Текст книги "Экзамены"

Автор книги: Вячеслав Бучарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Звездный вечер

Ворота были распахнуты и подперты колышками. Возле одной из створок сидел на корточках старик. С интересом оглядывал он приближавшегося Сергея, главным образом его пеструю, в значках и нашивках стройотрядовскую куртку. И продолжал развязывать узел на толстой веревке: сдавливал его ладонями, точно грецкий орех, мял, терпеливо растаскивал пальцами.

Сергей вежливо поздоровался и спросил у старика, не конюх ли он. Тот отложил веревку и потянулся в карман за папиросами.

– Пожалуйста, городских! – предложил Сергей и щелкнул по донышку сигаретной коробки, чтобы выдвинулись фильтры. Старик помотал головой и недобро помянул заграничный табак, в котором одна химия. Постеснявшись закурить, Сергей спрятал сигареты и стал объяснять, что ему нужна лошадь и телега – за молоком ехать.

– Не дам, – буркнул старик и снова взялся за веревку. Сергей заволновался, вытащил накладные на молоко, они зашуршали на ветерке, но конюх твердил свое:

– Не дам лошадь!

– Вы не имеете права, – убеждал Сергей. – Нам же выписали молоко, На себе, что ли, таскать тридцать литров? Председатель распорядился, чтобы на лошади!

Сергея выбрали завхозом перед самым отъездом на стройку. Он изо всех сил отбивался, пока не обозвали его белоручкой и индивидуалистом. И вот, как только приехали в село, он должен был идти в правление, чтобы договориться насчет питания. Председатель, мрачноватого вида толстяк в мятом костюме и запыленной велюровой шляпе, все время был занят. Полдня проторчал Сергей в правлении, пока все уладил. Подписывая накладные, председатель выставил условие: возить молоко не только для своего отряда, но и для девчат из пединститута.

Узел наконец поддался. Старик откинул веревку и взялся за следующую – их целый ворох лежал у его ног.

– Может, мне за бутылочкой сгонять? – намекнул Сергей.

– Да на кой она мне, твоя бутылка! – Конюх сердито выплюнул папиросу. – Лошади весь день работали, ты это можешь понять?.. Знаю я вас, пестроту городскую, только бы порезвиться! А тут – кони… Это же тебе не мотоцикл.

Все же старик поднялся и пошел в конюшню. Он привел Сергея в дальний угол, где между дощатыми перегородками стояла приземистая, очень широкая, как бы вздувшаяся лошадь и что-то перетирала зубами.

– Пожалуй, дам тебе Кралю, – сказал старик. – Она у меня самая понятливая.

Лошадь, взметнув голову, глянула на людей выпуклым глазом, который в полутьме сверкнул тревожно, как у девушки, услышавшей свое имя в разговоре мужчин.

На свету Краля оказалась невзрачной, плохо вычищенной кобылой с запутавшимися в гриве и в хвосте репьями. Ее шерсть была серой и рыхлой, как старый валенок. Но Сергея поразило другое: Краля оказалась живой, подвижной. Она вся потихоньку шевелилась: дышала, переступала расплющенными копытами, прядала ушами, помахивала хвостом. От нее исходил сильный, острый запах.

Старик накинул на шею Крали хомут, подвел задом к телеге и, привычно поругиваясь, хотя лошадь была рабски покорна, стал запрягать.

Высокими старыми березами была отмечена окраина села. К конюшне примыкал загон, окруженный изгородью из березовых жердей, а дальше простирался луг, шишковатый, испорченный кротами. Там, за лугом, садилось солнце, приближаясь к полоске далекого леса, день кончался в необъятной тишине. На вытоптанной земле шевелились длинные тени конюха и лошади, потом разделились: старик побрел на свое место у ворот. А Сергей уселся на край телеги вполоборота к лошади, взял в руки вожжи. И вдруг почувствовал, что так уже было с ним. Точно так же он садился на край телеги, брал твердые ремни. И просторные березы на окраине были, и солнце садилось… Это чувство узнавания еще больше усилилось, когда посмотрел он на старика конюха, на его выцветший картуз и глубокие, зоркие из-под козырька глаза. Только никогда прежде не видел он этого старика. Да и в селе по-настоящему был впервые. Может, во сне все это снилось? Но почему?..

Сергей дернул на себя вожжи, полуутвердительно-полувопросительно произнес: «Н-но, поехали!» – и Краля шагнула, и колеса заскрипели, и телега двинулась. Сергей спохватился, когда лошадь почти уткнулась в березовые жерди изгороди, надо было повернуть; он инстинктивно потянул правой рукой, и Краля, то ли послушавшись команды, то ли по собственному разумению, стала заворачивать вправо. Во всяком случае, она сделала круг и точно вышла на дорогу. Сергей даже поблагодарил ее за это, он вспомнил, как трудно было поворачивать и возвращаться на дорогу, когда в школе, в десятом классе, у них было автодело и преподаватель, отставной военный, бледный от нервного напряжения, учил водить школьный «газик». Он ясно и конкретно все это помнил, хотя прошло с тех пор уже три года. Потому что такое действительно с ним было. Был «газик», учитель Федор Митрофанович. Наверное, до сих пор работает в школе… Но конюх, березы на краю села, кротовьи бугры, в лучах низкого солнца похожие на камни, – тоже были. Только – когда? Во всем этом хотелось разобраться, но сейчас перед Сергеем колыхалось живое тело на упругих корневищах ног и раскачивалась метелка хвоста. Он опять потянул правой рукой – Краля пошла к правой обочине изрезанной колеями дороги. Потянул левой – лошадь равнодушно стала заворачивать влево.

– А если словом прикажу, поймешь? – спросил Сергей. Краля беззвучно брела по мягкой от пыли дороге.

Сергей усмехнулся. У него на коленях змеилась петля брезентовых вожжей – для того, чтобы, раскрутив их, хлестнуть по жерновам лошадиного крупа, оживить бессловесную клячу и помчаться!..

Сергей так бы и сделал, только куда спешить? Он досадовал на то, что должен был возвращаться в село ради канительных переговоров с завхозом пединститутского отряда, но в то же время радовался возможности прокатиться, побыть одному – и потому не стоило обижать добрую Кралю!

Сзади настиг треск мотоцикла. Сергей вдруг заметил, что не так уж тиха сельская улица, что навстречу движется, покачиваясь на ухабах и нещадно пыля, колесный трактор, а вслед за мотоциклистом, промчавшимся без шлема, с развевающимися по ветру вихрами, Сергея обогнали мальчишки на велосипедах. Но лошадь никого не боялась, спокойно влекла телегу вдоль обочины, и Сергей понял, что, если вовсе отпустить вожжи, Краля все равно не сойдет с дороги, потому что ходила по ней всю жизнь и вообще хорошо знала свое лошадиное дело.

Небольшая речка разделяла село. Мост над ней был новый, из ошкуренных желтых бревен, а чуть ниже по течению торчали из воды почерневшие опоры прежнего моста. На них сидели мальчишки, державшие в руках коленчатые удилища. Дальний берег был отлогим, там сверкали красные и оранжевые машины, возле которых суетились похожие друг на друга владельцы – лысоватые мужики в клетчатых рубашках и закатанных по колено трико. Справа от моста, выше по течению, женщины полоскали белье в воде, и девочка в коротком сарафанчике взгоняла на берег стайку белых, как пена, уток.

Когда копыта Крали застучали по доскам и весь мост отозвался гулом, Сергей почувствовал прилив тихой радости. Он вспомнил, что ребята сейчас играют в волейбол. Летает над сеткой мяч, местные парни таращат глаза: хорошо играют студенты! Сергей с сожалением уходил с площадки, передав мяч заменившему его Борьке Пименову… Но вот он едет на телеге и уже почему-то не жаль, что не доиграл партию, напротив, радостно оттого, что так нов и гулок этот мост, так слюдянисто отсвечивает под ним спокойная вода, так свежа трава на берегу, так тонки, но крепки и смуглы ноги девчушки, подгонявшей прутиком уток, и так просторно над всем этим августовское небо!

С этим светлым чувством подъезжал Сергей к дому, где жили девушки из пединститута. Все отчетливее слышался запах свежего теса. Дом совсем недавно отстроили для правления колхоза, но на лето уступили приехавшим из города студенткам. Дом был янтарно желт, в стеклах алело отражение заката, а оцинкованная жесть крыши сипела как лед. На плахах крыльца, на перилах веранды сидели девушки: кто в брезентовой целинке, кто в пестром свитере, кто в олимпийке. Девушек было столько, что Сергей не знал, на которой из них остановить взгляд, он видел похожие на листву глаза, акварельные пятна румянца, сахарную белизну зубов. И на каждом лице улыбка, отовсюду озорные голоса, острые реплики и шутки.

– Какой гость к нам пожаловал, девочки!

– Водитель кобылы!..

– Ты откуда, сокол ясный?

– Да ведь он за молоком. Где завхоз?

– Любка, тебе карету подали!

Взволнованный этой шумной встречей, Сергей увидел невысокого роста девушку, сбежавшую к нему с крыльца. Она проскользнула мимо и села на задок телеги.

– Ох, Любка, опасное путешествие!.. Лучше вернись!

– А ей приключения как раз по душе.

– Ну, все, девчата, молока нам нынче не видать!

– А я тоже хочу за молоком!

– И я…

– И я… мы все хотим!

– Не надо мешать, девочки, пусть едут вдвоем!..

Сергей потянул вожжи и, сверх меры повысив голос, понукнул. Словно понимая, как тяжело придется, если вся эта молодая орда усядется на телегу. Краля послушно зашагала, скрипя и вихляя колесами, повозка отъехала от девичьего общежития. Когда выбрались на дорогу, Сергей попытался вспомнить, как же выглядела пассажирка. Маленькая, щупленькая – как подросток. Вроде бы даже курносая. В накинутом на плечи ватнике и, кажется, в резиновых сапожках! Точно, в резиновых.

Поместившись сзади, девушка сидела, свесив за край ноги, и размахивала ими, задевая друг о дружку, сапоги противно взвизгивали.

Впереди колыхалась Краля, мерно взмахивая полным репьев хвостом. Неровным росчерком белела дорога. Закатное небо уже остывало, противоположная сторона совсем померкла, и над горизонтом, пока еще неяркие, дрожали ранние звезды. На твердой накатанной дороге телега мелко вибрировала, трясся вместе с ней Сергей. От этой тряски стало хорошо на душе, даже захотелось запеть. Можно просто тянуть голосом, голос будет рваться от тряски, и выйдет незатейливая мелодия. Только мешал несносный скрип резиновых сапог. А еще завхоз!.. Сергей обернулся и сказал раздраженно:

– Пожалуйста, перестаньте скрипеть сапогами!

– А что? – последовал задиристый вопрос.

– Несолидно как-то…

– Подумать только! – воскликнула пассажирка, но скрип прекратился. Спустя некоторое время она спросила:

– Послушайте, а вы в самом деле такой мрачный или только прикидываетесь?

«Эге, – удивился про себя Сергей, – так вот с ходу и на абордаж. Инициативная девица!»

– Ради чего мне прикидываться? – сделал он ответный ход.

Девушка вздохнула и сказала разочарованно:

– Вы правы, незачем… А вам не скучно жить на свете?

– Нормально! – насмешливо отозвался Сергей. Он был доволен, что так чувствительно осадил пассажирку. И в самом деле, она больше ни о чем не стала спрашивать.

Впереди показалось приземистое, без огней, строение конюшни, огромные березы. Последние дома, врезанные в небо углами кровель, тянулись вдоль дороги. Их силуэты были отмечены светящимися знаками окон, свет из которых сеялся в палисадники и словно вытапливал из темноты мясистые гребни георгинов, зубчатые листья подсолнечников и косматую траву. А за стеклами двигались люди, может быть, садились ужинать, и их тени метались в освещенных палисадниках, не тревожа застывшие растения. «Как все-таки просторна жизнь!» – уже забыв о попутчице, размышлял Сергей. Ему было хорошо от спокойной уверенности, что эти люди за окнами, совершенно ему неизвестные, в общем-то ничем не отличались от тех, которых он знал. Знал он пока что немногих, но мир был велик.

– Тихо как! – нараспев произнесла девушка. – Как будто во всем мире одна наша телега гремит.

– Ну, разумеется, жокеи не в таких качалках ездят по ипподрому! – Сергей, довольный своей находкой, не смог сдержать улыбку.

– Я пересяду, ладно? – сказала вдруг спутница. – А то разговаривать неудобно.

Когда поместилась она рядом, Сергей чуть-чуть сдвинулся, чтобы не касаться ее тела, но и девушка подвинулась, опять прижавшись к нему. Уже было темно, но звезды все ярче разгорались в небе, которое еще не стало совсем черным. Скосив взгляд, Сергей мог различить черты лица незнакомки. Он видел ее профиль: выпуклая, простоватая линия лба, нос со слегка приподнятым кончиком, толстые губы и блестящий глаз. Этот блеск, показалось Сергею, был сродни тому, который он заметил у Крали, когда она стояла в далеком своем закутке.

«Так и есть, не богиня!» – печально подумал Сергей. Сколько историй, рассказанных приятелями, слышал он про то, как, оказавшись в одном купе в поезде или рядом в кино, они знакомились с красивыми девушками и знакомство затягивалось в увлекательный роман. Сергею в этом отношении упорно не везло. Вот, казалось бы, он, этот прекрасный случай. Но, увы!..

– Ты о чем сейчас думаешь? – спросила девушка.

– Я?.. Мм… Простите, но, по-моему, это даже не скромно.

– А ты стихи пишешь?

– Бог спас.

– И не писал никогда?

– Представьте себе, – высокомерно ответил Сергей, но это было неправдой. Стихи он писал – и в школе, и потом, когда работал на заводе. Дружил он с одноклассницей Светланой Желтовой. И вдруг за ней стал ухаживать Володька Форостин, и почему-то Светлане он очень понравился. Сергею осталось изливать боль души в стихах. Одно время он даже решил поступить на литфак, чтобы стать профессиональным поэтом. Но постепенно Светлана забылась, боль в душе утихла, и послушавшись родителей, Сергей поступил в технический вуз.

– Ну что ты все манерничаешь! – воскликнула девушка. – Хочешь, я почитаю стихи?

– Свои?

– Ну что ты! У меня не получаются…

– Тогда обойдемся без стихов, ладно?

Сергей смотрел вперед, туда, где чернела голова безучастной Крали, но все же почувствовал, каким обиженным взглядом уставилась на него спутница. И в душе у него что-то виновато дрогнуло: уж очень холодно отвечал на расспросы. Но что же делать, если этой девчонке не хватает ума понять, что она ему безразлична.

– Тебя как зовут? – спросил Сергей так, как об этом спрашивают у детей.

Она не ответила. Сидела, вобрав голову в плечи, щурилась.

– Это невежливо, – сказал Сергей, постаравшись усмехнуться. – Ладно, не стоит нам ссориться. Меня Сергеем зовут.

Она промолчала. Сергею неприятно было чувствовать себя виноватым, а выходило так, будто он обидел спутницу.

Сергей отвернулся, остановил рассеянный взгляд на Крале, которая по-прежнему невозмутимо, с механической размеренностью попирала ногами дорогу, и снова услышал удары копыт о землю, увидел широкие бока и тяжелый прогиб спины лошади.

«Наверное, все это так знакомо потому, что мой батя, когда был молодым, когда жил в деревне, вот так же ночью ехал в телеге, погоняя такую же неторопливую клячонку…» – подумал Сергей.

Отец для Сергея был единственным человеком, чью жизнь он мог представить себе более или менее полностью. События этой жизни выстроились в судьбу довольно сложную, и Сергея всегда волновала мысль о том, что его появление на свет было главным событием в отцовской судьбе.

Сергей поднял голову, посмотрел на звезды. О, как мал и ничтожен – со своими двадцатью прожитыми годами, со скудным опытом своей души – был он среди этого бесконечно просторного мира!

Но заботливее самой любящей матери оберегает от тревожных, зыбких мыслей молодость. Сергей вспомнил, что не один едет в телеге.

– Та, голубая, знаешь, как называется? – спросил он у спутницы, указав пальцем на яркую звезду.

– Какая? – с интересом спросила девушка.

– Да вон… Яркая такая. Это Вега. Созвездие Лиры… Я это к тому, что ты стихами увлекаешься.

– Ой, столько раз слышала: Вега, Вега… Даже сигареты такие есть. А вон та – что за звездочка?

– Арктур… Из созвездия Волопас. Так как же тебя зовут?

– Люба… А ты все звезды знаешь?

– Да, в общем-то… Наше северное небо знаю.

– Ты, наверное, отличник?

– Нет… не получается, – признался со вздохом Сергей.

– Тогда почему астрономию знаешь?

– В школе проходили.

– Ну и что – проходили?.. Я вот, кроме Большой Медведицы, ничего не запомнила.

– В городе планетарий есть. Там показывают.

– Вот! – воскликнула Люба. – Насчет планетария ты прав. Давно собираюсь – и все забываю. Осенью обязательно посещу!

– Я считаю, это просто обязанность! – Поверив искренности голоса девушки, Сергей заговорил увлеченно. – Мы должны знать, какие звезды светят над нашей головой, какие травы растут под ногами, какие поют вокруг птицы. Ведь те же звезды, травы и птицы были до нас, когда молодыми были наши отцы, деды… Если, конечно, есть желание понять, что такое жизнь и вообще – себя понять.

– И ты все знаешь?

– Пока только звезды. До трав и птиц не дошел…

– Все-таки ты похож на отличника, – раздумчиво сказала Люба. – Ты вправду не отличник?

– Тебе-то какая разница! – огрызнулся Сергей.

– А я – двоечница, – печально призналась Люба. – Осенью надо немецкий пересдавать. Могут из института турнуть… Просто мне не везет ну, как нарочно, во всем. Даже здесь. Завхозом выбрали. А какой из меня завхоз!.. Просто я сговорчивая очень, вот беда. Совсем не умею отказывать!

Тонкая шея Любы белела между завитками волос и жестким воротом ватника. Сергею захотелось обхватить плечи девушки, ощутить губами теплоту и мягкость ее шеи.

Он с трудом остудил себя. «Все-таки нельзя так, – подумал он пугливо. – Нелогично как-то…»

Люба прервала его размышления, попросив:

– Дай подержать вожжи!

– Только не гони! – предупредил Сергей.

Она взяла в руки заскорузлые ремни, и лицо ее стало строгим и сосредоточенным. Потянула вожжи на себя. Краля удивленно взмотнула головой, зашагала быстрее. Люба еще крепче натянула вожжи. И неумело, но все же хлестко ударила ими лошадь. Копыта глухо застучали, телега загромыхала еще сильнее, а Люба продолжала хлестать Кралю.

– Сказал же: не гони! – сердито крикнул Сергей.

– Шевелись, шевелись, милая! Совсем заснула! – приговаривала Люба, задорно улыбаясь.

– Отдай вожжи!

– Не отдам!.. Н-но, но, кляча водовозная!..

Краля скакала как-то боком, тяжело разбрасывала ноги, отфыркивалась и всхрапывала. Сергей оттеснил девушку и вырвал у нее вожжи.

– Ага, испугался!

– Я не испугался. Я слово дал.

– Этой старушке?

– Хотя бы и ей. Краля – мудрая лошадь.

– А мне – наплевать!.. И вообще ты – чурбак деревянный, понятно?

– И на том спасибо, – сдержанно ответил Сергей.

– Кушайте на здоровье!..

Пробежав еще немного, Краля успокоилась, пошла шагом. Дорога тем временем выпуталась из щетинистых полей и вывела на косогор; направо внизу лежала равнина, простроченная желтыми огоньками – учебный аэродром. Оттуда взмыл к звездам и поплыл среди них сцепленными разноцветными огоньками самолет. Он двигался плавно, как восходящий в воде пузырек воздуха, и не верилось, что это за ним тянется звук, напоминавший шум жестяного листа, волочащегося по асфальту. Сделав несколько кругов, самолет стал снижаться к аэродрому. Так засидевшийся на цепи щенок, когда его отпускают погулять, почти кубарем влетает на пустырь и носится кругами, пока не выложит накопившиеся силы.

Самолет устало жужжал над длинной гирляндой сигнальных огней. Вспыхнули прожекторы подсветки, аэродром наполнился зыбким стелющимся светом, превратившись в голубоватое миражное озеро.

– Смотри, смотри!.. Что с ним? – закричала Люба.

Самолет странно покачивал крыльями, как потерявший равновесие человек.

Люба обеими руками вцепилась в локоть Сергея и прошептала:

– Он может разбиться?

Но крылья вдруг успокоились. Самолет стал набирать высоту, полетел быстрее.

– Наверное, что-нибудь не рассчитал, – изменившимся голосом произнес Сергей. – Это же курсанты тренируются. Опыта еще маловато…

– Зачем же тогда их выпускают?.. Ведь он мог разбиться!

Любин голос звучал, как у насмерть перепуганной девчонки. Эта совершенно детская интонация заставила Сергея забыть и о грубом отношении Любы к лошади, и о том, что Люба обозвала его «чурбаком», – он вдруг ощутил неизбывную, переполнившую его нежность.

Самолет сделал еще один круг среди звезд и заскользил к сияющему озеру – аэродрому. Вот он стал как бы тенью. Вот, вздрогнув, коснулся бетона. Вот побежал по полосе… В ту же минуту вырвался с аэродрома и нырнул в искрящееся небо другой самолет. А Краля, все так же спокойно покачивая головой, шагала по дороге. Все происходившее в небе было для нее безразличным.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросила Люба. – Я все стараюсь представить себе, какой он, тот парень. Ах, вот бы с кем познакомиться!..

– Да такой же!.. Ну, разве что курносый. Или в веснушках… А все равно ему лет двадцать – как и мне… Я вполне мог быть на его месте, если бы в летное училище поступил.

– А что же ты не поступил?

– Инженером быть интереснее.

– Нет, – твердо сказала Люба. – Летчиком интереснее. Вот летают они там… между Вегой и Арктуром! А если кто-то не успеет вовремя нажать какую нужно педаль – и привет!.. Можешь ты почувствовать, что это значит?.. А еще интереснее космонавтом. Космонавты всю Землю сразу видят!

– Всю не видят, Земля ведь – шар. В лучшем случае половину…

– Вот до чего не люблю отличников! – раздраженно воскликнула Люба. – Все-то вы знаете!

– Да клянусь тебе, я не отличник, – старался заверить ее Сергей. – Между прочим, если хочешь знать, инженеры тоже летают в космос.

– Ты-то не полетишь, – уверенно сказала Люба.

– Да?.. Почему же, интересно?

– А потому… Ты – нерешительный.

– Ну, знаешь ли! – Сергей резко повернулся и свирепо посмотрел на девушку. Она, торжествуя, улыбалась; глаза блестели под коротенькими дужками бровей.

– Вот и не испугал, не испугал! – дразнила она.

Сергей бросил вожжи, неловко обхватил девушку – как медведь колоду – и попытался губами достать Любины губы. Она забилась в объятиях, вывернулась и упала назад, на днище телеги.

– Ты рукам волю не давай! – сердито крикнула она. – Нахал какой!.. Приставала!

– Зато не будешь говорить, что я нерешительный.

– Вот и буду. Что захочу, то и буду говорить. А ты не лезь, куда не просят. А то и схлопотать можешь!

Сергей взялся за вожжи, дернул.

– Поехали, Краля, зря ты остановилась! – И проворчал: – Навязал господь пассажирку!

– Смотрите, какой набожный, – обиделась Люба. – Никто не навязывался, сам приехал.

Повозившись немного, она опять уселась рядом с Сергеем. Скосив глаза, он заметил плохо скрытую улыбку. На ее лице можно было прочесть, что вообще-то Люба довольна тем, как развиваются события.

Но впереди уже показалась тускловатая строчка окон коровника и одиноко сиявший на отдаленном от здания столбе фонарь.

В коровнике было тепло, пахуче, сумеречно. Голые лампочки, висевшие на параллельных проводах под потолком, светили скупо, но эта скупость не раздражала – может быть, потому, что стены и бревенчатые перекрытия над головой были чисто выбелены известью, а на доярках белели халаты. Коровы стояли в два ряда, разделенные проходом и узкой канавкой, в которой были утоплены цепь и скребки транспортера. Костистые емкие телеса коров были неподвижны, зато вразнобой раскачивались грязноватые хвосты. Коров доили почему-то вручную, хотя там и сям бросались в глаза стальные цилиндры и резиновые трубки доильных аппаратов. Каждая из доярок сидела на маленькой скамеечке, забравшись почти под корову; из сосков, похожих на распаренные толстые пальцы, дзыкали, прошивая пену в ведре, струи молока. Женщины беседовали с коровами – ворчливо или добродушно, совсем по-семейному, и разговоры у них выходили долгими, связными, хотя коровы были невозмутимы, лишь позванивали цепями, которыми были привязаны. Над каждым стойлом на куске фанеры было записано мелом имя, возраст, вес и какие-то непонятные Сергею цифры. Клички у коров были нежные: Зорька, Марта, Звездочка…

Люба, которой Сергей поручил разыскать заведующую фермой, вернулась вместе с пожилой женщиной в белом халате и грубых кирзовых сапогах. Звали заведующую Марией Федоровной. Она была такого же, как и Люба, малого роста, такая же темноглазая, курносая, шустрая. До того обе оказались похожи, что Сергей подумал, уж не мать ли она Любина.

С полным ведром молока подошла смуглолицая, похожая на казашку немолодая доярка.

– Тимофеевна, вон в те две фляги сливай, – распорядилась заведующая фермой. – В одну тридцать, в другую двадцать. Это для студентов. Они каждый вечер теперь будут приезжать.

– Надо тридцать – сделаем. Надо двадцать – тоже сделаем! – Лунообразное лицо доярки сияло добродушием. Откровенно оглядев Сергея и Любу, она прибавила: – Пейте, детки, молоко, будете здоровы! – И басовито захохотала.

Когда фляги были наполнены и Сергей собрался отнести их к телеге, снова явилась Мария Федоровна. Она принесла две пол-литровые банки, на стенках которых мелким жемчугом блестели капли воды. Подозвала одну из доярок – на этот раз молодую – и распорядилась:

– Анюта, налей-ка молодым парного!

Рослая, краснощекая Анюта наполнила банки и продолжала с любопытством смотреть на гостей. «Наверное, вправду подумала, что мы муж и жена», – решил Сергей, но эта мысль вовсе не смутила его, как не смущал откровенный, но доброжелательный интерес в глазах колхозницы. Ее спокойное лицо вызывало ощущение женской состоятельности и житейской прочности.

Сергей принял из рук Анюты теплую, как живое тело, банку и стал пить. Молоко было слегка солоноватым и густым, обволакивало рот и горло. Сергей пил, отрывал губы от банки, чтобы лучше почувствовать вкус молока, снова пил. И опять волнующее чувство припоминания, узнавания возникло в нем. Когда он, коренной горожанин, мог пить такое молоко? Но было это, было – все его существо узнавало и радовалось.

– Ну, гости дорогие, напились? – ласково спросила Мария Федоровна.

– Спасибо, вот так! – Сергей провел пальцем по горлу.

– А у нас вчера Лысуха отелилась. Хотите на телочку посмотреть?

И повела гостей в конец коровника. В маленьком, как детская кровать, загончике лежал на сене черный теленок. Величиной с собаку. Он поднял продолговатую голову. Лоб теленка был круглым, как мяч, но там, где прорастут со временем рога, шерсть курчавилась, как на каракулевой шкурке. Маленькое белое пятнышко светилось на лбу – словно невесть откуда упал солнечный зайчик.

– Ноченька, Ноченька, – позвала Мария Федоровна.

Теленок подобрал под себя складные палочки-ноги, попытался встать. Сгорбился, приподнялся – и повалился на сено.

– Ах ты, лапочка! Ах ты, радость моя! – Люба наклонилась над телочкой, стиснула ладонями ее голову и поцеловала прямо в розовый нос. В выпуклых чистых глазах Ночки был испуг. Она слабо мотала головой, стараясь освободиться.

Сергей протянул руку и потрогал теплую спину. Ощутил твердые бугорки позвонков.

– Отец у нее совсем черный, а мать палевая, с белым пятном на лбу, – рассказывала Мария Федоровна. – Вот и родилась Ночка черная, со звездой. Ночью я ее и принимала…

На решетке лежали грубые, в темных трещинках и морщинах руки заведующей фермой, и рядом с ними молодые и чистые руки Любы. А в ее остановившихся, расширенных глазах была зависть.

Не скоро отошли от ясель. Люба никак не могла оторваться – все тянулась руками к юной жизни, ласкала взглядом, непроизвольно выпячивала губы для поцелуя. И Сергей вдруг совершенно ясно увидел, что Люба – женщина! Ее резиновые скрипучие сапоги, ее озорство и легкомыслие, ее студенчество – все это было временное. Главное же было то, что так неожиданно и явственно выразилось на ее простеньком лице, – материнская страсть!

Сергею вдруг представилось, как много жило и соединялось людей ради того, чтобы была на свете вот эта девушка в резиновых сапогах. И в будущем от нее пойдут – непременно должны пойти – другие, для других времен жизни.

…– И завтра вы вместе приедете? – спросила Мария Федоровна.

Люба, не отводя взгляда от ясель и телочки, утвердительно кивнула.

Оттого что она так просто и так уверенно ответила за двоих, Сергей смутился, покраснел и быстро пошел к выходу.

Краля стояла потупившись, но, заслышав шаги, вскинула голову.

– Кралечка, хорошая, мудрая! – Сергей осторожно теребил гриву и вглядывался в блестящие глаза лошади. – Ведь ты же знаешь, отчего бывает, что жизнь кажется такой радостно знакомой?.. Что же скрываешь! Или это невыразимая тайна?.. А я вот понял, слышишь, Краля, я все понял!.. У меня когда-нибудь будет сын. И произойдет то же самое: будет ночь, звезды. Девушка будет рядом с ним… И он тоже должен будет понять: потому его радость так волнующе знакома, что это я, когда был молодым, был потрясающе счастлив!.. Что же ты молчишь, разве не так? Так, Краля, так!

Опустив голову до земли, лошадь старалась мягкими губами ухватить что-то, лежавшее у нее под ногами.