Текст книги "Люди на дороге жизни. Журнальный вариант"
Автор книги: Вячеслав Щепоткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Сначала стреляли слова, затем – танки
Позиции Горбачёва с каждым днём слабели, и выпадали вожжи из рук. Хотя его избрали президентом страны, но он уже мало влиял на обстановку. И его бы надо было переизбрать, как требовали некоторые и депутаты, и члены партии, которую вскоре стали запрещать. Но народ был странный – всё верит в царя-батюшку. Его надо было, конечно, гнать не метлой, а дрыном. Он спустя годы вдруг заявил, что специально действовал так, чтобы разрушить Советский Союз. Я думаю, он лжец. Трусливый, сопливый лжец. Когда он получил огромную власть в огромной стране, видно было, как гордится он ею, как дорожит и как красуется почти что императорской властью.
А в противовес ему набирал силу разбойный Ельцин. Народные депутаты России поддерживали его, несли его, как знамя, и Ельцин всё больше и больше, я бы даже сказал, зверел от ощущения власти. Причём, когда прибалтийские республики стали заявлять о своём выходе из Союза, Ельцин даже поехал в Эстонию, чтобы поддержать и приветствовать этот процесс. То есть разрушение началось в том числе и при поддержке этого нового лидера России.
Некоторые люди, обеспокоенные тем, что вот-вот сейчас произойдёт развал, организовали так называемый ГКЧП. Я в этот день был в Кишинёве. Когда увидел по телевизору группу этих людей, выступавших с заявлениями, и видел, что у Янаева трясутся руки, я сказал своим родственникам тогдашним: “Всё, ребята, эта публика – шаромыги, слабые, безвольные, слюнявые, такие же, как Горбачёв”. Так оно и получилось.Участников ГКЧП арестовали, что только усилило позиции разрушителей Союза. В итоге собралась тройка негодяев (я их иначе не могу назвать) – Ельцин, Кравчук от Украины и Шушкевич от Белоруссии – и подписали соглашение о роспуске Советского Союза. Строго говоря, они – государственные преступники, ибо за несколько месяцев до их сходки состоялся референдум, на котором почти 77 процентов советских граждан высказались за сохранение обновлённого СССР. В том числе, в РСФСР – более 71 процента, на Украине – свыше 70 процентов, в Белоруссии – почти 83 процента. А в Закавказье и в среднеазиатских республиках – почти 90 процентов выступали за сохранение Советского Союза. По Конституции же высшей властью в стране являлся народ. Беловежская банда украла государственную власть у её владельца. Их надо было судить, а может, там же, в пуще, расстрелять.
К этой же категории я отношу и Горбачёва. Если бы он был лидером государства, помнящим о благе народа, думающим о будущем, он, на основании существующего закона о чрезвычайном положении арестовал бы эту троицу. Но этого он не сделал, как и многого другого. И Советский Союз распался.
Причём некоторые республики, например, Казахстан категорически не хотели уходить из Союза. Их просто выталкивали. Россия отталкивала их от себя. Но не Россия, а кодла политическая во главе с Ельциным отталкивала от нашего государства российского.
И наступили жуткие времена. Обесценивались жизни, нищало население. Я видел, как люди роются в мусорных баках, потому что есть было нечего. Началась на окраинах всякая межнациональная возня, даже кровавые разборки. Например, в Молдавии отделилось Приднестровье – более промышленное. Так вот, сейчас об этом молчат, не напоминают, как-то неудобно, не толерантно напоминать. А что творили эти нацисты, когда врывались в посёлки и городки Приднестровья: взрывали людей, вспарывали животы беременным женщинам, расстреливали и убивали.
И только приход российских войск, кстати говоря, под командованием тогда популярного, я бы сказал, правильно думающего генерала Лебедя остановил эту вакханалию. И постепенно конфликт затихал. Теперь никто об этом не вспоминает. А зря! Есть хорошая русская поговорка: кто прошлое помянет – тому глаз вон. А кто забудет – тому оба.
Дорога к октябрю 93-го
А в России, между тем, назревала своя буря. СССР, к радости Запада, был разрушен, в чём принимали активное участие и некоторые мои друзья. Володя Надеин несколько раз говорил мне: социализм и его главный носитель Советский Союз – это аппендикс исторического развития. Надо сделать операцию, и начнётся здоровая жизнь.
Операцию произвели, но лучше что-то не становилось. Недолго работали в согласии Верховный Совет и Ельцин. “Известия” вместе с другими рупорами развала и уничтожения страны теперь принялись клеймить и топтать Верховный Совет России. Дискредитировали председателя Верховного Совета Р. Хасбулатова, других руководителей, говорили, что это никчёмная структура, а всё должен решать президент Ельцин.
Надеин в одной публикации прозрачно намекнул, что Хасбулатов – наркоман. Я его спросил: “А у тебя есть доказательства этого?” – “Какие доказательства? – ответил он. – Люди об этом говорят”. Тогда я ему сказал: “На месте Хасбулатова я бы сейчас поднял все судебные органы и разорил бы дотла газету “Известия”. Так, чтобы она вынуждена была продать здание своё, а люди ушли бы на улицу. Вот как надо отвечать за свои слова”.
С Володей Надеиным мы очень тепло относились друг к другу. Я – особенно. Мне нравились его талантливые фельетоны, его остроумие, забота о товарищах из охотничье-рыболовной компании. Немало помогал он и мне. Пытался сделать публикацию в «Известиях» о моей борьбе против Ярославского обкома партии после фельетона “Дача в кармане”, о чём я рассказывал ранее. Приезжал в Казахстан, когда после статьи “Паутина” меня попробовали “пришить” к браконьерству, которого не было. Став собкором “Известий” в США, Надеин организовал мою поездку к нему. Там у нас возникло первое политическое разногласие, правда, абсолютно мирное и добродушное. Видя краешек американской жизни, я сказал Володе, во время очередного спора о советских проблемах, что, напряжение может возникнуть и в этой стране. Причём, по линии: чёрные против белых. Надеин наотрез отверг моё предположение.
– Ты что! Неграм здесь нет повода для борьбы. Среди них много видных адвокатов, артисты, телеведущие, богатые люди.
– Но не все ведь такие! Много чёрной бедноты. А это – взрывная масса. Причём, не всегда причины экономические или социальные. Ты знаешь, какими белые люди представляют чертей? Чёрными. А у негров они белые.
Надеин рассмеялся над моими предположениями, и я забыл об этом разговоре. Пока недавно, в начале 20-х годов XXI века Соединённые Штаты не потрясли бунты темнокожих американцев. К сожалению, Володя, беззаветно влюблённый в США и считавший это государство безукоризненным, не увидел их. Несколько лет назад он умер. Однако по другому поводу споры наши были довольно жёсткими. Надеин дал несколько публикаций, где дословно говорил следующее: “Зачем России нужна эта грязная лужа – Чёрное море? Мы должны отказаться от него, не бороться за него, ибо это только во вред России”. Я был поражён. “Ты что, с ума сошёл? Не видишь, что происходит? Турция – член НАТО. Одна из самых вооружённых стран региона, прилегающая к Чёрному морю. Болгария, Румыния, Грузия, где к власти пришли якобы демократические, а на самом деле профашистские правительства. Все они имеют виды на Чёрное море, а мы, по-твоему, должны уползти на сушу и там сидеть. Ты этого хочешь?” Он многословно возражал, причём никаких доводов не приводил, а только всё говорил, что демократические государства не воюют друг с другом. Демократия должна быть везде.
Но вот прошло время. В ноябре 2021 года НАТО и США начали проводить в Чёрном море внеочередные манёвры. Очередные, после наших споров с Надеиным, проходили не раз. А тут – внезапные. В грузинский порт Батуми пришли два военных корабля США. В операциях приняли участие: Украина, где в 2014 году к власти пришли отвязные националисты, Молдавия, Румыния, Болгария и, конечно, активный член НАТО – Турция. Все они не думали о Чёрном море как о “грязной луже”. Для них это был плацдарм против России.
Раскол по политическим мотивам всё сильнее разрывал нашу компанию. Я и Володя Надеин расходились друг с другом. Он становился всё более авторитарным. От прежних его рассуждений о том, что газета должна представлять весь спектр мнений общества, не осталось и следа. Признавалась единственная точка зрения, которой придерживался он.
Будучи человеком работоспособным, трудоголиком, он этого требовал и от других. А поскольку начал курировать иностранные отделы, то там ребята взвыли.
В нашей компании его политические устремления и взгляды активно поддерживали Лапский и Страхов. Ну, Лапского, когда раньше заходила речь о разрушении Советского Союза, понять, наверное, кое-кто бы мог. Он ненавидел систему, которая 20 лет не давала ему возможности выехать в капстрану в качестве зарубежного корреспондента “Известий”. Но почему их поддерживал госплановец Страхов, мне было непонятно! Его отец – генерал, когда-то работал советским торговым представителем в США. Сам Володя входил в элитный круг советского чиновничества, курировал авиапром. Кстати говоря, благодаря ему мы одними из первых в стране обзавелись титановыми термосами, которые начал выпускать авиазавод в Куйбышеве. Позднее, когда он мог приобретать их больше, мы начали награждать термосами егерей. Забегая вперёд, скажу: Страхов, пожалуй, больше всех нас потерял от разрушения Союза. Мы как были журналистами, так ими и остались. А он... Однажды я позвонил ему, спросил, чем занимаешься? Страхов помялся, неохотно ответил: “Работаю помощником по хозяйству у одного хрена. Разбогател стервец и теперь содержит прислугу”. В романе “Дуэль алмазных резидентов” я вывел эту неизвестно откуда вылезшую публику. Назвал их “человеки из щелей”. Грабя общенародное добро, они становились хозяевами жизни и страны. У одного из них был разнорабочим – куда хозяин пошлёт (!) – и сторожем Страхов.
Чем дальше, тем реже мы стали встречаться. Да и общаться почти перестали. Правда, в сентябре 1992 года собрались ехать в Астрахань на рыбалку. Взяли в издательстве “Известия” “рафик”, погрузили мешки, спиннинги и выдвинулись в аэропорт. В машине опять мы с Надеиным заспорили по всем этим делам, которые происходили и в которых уже видно было, что от демократии нет даже и следа.
Я ему говорю: “Это ты считаешь демократией – действия Ельцина в конфликте с Верховным Советом?” – Он говорил: “Да, надо их приводить в чувства, в порядок.”. Мы с ним спорили всё острее, всё злее. Вдруг он кричит: “Остановите машину, я не поеду больше с этой компанией!” Меня поддерживал Игорь Карпенко, кажется, Саша Корнешёв и работник издательства, который напросился с нами. Но Лапский и Страхов были на стороне Надеина. Надеин вышел.
Со стороны картина казалась, наверное, странной. Прямо на шоссе стоит машина, около неё кучкуются люди, что-то громко говорят. Все, в том числе Лапский и Страхов, начали уговаривать Надеина: Володя, брось ты заводиться! Есть разные мнения! Мы же друзья... Любим и ценим друг друга, обнимаемся, стоит ли рвать многолетнюю дружбу? Надеин хмурился, сердито сопел. Потом сел в “рафик”, и мы поехали. Это была наша последняя совместная поездка. Да и какие объятия, если уже вырастали баррикады?
Перетягивание властного одеяла между парламентом и президентом принимало всё более острый характер. И причиной было разное видение приватизации Верховным Советом и Ельциным. Я в своё время, ещё при советской власти, был в командировке в Польше и специально интересовался так называемым разгосударствлением промышленности в этой стране. Писал об этом в “Известиях”.
Коротко суть вот в чём. Для того чтобы выставить на торги то или иное предприятие, создавалась комиссия. Приглашались известные зарубежные специалисты, которые оценивали предприятие со всех сторон: что на нём будет выпускаться, если, скажем, произойдёт перепрофилирование, какова будет цена, объём, какова выгода. То есть изучалось всё досконально. Причём работали не одна-две компании, а три-четыре. И только после всестороннего и тщательного анализа принималось правительством решение о приватизации того или иного завода и фабрики. Ельцина же толкали захватившие власть и стоящие за ним “человеки из щелей” к тому, чтобы приватизировать без всяких оценок. Захотел кто-то купить – и купил. А Верховный Совет настаивал, что нужен продуманный, точный и чёткий закон по этому поводу.
Были и другие причины, тем более что Ельцин всё больше зарывался, всё больше чувствовал свою силу. В итоге в сентябре 1993 года он издал указ о поэтапной реформе. Там предлагалось вообще распустить Верховный Совет и начать новые выборы. Естественно, депутаты воспротивились этому делу. Тогда Ельцин стал ещё более агрессивным. Депутаты не соглашались и обратились в Конституционный суд. Конституционный суд в полном составе под председательством Валерия Дмитриевича Зорькина принял решение о неконституционности этого указа и обращения Ельцина к народу и постановил о его отстранении от должности. Власть передал вице-президенту А. Руцкому. Верховным Советом были назначены новый министр обороны и другие должностные лица.
Но Ельцин – это не Горбачёв, тот ещё волчара. Он поднял всех, кто имел интересы быть связанным с ним, в том числе мэра Москвы Ю. Лужкова. Это потом Лужков стал такой противник Ельцина, противник Чубайса, такой народный мэр. А тогда он был просто преданный ельцинист. Лужков приказал отключить в Доме Советов электричество, отключить воду, все коммуникации, а дело уже двигалось к октябрю. И наступили холода.
В поддержку Верховного Совета стали выступать регионы. В Москве стали собираться огромные массы народа, которые понимали, что вот это и есть демократически избранный орган законодательной власти, действующий на демократических началах, в отличие от дуролома Ельцина. Но Ельцин, опираясь на министра обороны Грачёва, на других силовиков, приказал полностью изолировать Дом Советов. Его окружили по периметру спиралью Бруно, которая была запрещена к применению ещё в 30-е годы Лигой наций. Были приведены войска к Дому Советов.
К чести некоторых военных, не все согласились участвовать в этой противоправной бандитской операции. Так, генерал Борис Громов заявил, что ему стыдно быть в армии, где армия будет стрелять в народ. Некоторые другие военнослужащие тоже отказывались. Отказалась “Альфа” штурмовать Дом Советов.
В свою очередь, депутаты тоже готовились к обороне, потому что они видели, что к чему. И 3 октября начался штурм. Я читал много материалов об этом, описал эти события в “Крике совы перед концом сезона”. Но и сейчас, когда я возвращаюсь памятью к тем дням, просматриваю снова некоторые книги, перехватывает горло от гнева, обиды и горя.
Перед Домом Советов поставили небольшую часовенку. Народ приходил на службы. Люди собирались там. И вот началась атака. По людям стали стрелять впрямую. Защитники парламента попытались прорваться в Останкино, чтобы захватить телевидение и рассказать стране, что происходит. Причём посредником между Ельциным и парламентом выступила Русская Православная Церковь. Потребовали немедленно разблокировать Дом Советов, я сейчас вспоминаю, по-моему, где-то десятка полтора мощных регионов. Но Ельцин, не дождавшись начала переговоров с Церковью, объявил о начале штурма. Люди, которые под руководством Анпилова и Макашова пытались захватить Останкино, действовали, может быть, несколько опрометчиво, и когда бывший в их распоряжении “КамАЗ” выбил стеклянные двери Телецентра, со второго этажа их стали расстреливать фээсбешники из автоматов. Началась невероятная бойня.
А так называемый Белый дом сторонники Ельцина решили обстрелять из танков. И вот в центре европейской столицы вышли на набережную танки и начали стрелять по зданию Верховного Совета. А там были люди безоружные в основном. Те, кто был вооружён, они стояли внизу и пытались отстреливаться от наступающих омоновцев и армии. На этажах были беззащитные, безоружные женщины, служащие, депутаты. Два дня продолжалась эта бойня. Сколько погибло людей, власть ельцинская и нынешняя власть, поскольку Ельцин поставил Путина, не говорит. Наверное, убраны многие документы, исчезли свидетельства. Один из свидетелей говорил, что он видел, как снайперы и люди в гражданской одежде с винтовками М16 уходили к посольству сШа и скрылись там.
Я долгое время не мог спокойно ходить мимо стадиона, который рядом с Домом советов. Там все заборные столбы были обклеены портретами погибших при защите Дома советов, при защите демократии. Молодые лица, ребята, девчонки, мужчины средних лет, мальчишки – это все, кого убила ельцинская звериная власть.
Я глубоко убеждён: сколько бы ни скрывали это, сколько бы лет ни затаптывали эти события, всё равно придёт время, когда им народ, страна и новая власть дадут соответствующую оценку. Я и тогда говорил, и потом, и сейчас говорю, что Ельцин – государственный преступник, он заслуживает повешения не как Саддам Хусейн, который несколько сотен курдов убил, а как убийца того, во что люди верили, за что голосовали – за демократию. Разрушив Советский Союз, Ельцин сладострастно докладывал об этом Конгрессу США. Вот дословно его речь:
Уважаемый господин спикер Палаты представителей!
Уважаемый президент Сената!
Уважаемые члены Конгресса, дамы и господа!
Я имею высокую честь выступить здесь, в Конгрессе Великой свободной страны! Коммунистический идол, который сеял повсюду на земле социальную рознь, вражду и беспримерную жестокость, который наводил страх на человеческое сообщество, рухнул. Рухнул навсегда! Я здесь для того, чтобы заверить вас: на нашей земле мы не дадим ему воскреснуть!
Открываются архивы КГБ и бывшего ЦК КПСС. Более того, мы приглашаем Соединённые Штаты и другие государства к сотрудничеству в расследовании этих тёмных страниц бывшей Империи.
Издан законодательный документ, в соответствии с которым иностранные граждане, приватизирующие тот или иной объект и сооружение в нашей стране, получают в собственность также и участок земли, на котором он расположен. Мы приглашаем американский частный капитал на уникальный и малоосвоенный российский рынок и говорим: не опоздайте!
Сегодня свобода Америки защищается в России! Если реформы провалятся, придётся заплатить многие сотни миллиардов долларов, чтобы хоть как-то компенсировать эту потерю.
Хотел бы закончить своё выступление словами из песни американского композитора российского происхождения Ирвина Берлина: “Господи, благослови Америку!”
Слушая это выступление, я думал: “Господи! Что же мы за народ, что взгромоздили такое чудовище распоряжаться нашей страной, топтать нашу жизнь и наши души”. Впрочем, чему удивляться, если души даже поводырей оказались продажны.
Разговаривая с Юрием Васильевичем Феофановым, своим бывшим начальником и впоследствии своим коллегой по журналу “Российская Федерация сегодня”, я его спрашиваю: “Как же это понимать, ведь вы всё время писали, внушая народу, массам, что закон есть закон, плохой ли он, хороший, но его надо исполнять. И только когда закон изменят, тогда можно старый отменять”. Он говорил: “Ну, ты понимаешь, бывают обстоятельства, когда нужно вот так действовать.” Рассуждения, прямо скажем, были проститутские.
Надо сказать, что до 1 октября я находился в Слотине. Наблюдая за разворачивающимися событиями, решил ехать в Москву, чтобы прорываться в Белый дом к депутатам. От одного человека, может быть, не слишком большая помощь. Но я всё же умел стрелять и всё-таки журналист, должен был посмотреть на всё сам. Но не получилось. И как мне говорят, и я так думаю, наверное, меня спас от смерти Бог.
Я строил дом. Он уже обретал какие-то полузаконченные черты. И не было только крыльца, ступенек, выхода из дома, а вместо них лежал широкий помост от дверей на улицу, по которому я каждый день раз 50-70 бегал туда– сюда. В ночь, незадолго до штурма Белого дома, я вышел из дома на помост, сбегать, как говорят, по малой нужде. Шагнул – и рухнул с помоста.
А высота была где-то полтора-два метра. От боли я чуть не потерял сознание. Ползком добрался до соседнего домика, где жили Нина Ивановна и Алексей Александрович Спирины. Простая добрая семья. У них я часто оставался ночевать, когда начинал строить дом. Нина ещё работала, а Алексей уже был на пенсии и трудился кочегаром в пионерском лагере. Это был худенький невысокий мужчина с морщинистым сухим лицом, незлобивый, и суть его выражала присказка-тост, когда мы выпивали: “Быть добру!”
Выпить Лёша любил, но и под хмельком был такой же индифферентный, как и в трезвости. Между нашими домами, но на моём участке, росла липа. Что-то мне вздумалось, будто она, когда ещё больше вырастет, будет закрывать тенью мой дом. Обеспокоенный, я ему сказал: “Лёш, сруби её!”
Приезжаю через неделю: липа стоит. Я опять повторяю просьбу. Приезжаю ещё через несколько дней: липа стоит. Снова, но построже, прошу: “Сруби!” И вдруг в Москве вспоминаю, как идёт по небу солнце, и никакая тень моему дому не грозит. С ужасом думаю: что же я натворил? Зря погубил красоту. Лёшка, наверно, уже на дрова её пустил. С тревожным беспокойством мчу в Слотино, подъезжаю к участку. Липа стоит! Вот она, русская неторопливость.
А какие зимние вечера мы коротали с Алексеем! Привезу бутылку водки, колбасы, другой еды. Алексей нажарит большую сковороду картошки. Такой, какую я люблю: сильно поджаристую, с хрустом. За окнами домика мороз, а в избушке тепло. Мы разговариваем – в основном я, – Лешка не говорун, потом он идёт на свою кровать за печкой, а я ложусь на старом диване.
Сейчас этот домик “в деревне с землёй” купила семья Виталия Белоуса. Сам он с Украины, давно живёт в России. Жена Галина – москвичка. Землю используют, как хорошие фермеры. Есть куры, а овощей Галина маринует до двухсот банок. Но это сейчас. А в ночь на второе октября 1993 года я подполз к спиринскому домику и начал стучать: “Лёша, выйди!” Он вышел: “Что такое, Вячеслав?” – “Представляешь, я рухнул с помоста”.
Кое-как он помог мне дойти до дома, а у меня был дома телефон уже, я позвонил в Москву жене Людмиле. Она утром чуть свет примчалась в Слотино. Обвязала простынёй мне грудь. Мы сели на мою “Ниву” и поехали в Москву. Там я зашёл в поликлинику “Известий” и обратился к врачу-рентгенологу по фамилии Санпитер. Он посмотрел и говорит: “Ну, ничего особенного у Вас нет, ушиб”. Ну, ушиб... А очень больно было. Да, я хотел идти в Белый дом. А потом думаю: приду я сейчас туда, кто-нибудь ткнёт меня в бок или заденет локтем, и я упаду от боли, потеряю сознание.
С горечью и болью я смотрел на трагедию разгрома демократии по телевизору. Ах, как они все сладострастно верещали! Была некая Белла Куркова, сейчас, говорят, такая пророссийская, а тогда была одной из тех, кто ненавидел эту власть, этот Верховный Совет. Да много их, их был легион. Я уже не говорю про всех этих “чубайсов”. А выступил по телевидению Гайдар перед штурмом и призвал народ прийти к мэрии защищать демократию. И это в их понимании была демократия – расстрел из танков и убийство безоружных людей?!
В эти дни в Волгограде должна была состояться свадьба моей племянницы – дочери моей родной по отцу сестры Людмилы. Я поехал туда. И потом смотрели видеосъёмку, что я танцевал и всё время морщился от боли. Вернувшись в Москву, позвонил другу нашей семьи Галине Григорьевне Прохоровой, она была главным инженером центральной районной больницы (ЦРБ) в Сергиевом Посаде. Говорю, что так итак, может быть, надо бы посмотреть. Приехал. Мы с ней зашли в кабинет хирурга. Он сейчас живёт в селе Марино рядом с нами, хорошо знаем друг друга. А тогда едва я вошёл в дверь, а до него было метров пять, наверное, доктор глянул и говорит: у Вас перелом рёбер. “Какой перелом? Ушиб!” “Я вам повторяю: перелом”. Сделали снимок – действительно три ребра были сломаны. И этот гнусный Санпитер, я потом ему высказал, что я думал по его поводу... Мне потом сказали: Вы же могли проколоть этими сломанными рёбрами лёгкие. Но откуда я знал, что у меня такая картина.
Ещё до расстрела Белого дома я собрался уходить из “Известий”. Меня пригласил в “Российскую газету” её главный редактор Валентин Логунов. Зашёл попрощаться с Голембиовским. “Зря ты ставишь на парламент, на Хасбулатова”. “Российская газета” была изданием Верховного Совета. “Я ставлю не на Хасбулатова, – сказал я. – Я ставлю на то, о чём вы пишете и всё время трещите, – на демократию. Ибо парламент с его разными взглядами, с его разными мнениями и есть демократия. А вот ты, Игорь, взращиваешь волчьи нравы. Волчата подрастут и перегрызут тебе горло”. Так оно и случилось. Впоследствии наступил момент, когда многие, особенно молодые, предали его.
После разгрома Верховного Совета В. Логунова убрали. Вместо него в кабинет главного редактора “Российской газеты” люди с автоматами привели новую главную редакторшу, которая до этого руководила чем-то вроде “Блокнота агитатора”. Я продолжал оставаться на больничном. Когда он кончился, приехал в “Российскую газету”. Едва вошёл, девочка из отдела кадров заявила: вас ждёт главный редактор. Вошёл в знакомый кабинет. В кресле Валентина Логунова сидела небольшая, похоже, щупленькая женщина. На щеках – горячечный румянец, ножки не достают до пола. Болтая ими, она объявила: “Мы вам не можем предоставить ту должность, которую вы занимали”. Назвала что-то вроде завхоза. Я засмеялся: “А я и не собирался с вами работать. Тех, кого с автоматами приводят, думаю, с автоматами и уведут”.
Её вскоре увели. Правда, кажется, без автоматов. Просто убрали как, видимо, дискредитирующую власть захватчиков. Уж слишком яростно газета прогибалась под ельцинистами и топтала народом избранный парламент. А я ушёл в журнал “Российская Федерация”.
Глава 11
Битвы на алмазном фронте
В конце 1987 года мне в кабинет вдруг звонит помощник главного редактора: “Вячеслав Иванович, Иван Дмитриевич просит вас зайти к нему”. Я спускаюсь на третий этаж, вхожу в кабинет главного. Рядом с ним стоит высокий, плотный мужчина. “Вот, знакомьтесь, – говорит Лаптев. – Это наш парламентский обозреватель Вячеслав Иванович Щепоткин, а это (уже ко мне) – депутат Верховного Совета СССР Владимир Венедиктович Пискунов. Вот идите с Вячеславом Ивановичем, он поможет вам сделать статью”.
Мы поднялись ко мне. Он дал несколько листов бумаги с машинописным текстом. Оказалось, это генеральный директор объединения “Якуталмаз”, и он хотел выступить на сессии Верховного Совета с рассказом о проблемах алмазодобывающей отрасли. Но то был старый Верховный Совет, который собирался на два-три дня, чтобы утвердить бюджет, принять какие-то законы, подготовленные аппаратом без участия самих депутатов, и народные избранники разъезжались по домам. Выступали обычно несколько человек. Пискунов тоже подал заявку, что он хочет выступить. Но говорили-говорили, выступали и вдруг председательствующий объявляет: “Есть предложение подвести черту под прениями”. И все дружно проголосовали. Пискунов возмутился, что-то начал даже выговаривать. Но всё уже приняли.
Тогда он после заседания подошёл к секретарю Президиума Верховного Совета СССР Ментешашвили и говорит: “Как же это так?.. “ А у него голос трубный, зычный. Все они – алмазные руководители, как я узнал позднее, были словно вырубленные из горной породы: “Мне коллектив поручил выступить как депутату на сессии Верховного Совета, рассказать о проблемах, а мне не дали слова”. Ментешашвили говорит: “Ну, давайте мы попробуем сделать получше: одно дело – вы бы выступили на сессии, а другое – если ваше выступление будет напечатано в газете”. Он тут же позвонил Лаптеву и сказал: “Примите товарища Пискунова, чтобы он выступил в газете”. Вот так мы с Пискуновым оказались у меня в кабинете.
Я прочитал его выступление. Один раз прочитал. Посмотрел на Пискунова, он сидел уверенный, спокойный, нога на ногу, длинное лицо, высокий лоб – всё выражало уверенную силу. Я ещё раз прочитал. Потом смял эти листки и бросил их в корзину. Пискунова словно кипятком ошпарили. Он выпучил глаза и заорал: “Ты что делаешь? Кто тебе это позволил? Это писало много людей, и секретари обкома партии, и другие”. Я сдержанно посмотрел на него и сказал: “Ну, во-первых, на “ты” не надо, мы с вами пока ещё плохо знакомы. А во-вторых, если вы хотите, чтобы о ваших проблемах узнали и приняли какие-то, может быть, решения, то надо делать не так. Это справка. Надо делать статью”.
Дня два мы с ним сидели. Я его расспрашивал, записывал. Потом написал статью под названием “За гранью алмаза”. Мы её опубликовали в “Известиях”.
Реакция, конечно, была приличная. Он даже не ожидал. Во-первых, ему понравилась статья. Это было не то, что справка, а за подписью Пискунова, генерального директора, появилась такая проблемная, постановочная статья. А во-вторых, начались определённые подвижки.
Правда, уже разгоралась перестройка. И во всех отраслях стали появляться провалы, пробелы и проблемы. Но статья вышла. Он позвонил, поблагодарил. И на этом мы закончили наши контакты.
Прошли годы. В начале 90-х он позвонил и сказал: “Вячеслав Иванович, я хочу встретиться”. Говорю: “Давайте, приезжайте”. Он приехал и начал рассказывать.
“Мы создали компанию. Назвали её “АЛРОСА”... Спрашиваю: “Что это означает?” “Алмазы России – Саха”. Саха (Якутия) – официальное название республики. “Ну, и хорошо, наверно, сделали”, – довольно равнодушно говорю я, ибо мне алмазы были, как говорится, до лампочки. “Но у нас проблема. Я бы хотел попросить вашей помощи”. Я так индифферентно спрашиваю: “А что за проблема?” Честно говоря, мне хотелось от этого дела отвертеться, потому что для меня слово “алмазы” было в какой-то мере синонимом не только таинственности, но и чего-то такого, к чему надо прикасаться аккуратно. Пискунов объясняет: “Вот мы добываем алмазы, сдаём их в Гохран. А Гохран начали разворовывать”. “О, и там начали! И кто же это?” “При Ельцине – говорит Пискунов, – создали Роскомдрагмет, комитет по драгоценным камням и металлам. Его возглавил Евгений Матвеевич Бычков – человек Ельцина. С его подачи и началась “растащиловка”. Но мало этого. Они уже глядят, как бы заграбастать нашу компанию, мы не даёмся. Пришёл новый президент – Штыров Вячеслав Анатольевич, он твёрдо заявил, что никому мы не будем продаваться, что мы будем соблюдать государственные интересы и никого близко не подпустим к компании. После этого они начали нас давить”.
Так я впервые узнал о том, что существует такая компания и у неё проблемы, и алмазы, оказывается, растаскивают.
Одновременно впервые услыхал фамилию Штырова. По профессии он был строитель, довольно быстро вырос на якутских стройках от прораба до заместителя начальника главка. Видимо, разглядев в нём недюжинные способности организатора, усовершенствованные учёбой в Академии ЦК КПСС, первый президент республики Михаил Николаев взял его на свои выборы в качестве вице-президента. Таким образом, вывел молодого, одарённого человека на широкую карьерную дорогу. Вячеслав Штыров одновременно с вице-президентством стал председателем правительства. А когда недавно созданная алмазодобывающая компания “АЛРОСА” – главная “кормилица” Якутии– стала, по сути дела, загибаться, предложил Штырову возглавить её.
