Текст книги "Конрад Аденауэр - немец четырех эпох"

Автор книги: Всеволод Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Глава XXI
Обаяние власти

Власть – это сила, действующая по собственным законам. Человек, овладевший властью, со временем становится ее рабом. Она превращается в привычку, от которой трудно, невозможно отказаться. И уже не человек начинает управлять властью, а она им.

Аденауэр не избежал воздействия этих законов. На втором десятке канцлерства он все более становился авторитарным правителем, убежденным, что только он знает истину в последней инстанции, что только он может и должен управлять государством. Канцлер не преследовал личной выгоды. Считал, что действует в интересах народа и государства. Никто иной не обладал столь богатым опытом и умением. А потому власть его должна была оставаться незыблемой. На партию свою он посматривал, как верховный жрец на паству. С оппозицией считался мало. Государственная машина работала отлажено, четко, без перебоев. Откажись он от власти – все пошло бы прахом.

Не учитывал Аденауэр, что в хорошо организованном правовом государстве с налаженной экономикой и высоким жизненным уровнем отпадает надобность в сильной руке, в «демократии канцлера». Управлять могут и менее значимые фигуры. К тому же парламентско-демократическое мышление постоянно влечет к переменам, рождает надежду, что с приходом во власть новых людей будут решены проблемы, так и не решенные старой властью. А таковые неизбежны даже в самом благополучном обществе.

Авторитет Аденауэра оставался на высоком уровне. Но блеск его правления тускнел. Культ лидера в демократическом обществе со временем неизбежно ведет к возникновению антикульта. Канцлер всегда был самым крупным объектом для критики. Поначалу ее перекрывали успехи, связанные с его именем. Но к успехам привыкли. Критика стала более заметной, более воспринимаемой, вызывала недовольство властью и ее верховным носителем. Деятели ХДС/ХСС публично клялись в верности Аденауэру, а за его спиной поговаривали о возможном преемнике.

В 1959 году предстояли очередные выборы президента Федеративной Республики. Хойс уходил в отставку. Аденауэр предложил фракции ХДС/ХСС в бундестаге выдвинуть на президентский пост Эрхарда. Депутаты не согласились. Эрхард должен остаться в сфере активной политики и стать преемником канцлера. Впервые важное решение, предложенное Аденауэром, не нашло поддержки в собственной партии.

Лидеры ХДС/ХСС понимали, что эра Аденауэра кончается. Возникла идея дать ему возможность достойно закончить политическую карьеру, предоставить пост президента страны на последующие пять лет. Срок его президентства окончился бы, когда возраст Аденауэра подходил бы к девяносто годам.

Окружение канцлера советовало ему принять предложение. Аденауэр задумался. Он не хотел видеть Эрхарда канцлером. Считал, что тот слаб во внешней политике и не сумеет должным образом распорядиться наследием Аденауэра. Эрхард, по его мнению, неправильно оценивал значение экономической и политической интеграции Западной Европы и мог затормозить или вообще приостановить этот процесс.

После длительных размышлений Аденауэр согласился стать президентом, но с условием, что его преемником будет не Эрхард, а министр финансов Этцель, который был близок к канцлеру и послушно выполнял его волю. Аденауэр был убежден, что достойной замены ему нет и что если она произойдет, то только с его благословения.

В апреле 1959 года Аденауэр отправился в отпуск в любимую Каденаббию. Он захватил с собой конституцию ФРГ и начал изучать на предмет того, какими правами он будет обладать, если станет президентом. И тут его постигло разочарование. Он не получит таких полномочий, как, например, де Голль, не сможет влиять на политику. Он будет представительствовать и только.

Аденауэр знал все это на практике. Ведь он управлял государством без какой-либо оглядки на президента Хойса, считал его слабым политиком. Возможно, в конституции есть положения, которые позволят Аденауэру, опираясь на свой опыт и авторитет, оказывать решающее воздействие на политическую жизнь страны? Однако ничего подобного в Основном законе он не нашел. Можно было бы попытаться изменить конституцию. Но удастся ли такой шаг?

…Жизнь в Каденаббии шла своим чередом. Стучал телетайп, звонили телефоны. Личный референт разбирал почту. Две секретарши всегда готовы были к диктовкам. На месте находились и люди из службы безопасности. Раз в неделю прибывал курьер из Бонна с бумагами.

Но как-то незаметно сократилось число посетителей. Более частыми стали пешие и автомобильные прогулки Аденауэра, удлинилось время за игрой в шары – боччо. С близкими он почти не говорил о политике, но охотно беседовал о музыке и живописи. Жизненный тонус поднимался. Настроение улучшалось. Вдруг явилась мысль скрыться на целый день и заехать в Швейцарию. При подъезде к границе шофер напомнил, что они не взяли с собой паспорта. Пришлось вернуться к радости персонала, не привыкшего к неожиданным поступкам канцлера.

Кончался отпуск. Пришло сообщение, что руководство фракции ХДС/ХСС настаивает на избрании канцлером Эрхарда, а не Этцеля. Аденауэр вернулся в Бонн и на первом же заседании кабинета министров сказал, что сложное международное положение не позволяет ему оставить пост канцлера. Наметившийся было бунт фракции удалось подавить быстро. Аденауэр заявил об отказе баллотироваться на пост президента и о желании остаться канцлером. Фракция без борьбы приняла его решение. Противоборство могло бы серьезно подорвать позиции ХДС/ХСС в стране. Страсти, бушевавшие почти два месяца, улеглись. Аденауэр сохранил власть.

На очередной пресс-конференции один из журналистов спросил Аденауэра, почему он отказался от президентского поста. Канцлер с серьезным видом ответил:

– Мне сказали, что на президентской вилле Хаммершмидт есть в запасе лишь красные вина. Я попросил Глобке перенести туда из дворца Шаумбург рейнские и мозельские. Но он сказал, что это не положено. Тогда я решил остаться на прежнем месте – красные вина мне не годятся.

Участники пресс-конференции заулыбались. Больше подобных вопросов не задавали.

Президентом был избран Генрих Любке, занимавший в правительстве Аденауэра пост министра сельского хозяйства. Как политик он мало проявил себя. Представительствовал достойно. Действовал в полном согласии с канцлером.

Приближалось 85-летие Аденауэра. Здоровье начало давать сбои. Частые простуды. Довольно тяжелый бронхит. Потом легкий, но тем не менее инфаркт. Казалось, жизнь канцлера, его рабочий распорядок оставались прежними. Но перемены все же были. Журналисты, собиравшиеся на беседы за чашкой чая во дворце Шаумбург, отмечали, что канцлер выглядит болезненным. Появились новые морщины на лбу. Говорить стал медленно и очень тихо. Удивлялись, что тем не менее дух его крепок, мысль четка и логична.

Дом в Рёндорфе оберегался от посетителей. Более частыми стали уединения канцлера. Он подолгу задерживался в гостиной с ее мягким ковром, напольными часами и стереосистемой. Вновь и вновь обращался к любимым картинам. Медленно шел вдоль книжных полок, посматривая на тома «Большого Брокгауза», парламентских речей Бисмарка, книги стихов, собрания сочинений Теккерея, Диккенса, Голсуорси, Гёте, ценные издания Монтескье и Фонтэна, подаренные французами. Сняв томик с полки, переходил в застекленную лоджию, примыкавшую к гостиной и названную в семье «каютой». Сидя в мягком кресле и не раскрывая книги, любовался Рейном и думал о жизни. Семья осторожно советовала отказаться от государственной деятельности и заняться мемуарами. Нет, к этому он еще не готов, не видно сильных наследников. Дело жизни может оказаться под угрозой.

Так думалось Аденауэру. Он не признавался себе, что не хочет расставаться с властью и тем положением, которое она давала. Власть держала в невидимых, но крепких объятиях, разорвать которые он не мог.

Положение перед выборами складывалось не в пользу ХДС/ХСС. Дела в стране шли хорошо, но это принималось как должное. Строительство же Берлинской стены, беспомощность правительства в германском вопросе подрывали авторитет Аденауэра. Влиятельный гамбургский журнал «Шпигель» писал: «85-летний старик не в состоянии стоять во главе современного индустриального государства. Аденауэр и его западные союзники ничего не могут поделать в Берлине. Ульбрихт побеждает и диктует свои условия».

Социал-демократы впервые на парламентских выборах выступили не с классовых, а с общенародных позиций. Они признали успехи рыночной экономики и одобряли общие внешнеполитические подходы правительства. Но критиковали канцлера за пассивность в общегерманских делах. СДПГ выдвинула лозунг: стране нужна более сильная и решительная власть. Кандидатом в канцлеры от социал-демократов стал молодой, энергичный и уже завоевавший авторитет Вилли Брандт.

Незадолго до выборов Москва направила Бонну ноту, в которой резко критиковала политику Аденауэра и самого канцлера. Советские стратеги хотели тем самым оказать помощь социал-демократам, но добились прямо противоположного. Команда ХДС/ХСС немедленно обратилась к избирателям: Москва требует убрать Аденауэра, в этот тревожный час весь немецкий народ должен поддержать канцлера. Он и сам разыгрывал эту карту. Выступая на массовом митинге в Хагене, Аденауэр заявил, что Хрущев велел Ульбрихту построить Берлинскую стену, чтобы оказать предвыборную помощь Брандту.

На выборах ХДС/ХСС потеряли 700 тысяч голосов избирателей и 36 депутатских мандатов. Сохранив самую сильную фракцию в бундестаге, они утратили абсолютное большинство. Образовать правительство можно было только в коалиции со Свободной демократической партией. Брандт выдвинул предложение сформировать чрезвычайное правительство из представителей всех партий, представленных в бундестаге. Оно было отвергнуто. Руководители СвДП согласились проголосовать за Аденауэра, если получат заверение, что он уйдет в отставку до новых выборов. По настоянию руководства ХДС/ХСС Аденауэр такое обещание дал в письменной форме. Так он в четвертый раз был избран канцлером.

И все же он не верил в скорую отставку. Скрывал недомогание. Часто встречался с журналистами, демонстрируя бодрость духа и живость ума. Во время очередного визита во Францию не взял с собой врача: чтобы не подумали, что он стар и болен. Лечащий врач, однако, снабдил секретаря Аденауэра большим пакетом лекарств и научил, когда и как их нужно использовать.

Аденауэр внимательно следил за действиями советского руководства. Хрущев то всячески ругал канцлера и его политику, то на приеме в Кремле пил с немецким послом за его здоровье. Перед выборами в ФРГ Хрущев в присутствии Косыгина и Микояна сказал Кроллю, что желает победы Аденауэру. Он – самая сильная и авторитетная политическая фигура в ФРГ и еще больше укрепит свои позиции, если улучшит отношения между Федеративной Республикой и Советским Союзом.

В Бонн пришел подарок канцлеру от Хрущева – несколько ящиков грузинского вина, приглянувшегося еще во время поездки в Москву в 1955 году. Аденауэр реваншировался рейнскими винами. В очередной беседе с Кроллем Хрущев сказал, что если кто и может помирить русских и немцев, то это он и Аденауэр.

Хрущев продолжал намекать Кроллю на желательность его поездки в ФРГ и встречи с Аденауэром. Но так ничего не добившись, позволил себе в очередном публичном выступлении нападки на канцлера, на сей раз столь резкие, что Кролль поспешил в Бонн, чтобы убедить Аденауэра выступить с протестом.

Канцлер принял посла спокойно.

– В политике нужно иметь толстую шкуру. Хрущеву не удастся вывести меня из равновесия.

– Но вы послушайте, что он сказал о вас. – Кролль достал из папки листок и стал читать: – Аденауэр плохой христианин. В одной руке он держит крест, а в другой – атомную бомбу.

Аденауэр рассмеялся:

– Коммунист Хрущев начинает приобщаться к христианскому мышлению.

На заявление протеста согласия не дал.

В октябре 1962 года канцлер выступил с правительственным заявлением в бундестаге и подвел итоги своей деятельности за все прошедшие годы. Национальный доход увеличился втрое. Построено 6,5 миллиона квартир. Страна на 70 процентов удовлетворяет потребности населения в продовольствии. Возрождена армия – под ружьем находятся 380 тысяч хорошо обученных и вооруженных солдат. Экономика от бурного роста перешла к росту равномерному и стабильному.

Депутаты правительственных партий аплодировали старику. В выступлениях подчеркивали, что именно с его именем связано возрождение государства и завоевание авторитета на международной арене.

Оппозиционный «Шпигель» начал кампанию против министра обороны Штрауса, обвиняя его в желании превратить бундесвер в главную наступательную силу НАТО, вооружить его ракетами и другим современным оружием. Федеративная Республика теряла облик миролюбивой страны.

В ответ по инициативе Штрауса в центральной редакции журнала в Гамбурге и ее бюро в Бонне был произведен тщательный обыск. Издателя Аугштайна и автора материала известного журналиста Аллерса взяли под арест. «Шпигель» обвинили в государственной измене.

Аденауэр пытался замолчать инцидент. Но по стране прокатилась волна протестов. Канцлер заявил в бундестаге, что Аугштайн и его журнал ради популярности и прибыли систематически выступают против государства, пренебрегают его интересами. Депутаты ХДС/ХСС аплодировали, социал-демократы взорвались возмущенными криками. Пять членов правительства от Свободной демократической партии объявили, что уйдут в отставку, если канцлер не примет надлежащих мер. Несколько десятков университетских профессоров направили письмо в бундесрат с протестом против действий министра обороны.

Возникла угроза развала правительственной коалиции. Аденауэр стал просчитывать варианты и подумал было о большой коалиции с социал-демократами. Она представлялась вполне реальной. Но мелькнула мысль, что в таком случае могут обойтись и без него. Пошел на другое: отправил в отставку Штрауса, хотя очень симпатизировал молодому и энергичному баварцу. Штраус тоже не скрывал приверженности канцлеру. Открыто говорил, что Эрхард не годится для политической борьбы и решительного использования инструментов власти, что он не умеет, как Аденауэр, сплачивать вокруг себя бойцов и завоевывать на свою сторону колеблющихся. Но расстаться со Штраусом пришлось, ибо речь шла о судьбе самого Аденауэра.

После ухода Штрауса, уехавшего в Баварию и вскоре возглавившего ХСС, министры от СвДП сняли вопрос об их отставке. Однако спокойствие для канцлера воцарилось ненадолго. Активизировался Эрхард. Он не скрывал намерения занять канцлерский пост. Его поддерживал президент бундестага Герстенмайер. Министр иностранных дел Шрёдер, сменивший послушного Брентано, высказывал несогласие с Аденауэром по ряду внешнеполитических позиций. Новые молодые деятели в ХДС все чаще критически оценивали действия старого лидера.

У Аденауэра не было уже сил на активную политическую борьбу. Он стал реже выступать в бундестаге, давать интервью, появляться перед журналистами. ХДС потерпел поражение на земельных выборах в Западном Берлине, Гессене и Рейнланд-Пфальце. Влияние Аденауэра и его столь недавно непререкаемый авторитет падали. Канцлер не оценивал в полной мере происходивших изменений. Ближайшее окружение пыталось сохранить вокруг него прежнюю атмосферу.

События продолжали развиваться не в пользу патриарха. В начале февраля 1963 года Эрхард дал интервью для печати и заявил о своей готовности стать канцлером, как только партия сочтет это нужным. На следующий день в бундестаге Аденауэр демонстративно повернулся к Эрхарду спиной. Сидя рядом на правительственных местах, они не замечали друг друга, не обмолвились ни словом.

– У него нет качеств политика, – раздраженно говорил Аденауэр Глобке – одному из немногих, кто готов был идти с ним до конца. – Он плохой европеец и не разбирается во внешнеполитических делах. Его внешность не подходит для канцлера – он слишком толст, чересчур много ест и курит.

Предстоял решающий бой. 22 апреля 1963 года состоялось заседание Правления ХДС. Аденауэр собрал старую гвардию – председателя фракции Кроне, верных канцлеру министров и потребовал исключить Эрхарда из числа кандидатов на пост канцлера. И тут он впервые потерпел поражение в собственной партии, остался в меньшинстве. Правление решило выдвинуть Эрхарда. Аденауэру пришлось согласиться и принять сроки отставки – октябрь 1963 года. У него хватило сил достойно принять решение и пообещать поддержку новому правительству.

В газете «Ди Вельт» появился рассказ очевидца событий 22 апреля: «Конрад Аденауэр устал. Его фигура, обычно прямая, выглядит несколько согнувшейся, как бы несущей невидимую тяжесть. Его глаза смотрят мимо людей, мимо окружающей его толпы, как будто ее нет вовсе, как будто вокруг него вообще ничего нет. Он идет спокойно, но как-то приторможено. Его никто не сопровождает, кроме одного работника службы безопасности. Тех, кто его не так давно возвеличивал, с ним больше нет. Стрекочут теле– и кинокамеры, мелькают микрофоны, светят юпитеры, но внимание теперь обращено не к нему. Камеры нацелены на наследника престола. Король умер, да здравствует король!»

Вернувшись в свой кабинет, Аденауэр сказал секретарю:

– Меня уже никто не слышит.

Он сел в кресло за письменным столом и надолго задумался.

В мае Аденауэр отправился в Каденаббию. Вскоре его посетили министр иностранных дел Шрёдер, статс-секретарь Карстенс, лидер фракции ХДС/ХСС в бундестаге Кроне и Глобке. Канцлер пространно анализировал внешнеполитическую ситуацию. Особо подчеркивал значимость франко-германского союза и необходимость не допустить сближения Франции с Россией:

– Достаточно беглого взгляда в историю, чтобы убедиться: такое сближение всегда оборачивалось против Германии.

– Обстановка изменилась, – возразил Шрёдер. – В Европе появились новые факторы. Присутствие Америки меняет положение. Значимость нашего союза с Францией уже не имеет решающего значения.

Аденауэр удивленно посмотрел на Шрёдера. Встал и вышел из комнаты. Его министр уже начал рассуждать, как Эрхард. И изменить что-либо невозможно. С час он гулял по саду и пришел к гостям лишь к обеду.

В жаркие июньские дни 1963 года в Бонн прилетел Кеннеди с официальным визитом. Аденауэр устроил ему пышный прием. Вместе отправились в Берлин. Канцлер был сумрачен и молчалив. У Берлинской стены Кеннеди не сдержал эмоций:

– Соединенные Штаты будут всегда вместе с немцами, избравшими свободу. Можете не сомневаться, господин канцлер. Стена, у которой мы стоим, лучший аргумент против коммунизма.

Аденауэр с чувством пожал руку Кеннеди. Его отношение к американскому президенту менялось к лучшему. Он убедился в его твердости во время «карибского кризиса». Здесь, в Берлине, он окончательно понял, что не следует опасаться сговора американцев с русскими за счет немцев.

В заключительной беседе в Бонне Кеннеди дал высокую оценку франко-германскому примирению и тепло отозвался о генерале и канцлере. Беседа шла непринужденно и затянулась. Вошел адъютант Кеннеди и напомнил, что необходимо принять горячую ванну против болей в позвоночнике.

Президент вышел. Аденауэр сказал присутствовавшему Глобке:

– В Вашингтоне мы гуляли с ним по парку Белого дома. Выбежал двухлетний сынишка. Я взял его на руки и высоко поднял. Кеннеди заметил, что не может сделать этого из-за раны, полученной на войне.

– Жаль. Недуг во многом мешает президенту, – заметил Глобке.

– Боль заставляет от многого отказываться. Но она вырабатывает самодисциплину, тренирует волю, что формирует человека. Кеннеди умеет слушать и учиться, много работает и много знает. Он – достойный государственный деятель.

Наступила осень. Аденауэр отправился с прощальным визитом к де Голлю. Старики вели вялую беседу. Давно уже обо всем переговорено. Де Голль высказал опасение, что Эрхард не станет так последовательно укреплять франко-германский союз, как это делал Аденауэр. Канцлер промолчал. После обеда сделали паузу, чтобы соснуть на часок. А потом и попрощались.

В тот же день Аденауэр возвращался в Бонн. В самолете неподвижно сидел старый, уставший человек с застывшим лицом. Он еще не привык к мысли, что власть уходит навсегда. То, что он создал, вряд ли будет поколеблено. Но править будут другие, а он, создатель, останется в стороне. Смогут ли те, другие, вести Федеративную Республику тем же курсом и с тем же успехом? Не пошатнутся ли ее позиции без него?

На аэродроме в Бонне канцлера окружили журналисты. Посыпались вопросы. Он рукой освободил путь и, не произнеся ни слова, сел в машину.

Восемь дней во дворце Шаумбург продолжались прощальные встречи с членами правительства, сотрудниками, друзьями. Аденауэр постепенно свыкался с мыслью об отставке. Думал остаться в активной политике в качестве депутата бундестага и председателя ХДС.

Во время одного из застольев гости Аденауэра с удивлением увидели, что перед ними стоят не два винных бокала, как обычно, а три. Канцлер пояснил с улыбкой:

– В подвалах дворца осталось несколько бутылок старого рейнского. Вот мы их и прикончим. Эрхард ничего не понимает в вине.

15 октября 1963 года состоялась прощальная церемония в бундестаге. Президент бундестага Герстенмайер воздал должное уходящему канцлеру. Не скупясь перечислил его заслуги в возрождении и развитии страны. Отметил, что во всей немецкой истории Аденауэр – первый канцлер, который покидает этот пост в силу собственного свободного решения.

Аденауэр понимал, что президент бундестага лукавил с добрым умыслом. Пусть общественность считает, что старого канцлера не вытеснили из власти, что он уходит сам, уважаемый и любимый.

Прощальное выступление канцлера было кратким. Главная мысль: необходима преемственность его политики, ибо она приобрела Федеративной Республике много друзей во всем мире. Эрхард упомянут не был.

С трибуны Аденауэр не вернулся на канцлерское место, а сел в первом ряду кресел фракции ХДС/ХСС.

Позднее дотошные журналисты настойчиво спрашивали, будет ли он оказывать помощь новому канцлеру. Аденауэр ответил утвердительно. Узнав об этом, Эрхард заявил, что помощь Аденауэра будет для него весьма ценна.

Через три дня Аденауэр в пальто и шляпе обходил кабинеты дворца Шаумбург и прощался с сотрудниками. У выходных дверей пожал руку привратнику. У того стояли слезы в глазах. Охрана взяла на караул. Аденауэр сел в машину с другим, не канцлерским, номером и навсегда покинул резиденцию главы правительства.

В кабинет, выделенный Аденауэру в бундестаге, из дворца Шаумбург перевезли любимый письменный стол, картину с видом Акрополя, нарисованную и подаренную Черчиллем, метровую статую Мадонны с младенцем – резьба по дереву XIV столетия, и большой глобус. Из Рёндорфа сюда доставили напольный ковер и несколько картин.

Уходящий политик редко понимает, что его время кончилось. Он думает, что новые руководители не обойдутся без его опыта и умения. Аденауэру казалось, что он еще долго будет влиять на действия правительства. Готовил себя к этому. Постепенно, однако, приходили новые ощущения. Власть отпускала старика. Жизнь приобретала иной смысл.