Текст книги "Конрад Аденауэр - немец четырех эпох"

Автор книги: Всеволод Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Вечером немецкую делегацию пригласили на балет «Ромео и Джульетта» в Большой театр. Аденауэр ездил по Москве на «мерседесе», доставленном из Бонна поездом. Но тут за ним заехал Булганин, и они отправились в театр в его машине.

– Стоит ли еще в Берлине отель «Кемпинский»? – спросил Булганин.

– Он, насколько мне известно, восстановлен, – ответил канцлер. – А чем, собственно, вызван интерес к нему?

– В конце двадцатых годов многие советские инженеры проходили стажировку в Германии, – сказал Булганин, – Мне тогда довелось жить в отеле «Кемпинский». С ним и вообще с тогдашним пребыванием в Германии связаны приятные воспоминания.

В первом ряду центральной ложи Аденауэр сидел между Хрущевым и Булганиным. Зал стоя приветствовал их аплодисментами. Стоя же прослушали гимны обеих стран. Театр украшали немецкие и советские флаги. Программки были отпечатаны на русском и немецком языках. Такие знаки внимания явились для Аденауэра неожиданными и вызвали удовлетворение.

В антракте немецких гостей пригласили в специальную комнату, где стояли столы, сервированные икрой и другими деликатесами, водкой и грузинскими винами.

Немцы, наслышанные о русском гостеприимстве, своеобразно подготовились к нему. Глобке захватил в Москву внушительную емкость с оливковым маслом. Перед застольями он выдавал его членам делегации по хорошей порции, после приема которой можно было более или менее сносно выдерживать многочисленные здравицы и тосты и по возможности не отставать от хозяев, не желавших, да и не умевших пить водку не до конца.

И на этот раз водка лилась рекой. Немцы доверяли оливковому маслу. Веселый толстяк Карло Шмид вызвал присутствующих на соревнование, налил водку в большой винный бокал и залпом осушил его. Не успели выразить ему восхищение, как антракт, который и так длился добрых три четверти часа, завершился и все покинули хлебосольную комнату.

Балет шел к концу. Монтекки и Капулетти помирились и обнялись, вместе скорбя о погибших детях. Аденауэр импульсивно встал со своего места и протянул обе свои руки Булганину. Необычное рукопожатие присутствующие в ложе встретили аплодисментами. Впрочем, они слились с громом оваций, предназначавшихся несравненной Улановой – Джульетте.

На следующий день, в воскресенье, Аденауэр отстоял мессу в католической церкви и обратил внимание на то, что там оказалось много народу. В его представлении коммунисты совершенно ликвидировали религию, а тут верующие, да еще католики.

Из машины и окон гостиницы присматривался к москвичам. Люди производили безотрадное впечатление, были плохо одеты. Это лишь подтверждало мысли, что коммунистическая система обезличивает человека, превращает его в существо серое, маловыразительное.

Во второй половине дня Аденауэр встретился с послами США, Великобритании и Франции и информировал их о ходе переговоров. Посетовал, что перспективы неопределенны, возможные результаты – туманны.

В понедельник немцам устроили осмотр Кремля и Третьяковской галереи. О Кремле Аденауэр позднее напишет, что ансамбль дворцовых зданий и их интерьеры великолепны, а Третьяковская галерея представляет изысканно прекрасные произведения искусства. Взглядом знатока оценивал он картины Васнецова, Саврасова, Левитана, Репина, откладывая в памяти впечатления о России и духе ее народа.

Позднее возобновились переговоры. Советские представители говорили только об установлении дипломатических отношений, немцы – о военнопленных. Социал-демократ Шмид сказал, что он во многом не согласен с политикой Аденауэра, но поддерживает его просьбу о пленных – проявите великодушие и верните людей к их семьям.

В очередной раз взорвался Хрущев:

– Германия разорила нашу страну. ФРГ участвует в подготовке новой войны против Советского Союза. И тем не менее мы предлагаем установить дипломатические отношения. А нам предъявляют ультиматум. Если вы не хотите нормализации, мы подождем.

Хрущев говорил долго, сбивчиво, употребляя подчас резкие, обидные формулировки.

– Федеративная Республика не участвует в подготовке войны против России, – ответил Аденауэр. – Если бы я не хотел нормализации отношений, то не поехал бы в Москву.

– Вы создаете армию не для того, чтобы она суп ела и кашу варила, – громко буркнул Хрущев.

Немцы поняли, что переговоры зашли в тупик. Аденауэр стал собирать бумаги и вознамерился уйти. Булганин поспешил закрыть заседание и назначил следующее на завтра. В гостинице канцлер дал указание вызвать самолеты в Москву на день раньше. Немцы умышленно сделали вызов по обычному телефону, который наверняка прослушивался. Пусть русские знают о намерении канцлера прервать переговоры.

Вечером состоялся большой прием в честь немецкой делегации в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Здесь все и решилось. Булганин отвел Аденауэра в сторону и предложил ему написать письмо на его имя о согласии установить дипломатические отношения. Он же дает слово, что через неделю все военнопленные будут отпущены. Подошли к Хрущеву. Тот заверил, что их слово крепко. Решили выпить за договоренность. Аденауэр заметил, что ему официант налил из одной бутылки, а собеседникам – из другой. Он попросил бутылку и убедился, что Хрущеву и Булганину налили воду.

– Либо пьем воду, либо вино, – покачал головой канцлер, – но все вместе.

Остановились на вине.

После приема Аденауэр собрал делегацию и рассказал о достигнутой договоренности. Брентано, Хальштейн и другие стали призывать канцлера не верить русским на слово и отказаться от установления дипломатических отношений. Факт присутствия в Москве двух немецких послов – из ФРГ и ГДР вызовет замешательство среди азиатских и африканских стран и толкнет их на признание ГДР. Русские же, обосновавшись в Бонне, получат возможность влиять на немецкую общественность в нужном им направлении. Бланкенхорн сказал, что в беседе с послами трех западных стран он понял, что они недвусмысленно против дипломатических отношений между Бонном и Москвой.

Спокойно выслушав всех, канцлер заявил, что остается при своем решении. Судьба тысяч немцев важнее политических соображений. Он верит слову русских. Сообщил, что через американское посольство пришла телеграмма от Эйзенхауэра: какое бы решение ни принял канцлер, он поддержит его.

На следующем заседании Аденауэр попытался все же поставить вопрос о письменном подтверждении договоренности по пленным. Сослался на то, что так будет легче провести решение о дипломатических отношениях через кабинет министров и бундестаг. Хрущев и Булганин не согласились, но подтвердили свое слово перед всей немецкой делегацией. Они приняли от Аденауэра письмо, в котором указывалось, что установление дипломатических отношений не означает признание правительством Федеративной Республики нынешних границ – они должны быть определены мирным договором. Бонн не меняет своей позиции о непризнании ГДР и тезиса о том, что только ФРГ может представлять всех немцев.

Переговоры завершились. Аденауэр улетал в запланированные сроки. Ритуал проводов оказался таким же, как и при встрече. Его удивило, что по пути на аэродром множество москвичей приветственно махали его машине. Он не знал, что партийные организации по разнарядке выводят людей на трассу следования гостя.

На аэродроме Кёльн/Ван Аденауэра, вопреки правилам протокола, встречал президент бундестага Герстенмайер. Он тепло приветствовал канцлера и от имени немецкого народа выразил ему благодарность за возвращение пленных из далекой Сибири.

Сквозь плотную толпу встречавших к Аденауэру прорвалась женщина. Она схватила его руку, поцеловала ее и все повторяла:

– Спасибо, господин канцлер, большое спасибо.

Аденауэр нагнулся к маленькой женщине, погладил ее седые волосы и быстро скрылся в автомобиле. Он окончательно убедился, что возвращение пленных из СССР, о чем уже широко писали газеты, стало одним из его крупнейших успехов.

Советские руководители сдержали обещание. Эшелоны с возвращавшимися из плена один за одним стали прибывать в Федеративную Республику. Недалеко от Ганновера организовали специальный лагерь. Здесь оформляли документы и выдавали каждому по шесть тысяч марок на первое обзаведение. Принимались меры по трудоустройству. Аденауэр посетил лагерь и поздравил людей с прибытием на родину. Встречали его восторженно.

Через несколько дней Аденауэр получил письмо из лагеря от священнослужителя, в котором тот с возмущением жаловался, что американские и английские спецслужбы ведут работу с прибывшими из Советского Союза. Канцлер принял меры, и агентов спецслужб перестали допускать в лагерь.

Вскоре после возвращения из Москвы Аденауэр встретился с журналистами.

– Не отразится ли поездка канцлера в Советский Союз негативным образом на отношениях Федеративной Республики с западными союзниками? – прозвучал первый вопрос.

Аденауэр счел нужным дать подробный ответ:

– Мы в Москве выступали в рамках единой политики западных стран и не нарушили никаких обязательств перед союзниками. Правительство будет продолжать усилия по созданию армии, воздушных сил и флота. По вопросам воссоединения немецкая делегация лишь обозначила позицию, но не вела переговоров, так как это прерогатива трех западных держав. Мы четко заявили о намерении активно проводить политику европейской интеграции. Русские выслушали и не сделали никаких замечаний. Они признали факт вступления Федеративной Республики в НАТО и лишь заявили, что не допустят усиления западного военного блока за счет воссоединения Германии.

Канцлера попросили прокомментировать установление дипломатических отношений с Москвой.

– Не надо придавать этому событию слишком большое значение. Противоречия между двумя странами не уменьшились. Появилась лишь возможность напрямую излагать свои взгляды, что увеличивает вероятность правильного взаимопонимания. Русские сделали шаг к разрядке международной напряженности. Они поняли, что «холодная война» только усиливает сплоченность Запада, что они не могут одновременно решать три задачи: поднять жизненный уровень населения, добиться военного паритета с американцами и успешно противостоять Китаю.

– Каково ваше впечатление о русских?

– Советские руководители вели себя весьма жестко на переговорах и были более мягкими и рассудительными в личных беседах. Хрущев, ссылаясь на Маркса, сказал, что победа коммунизма во всем мире неизбежна. Я возразил, что через сто лет скорее всего термины капитализм и коммунизм исчезнут из оборота и люди будут оперировать иными понятиями. В целом не усмотрел изменений в мышлении советских лидеров. Они по-прежнему исповедуют диктаторскую форму правления и находятся в плену коммунистических фантазий. Опасность, исходящая от Советской России, не ослабевает, как и не теряет актуальности необходимость отстаивать свободу, христианские и демократические ценности.

Пресс-конференция длилась около двух часов. Канцлер пребывал в хорошем настроении.

Через несколько дней после отлета Аденауэра из Москвы туда прибыла делегация ГДР во главе с Ульбрихтом и Гротеволем. Был подписан договор, по которому ГДР получила полный суверенитет и право решать дела с ФРГ. Органам ГДР передавались функции контроля и охраны на ее границах. За советской стороной остался лишь контроль за передвижением воинского персонала и грузов гарнизонов США, Великобритании и Франции, расквартированных в Западном Берлине. Упразднялся пост советского Верховного комиссара. Его функции по поддержанию контактов с представителями западных держав по общегермаиским вопросам передавались советскому послу в ГДР.

В Бонне сочли необходимым еще раз зафиксировать непризнание ГДР. 22 сентября 1955 года было сделано заявление. Его подготовил и огласил В. Хальштейн. «Доктрина Хальштейна», как ее стали именовать, предусматривала, что государства, устанавливающие дипломатические отношения с ГДР, совершают враждебный акт по отношению к Федеративной Республике. С ними будут разорваны дипломатические отношения. Советскому Союзу делается исключение, ибо он ответствен за решение общегерманских дел.

В конце декабря 1955 года в Бонн прибыл первый советский посол – В. А. Зорин, известный дипломат, занимавший до назначения в ФРГ пост заместителя министра иностранных дел СССР. В день его прилета Аденауэр узнал, что встречать посла будет лишь заместитель шефа протокола госпожа Паприц, так как сам шеф вместе с министром Брентано находится с визитом в Риме. Канцлер распорядился, чтобы на аэродром вместе с Паприц выехал руководитель одного из департаментов МИДа: советского посла следовало встретить достойно.

В начале следующего года в Москве обосновалось посольство Федеративной Республики. Отношения между ФРГ и СССР вступали в нормальное русло. Постепенно стали развиваться экономические и культурные связи. Однако они зависели от политической конъюнктуры, а она не всегда благоприятствовала расширению таких контактов.

Глава XVII
Призрак сосуществования

Мир взбудоражил XX съезд КПСС. Ведущие газеты печатали текст сенсационного доклада Хрущева с разоблачением культа личности Сталина, его серьезных ошибок и просчетов, нанесших огромный ущерб стране. Западногерманская пресса критически писала о советской системе, коммунистической идеологии, внешней политике Кремля. Но и высказывалась надежда, что теперь дело может пойти иначе. Вскрыв сталинские методы и ошибки, советские руководители возможно откроют новую страницу в развитии своей страны, в подходе к международным делам.

Аденауэр подобных надежд не разделял. Он предостерегал от переоценки хрущевских разоблачений. Осудить диктатора не значит изменить саму тоталитарную систему. Диктатура остается диктатурой независимо от того, кто ее осуществляет: один человек, двое или коллектив. Канцлер напоминал, что нынешние руководители в Москве были послушными соратниками Сталина. Поставив под вопрос ряд теоретических выводов умершего правителя, правильность его практических действий, они не осудили его империалистическую внешнюю политику, не высказали готовность пересмотреть ее последствия и вернуть свободу народам, порабощенным коммунизмом. Аденауэр не сомневался, что Москва преследует те же политические цели, что и при Сталине, хотя и намеревается применять новые, более эластичные методы их достижения.

Принцип мирного сосуществования, столь громко провозглашенный на партийном съезде, вызывал у Аденауэра скепсис. В Москве его объявили важнейшим постулатом ленинского учения. Сотрудники канцелярии канцлера перерыли труды Ленина, но так и не нашли ни одного упоминания о сосуществовании. Ленин говорил и писал в основном о мировой революции, о коммунистическом будущем всего мира.

Умудренный жизненным и политическим опытом Аденауэр активно противостоял иллюзиям, возникшим в связи с заявлениями о сосуществовании. На встречах с журналистами, в речах и интервью он постоянно обращал внимание на противоречивость в теоретических посылках советских руководителей. Они рассматривали сосуществование не как примирение, а как форму классовой борьбы на международной арене – экономической, политической и идеологической борьбы мирового пролетариата против агрессивных сил империализма. Сосуществование, то есть мир без войны, призвано создать коммунизму благоприятные условия в борьбе. Ее цель – окончательно и навсегда похоронить капитализм, а вместе с ним и общечеловеческие нравственные ценности, созданные религией и демократическим образом жизни. Практически это та же «холодная война», но под иными лозунгами и при намерении коммунистов перенести ее на поле противника. Москва продолжала активно поддерживать деятельность коммунистических партий и других просоветских сил в западных странах, разворачивала борьбу за влияние в странах «третьего мира», вела жесткую линию со странами-сателлитами и вооружалась, вооружалась…

Самое страшное в коммунизме, считал Аденауэр, стремление установить тоталитарное, атеистическое, азиатское господство над миром, коллективизмом подавить свободу человека. Его идеология агрессивна. Она не способна на компромисс с западным христианским мировоззрением. Массы на Западе плохо знают коммунизм, то, что он несет людям. Русские коммунисты терпеливы и настойчивы. Они не бросятся в крупные военные авантюры, как немецкие национал-социалисты. Но они будут постоянно осуществлять экспансию, пытаться разобщить западный мир и одолеть его по частям. Необходима постоянная разъяснительная работа, чтобы полностью высветить цели коммунистов.

Запад не должен терять бдительность, постоянно подчеркивал Аденауэр. Нельзя серьезно воспринимать советские предложения по разоружению до тех пор, пока Москва не согласится на контроль над этим процессом. Бессмысленно питать надежды на разрядку напряженности в условиях, когда в Советском Союзе на боевое дежурство ставятся новые, более мощные и точные ракеты, когда усиливаются и без того мощные танковые армии, бросок которых на Запад может в несколько дней перевернуть все вверх дном в Федеративной Республике, Франции и других европейских странах. Запад не может благодушествовать, усыплять себя разговорами о сосуществовании. Он защитит себя, лишь не уступая в гонке вооружений и других сферах противоборства двух мировых систем.

Размышляя, Аденауэр часто возвращался к китайскому фактору. Он не забывал, как Хрущев в Москве просил о помощи в противоборстве с Китаем. В противостоянии двух огромных коммунистических держав Аденауэр видел серьезный шанс для разрядки в Европе. Советский Союз вынужден перемещать военные силы на Восток и проявлять большую сговорчивость на Западе. Более того, перед лицом быстро набирающего силу Китая Россия может стать для Европы заслоном от китайской угрозы.

В июне 1956 года в разгар дискуссий о сосуществовании в Бонн с официальным визитом прибыл премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. В беседе с Аденауэром он сказал, что верит в искренность советских руководителей и их стремление начать разоружение.

– Все дело в том, – подчеркнул индийский премьер, – что они опасаются мощи западного мира, воссоздания западногерманской армии. Диктаторский режим в Советском Союзе держится на страхе перед агрессией. Международная разрядка приведет к внутренней либерализации. Напряженность укрепляет диктаторский режим, расширение диалога и контактов ослабит его.

Аденауэр с уважением относился к Неру, высоко ценил его образованность и интеллигентность. Но он не соглашался с его доводами, отрицательно оценивал маневры между капитализмом и коммунизмом, считал, что Индия должна безоговорочно присоединиться к Западу.

– Смею обратить ваше внимание на то, – сказал канцлер, – что характерная особенность истории России – ее постоянное стремление к экспансии на Запад и на Восток. Еще при царях возникло стремление к господству над миром. Такая тенденция сохраняется до сих пор. Диктаторы видят в человеке лишь орудие для осуществления заданных целей. XX съезд КПСС ничего не изменил в этом отношении. Он продемонстрировал новый виток борьбы за власть, которая постоянно велась со времен Ленина. Москва стремится подчинить себе Федеративную Республику. Затем настанет черед Франции и Италии. Овладев потенциалом Европы, Россия станет так же сильна, как Соединенные Штаты. Вот тут-то и начнется непосредственная борьба за мировое господство.

Русские часто повторяют, – продолжал Аденауэр, – что нельзя повернуть историю вспять. Но в случае с государствами-сателлитами, включая и часть Германии, они как раз обратили ее назад. Внимательно изучив историю панславизма и российского национализма, можно увидеть, что стремление к экспансии, к подчинению других существовало у этой страны сотни лет назад.

Посулы Советского Союза слаборазвитым странам являются в их значительной части блефом. Попытавшись выполнить их, советские руководители серьезно обострят экономическое положение в собственной стране. Они не смогут долго держать в узде народ при столь низком жизненном уровне. Когда я был в Москве, то видел на улицах унылых людей. Мы можем смеяться или плакать. Люди там не плачут и не смеются – они омертвели. Я убедился, что коммунистический режим смертелен для людей.

Неру слушал и не соглашался. У него сложилось иное представление о развитии Советского Союза, его руководителях и жизни простых людей. Беседа велась в рамках протокольной вежливости. Расставаясь, оба ощущали, что не убедили друг друга. Аденауэр потом говорил, что индийский лидер оставил у него неприятное чувство из-за повышенного честолюбия: ему надо заниматься проблемами Индии, а он хочет всегда быть в центре мировых событий.

Средства массовой информации повсюду в мире часто писали и рассказывали о Хрущеве. После XX съезда многие симпатизировали ему, обращали внимание на неординарность, решительность, бьющую ключом энергию и неиссякаемое новаторство, связывали с его именем надежды на существенные перемены в международных отношениях. У Аденауэра их не было. После московских переговоров у него укрепилось далеко неблагоприятное мнение о советском партийном лидере.

Канцлер соглашался, что влияние Хрущева усилилось и продолжает расти. Хрущев – личность сильной витальности. Он намного эмоциональнее Булганина. Если Булганин обладает холодной жесткостью, то Хрущев – раскаленной, вулканической жесткостью. Диктаторски управляемый Советский Союз, испытывающий большие внутренние трудности, во главе с таким деятелем, как Хрущев, таит значительно большую опасность, чем это было бы при более хладнокровном руководителе, способном спокойно, без излишних эмоций осмысливать положение вещей и принимать решения, тщательно взвесив их.

В печати появился диалог Аденауэра с известным американским журналистом Джозефом Олсопом, в центре которого оказалась личность Хрущева.

Аденауэр: «Русские деятели имеют совершенно иной менталитет, чем мы. Они считают себя такими выдающимися и такого масштаба личностями, что убеждены – тому, что они говорят, поверят все. У вас не складывается впечатление, что, например Хрущев, который, по моему убеждению, является средним деятелем, ведет себя так, как будто он стоит сразу за Богом?»

Олсоп: «Я не считаю его средним деятелем».

Аденауэр: «Он – средний агитатор. По моим личным впечатлениям, Маленков значительно умнее».

Олсоп: «Я бы сказал, Хрущев – деятель средней интеллигентности, но огромной энергии. Он обладает необычайной решимостью».

Аденауэр: «Согласен, но слишком быстрой решимостью».

Олсоп: «Он – игрок».

Аденауэр: «Он недостаточно продумывает ходы, сегодня играет так, завтра – иначе».

В кругу близких сотрудников Аденауэр предостерегал от иллюзий в отношении налаживания международных контактов с Хрущевым:

– Он плохо осведомлен о положении дел на Западе, ибо получает неверную информацию от своих послов. Ни один диктатор не терпит сообщений, не укладывающихся в его линию. А Хрущев считает, что капиталистические страны неукоснительно идут к гибели. С диктаторами невозможно добиться надежных договоренностей. Они откажутся от любых обязательств, как только таковые будут мешать осуществлению их целей. Компромисс для них возможен лишь с точки зрения собственной полезности, интересы других им безразличны. Хрущев – жесткий лихач. С ним не придут серьезные и глубокие перемены к международной жизни.

Сравните Хрущева с президентом Эйзенхауэром. Американец – приличный человек, прямолинейный и простой солдат. Хрущев – обманщик, разбойник, у которого нет никаких моральных устоев. Если Эйзенхауэр примет Хрущева за порядочного парня, он совершит ошибку, за которую придется дорого заплатить. С Хрущевым можно иметь дело только не отходя от кассы. У него нельзя брать никакие векселя. Он говорит много и часто необдуманно. По одному и тому же делу может сказать сегодня одно, а завтра – другое. Его нельзя оценивать мерками западного государственного деятеля, тщательно обдумывающего каждое слово.

Несколько раз Аденауэр высказывал мысль, что было бы лучше, приди к власти в Москве Г. М. Маленков. Канцлер считал его трезвомыслящим, сдержанным политиком и компетентным экономистом. Именно с Маленковым можно было бы надеяться на серьезные и благоразумные перемены в Советском Союзе и его внешней политике.

В конце 50-х годов посол Федеративной Республики в Москве Кролль установил хорошие личные отношения с Хрущевым. Посол отзывался о нем как об интеллигентном и хорошо информированном человеке, проявлявшем себя просто и естественно при общении. Аденауэра раздражали подобные оценки. Кроллю неоднократно указывалось на необходимость быть осторожным и не выходить за рамки общей политической линии Бонна. Посол несколько раз ставил вопрос о поездке Хрущева в Бонн. Советского лидера охотно принимали во многих странах. Аденауэр решительно отказывался от встречи с Хрущевым. Кроллю дали указание не обсуждать данный вопрос в Москве.

В июне 1956 года произошли серьезные волнения в Польше. А осенью советские танки вошли в Будапешт. Аденауэр убедился, что его оценки советского режима и действий московских руководителей подтверждаются. На XX съезде КПСС Хрущев говорил, что установление общественного строя – внутреннее дело народов. А через несколько месяцев кроваво расправился в Венгрии с теми, кто пытался пойти собственным путем. Хрущев и его сотоварищи не могли подняться до понимания стремления народов освободиться от роли сателлитов и самим решать собственную судьбу. Мощь и насилие – главные методы Москвы. Но ими нельзя создать стабильного положения и длительное время держать народы в русле, угодном и удобном для кого-то вовне.

Выступая в это время в печати, Аденауэр обращал особое внимание на то, что Хрущев постоянно говорит о противоречиях между двумя общественными системами, ничуть не сомневаясь, что коммунистическая система лучше и прогрессивнее капиталистической, ибо в последней неизбежны классовые столкновения и революционные вспышки. Жизнь и конкретно польские и венгерские события, однако, свидетельствовали об обратном. Серьезные противоречия накапливались в социалистическом лагере. Государства, входившие в него, не могли нормально развиваться и удовлетворять естественную потребность людей в демократии и свободе. Народы социалистических стран обращали свои взоры на Запад; оценивая социально-экономические успехи мира капитализма, они все отрицательнее относились к собственному строю и его официальной идеологии. Государства-сателлиты становились тяжелым грузом для Советского Союза, очагом постоянной опасности. Брожение в них неизбежно оказывало воздействие и на внутреннее положение Советского Союза, на советский народ, заставляло его критически относиться к тем социальным условиям, в которых он жил, к той идеологии, которую обязан был исповедовать.

Мало кто в мире задумывался тогда о возможности системных изменений в социалистическом лагере. Уж очень внушительно выглядели военная мощь Советского Союза и те идеологические путы, которыми он оплел своих союзников. Мудрый «старик с Рейна» видел дальше многих. Он глубоко оценивал порочность коммунистической системы и те противоречия, которые накапливались в ней. Ратовал за укрепление единства Запада, наращивание его силы. Требовал постоянно противоборствовать с коммунизмом, не допуская укрепления его международных позиций.

Советские же лидеры продолжали вести мирное наступление. Хрущев и Булганин побывали в Англии. Французский премьер Ги Молле посетил Москву. Хрущев постоянно говорил о разрядке напряженности, разоружении, европейской безопасности. Германские дела оставались обычно за скобками и, если упоминались, то в виде формулы: они – дело самих немцев. Ги Молле рассказывал Аденауэру, что Хрущев в беседе с ним откровенно заявил: 18 миллионов немцев из ГДР у него в руках лучше, чем воссоединенная Германия, пусть даже и нейтральная.

С западной стороны стали выдвигаться идеи размежевания в Европе, образования нейтрального пояса, разъединения войск. Одно время обсуждался план Идена о создании контрольной зоны без оружия на равнозначной территории на восток и запад от границы между ФРГ и ГДР. Аденауэр высказался против плана Идена. Впрочем, серьезно его и не обсуждали и вскоре забыли.

Летом 1956 года появился план американского адмирала Рэдфорда, председателя Объединенного комитета начальников штабов. Он предусматривал сокращение американских войск, в том числе и в Европе, на один миллион человек. Аденауэр встревожился не на шутку. Он направил в Соединенные Штаты Эккардта, чтобы через прессу и в беседах с влиятельными политиками разъяснить точку зрения канцлера: план Рэдфорда ослабляет обороноспособность Соединенных Штатов и всего западного мира. Ставка на использование лишь ядерного оружия против советского вторжения опасна, ибо приведет к гибели Европы.

В Бонн вызвали немецких послов из Вашингтона, Лондона, Парижа и Рима. Канцлер дал им указание официально довести его позицию по плану Рэдфорда до сведения правительств стран их пребывания. Одновременно он послал решительное письмо Даллесу. Немецкого генерала Хойзингера направил в Пентагон с докладом об оборонительных возможностях в Европе.

Мощная кампания Аденауэра принесла желанный результат. Эйзенхауэр отклонил план адмирала и более к нему не возвращался.

Вскоре Аденауэр отправился с очередным визитом за океан. Больше всего его беспокоило то, что Соединенные Штаты под воздействием мирного наступления Советского Союза изменят курс на укрепление НАТО и консолидацию сил западного мира. Если Запад не будет выступать единым фронтом, Советский Союз может глубоко вклиниться в его позиции.

Из Нью-Йорка канцлера на маленьком самолете доставили на ферму Эйзенхауэра в Геттесберге. Президент повел гостя осматривать ферму. Аденауэр все пытался завязать разговор о политике, но у него ничего не получалось. Эйзенхауэр говорил только о курах, овощах и прочих фермерских делах. Канцлер проявлял нетерпение. А президент с удовольствием, не торопясь, демонстрировал ему быков, которых раскормили так, что они еле могли двигаться.

На террасе сели пить кофе. И здесь не удалось завязать беседу о политических делах. Аденауэр улетел в Вашингтон глубоко разочарованным. Там его ждал Даллес. Контакты с ним приняли совсем иной характер.

Даллес сразу же сказал Аденауэру, что президент и он высоко ценят мнение канцлера, и попросил его без обиняков, откровенно изложить все, что он думает о положении дел в мире и об американских внешнеполитических шагах.

Аденауэр говорил долго. Даллес слушал внимательно, не перебивая. Основная мысль канцлера сводилась к тому, что XX съезд КПСС не изменил целей и политики Советского Союза. Москва лишь стала действовать более гибко и изощренно. Она пытается перенести противоборство из военной сферы на идеологическое и экономическое поле. Пропагандистскими методами пытается подорвать единство НАТО. Здесь кроется главная опасность. Лишь сильная НАТО – гарантия против военного столкновения. Члены НАТО не должны строить политику в отношении СССР каждый по-своему. Именно на это делают ставку в Москве. НАТО создавалась как сугубо военная организация. Теперь ее надо ориентировать на политические цели. Придать более широкие полномочия генеральному секретарю с тем, чтобы он активно и эффективно координировал действия членов НАТО.