, отпустит девочку на всю завтрашнюю ночь. На ночь Ржавого Полнолуния. И врать-то нельзя. По каким-то неведомым законам враньё тут же раскроется, и станет только хуже. И Панцирную Кошку уже никто не остановит. Что бы такое сказать, чтоб не соврать ни чуточки?

"Скажи нужные слова в нужное время", – усмехнулся призрачный Рауль.

"Да когда ж оно наступит-то – нужное время", – усмехнулась в ответ Ириска.

– И нечему улыбаться! – надвигалась серьёзная буря.

Но Ириску она волновала не больше тайфуна у берегов Японии.

– Покажи-ка дневник, – от слов мама перешла к действиям.

Ириска улыбнулась с грустинкой. Вот так приходится проводить последние часы перед чем-то по-настоящему важным. Пускай никто не поверит. Ну и что? Ведь жизнь прекрасна и замечательна, когда её заполняет то, во что веришь ты, а не кто-то другой, пусть даже обвешанный дипломами и наградами.

– Ты шагай по жизни смело, и кому какое дело, кто тебе в постели нужен, это секшн революшн, – подсказывало радио на кухне.

– Дневник, – напомнила мама.

Ириска замотала головой. Она не понесёт дневник. Ну почему взрослые подменяют настоящую жизнь какой-то ерундой? От того, что мама увидит в дневнике пятёрку по физике, Панцирная Кошка не помрёт. Никакие дневники в мире не защитят от Панцирной Кошки. Не существует защиты от того, во что веришь. И чего боишься больше всего на свете.

Хотя так ли страшна кошачья королева? Не страшнее ли, если Ржавое Полнолуние не наступит? И тогда для Ириски не будет Пятого Переулка. А для Рауля не состоится рывок за горизонт. Рауль исчезнет. А Ириске придётся возвращаться в серую нудную жизнь, заполненную тоскливыми мелочами. В жизнь, от которой Ириска незаметно успела отказаться.

Девочка не смотрела на маму. Глаза буравили пол. Она знала каждую досочку, каждую щёлочку между ними. Ещё так недавно квартира казалась огромной. Ириска, переводя кукол через выщербленные доски, дивилась нескончаемости коридора. Его наполняли загадки и тайны. Куда всё делось? Почему осталась лишь покосившаяся этажерка и вешалка.

Назови мне день, когда тает сказка.

Но только не говори, что остаётся вместо неё.

Я знаю сама!

Но не хочу думать.

Не отбирай, мама, мою последнюю сказку. Мой шанс сделать не так, как у людей.

Я молчу, ты молчишь. Мы обе тоскуем. Только о разном. Ты грустишь о том, что не сбылось, и боишься, как бы у меня не было ещё хуже. Я боюсь, что у меня будет хуже. И намного. А грущу, потому что ты толкаешь меня в серую, пыльную осень. Где зелёные летние листья вдруг оказываются сорванными злобными ветрами. И скрюченными комками трутся об асфальт, рассыпаясь в прах. Исчезая из памяти, будто и не было их никогда. Листья кружат по городу и беззвучно плачут. Потому что в голос нельзя! Потому что те, кто ещё не затёрся до дыр, оборвут тебя шорохами и шепотками. Мол, нехорошо же так, на всю округу. Мол, кому сейчас легко. Мол, мы всегда там, где трудно. А тебе не ответить. Тебя жжёт печальная правда, что пройдёт чуток времени, и они подхватят твою песню, поспешно свиваясь трубочкой, чтобы прикрыть первые дыры. Смешные. Им кажется, что дыры затянутся. Что снова наступит лето. Почему же им тогда совсем не хочется, чтобы было "как у людей".

Но пока предсмертная песня не спета, они никого не пустят за Пятый Переулок.

Толчок. И сильное встряхивание за плечи.

– Ты не… Ты ничего не…

Хочешь узнать, не колюсь ли я, мама? Не глотаю ли таблеточки? Не нюхаю всякую дрянь? Только слова подобрать не можешь. Я замотаю головой, а ты не поверишь. Я улыбнусь, и тебя, может впервые в жизни, напугает моя улыбка. Я смеюсь не над тобой. Мне видится тёмная сцена, по которой мечутся два десятка карликов в целлофановых костюмах. А потом, слева, из-за дальней кулисы выходит огромный шприц.

Ты можешь представить шприц на тонюсенький ножках-ниточках?

Тогда тебе не понять, почему я смеюсь.

И не понять, что мне не нужно холодное счастье. Оно не согреет, как солнце в небе Пятого Переулка. Куда тебя не пустят. И поэтому ты страшишься отпустить меня. Места, в которые нас не пускают, всегда кажутся вредными, опасными, ненужными. Потому что ненависть легко подменяет тоску от праздника, на который тебя не позвали. И позорно выгнали, когда ты робко втиснулась туда сама. Легче не верить в такие праздники. Правда, мама?

– Тебя спрашивают!

– Можешь посмотреть в сумке…

"Если не веришь" добавлять не стоит. Нам не нужно слово "Если". "Если" уже в прошлом.

– Что найдёшь – твоё! Заодно и дневник посмотришь.

– Ещё огрызаешься!

Глаза туманились от слёз. Блёклые цветы на обоях дрогнули и превратились в облака. Как много лет назад. Тогда легко было стать волшебницей. Просто надавить пальцем на веко. И мир расплывётся. А потом тебя наругают. Странные взрослые. Они думают, что никому не интересно смотреть, как цветы становятся облаками. И ещё им почему-то это кажется вредным.

Всё вокруг знакомо до сладкой боли в груди. Когда-то казалось, что квартира всегда будет убежищем от внешних невзгод. Местом, где тебя поймут, утешат, защитят. Вместилищем тепла и непередаваемого запаха уюта, вдохнув который, хочется смеяться. Особенно, вернувшись из лагеря или поездки на море.

– Мир придуман для того, чтобы ты одна осталась дома, – издевалось радио на кухне.

Почему теперь всё стало маленьким, заношенным, плоским, неказистым? Почему остался всего один шаг, чтобы понять: невыносимо противно может быть даже то, что мы называем домом.

"Что такое "любовь"? То, что мы назовём ею".

Во что превратится дом, который мы не сможем назвать "домом"? Ответь, Рауль, ты ведь знаешь. Для тебя нет дома. Есть только страстное желание дотянуться до горизонта. Ответь, ну, пожалуйста!

Во что превращается мама, которой говоришь: "Да пошла ты…"

Бледная маска, застывшая от удивления. Словно слепленная из сырого теста. Наверное, это уже не мама. Потому что таких мам не бывает. А бывает секунда свободы. Шанс выскользнуть из того, что минуту назад ещё звалось "домом".

– А ну-ка стой, – и плечи снова сжаты тисками пальцев, пульсирующих ненавистью.

Раз, и пальцы сброшены.

И нет больше тоски. Есть только весёлая злоба.

А ведь ты сильная, Ириска. Настолько, что тебя не остановишь. Настолько, что ты уже, кажется, способна сама решать, как строить жизнь дальше.

– Если выйдешь за дверь, запомни, домой можешь не возвращаться! – донеслось вслед тоскливо и надломлено.

– Спасибо, мама, – Ириска задорно тряхнула волосами. – Спасибо, что разрешила.

Мама открыла рот, да так и замерла, задохнувшись. "Наверное, ей сейчас очень плохо", – напоследок пожалела Ириска. "Больнее всего постоять на краю и вернуться обратно. Другая жизнь начинается, если удаётся шагнуть за край". Ириска уже не могла остановиться. Не могла успокоиться тем, что было дозволено постоять на краю, посмотреть, прикоснуться.

Хорошо что надета самая лучшая блузка. Лучше той, с сизым отливом. Потому что на празднике надо быть самой лучшей, самой красивой, самой замечательной. Двери ещё не закрылись. Двери праздника, где тебя, Ирисочка, выберут королевой.

Бал Ржавого Полнолуния. И королева-победительница. А рядом – её верные рыцари, которые прикроют от когтей и клыков.

Дверь в сказку. И кто скажет, что это не та дверь, которая захлопнулась за спиной? За которой остались те, кто не понял. Остались ждать лета, которое не наступит. Лето ждать бессмысленно. Лето надо догонять. А кто не догоняет, тот сам себе злобный.

Ещё одна дверь. Из душного подъезда в сумеречный двор, накрытый звёздным куполом. А справа серебряная долька Луны. Ну что, осколочек, когда проржавеешь?

А ноги шагать не хотят. Ноги подгибаются. И вот ты, девочка, сидишь на лавочке. Потому что некуда идти.

"Нам бы ночь простоять, да день продержаться". Кусочек почти что забытой сказки. Где бы её простоять, скажите на милость. К подружкам идти нельзя. Ведь будут звонить именно им. Когда на часах стрелки ударят по единицам. Значит, надо держаться подальше от мест, где ещё имеет значение, что кто-то к полуночи не вернулся домой.

Скамейка вздрогнула. Кто-то присел на противоположный край. Ну вот, ни минуты покоя. Если начнёт знакомиться, Ириска просто раздерёт ему рожу отточенными ноготками. Выцарапает глаза почище Панцирной Кошки. Приготовился, пацанчик?

Наливаясь злобой, Ириска развернулась. Злоба мигом превратилась во что-то тёплое и неназываемое. На другом конце скамейки сидел Рауль.

– Откуда ты узнал? – едва разлепились губы.

– Говорил же, что тебя чувствую, – проворчал Рауль, будто его вытащили из мягкой постели. – И если я чувствую тебя на улице, значит, что-то случилось.

– Не то слово, – фыркнула Ириска. – Пообещали, что домой больше не пустят.

И склонила голову. Думай давай, если ты такой сильный и умный, где мы проведём ночь.

– Все подвалы наши, – просто сказал Рауль. – Но прежде запасёмся продуктами. По тебе видно, что поужинать ты не успела.

И Ириска с удивлением ощутила, что проглотила бы сейчас целый батон. Под ложечкой засосало. Пришлось резко вдохнуть и выдохнуть, чтобы желудок позорно не заурчал.

– Тогда идём, – ноги налились силой и готовы были шагать на край земли.

Куда угодно, лишь бы рядом шёл Рауль. Только Рауль. Без всяких Вирусов и Крушил. Иначе праздника не получится.

Праздника не получилось. Крушило ждал за углом. Тёплая волна схлынула. На смену пришла безысходность. Чтобы не раскиснуть, Ириска выбросила из головы образ влюблённой дурочки и принялась примерять роль королевы в окружении оруженосцев. Всё бы хорошо, да погоду портила мерзкая ухмылка Крушилы.

Ноги шагали привычным маршрутом, оборвавшимся у магазинчика. Ириска хотела взлететь по металлическим ступеням, однако рука Рауля ухватила за локоть.

– Ты закупаешься здесь? – голос пропитан изумлением. – Но ты посмотри на это чудо.

Если б Ириску назвали "чудом" с таким оттенком, это было бы клеймом на всю жизнь. Но чудом назвали не её. Осталось вскинуть голову и посмотреть.

Никакого чуда. Обшарпанная стена, когда-то розовая. И чёрная заплата металлической двери.

– А чего? – пожала плечами девочка. – Магазин, как магазин.

– Двери, – протянул Рауль. – Ты видишь, какие они? Такие не ждут. Такие отгораживаются от тебя, как от ненужных проблем.

– Это ма-ага-ази-ин, – как ребенку протянула Ириска. – Им нельзя считать нас ненужными проблемами. Даже если мы и проблемы, то самые необходимые.

– Тогда проблемы у них, – отстранёно заметил Рауль. – Быть может, они на грани разорения. Быть может, они скупают по дешёвке всякую муть и впаривают нам, чтобы продержаться ещё чуть-чуть. И чтобы самим закупаться в совершенно иных местах.