Текст книги "Люди на дороге жизни. Журнальный вариант"
Автор книги: Вячеслав Щепоткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Однако, в отличие от дочери, Пётр с молодости не любил тратить время попусту. Отправив сестрицу-заговорщицу в монастырь, он немедленно, как уже сказано, поехал в Александровскую слободу. Не только потому, что хорошо знал её и окрестности, где можно было лучше тренировать полки, но ещё и потому, что поехал туда с большой кучей своих родственников и их обслуги. Взял мать, жену, сестёр, тёток и массу придворных. Разместить их всех можно было только в царском дворце, для ремонта 20 печей которого пять лет назад они с братом велели закупить изразцы.
О том, как шли тренировки, день за днём записывал Гордон. 17 сентября он отметил: “Я тренировал восемь шеренг солдат перед Его величеством”. После этого состоялся долгий разговор с царём. Потом были тренировки конницы, стрельба, в том числе из пушек. А 22 сентября генерал Гордон отметил: “Царь Пётр и сопровождавшие его лица покинули Александрову слободу, ночевали в Слотине и 23 сентября прибыли в Троице-Сергиев монастырь”.
Хочу обратить внимание на то, как упоминает Гордон о Слотине. Как о давно знакомом селе, где и он, и другие “сопровождающие лица” бывали не раз – ведь царь Пётр то и дело ездил из Слободы в монастырь, из монастыря в Слободу. А дорога была единственная. И село с царским дворцом ровно на середине пути тоже было единственным пристанищем. Его ни обойти, ни объехать. Поэтому ни в каретах, ни на телегах, ни верхом, ни пешком Слотина не миновали. Даже просто напиться отличной колодезной воды люди останавливались.
Слотино – киносело
В ноябре 1978 года на экраны страны вышел фильм “Трясина”. Он, как свидетельствовали зрители, потряс их. Но прошло немного времени, и картину сняли с проката. Отобрали её высшую категорию и положили на полку.
В чём же дело? Режиссёром был знаменитый Григорий Чухрай, артисты – великолепные: Нонна Мордюкова, Валентина Теличкина, Валерий Носик, Владимир Заманский, Вадим Спиридонов, Владимир Гусев. Что случилось?
История такова. Однажды кто-то из артистов принёс Чухраю заметку в “Комсомольской правде” о том, что где-то обнаружили человека, который всю войну просидел в подполье, прятался там. Чухрай был фронтовиком, он прошёл Сталинградскую битву от первого боя до последнего, был трижды ранен. Воевал и дальше, дошёл до Европы. Он, конечно, ненавидел и презирал таких предателей. Но потом задумался, решил сделать картину об этом. Связался с молодым тогда сценаристом Виктором Мережко и попросил написать сценарий.
История, которая в этом сценарии рассказана, примерно как та, только более драматичная. Простая крестьянка Матрёна Быстрова получает “похоронку” на мужа. Потом приходит сообщение, что пропал без вести её старший сын. А через некоторое время вызывают на пункт сбора и младшего сына. Она везёт его на лошади зимой, привозит в райцентр. В это время начинается бомбёжка. Всё горит, взрываются бомбы. Она, в ужасе за жизнь последнего сына, разворачивает лошадь и мчит домой. Там, в селе, она прячет сына в своей избе, и всю войну он в ней живёт, таясь от людей.
Съёмки проходили в селе Слотино, и когда я там начал строиться, сохранялись все дома, снятые в картине. Хотя и сегодня немало осталось.
Фильм, конечно, драматичный. Но самая тяжёлая роль – у Мордюковой. Я читал одно интервью Нонны Викторовны, где она говорила, как тяжело ей было сниматься в этом фильме. Настолько тяжело, что казалось, будто она никогда его не закончит. Актриса чуть ли не падала в обморок. Однажды она пришла на съёмочную площадку, там женщина собирала реквизит. Мордюкова упала ей на грудь и кричала, что не может больше сниматься. “Я умру!” – рыдала она, настолько были тяжелы и убийственны переживания матери, которая стала потом разрываться между двумя сыновьями. Оказалось, старший сын не пропал без вести, а вернулся домой. Правда, невеста, которая обещала его ждать, вышла замуж. Для Чухрая это было тоже предательство. А невесту играла Валентина Теличкина, и к ней, я где-то читал, Чухрай относился чуть ли не как к той героине.
Жила Мордюкова в доме, который теперь напротив меня. Он и сейчас сохранился. Тогда стоял пустой. И его просто отдали артистам. Я разговаривал с добрым десятком свидетелей того времени, читал интервью Мордюковой.
В одном из них она рассказала такую историю. До “Трясины” три года была в простое, хотя перед тем уже снималась в прекрасных фильмах: “Они сражались за Родину”, “Чужая родня” и другие, не говоря о “Молодой гвардии”. А тут её перестали брать. Она вынуждена была ездить с выступлениями по стране. Как-то в одном городке увидела храм. Зашла в него и расплакалась. Сквозь слёзы проговорила: “Да что ж это происходит?” Потом воскликнула: “Господи, помоги мне! Я уже не могу, я устала, вся измучилась ездить с этими выступлениями, с рассказами на тему “Товарищ кино”. Сделай что-нибудь!” Через некоторое время группа вернулась в Москву. И в тот же вечер, когда Мордюкова приехала домой, раздался звонок. Её пригласили сниматься в фильме “Трясина”.
Это сейчас село Слотино довольно доступно в транспортном отношении. Туда можно добраться в любое время года, потому что мы и дорогу сделали своими руками, и “бетонка” близко. Съёмочная группа обосновалась на берегу Торбеева озера. Сейчас на том месте частная база отдыха – несколько симпатичных коттеджей, судя по отзывам, приличный сервис. Тогда же стоял один трёхэтажный дом Мособлтура. В нём и разместилась группа Чухрая.
Нынешняя юристка племптицезавода “Смена” Людмила Павловна Шилина не один год руководила Березняковским органом местной власти. Многим из нас она помогала оформить нужные документы для приобретения дома в деревне с землёй. А в пору съёмок “Трясины” была молодой специалисткой: недавно закончила институт и работала в филиале научно-исследовательского института резиновой промышленности. Жила с такими же молодыми девчатами в деревне “Смена” – по прямой это недалеко от озера, куда они ходили купаться.
Узнав, что на турбазе живут артисты и снимают фильм в Слотине, девушки однажды вечером пошли на базу. Познакомиться, потанцевать. Пришли и застали только часть съёмочной группы. Остальные уехали в Слотино. “А в этот день, – рассказала мне Людмила Павловна, – прошёл сильный ливень. Он размыл когда-то ухоженный царский тракт, давно превратившийся в дорогу ям и колдобин, до такой степени, что машины съёмочной группы не могли тронуться с места. Слотино стало островом, до которого можно было добраться только на тракторе. А он – в соседней деревне Малинники – там отделение совхоза”.
Однажды в какой-то заметке я прочитал, что в Слотине тогда жили десять человек. В другой публикации писали, что шесть стариков, и за хлебом они ходили 12 километров. В действительности это не так. Не только староста Евдокия Ивановна Чернега, но и Шилина, которая по должности знала все населённые пункты и количество жителей там, опровергают такие сведения. Почти во всех домах, а их было больше тридцати, жили люди. Да и начальные кадры фильма, где крестьяне серпами убирают хлеб, показывают немало людей. А ведь там снимались местные жители, в том числе Евдокия Ивановна Чернега, Анастасия Васильевна Малышева и другие. Магазина в Слотине, правда, не было. Он был в большой соседней деревне Малинники, где находилось отделение совхоза. Была там и почта – к нам, в Слотино, ещё в начале нулевых ходила женщина-почтальон. Так что до Малинников было, как говорится, рукой подать. 12 километров – это до центральной усадьбы племптицезавода “Смена” в красивом, благоустроенном посёлке Березняки.
Поэтому, когда ливень кончился, кто-то из местных жителей пошёл за трактором в Малинники – выручать артистов.
А в селе о них позаботилась Евдокия Ивановна. Нажарила две огромных сковороды картошки, нарвала с грядки зелёного лука, редиски, поставила большую миску сметаны – у неё и ещё в двух дворах были коровы. Для полноты обеда достала две бутылки самогона. Артисты поставили водку, и начался незапланированный пир.
А сельский посланец пришёл в Малинники, разыскал управляющего отделением совхоза Николая Ивановича Щербинина, рассказал о ситуации в Слотине. Первым делом решили позвонить на базу, Григорий Наумович Чухрай в тот день не поехал на съёмки. Щербинин его успокоил, сказал, что пошлёт трактор.
Я не был знаком с Николаем Ивановичем. Знал его сына Александра. Удивительный был человек. В молодости работал на заводе. По комсомольской путёвке – был такой способ участия общества в подборе кадров для органов внутренних дел – его направили в милицию. Учился в специализированном институте. Стал офицером и поступил работать в ГАИ. Прошёл все ступеньки служебной лестницы и несколько лет был начальником Сергиево-Посадского ГИБДД. Именно он помог мне собрать материал для статьи в парламентском журнале “Российская Федерация сегодня” о бессмысленном, но очень затратном переименовании ГАИ в ГИБДД, где я критиковал тогдашнего председателя правительства России Михаила Касьянова.
На мимолётный взгляд, внешне Александр Николаевич выглядел простым мужиком. Коренастый, плотный телом, уже полнеющий, большая, круглая, заметно лысеющая голова. Глаза небольшие, но всё схватывающие. Профессия наложила отпечаток быстро реагировать. Но в отличие от некоторых других людей этого рода занятий – чванливых, глядящих как бы мимо человека, если человек им не нужен, – Александр Николаевич был ко многим добрым и отзывчивым. Имея квартиру в городе, они с женой Таисией Михайловной жили в деревне Марино, поблизости от Слотина и тех самых Малинников, где отец Александра Николаевича был управляющим отделением, когда к нему пришёл посланец артистов за трактором.
Трактор он направил. Но вытащить машины съёмочной группы на “бетонку” было непросто. Зато на базе успокоились. Людмила Павловна вспоминает, как они начали танцевать, веселиться, как ей оказывал знаки внимания артист Владимир Гусев, высокий, завидный красавец.
Поздно вечером приехала группа из Слотина. Но девчатам уже надо было уходить.
Дом, в котором, по сценарию, жила Матрёна Быстрова и где шли съёмки, до приезда артистов был пустой, но принадлежал семье Килькиных. О них скажу позднее, а сейчас про многолетнюю депутатку и старосту Чернегу. Евдокия Ивановна, тогда ещё не старая, но любознательная тётка, повадилась ходить сюда и при случае поговорить с Мордюковой. Бывало так: посидят на ступеньках, потом идут в избу – выпить по рюмочке. Однажды Евдокия Ивановна пришла, смотрит: выходит Мордюкова и падает со ступенек. “Что с тобой?” – спрашивает Чернега. “Не мешай”, – говорит Нонна Викторовна, снова поднимаясь на ступеньки. Начинает сходить и тут же опять падает. Так повторилось несколько раз. Обеспокоенная Чернега хотела было помочь, но Мордюкова остановила её. “Это я репетирую. Мне надо так упасть, чтобы был синяк”.
Разумеется, съёмки вызывали большой интерес у жителей не только Слотина, но и окрестных селений. Мне рассказывала дочь Евдокии Ивановны Валентина, живущая в соседней деревне Марино, как она, ещё молодой женщиной, вместе с двумя бабками-родственницами пришла на поле, где стоял вагончик съёмочной группы. Хотели сняться в массовке. Стали ждать, когда их вызовут. Ждали-ждали – не зовут. “Вдруг смотрим, – говорит Валентина, – в вагончик вошла молодая женщина. Проходит немного времени и оттуда появляется старуха старухой. Я сильно удивилась, как же её так здорово загримировали”. Она ещё подождала и ушла домой. Карьера артистки не получилась.
А карьера эта, если ей отдаваться сполна, очень тяжёлая. На мой взгляд, роль Мордюковой в “Трясине” – одна из лучших в её карьере. Если не самая лучшая. Это поняли не только ценители кино, но и простые зрители. Нонна Викторовна, говорят, всегда старалась работать без дублёров, многое умела делать сама. Мне рассказывала жена моего, к сожалению, рано умершего друга, Александра Сергеевича Килькина, Людмила Михайловна о том, что некоторые зимние эпизоды снимались на её глазах. “У меня недавно родился Серёжа, и я переехала из Загорска к Сашиным родителям в Слотино”. Их дом стоит на возвышенной стороне села. Из него просматривается значительная часть Слотина. Людмила Михайловна хорошо запомнила, как Мордюкова носилась на санях по селу, сама управляя лошадью.
Ровесник фильма Серёжа, о котором она сказала, теперь Сергей Александрович Килькин, высокий, симпатичный мужчина, подполковник МЧС. Живёт больше в Слотине, чем в Сергиевом Посаде.
Меня давно занимает вопрос: как появилась в абсолютно сухопутном месте фамилия, связанная с большой водой? Я спрашивал об этом своего сельского друга Сашу Килькина. Ничего толком он мне не сказал. Даже про деда упоминал едва-едва. Прав был Геннадий Филиппович Попов: память нам усердно отшибали. Да и сами мы не слишком старались передавать семейные истории от дедов внукам. Помню, как меня поразила заметка в какой-то газете о еврейской семье, которая знала своих предков, если не ошибаюсь, чуть ли не со времени распятия Христа. Помнят несколько поколений предков горцы Кавказа. А мы не всегда дедов помним... Спрашивал я Владимира Александровича Чеканова, которого называл местным Пименом. Он многое знает о людях села, бывших и нынешних. Знает в том числе о том, что у деда – отца его матери, в девичестве Килькиной, – было около десяти братьев и сестёр. Все они когда-то жили в Слотине, и Володя даже называл мне их дома, сказал, что от деда по матери перенял благородное дело: стал хорошим пасечником. Но откуда пошла фамилия Килькиных, не знал. Оставалось искать другие пути.
Интересно изучать происхождение фамилий. Моя, например, думаю, базируется на двух основаниях. Кто-то из предков был скуповат, соль – этот древний дефицит – щепотками давал взаймы. Второе основание могло быть связано с церковной реформой XVII века, когда Патриарх Никон отменил правило креститься двумя перстами, то есть двумя пальцами. Было велено – тремя. Иначе говоря, щепотью. Или щепсзткой.
Фамилия “Щепсзткин” со средних веков часто встречается в архангельских местах. Там для рыбаков соль – важнейший продукт. Так что тут могло появиться первое основание. Однако предки моего отца были из Волжского казачьего войска, расформированного и расселённого Екатериной II за участие в пугачёвском бунте. Наиболее продвинутые казаки могли первыми начать креститься щепотью.
А Килькины? То ли кто-то из предков был маленький, как килька. То ли занимался промыслом этой небольшой, вкусной рыбёшки. Главное, он должен жить там, где она водится.
Однажды Володя Чеканов принёс мне краеведческий журнал. В нём потомок коренных жителей села, сын реставраторов и сам реставратор Николай Сорокатый вскользь упомянул о русском учёном Степане Петровиче Шевырёве, который, оказавшись в 1847 году в Слотине, обратил внимание на необычный для здешних мест говор. Он напоминал новгородский. Как здесь оказались новгородцы, задумался я. Узнать удалось легко. Дед Ивана Грозного великий князь Иван III в борьбе с Великим Новгородом насильно переселял, то есть депортировал, строптивых новгородцев на владимирские земли. А они – в двух километрах от Слотина. Оставалось понять, известна ли была новгородцам килька? Выяснилось, знали они её. Килька водится в основном в Балтийском, Северном, Норвежском морях. Балтика же через Неву, Ладожское озеро, реку Волхов соединяется с озером Ильмень, которое находится поблизости от Новгорода. Здесь рыбку ловили предки Килькиных, и она попадала на стол новгородцам. Вот и разгадка необычной озёрно-речной и морской фамилии в сухопутном Слотине.
Но я отвлёкся на эти поиски, в том числе, потому, что они имеют отношение к фильму “Трясина” и его создателям. Дом, в котором снималась Мордюкова, где прятался, издеваясь над матерью, младший сын (артист Андрей Николаев), из-за которого она прогнала старшего (артист Вадим Спиридонов), чтобы тот не увидел дезертира, куда постоянно заходил Григорий Чухрай и другие актёры, сохранился в том же виде. Сейчас в нём живёт Валентина Ивановна Килькина. Наша старшая дочь Наталья, которая имеет дар художника, зарисовала его. Валентина Ивановна не местная. Она из другого района Московской области. Вышла замуж за старшего сына Килькиных Алексея Сергеевича. Они долго мыкались без хорошего жилья в Загорске. Дом и до съёмок, и после них стоял пустой. Валентина только приезжала сажать огород – нельзя было бросать землю. Однажды в дом забрались воры. Ничего особенно не взяли – ценностей здесь не хранили.
Единственный нанесли урон, да такой, что Валентина Ивановна до сих пор вспоминает с сожалением, – испортили старинный, обитый металлом сундук. Когда его открывали, раздавался красивый, мелодичный звон. На этом сундуке любила сидеть Нонна Мордюкова, с интересом оглядывал его Григорий Чухрай.
Сегодня о том, что в доме Килькиных снимался драматичный фильм “Трясина”, что здесь работал выдающийся советский режиссёр Григорий Наумович Чухрай с командой великолепных артистов, среди которых звездой первой величины сверкала Нонна Викторовна Мордюкова, знают только жители села Слотино. А это не совсем справедливо. В 1992 году редакционный совет Британской энциклопедии “Кто есть кто?” включил Мордюкову в первую двадцатку самых выдающихся актрис ХХ века. В какой-нибудь другой стране знаменитости такого уровня поставили бы памятники, открыли музей. В Слотине сегодня сделать это пока невозможно. Я как-то завёл с Валентиной Ивановной разговор о фильме, о Мордюковой. Спросил: “А не хотела бы ты, Валя, переехать в город?” Муж у неё умер. Она отрицательно покачала головой: “Нет, Вячеслав Иваныч. Что мне там делать? Сидеть да в окно глядеть? Тут у меня хозяйство”. Помолчала и добавила: “Природа”.
У неё, действительно, есть хозяйство. Три козы, куры, кошки, собака Чубайс. Козье молоко, яйца дают хорошую добавку к пенсии. Плюс своя картошка, огородно-парниковые овощи. При нынешних, зверски растущих ценах – тоже неплохо. Наконец, природа. Для Валентины Ивановны она и красота, и польза. С козами идёт в лес, дышит свежестью и собирает грибы. И она не скучает: её часто навещает дочь и сын.
Но всё же, пока исторический дом живой, его надо как-то отметить. Хотя бы повесить мемориальную доску.
Глава 9
Спаянные одной страстью
Мои первые охотничьи опыты относятся к подростковому возрасту. После войны степь, прилегающая к Сталинграду, какое-то время не распахивалась: слишком много мин и снарядов находилось в земле. А там, где засевались первые гектары, не применяли гранулированные удобрения. Всё это создавало прекрасные условия для размножения куропаток. И люди видели, как вечером эти птицы стаями летели где-то около Мамаева кургана и на окраинах города, бились о провода и падали мёртвыми. Народ их собирал, была еда.
А мы, пацаны, в это время стали пользоваться так называемыми поджигами. Поджиг – это вроде пистолета. На деревянное ложе накладывалась трубка, которая загибалась на ручке. Около загиба делался пропил. В трубку набивалась спичечная сера, потом бумага в виде пыжей и нарубленные зубилом кусочки гвоздей. Рядом с пропилом прикреплялась спичка, по ней чиркали, она зажигала ту серу, которая в трубке, и раздавался выстрел. И гвозди летели довольно далеко. Я вспоминаю, кого-то даже ранило.
Но мы поняли, что так можно охотиться на куропаток. И первые такие выстрелы я тоже делал, как и другие пацаны. Не скажу, чтобы очень удачно. Правда, и попасть было нетрудно, потому что куропатки летели большими стаями. Это была даже и не охота, а какие-то попытки, ибо какой пацан после войны, тем более в Сталинграде, не хотел бы подержать в руках оружие! Кстати говоря, здесь его было так много, что сплошь и рядом ребята носили пистолеты, были автоматы, некоторые даже держали пулемёты.
Ружейное братство
Настоящая охота у меня началась, когда я приехал после Смоленска в Волгоград. Случайно как-то познакомился с кем-то из охотников, съездил с ними ещё без ружья. Меня это захватило. Я купил ружьё, которое, кстати говоря, у меня было до недавнего времени. Это с конца 60-х годов до сих пор. Ну, кроме него, ещё было оружие.
Я стал ездить на охоту. Ездил несколько раз с директором универмага, в подвале которого в 1943 году взяли в плен Паулюса. Интересный был человек – этот директор. Воевал. Многое знал. Я о нём однажды написал. Мы с ним в степи тоже стреляли куропаток.
Работая в “Волгоградской правде”, я однажды наткнулся на письмо из города Волжского от охотинспектора Юрия Шубина. Известно, что в редакциях нередко встречаются журналисты, которые знают и хорошо освещают какую-то любимую ими тему. Меня интересовала природа. Естественно, мне попадались письма, касающиеся её охраны, охоты, рыбалки, лесонасаждений. В своём письме Ю. Шубин писал о том, что браконьеры из власти подводят его под уголовную статью. А надо сказать, что Росохотрыболовсоюз и госохотинспекция всё время имели натянутые отношения. Это происходило и наверху, и в низовых звеньях. И вот областное общество охотников обрушилось на этого охотинспектора за то, что он задержал влиятельных браконьеров.
А где задержал? К этому времени в Волжском был построен огромный химический комбинат. И у него по технологии были образованы так называемые пруды-накопители, куда он сбрасывал отработанную воду. Сначала первый был пруд большой, там вообще, по-моему, адская была смесь. Оттуда – в другой, в третий и, наконец, в так называемый большой лиман Волжского химкомбината. Этот водоём был виден из космоса благодаря своим размерам. С годами он зарос камышом, образовались огромные острова. И среди охотников он получил название “Химдым”. Так вот в этом “Химдыме” была прекрасная утиная охота, ибо на пути к югу осенью и с юга на север весной здесь останавливались десятки тысяч уток. Я раза два туда ездил, пока мне не попало это письмо.
Я приехал в Волжский. На окраине города жил в частном доме Юрий Шубин. Разговорился с ним. Он мне показал протоколы, другие документы на задержанных браконьеров.
Вернувшись в Волгоград, я пришёл к председателю областного общества. Захожу, сидит могучий старик, весь обросший, по-моему, у него даже из ноздрей, из ушей волосы растут. Он мне сразу напомнил истукана с острова Пасхи. Я рассказываю ему историю Шубина. Он мне небрежно: “Да ладно, это всё ерунда”. Я узнал, что этот старик давно уже руководил волгоградским обществом охотников и рыболовов, что он был отставной милиционер при каком-то высоком звании: полковник, что ли. И, конечно, он поддерживал тех, кто при власти. А тут какой-то охотинспектор задержал некоторых из них, начал протоколы составлять. Они попёрли на него.
Я написал статью в защиту Шубина. Этот истукан с острова Пасхи отреагировал небрежно, типа: ходят тут всякие, пишут.
А надо сказать, что редактор “Волгоградской правды” Алексей Митрофанович Монько был человек принципиальный. И когда он видел, что на выступления газеты реагируют примерно так: “Да пошли вы, ребята!” – он заводился. Но заводился не так, как Иванов в Ярославле, бурно краснея, вздымая волосы, а весь собирался, недобро прищуривал глаза и говорил: “Ну-ка, иди сюда. Что там у нас ещё имеется?” А имелось уже немало. Пошли письма от других охотинспекторов, от охотников с критикой областного общества. Я дал вторую статью – разгромную. Причём обоснованную. А Монько в конце ещё приписал: “И куда смотрит центральный райком партии Волгограда?!” Председателя тут же переизбрали, выгнали. Ну, ему было уже, наверное, 80 лет с лишним. Избрали кого-то другого. А к Шубину я стал ездить на охоту. И у меня официальное появилось разрешение, похожее, как я говорил, на мандаты времён революции 1917 года. В разрешении перечислялось всё, что я мог добыть. И там, в этом “Химдыме”, я тренировался стрелять: влёт, в угон, на штык, на подлёте. Потому что патроны были металлические, и снаряжал я их сам.
К тому времени я продал мамин дом и купил машину “Москвич-412”. Приезжал на нём на работу в редакцию. В машине было уже и ружьё, и патроны, и одежда. Поскольку я ещё поддерживал гаишников, у меня были тёплые отношения с начальником ГАИ Борисом Ивановичем Цветковым, нормальные отношения, без всяких заискиваний с обеих сторон. Он мне дал пропуск, так называемый “вездеход”, с красной полосой. Я садился в машину в центре Волгограда и летел на северную окраину, а это 25-30 километров. Потом через плотину Волжской ГЭС, и к Шубину. Там я охотился.
Помню, как в один из первых раз приехал к нему после моих выступлений, когда всех разгромили, браконьеров осудили, по крайней мере, они отстали от Шубина. Он вызвал своих сыновей – двух подростков, и сказал: “Вот, запомните, это Вячеслав Иванович, он спас вашего отца. Вы должны это не забывать”.
Я охотился в этом “Химдыме” все годы, пока не уехал в Ярославль. Но не только на уток и гусей я охотился в Волгоградской области. Благодаря природоохранным мероприятиям здесь появились лоси. Они спускались с северных регионов через центральные в этот южный регион. Жили они и питались в Волго-Ахтубинской пойме. Там я тоже охотился. И должен сказать, что мясо лосей нас поддерживало, начиная с ноября где-то по март.
После второго приезда в Ярославль я стал уже заядлым охотником. Задружился с руководителями областного общества охотников, с руководством охотинспекции. Ездил два раза в охотхозяйство Ярославского шинного завода. Оно находилось в Ростовском районе, недалеко от городка Петровска. Оно и сейчас там, наверное, находится, если, конечно, существует. База хозяйства на берегу речушки. На высоком косогоре – двухэтажный дом. Хороший дом, добротный. На втором этаже несколько комнат для гостей, на первом этаже – комнаты для егерей и водителей. На первом же этаже кухня и большая столовая, где могут разместиться человек тридцать. И вот там мы после каждой охоты собирались. Один из наших “орлов” – специалист по приготовлению печени Лапский – жарил печёнку. Второй спец – Том Фетисов – обжаривал вермишель. За длинный стол садились все вместе – мы, известинцы, работники хозяйства, егеря, водители. Приезжал раза два директор шинного завода, Герой Социалистического Труда Владимир Петрович Чесноков. Каждый раз встречал нас председатель заводского охотколлектива Тимофей Фёдорович Новиков – интереснейший самобытный человек, которому я дал кличку “Маманя Груня” и которого описал в рассказе “Маманя Груня и монах”.
В нескольких десятках метров от дома на реке была баня. К ней пройти можно было с берега по мосткам. А с другой стороны – выход из парилки по ступенькам в воду или, если зимой, в прорубь. Баня была шикарная: большой предбанник с хорошим столом, с камином. Человек пятнадцать можно было усадить за этот стол.
Однажды, ещё работая в “Волгоградской правде” и будучи внештатным корреспондентом второй газеты страны, я приехал в Москву и зашёл в отдел информации “Известий”. Там меня уже заочно знали, поскольку давал немало информации. Познакомился с редактором отдела Юрием Васильевичем Пономаренко. Это был среднего роста плотный мужчина, даже немножко полнеющий, с круглой головой, коротко стриженный. Глаза часто прищуренные, смеющиеся. И вообще он улыбался нередко. Но его взгляд мог быть и жёстким, губы сразу твёрдо сжимались. Чувствовалось, что человек прошёл войну. Юрий Васильевич имел один из высших орденов Польши, потому что первым посадил самолёт ещё в горящей Варшаве. И считался польским героем.
Через него проходила моя проблемная корреспонденция “Право на выстрел”. И, можно сказать, мы с ним были заочно знакомы. Разговорились. Оказалось, он тоже охотник, причём с большим стажем. Поэтому, когда я переехал в Ярославль и появился снова в Москве, договорившись при этом с руководством охотколлектива Ярославского шинного завода, что я приеду со знакомыми “известинцами” на весеннюю охоту на тетеревов, мне дали добро.
Я позвонил Юрию Васильевичу, и он приехал, взяв с собой Игоря Карпенко. Вот так я познакомился с Карпенко. Мы пошли ночью в поле. Там стояли шалаши. Это была моя первая охота на тетеревов. Я даже не знал, как всё будет. И вдруг перед рассветом послышались волнующие бормотания. Вот так я познакомился с известинскими охотниками.
В следующий раз приехали уже несколько человек, но теперь осенью, для охоты на копытных – на лося, на кабана. Приехал Надеин Владимир Дмитриевич, Игорь Александрович Карпенко, Пономаренко Юрий Васильевич, приехал Фетисов Том Иосифович, и, по-моему, в этот раз впервые появился в нашей компании знакомый Игоря Карпенко Володя Страхов, или Владимир Александрович Страхов.
И начались наши интенсивные интереснейшие охоты. Чего только мы не видели, каких только у нас приключений не было! Некоторые из них я описал в романе “Крик совы перед концом сезона”. Причём были такие моменты... Едем в “кунге” (это машина с закрытым кузовом), сидим битком, нас там человек шесть, ещё егерей человека четыре-пять. Тесно сидим. Тут же собаки в ногах лежат. Идёт разговор, плетётся одно за другое, второе, третье за четвёртое. Я несколько раз думал: вот где надо всё записать, потом ведь пригодится. Разговоры о политике и о женщинах, о газете и реальной жизни, о загранице и о том, что у нас. И всё это идёт непрерывно.
Машина прыгает на кочках. Нас подбрасывает. Мы хватаемся друг за друга, смеёмся. Снова кто-то начинает какую-то тему, другие её подхватывают. Это были интереснейшие часы. Мы всё больше и больше сплачивались, всё более тесным становилось наше общение.
Немного скажу о каждом из моих друзей. Главным в компании, если так можно сказать, непререкаемым авторитетом был Владимир Надеин. Он работал редактором отдела фельетонов “Известий”. Очень талантливый человек. Перед тем работал в журнале “Крокодил”. Написал фельетон, который касался одного из первых секретарей обкома партии на Украине. Тот обиделся. Пожаловался Хрущёву, решил, что это неправильно.
Это были хрущёвские времена. Володю из “Крокодила” уволили. Он мне говорил: “Представляешь, ещё вчера мне до ночи не давали даже уснуть звонками дома. Звонили-звонили, уверяли, что они друзья, что помогут мне в случае чего, только сейчас надо помочь им”. Как только его уволили, с утра – ни одного звонка. И очень долго так было. Потом он пришёл в “Известия”, стал работать там в отделе фельетонов. Редактором был Семён Руденко, корреспондентом, таким же как Надеин, был Эльрад Пархомовский. Со временем Надеин возглавил отдел.
Вот он был как бы формальным и неформальным лидером нашей компании. И эту его роль никто не оспаривал. Даже Игорь Карпенко, энциклопедически образованный человек, ум которого был заполнен фантастическим объёмом знаний из разных сфер жизни, даже он, который мог бы поспорить с Надеиным по объёму знаний, даже он признавал лидерство Надеина. Володя был остроумен, весел, хороший организатор, отзывчивый человек. Именно он приезжал ко мне в Казахстан, когда меня за мои критические выступления решили прихватить и изобразили якобы браконьерскую мою охоту с председателем областного охотобщества. Состоялся даже суд, но всё рассыпалось. А до этого Надеин приезжал в Ярославль после моего фельетона о разворовывании материалов. Я об этом писал раньше.
