Текст книги "Конрад Аденауэр - немец четырех эпох"

Автор книги: Всеволод Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

История с мостом вызвала противоречивые отклики в прессе. Некоторые газеты писали, что Аденауэр слишком увлекается лавированием, другие – что он проявляет диктаторские черты и не умеет прислушиваться к голосу большинства. Некоторые его сторонники стали отходить от него.

Обер-бургомистр уловил эти настроения. Стал чаще общаться с депутатами и городскими служащими. Говорил о новых проектах перестройки города, о создании на месте узких и кривых улочек просторных проспектов с высотными домами, о строительстве вокруг города поселков с коттеджами и садами, которые свяжут с центром города специальные автобусы-экспрессы.

Приглашал в ресторан или домой деятелей своей и оппозиционных партий. Во время бесед проявлял добросердечие и обходительность. Не забывал поздравить нужных ему людей с днем рождения или повышением по службе, по другим радостным поводам, а по нерадостным – выразить участие и соболезнование. Умел показать симпатию, сделать маленький подарок, выполнить просьбу. У человека частенько складывалось впечатление, что именно он пользуется особым расположением обер-бургомистра.

Даже противники признавали, что Аденауэр постоянно переполнен идеями и проектами. Борется за их воплощение в жизнь упорно и настойчиво. Почти не знает колебаний и не любит компромиссов. У многих складывалось впечатление, что преодолевать сопротивление доставляет ему удовольствие. Политика возбуждала его, как игрока в рулетку. Французская газета «Ле Темпе» назвала Аденауэра сверхчеловеком, заполнившим своими делами город, порт и прилегающую местность. Однажды, писала газета, он станет рейхсканцлером и никто этому не удивится, ибо он обладает – и это признают даже его противники – качествами администратора высокого ранга, лидера, которому дан дар повелевать.

Во время экономического кризиса, начавшегося в 1929 году, Аденауэр разработал программу борьбы с безработицей. Главным в ней было строительство сети магистральных дорог – автобанов, при этом государство должно было выступить в качестве подрядчика. Канцлер Брюнинг отверг программу со ссылкой на то, что ее осуществление подорвет и без того шаткую устойчивость валюты.

За строительство дорог взялся Гитлер после прихода к власти. Оно стало одним из главных факторов ликвидации безработицы при нацистах.

Обер-бургомистр Кёльна пользовался популярностью у населения. Выступая, он не подделывался под настроение масс, а убеждал их в своей правоте и направлял мысли людей в нужное ему русло. Он не злоупотреблял красноречием, ораторскими приемами. Основное внимание уделял логике и качеству аргументов. Слушали его обычно с вниманием и интересом.

В январе 1926 года английские оккупационные войска ушли из Кёльна. Магистрат устроил празднество. Ближе к полуночи тысячи жителей собрались у собора, красиво освещенного прожекторами. Многие забрались на крыши близлежащих домов. В полночь ударили колокола. На трибуну, сооруженную на ступеньках собора и украшенную гирляндами из лампочек, вышел Аденауэр. Он говорил с пафосом о свободе и патриотизме, о сплоченности немцев и величии Германии. Каждый из собравшихся вслед за ним поднял вверх руку и дал клятву быть верным народу и любить отечество.

Энергичный обер-бургомистр Кёльна приобретал популярность в стране. После войны в Берлине был создан Государственный совет из представителей прусских провинций. Он имел законодательную инициативу. Законы, принятые ландтагом, требовали его одобрения. Госсовет мог наложить вето на любой закон и имел право проводить референдум по вопросу о роспуске ландтага. В 1920 году президентом Государственного совета от партии Центра избрали Аденауэра. В Берлине у него появилась казенная квартира. В этой должности он пробыл до прихода к власти национал-социалистов, совмещая ее с постом обер-бургомистра Кёльна.

Поначалу он пытался активно действовать в Госсовете. Внес предложение об увеличении в стране рабочего времени с восьми до девяти часов. Доказывал, что уплатить репарации и поднять экономику можно не за счет увеличения налогов, а путем подъема производства. Немецкая социал-демократия, полвека боровшаяся за введение восьмичасового рабочего дня, провалила предложение Аденауэра. После этого он заметно охладел к общегерманской деятельности и сосредоточился на заботах о Кёльне.

Крушение монархии предопределило развитие республиканских институтов. Демократический строй, однако, прививался плохо. Немцы, привыкшие к авторитарному управлению и порядку, установленному свыше, с трудом осваивали конституционные права и свободы. Борьба многих политических партий в условиях инфляции и разрушенной экономики представлялась явлением непонятным и непродуктивным. Правительства сменялись одно за другим. Они отправлялись рейхстагом в отставку даже при голосовании по второстепенным вопросам. Над всем этим стоял старый, популярный, но не владевший политической ситуацией президент Гинденбург. Говорить об осуществлении каких-либо общегосударственных долгосрочных стабилизирующих программ не приходилось.

При очередном правительственном кризисе вспомнили об удачливом обер-бургомистре Кёльна, президенте прусского Государственного совета, члене правления партии Центра. В мае 1926 года Аденауэра в срочном порядке вызвали в Берлин. Руководители партии Центра вознамерились образовать большую коалицию с социал-демократами и Немецкой народной партией, чтобы сформировать стабильное правительство. Пост канцлера предложили Аденауэру.

Начались политические консультации. Кандидат в канцлеры убедился, что предполагаемых партнеров по коалиции разделяют непримиримые противоречия. Возглавить ему предстоит лишь правительство меньшинства. Оно поначалу получит поддержку рейхстага, но будет свергнуто очень скоро.

Не соглашался Аденауэр с модными в то время в Берлине концепциями внешней политики. Он не видел возможности продолжать линию Штреземана на балансирование между Западом и Востоком. Раппальский договор считал ошибкой. Выступал за безоговорочную ориентацию на Запад, за сотрудничество западноевропейских стран при участии Соединенных Штатов Америки.

Немаловажную роль играло для Аденауэра то обстоятельство, что рейнцу трудно сговориться с прусским юнкерством, оказывавшим решающее влияние на Гинденбурга. Соперничество множества партий, активизация коммунистов и национал-социалистов неизбежно будут дестабилизировать политическую и экономическую жизнь страны, воспрепятствовать чему у канцлера не окажется возможности.

Аденауэр отказался стать главой нестабильного и беспомощного правительства. Канцлером избрали Маркса. Его правительство стало тринадцатым в Веймарской республике. После него до прихода к власти Гитлера будет еще шесть таких же быстросменяемых правительств.

Обер-бургомистр Кёльна продолжал оставаться президентом Государственного совета. Его избрали также председателем ландтага Рейнской провинции и председателем Собрания немецких городов.

В 1929 году кончился срок пребывания Аденауэра на посту обер-бургомистра. Партия Центра вновь выдвинула его кандидатуру. Кёльн к этому времени вместе со всей страной втягивался в кризис. Росла безработица. Сокращались бюджетные расходы на больницы, школы, театры, спортивные сооружения. Экономилась электроэнергия, уменьшалось освещение улиц.

Двенадцать лет тому назад молодой, малоизвестный, но хорошо зарекомендовавший себя в работе служащий магистрата был избран почти единогласно. Теперь искушенный деятель, известный не только в городе, рейнских землях, но и во всей стране, оказавшийся участником многих политических схваток и наживший много противников, прошел на новый срок с трудом. За него проголосовали 49 депутатов городского собрания, против – 47.

Веймарская Германия с нестабильной властью, вялой экономикой и социальной напряженностью, так и не научившаяся демократии, шла навстречу национал-социалистической диктатуре. В жизни Аденауэра наступал период длительной устраненности от активной деятельности.

Глава V
При нацистах

В 20-е годы мало кто из немцев понимал, какую страшную судьбу уготовят их стране национал-социалисты. Никто не думал о возможности новой мировой войны. Горечь Версальского договора давала о себе знать, но проявлялась подспудно. Нацисты разбудили реваншизм и шовинизм, покончили с демократией и установили такую авторитарную власть, которую немцы не знали и во времена вильгельмской империи, власть, державшуюся на насильственном подавлении инакомыслия и физическом устранении противников.

В Кёльне деятельность национал-социалистов не проявлялась столь бурно, как в Берлине и Баварии. Аденауэр до поры до времени не воспринимал нацистов в качестве серьезной политической силы. К ним и к коммунистам он питал неприязнь, ибо считал их экстремистами, врагами закона и порядка.

Партия Центра выступала против национал-социалистов. Однако вела борьбу вяло. Пыталась было создать коалицию из партий центристской ориентации, но действовала так нерешительно, что идея повисла в воздухе. О сотрудничестве с социал-демократами, не говоря уже о коммунистах, речи не шло вовсе. Аденауэр однажды выступил с предложением включить представителей НСДАП в правительство Брюнинга, чтобы нейтрализовать нацистов. Но к нему серьезно не отнеслись.

Лишь в 1932 году Аденауэр стал более серьезно оценивать угрозу прихода к власти нацистов. На митинге молодежи в Дортмунде, на публичных мероприятиях в Кёльне и других рейнских городах он тревожно, предостерегающе говорил о национал-социализме. Но ни Аденауэр, ни его партия не предприняли решительных шагов. 7 февраля 1933 года на одном из собраний партии Центра Аденауэр рассуждал о необходимости укреплять этические устои государства, свободы и законопослушания. Звучало это идиллически, ибо Гитлер уже овладел властью.

Национал-социалисты взяли государственную власть не революционным, а парламентским путем. Они устраивали дебоши и уличные драки, терроризировали избирателей, но все же свершилось это бескровно и законно. Народ быстро привык к новой власти, ибо увидел возможность покончить с политическим разбродом и нестабильностью. В нацистском порядке немцы, уставшие от веймарской чехарды, почувствовали нечто привычное и необходимое. Гитлер поспешил придать правительственной власти великолепие и блеск, которыми она обладала при кайзере в годы процветания и победоносного шествия Германии. Немцы охотно восприняли знамена и униформу, военные оркестры и факельные марши. Они легко приняли шовинистические лозунги и призывы, ибо нацисты, умело используя несправедливость Версальского договора, возродили германское имперское мышление. Импонировало и четкое определение врагов: евреи, марксисты, декадентские западные демократии, большевистский Советский Союз.

Первое крупное столкновение с национал-социалистами у обер-бургомистра Кёльна произошло в первые же дни канцлерства Гитлера. Предстояли новые выборы. Гитлер на самолете облетал крупные города и выступал перед избирателями. 17 февраля он прибыл в Кёльн. Аденауэр уклонился от встречи его на аэродроме, ссылаясь на то, что Гитлер прибыл не в качестве канцлера, а как партийный лидер. Фюрер удивился отсутствию обер-бургомистра и запомнил сей случай.

СА и СС устроили марши по кёльнским улицам. На домах вывесили множество знамен со свастикой. Аденауэр распорядился, чтобы на официальных городских учреждениях знамен не было. Гитлер должен был выступать в ярмарочном павильоне на правом берегу Рейна. Национал-социалисты ночью разукрасили мост через реку своими знаменами. Узнав об этом, Аденауэр дал команду полиции знамена с моста как городского объекта убрать и разместить их в крайнем случае на флагштоках павильона, который на время выступления Гитлера можно рассматривать как партийное помещение.

Нацисты не простили это Аденауэру. Бурно шла кампания по выборам в рейхстаг, намеченным на 5 марта 1933 года. В печати, на уличных сборищах сторонники Гитлера вели планомерную и ожесточенную травлю обер-бургомистра. Молодчики из СА собирали на улицах пожертвования в пользу своей партии под лозунгом «Каждый грош – выстрел в Аденауэра!». По городу распространялись листовки со стишками, в которых обер-бургомистр назывался сепаратистом и свиньей, предателем, которого немецкий народ повесит на уличном фонаре. Аденауэр получал множество анонимных писем с угрозами расправы. Люди, совсем недавно певшие обер-бургомистру дифирамбы, считавшие за честь быть его соратниками, отворачивались от Аденауэра. Вокруг него возник вакуум.

На выборах в рейхстаг и на последовавших за ними коммунальных выборах в Кёльне национал-социалисты получили заметный прирост голосов. Положение Аденауэра осложнилось до предела. Когда в день коммунальных выборов он пришел на традиционное мероприятие, посвященное памяти жертв войны, с ним никто не хотел разговаривать. Незнакомый человек отвел обер-бургомистра в сторону и сказал, что молодчики из СА готовят на него покушение. По приходе его в ратушу они ворвутся в кабинет и выбросят его из окна.

Вернувшись домой, Аденауэр позвонил начальнику полиции. Еще сутки назад тот обещал защищать его при всех обстоятельствах. Теперь на просьбу о помощи он ответил, что ничего не может сделать без указаний из Берлина. Нацисты выставили у дома обер-бургомистра пост охраны, чтобы предотвратить какие-либо действия с его стороны.

В этот же день фракция партии Центра в рейхстаге вместе с другими депутатами проголосовала за предоставление Гитлеру чрезвычайных полномочий. Диктатура национал-социалистов обрела легитимную основу. Аденауэр не одобрил действия руководства партии, однако воздержался от каких-либо выступлений.

Созрело решение покинуть Кёльн. Ранним утром следующего дня банкир Пфердменгес прислал за ним машину. Он вышел на улицу мимо спящих нацистских охранников, сел в автомобиль и поехал в Дортмунд. Там он пересел на поезд и вскоре был в Берлине. Жена, как и договорились, сообщила в ратушу о его отъезде, а сама отправилась к знакомому их семьи в сельскую местность, где уже несколько дней находились дети.

13 марта перед зданием ратуши выстроились отряды штурмовиков. Их предводитель с балкона объявил о низвержении обер-бургомистра Аденауэра. Газеты на следующий день оповестили о его бегстве из города. Они всячески измывались над смещенным, обливали его грязью, уверяли, что все население города пребывает в радости по поводу избавления от своего хозяина. Кёльнские обыватели не проявляли восторга в связи со смещением обер-бургомистра – давнишнего, привычного и уважаемого. Но и защищать его не были готовы – нацистская пропаганда делала свое дело: она последовательно развенчивала Аденауэра и внушала страх перед торжествующим национал-социализмом.

В Берлине Аденауэр попросил аудиенции у Геринга, занимавшего кроме прочих еще и пост министра внутренних дел Пруссии. Ждать пришлось три дня. На встрече Геринг вел себя надменно. Беседу, едва поздоровавшись, начал агрессивно:

– У меня есть сведения о серьезных финансовых злоупотреблениях в кёльнском магистрате, и вы ответственны за них.

Аденауэр не ожидал подобного.

– Вам предоставили неверную информацию, – спокойно сказал он. – Финансовая деятельность магистрата систематически проверяется. Никаких нарушений обнаружено не было.

Геринг резко изменил тему:

– Почему вы убрали знамена национал-социалистов с моста через Рейн, когда по нему проезжал Гитлер?

Аденауэр дал объяснение и попытался перехватить инициативу:

– Я пришел к вам как к министру внутренних дел, чтобы уведомить: меня сняли с поста обер-бургомистра вопреки действующему законодательству. Надеюсь, что законы и порядок существуют в стране. Прошу вашего вмешательства.

Подумав немного, Геринг ответил:

– Мы дадим распоряжение провести расследование. О результатах вам сообщат.

Кивком головы нацист дал понять, что беседа окончена. Никаких сообщений от Геринга Аденауэр не получил.

В Кёльне между тем начались гонения на служащих муниципалитета – членов партии Центра. Их стали увольнять под надуманными предлогами. Аденауэр из Берлина обратился за помощью к Ризену – нацисту, поставленному на его место. Тот грубо ответил, что считает бывшего обер-бургомистра предателем, погрязшим в коррупции и принесшим несчастье жителям города и служащим муниципалитета.

В берлинской служебной квартире, еще не отобранной у него, Аденауэр жил тихо, на публике не появлялся. Помещение охранялось полицией, что давало надежду не подвергнуться спонтанному налету нацистских молодчиков. Банк Кёльна по указанию новых властей арестовал счет Аденауэра. Кончались наличные деньги, взятые при спешном отъезде.

Выручил старый знакомый американский промышленник Д. Н. Хайнеман, находившийся в это время в Брюсселе. Он навестил Аденауэра и вручил ему десять тысяч марок – сумму внушительную, дававшую возможность длительное время не испытывать финансовых проблем. Аденауэр навсегда остался благодарен Хайнеману. После войны, совершая официальные визиты в Соединенные Штаты, он непременно навещал Хайнемана и его семью.

Тревожно жилось Аденауэру в Берлине. Нацисты шумно утверждали добытую власть. Штурмовики вели себя непредсказуемо. Все партии, кроме НСДАП, были распущены. За коммунистами и социал-демократами велась охота. Арестовывали подчас всех, кто попадался под горячую руку.

Школьный товарищ Хервеген предложил пожить в монастыре Мария Лаах, где он служил настоятелем. Тихая местность в Эйфеле, недалеко от Андернаха, удаленность от крупных городов делали монастырь, живописно расположившийся на берегу озера, идеальным местом для уединения. Аденауэр разместился в одной из монастырских келий. Вместе с монахами участвовал в ежедневных службах. В дни, когда в монастырь съезжались посторонние люди, из кельи не выходил. Появилась возможность встречаться с женой и детьми. Из-за предосторожности не пользовался монастырской гостевой комнатой, а гулял с Гусей и детьми в саду или близлежащем лесу.

Как-то его посетил старый знакомый из Кёльна. Прохаживаясь по саду, Аденауэр расспрашивал о родном городе. И вдруг спросил:

– Как долго продержатся нацисты у власти?

– Думаю, два года, не больше, – услышал в ответ.

– Боже, тогда я стану слишком старым, чтобы восстановить свое положение.

Возраста Аденауэр не чувствовал. Говорил так в шутку. Собеседник не сомневался в этом и лишь укоризненно покачал головой.

В монастырской тиши Аденауэр много читал, выбирая книги преимущественно по истории и искусству. Размышлял над религиозными текстами. Некоторые биографы Аденауэра утверждают, что именно в то время, отталкиваясь от христианских догм, он пришел к выводу о возможности преодолеть классовую борьбу, депролетаризировать пролетариат и создать общество социальной справедливости. Подобные идеи легли в основу политического кредо Аденауэра в послевоенный период.

В начале 1934 года Хервеген получил указание от властей удалить Аденауэра из монастыря. Кто и почему дал такой приказ, осталось неизвестным. Аденауэр решил поселиться вместе с семьей в берлинском пригороде Нойбабельсберг. Он исходил из того, что, живя на виду, проще избегать преследований. Противодействовать национал-социалистам в какой-либо форме Аденауэр не намеревался. Легитимная власть оставалась для него понятием непререкаемым. К тому же нацисты еще не проявили в полной мере свою авантюристическую сущность, не обнажили до конца политику, основанную не на законе, а на волюнтаризме. Новый порядок, основанный на подавлении свободы человека, на безудержном, граничащем с безумием национализме и шовинизме, находился еще в стадии становления.

Семья Аденауэра арендовала недорогой дом. Продавали ранее приобретенные картины. Получили крупную сумму денег по страховке за украденные драгоценности. Старшие дети не обременяли семью. Конрад закончил учебу и поступил на работу в компанию АЕГ в Штутгарте, Макс работал в земельном суде в Кёльне, Риа училась в Париже, но прервала учебу и отправилась воспитательницей в Шотландию. Вскоре она вышла замуж за промышленника Вальтера Райнерса.

Расправа эсэсовцев с Ремом и его штурмовиками в конце июня 1934 года вызвала волну арестов и репрессий. Арестовали и Аденауэра. Оснований для предъявления ему какого-либо обвинения не нашлось. Через два дня он вернулся домой. Полиция установила за ним постоянное наблюдение, хотя осуществлялось оно не слишком строго.

В августе 1934 года Аденауэр обратился с письмом к нацистскому министру Фрику, в котором заверял, что он лоялен по отношению к национал-социалистической партии и имперской власти. Инцидент с флагами на мосту в Кёльне объяснял желанием порядка и ответственностью за него городских властей, а не антинацизмом и антигитлеризмом. В заключение письма обращался к министру с просьбой о назначении ему пенсии для содержания семьи. Аденауэру в то время шел 59-й год.

Прошение приняли благосклонно. Нацистов устраивало, что столь заметная личность проявляет покорность. Определили весьма приличную пенсию в 12 тысяч марок в год. Более того, выплатили компенсацию за два его дома в Кёльне, конфискованные новыми властями. На случившиеся деньги Аденауэр приобрел земельный участок в Рёндорфе, построил удобный для семьи дом, в котором и прожил все оставшиеся ему годы.

Рёндорф лежит на правом берегу Рейна в живописной местности почти напротив Бонна. Невысокие, покрытые лесами горы спускаются уступами к реке. Название им – Семигорье – дали четкие контуры семи вершин. В хорошую погоду они покрываются легкой прозрачной дымкой. В предвестии же ненастья мрачнеют и приобретают особую отчетливость. Глядя на них, жители близлежащих мест безошибочно предсказывают погоду на ближайшие два-три дня.

Дом Аденауэра стоит на склоне Скалы Дракона – Драхенфельз, отлого сближавшейся с Рейном. В стороне от Драхенфельза виднеется Петерсберг – одна из верхних точек Семигорья. Многие века здесь жили монахи. В самом начале двадцатого столетия гору откупил владелец известной фирмы 4711, производившей знаменитую «кёльнскую воду» – одеколон. Он построил на ней фешенебельный отель, чье белое здание хорошо видно из Бонна и всех окрестных селений. В 1939 году отель удостоил своим посещением Гитлер, где провел очередную встречу с миротворцем Чемберленом, так и не умиротворившим агрессивного фюрера.

Позднее Аденауэр напишет, что его потрясло, как это Чемберлен не понимал сущности национал-социализма и пытался договориться с Гитлером, как свободные народы позволили провести в 1936 году в Берлине Олимпийские игры и оказывали почтение немецкому фюреру, поработившему своих соотечественников и готовившемуся ввергнуть мир в ужасную войну.

Но это потом. А пока в Рёндорфе шла спокойная, размеренная жизнь. Семья Аденауэра поддерживала контакты с соседями, со священниками из близлежащих церквей, с некоторыми старыми знакомыми, которые вели уединенную жизнь в Бонне и его окрестностях. Дружеские отношения связывали Аденауэра с майором Шлибушем, находившимся в Бонне в качестве представителя Генерального штаба вермахта. Майор приносил свежую информацию о событиях в стране. Позднее он, не одобрявший действий нацистов, окажет Аденауэру помощь в последние месяцы гитлеровской власти.

С началом Второй мировой войны многие контакты прервались. Гитлеровский режим закручивал гайки. Многих арестовывали без всяких обвинений, в превентивных целях. Аденауэр удвоил осторожность, избегал рискованных встреч и разговоров. Сыновья Конрад, Макс и Пауль были призваны в вермахт. Их жены с детьми поселились в Рёндорфе. Вскоре к ним присоединилась Риа с двумя детьми. В доме стало многолюдно и шумно. Аденауэр охотно проводил время с внуками, копался в саду, примыкавшему к дому, разводил свои любимые розы. Всем образом жизни подчеркивал, что погружен в частную жизнь и не интересуется политикой. Не давал нацистским властям никаких поводов для репрессий.

В 1939 году Аденауэр вместе с Гусей провел несколько недель в Швейцарии в сельской местности, пережидая волну шовинистического психоза, охватившего Германию с началом Второй мировой войны.

Появлялись мысли об эмиграции. Но быстро уходили. К Рёндорфу привязывали многочисленная семья, опасение за судьбу сыновей, служивших в армии, да и надежда, что худшее позади и можно относительно спокойно жить дальше.

В середине 1930-х годов бывший деятель партии Центра Якоб Кайзер пытался привлечь Аденауэра к участию в Сопротивлении. В разговоре с ним Кайзер рассказал о группе противников нацизма, якобы действующей в Берлине, и о ее связях с такой же группой в вермахте. Военных он оценивал как решительных людей, готовых устранить Гитлера.

Аденауэр решительно отказался примкнуть к антинацистскому движению. Он скептически говорил о его возможностях, как и об установлении власти военных.

В конце 1943-го – начале 1944 года Кайзер сделал еще одну попытку вовлечь Аденауэра в борьбу с нацистами, но тот просто отказался встречаться с ним.

В это же самое время в Кёльне находился обер-бургомистр Лейпцига Гёрделер – идеолог антинацистского Сопротивления, разработавший платформу преобразований, призванных устранить гитлеровскую диктатуру. Он попытался вступить в контакт с Аденауэром, но получил однозначный отказ.

В успех заговора против Гитлера Аденауэр не верил. Считал, что заговорщики не в силах сокрушить мощную партийно-государственную машину, созданную национал-социалистами. По природе своей он не был заговорщиком. Не обладал и достаточной храбростью. Рассчитывал, что нацистский режим сам изживет себя в силу внутренних противоречий и воздействия извне. Гитлер шел к пропасти, и нужно дать ему упасть в нее.

Трезвый прагматик не мог позволить себе непродуманных шагов, свойственных горячим идеалистам. Аденауэр испытывал страх перед репрессиями, боялся за семью, за собственную жизнь. Его антинацизм выражался в том, что он не участвовал в деяниях режима и терпеливо ждал его крушения. Аденауэр не был героем, способным умереть в борьбе против того, что считал антигуманным и антинародным.

После крушения национал-социализма Аденауэр проявил себя честным человеком. Он осуждал нацизм, но проявлял сдержанность, избегал излишней крикливости. Никогда не причислял себя к борцам Сопротивления, как это делали многие, пережившие нацизм немцы, даже сотрудничавшие с режимом. Его арестуют в связи с заговором 20 июля 1944 года. Но он открыто заявит потом, что никогда не был в контакте с заговорщиками. Он будет с уважением вспоминать казненных Гёрделера, Штауфенберга, но не даст и малейшего повода заподозрить себя в приобщении к их посмертной славе.

Позицию – выжить и обеспечить выживание семьи Аденауэр не считал безнравственной. После войны он избегал осуждать или упрекать людей, бывших на государственной службе при Гитлере, но при удобном случае любил подчеркнуть свою внутреннюю эмиграцию во времена нацистской диктатуры.

Военные годы в Рёндорфе текли спокойно вплоть до покушения на Гитлера. После него в доме Аденауэра появились шесть гестаповцев и предъявили ордер на обыск. Пять часов искали крамолу, взяли несколько папок и книг, опечатали кабинет хозяина. На следующий день обыск продолжили, но ничего так и не нашли.

В конце августа 1944 года гестапо провело по всей Германии акцию под кодовым наименованием «Гроза». Арестовывали известных деятелей Веймарской республики, оставшихся в стране. К Аденауэру пришли гестаповец и полицейский и объявили об аресте. Втроем на трамвае отправились в Бонн.

Местная тюрьма оказалась переполненной, а арестованные все прибывали. Тогда 200 заключенных вывели в тюремный двор, построили и колонной по десять человек в шеренге направили на железнодорожный вокзал. Здесь их ждал специальный поезд. Арестантов привезли в Кёльн, где в ярмарочных павильонах разбили большой концентрационный лагерь. В творение своих рук, которым он гордился, в котором проводил крупные национальные и международные выставки, Аденауэр прибыл в качестве узника.

У вновь поступивших отобрали деньги, перочинные ножи, часы, воротнички, галстуки и подтяжки. Выдали засаленные одеяла. Аденауэра провели в камеру с трехъярусными нарами. Там шла очередная охота на клопов. Двое заключенных трясли одеяла, а третий, сидя на полу, бил клопов молотком.

Капо в блоке был коммунист Цандер. Он узнал Аденауэра и взял его под свою опеку. Видя плачевное состояние бывшего обер-бургомистра, так и не научившегося спать с клопами, Цандер испросил у начальства разрешение поместить его в своей каморке. Тюремщик ухмыльнулся и сказал, что не возражает против объединения красного и черного. Положение Аденауэра улучшилось. Можно было полежать на матрасе, когда тело охватывала слабость. Случалось это все чаще.

В ранние утренние часы заключенные выстраивались во дворе на утреннюю проверку. Коммунистов и социал-демократов затем уводили на работу. Остальные или возвращались в камеры или, когда позволяла погода, проводили время во дворе, опоясанном забором с колючей проволокой.

За забором собирались люди, чтобы хоть помахать рукой близким. В один из дней Аденауэр увидел жену и младшую дочь. Они попытались что-то сказать, но стражник прогнал их. Аденауэр выглядел исхудавшим до предела. Пиджак болтался на опустившихся плечах. В кармашке рубашки без воротничка торчала алюминиевая ложка. Лицо осунулось. Под глазами чернели большие мешки.

Ежедневно из Кёльна отправлялись транспорты в лагеря уничтожения. Ночами в камерах появлялись люди из зондер-команды и уводили заключенных. Больше их никогда не видели. В документах обычно появлялась запись: «убит при попытке к бегству» или «скончался от сердечного приступа».

Однажды заключенных согнали во двор в неурочное время. Предстояло публичное наказание двух молоденьких русских парней, пытавшихся украсть еду. Связали им руки за спиной и били деревянными дубинками до тех пор, пока переломленные кости плечей не выступили наружу из окровавленных тел.

Аденауэр, подавленный, вернулся в камеру, не мог есть, всю ночь ворочался на своем матрасе, издавая громкие стоны.

Через несколько дней Цандер увидел имя Аденауэра в списке на отправку в Бухенвальд. Сговорившись с врачом из заключенных, он доложил начальству, что у Аденауэра сердечный приступ, и получил разрешение направить его в больницу. Шеф больницы узнал Аденауэра и устроил ему благоприятный режим. Его даже могли навещать жена и дети.

Война шла к концу. Американцы заняли Аахен в нескольких десятках километров от Кёльна. Распространился слух, что перед отступлением эсэсовцы уничтожают всех узников концлагерей. Аденауэр решил бежать. Гусей связалась в Бонне с майором Шлибушем, и он взялся помочь старому другу. Улучив удобный момент, Шлибуш на машине вермахта подъехал к зданию больницы, предъявил заранее подготовленное предписание и потребовал выдать ему Аденауэра для доставки на допрос в Берлин.