Текст книги "Конрад Аденауэр - немец четырех эпох"

Автор книги: Всеволод Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Канцлер в очередной раз встретился со Смирновым и предложил заключить соглашение о гражданском мире: в течение десяти лет в германских делах все остается как есть сейчас; державы сосредоточат внимание на решении проблем разрядки и разоружения.

– Пусть германские дела, – сказал Аденауэр, – не мешают налаживать мирные отношения между Западом и Востоком. Да и в самой Германии обстановка может измениться к лучшему.

Смирнов ничего не ответил. Он понимал разумность предложений канцлера, но Москва требовала постоянно оказывать нажим на правительство ФРГ с целью реализации советских инициатив.

Идею о десятилетнем перемирии Аденауэр высказал также Кеннеди и получил его принципиальное одобрение. Однако на переговорах с советскими представителями американцы этот вопрос не затрагивали.

Выдержка, проявленная Аденауэром в связи с советским наступлением, дала свои плоды. В январе 1963 года Хрущев заявил, что заключение мирного договора с германскими государствами – дело неактуальное. Несколько раньше были сняты и ультимативные требования по статусу Западного Берлина. А весной 1963 года кремлевский лидер заявил о готовности посетить Бонн и обсудить с Аденауэром германские проблемы. Кеннеди на запрос из Бонна посоветовал канцлеру пойти на такую встречу. И тем не менее Аденауэр отказался: она не дала бы реальных результатов и лишь принесла лишний политический капитал Москве. К тому же у Аденауэра крепла личная неприязнь к Хрущеву. Сам холодный и сдержанный, он не воспринимал невыдержанности Хрущева, его бестактности, дикого темперамента и непредсказуемости поведения. Не забывал он и о публичных оскорблениях, которые нередко наносил ему советский диктатор.

Решение Аденауэра нашло поддержку как в собственной партии, так и у оппозиции. Социал-демократы демонстрировали теперь общность внешнеполитических позиций.

Глава XX
Канцлер и генерал

Они были разными во многом. Немецкий бюргер из простых и французский аристократ с вековой родословной. Европеист, видевший благо для своей страны в единении с другими народами, и националист, не признававший ничего наднационального. Сухой, холодный, невозмутимый и немногословный немец и экспансивный, горячий, подчас взрывной и велеречивый француз.

И тем не менее они симпатизировали друг другу. Оба взошли на европейский Олимп как личности сильные, хорошо знающие свои цели и возможности. Политики крупного масштаба обычно с уважением относятся к тому, в ком чувствуют силу и решимость. Канцлера Аденауэра и генерала де Голля объединяло общее, глубоко осознаваемое стремление – закрепить и сделать необратимым историческое примирение их стран, призванное обеспечить спокойствие на европейском континенте. Конечно, будут политические расхождения, несовпадение интересов. Но останется глобальный, определяющий принцип: германцы и галлы дополняют друг друга. Им пора навсегда перестать растрачивать силы на изнурительное противоборство.

Аденауэр понимал, сколь высоки горы ненависти, отчуждения и недоверия, возникшие между Германией и окружавшими ее странами по вине Гитлера и покорившегося ему немецкого народа. Только Франция могла срыть эти горы, протянув руку мира исконному врагу. Де Голль верил, что именно Аденауэр способен повести свою страну по одной дороге и рядом с Францией, что именно он желает этого сильнее других, ибо знает цену поддержки Федеративной Республики со стороны Франции. Аденауэр проявлял себя мудрым и настойчивым политиком. Ему удавалось поддерживать политическое равновесие в стране, построенной на развалинах, и маневрировать так, чтобы ни угроза с Востока, ни протекционистские побуждения с Запада не разрушили молодую государственность.

Победу де Голля на выборах в 1958 году (его партия получила 150 мест в Национальном собрании) и поражение коммунистов (всего лишь десять депутатских мандатов) Аденауэр расценил как новую французскую революцию с большим положительным значением.

Де Голль вторично пришел к власти тогда, когда весь мир признал «немецкое чудо», а Черчилль уже назвал Аденауэра самым мудрым немцем после Бисмарка. Генерал по достоинству оценивал экономическую мощь Федеративной Республики, вдвое превосходившую французскую, государственную стабильность ФРГ. Но видел и ее политические слабости, вызванные проигранной войной и расколом Германии. Аденауэр надеялся на поддержку Франции в германских делах. Де Голль рассчитывал с помощью немецкого соседа укрепить ведущие позиции Франции на западе европейского континента. Канцлер опасался сговора американцев и англичан за счет немцев. Генерал поддерживал канцлера, подчас нарочито демонстрируя независимость Франции от американской и английской политики.

Они стали союзниками и установили тесные личные контакты. Но различие в подходах к ряду крупных политических проблем сохранялось. Де Голль, например, считал справедливым послевоенное урегулирование и часто высказывался против какого-либо пересмотра границ, установленных после поражения нацистской Германии. Линия по Одеру – Нейсе была для него окончательной[4]4
  Польско-германская граница, зафиксированная в Потсдамском соглашении 1945 г. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Аденауэр, как и многие в ХДС/ХСС и других партиях, рассматривал Ялтинские и Потсдамские решения как временные. Не признавал отторжение немецких территорий в пользу Советского Союза, Польши и Чехословакии. Влиятельные союзы перемещенных немцев постоянно требовали возврата утраченных земель. Канцлер не мог не считаться с ними, хотя бы потому, что они давали ему и его партии миллионы голосов на выборах. Он не признавал существующие границы. Публично говорил об этом. Но здравый смысл ему подсказывал, что вопрос о границах может стоять лишь в пропагандистском плане. Реально здесь нет перспектив. Немцев не поддержит никто из западных союзников. Восточноевропейские же страны не пойдут даже на обсуждение проблемы, не говоря уже о каких-либо компромиссах.

Когда вся Европа осуждала готовившуюся ремилитаризацию Западной Германии, де Голль встал на сторону Аденауэра. Он, однако, непримиримо высказался против приобщения немцев к ядерному оружию и тем самым поддержал сильное антиаденауэровское течение в ФРГ.

Разными оказались их подходы и к европейской интеграции. Де Голль не ощущал столь остро, как Аденауэр, возможность коммунистической экспансии с Востока. Сотрудничество, по его мнению, должно охватить весь европейский континент от Атлантического океана до Урала. В нем Франция и Федеративная Германия должны были занять достойное место, во многом задавать тон. В рамках такого сотрудничества, верил де Голль, произойдут перемены в сознании людей, в международной атмосфере, что даст немцам надежды на воссоединение.

Согласиться с подобным означало для Аденауэра отказаться от основной его концепции: никаких идеологических компромиссов с тоталитаризмом, непризнание ГДР – сателлита Советского Союза, через которого надеются навязать коммунизм всей Германии.

Одним из основных условий интеграции в понимании Аденауэра была общность западной культуры в ее национальном многообразии. Национальные государственные образования имеют прошлое, но не имеют будущего ни в политической, ни в экономической, ни в социальной сферах. Это значит, что и культура будет сближаться, сохраняя в общем лучшие национальные черты. Христианство можно защитить от коммунизма, преодолев национальный и государственный эгоизм.

Личное знакомство канцлера и генерала состоялось в середине сентября 1958 года. Немецкая печать с тревогой подчеркивала, что приход националиста де Голля к власти негативно скажется на франко-германских отношениях, что немцам ничего хорошего от резкого и решительного генерала ждать не приходится. Во время Первой мировой войны он был в немецком плену, во Второй – решительно боролся против Германии. Но первая же встреча лидеров двух стран показала, что эти опасения напрасны.

Де Голль после победы на выборах пригласил канцлера первым из западных лидеров и решил принять его не в Елисейском дворце, а в своем имени Коломбэ-ле-дез-Эглиз. Генерал демонстрировал особый характер взаимоотношений Франции и ФРГ.

Аденауэр, завершив отпуск в Каденаббии, не заезжая в Бонн, через Баден-Баден и Страсбург на машине отправился в Коломбэ. Длинная тенистая аллея обширного парка привела к простому двухэтажному дому, построенному в начале XIX века. Де Голль пристроил к нему шестиугольную башню, и тем не менее дом производил впечатление буржуазного особняка, а не дворянского замка. На лужайке перед входом выделялась обширная цветочная клумба в форме лотарингского креста.

Канцлера и присоединившихся к нему по дороге Брентано и статс-секретаря Карстенса просто, без протокола встретили де Голль и его жена. Чуть позади стояли министр иностранных дел Кув де Мюрвилль и дипломаты Жокс и Сейду. Гостей пригласили к столу. После обеда де Голль предложил Аденауэру разместиться в его доме, а сопровождающим отправиться в близлежащий городок. Он хотел побеседовать с канцлером с глазу на глаз.

Они прошли в библиотеку и провели вместе четыре часа. Переводчик почти не требовался: де Голль многое понимал по-немецки, а Аденауэр – кое-что по-французски. Беседа началась с некоторой настороженностью.

– Отношения между нашими странами развиваются благоприятно, – сказал Аденауэр. – Если вы намерены способствовать их дальнейшему сближению, то я готов работать вместе с вами.

Де Голль ответил быстро, в присущей ему темпераментной манере:

– Прошлое принесло нам страшные испытания. Французы не могут их легко забыть. Но мы должны попытаться изменить ход истории, закрепить примирение наших народов, объединить их усилия и способности.

После этих фраз атмосфера разговора мгновенно изменилась. Кув де Мюрвилль позднее напишет, что в Коломбэ случилась любовь с первого взгляда. Собеседники поняли, что найдут общий язык. Стало ясно, что, уважая позиции друг друга, канцлер и генерал могут говорить откровенно и рассчитывать на взаимное понимание даже там, где их мнения не совпадают.

Аденауэр не увидел в де Голле крайнего националиста, как его обычно изображали. Генерал был озабочен общеевропейскими делами, хорошо ориентировался в них и придавал первостепенное значение сотрудничеству с Федеративной Республикой. Сошлись во мнении, что, активно участвуя в европейской интеграции, Франция и Федеративная Республика должны сохранять собственное лицо и проводить собственную политику.

– Франция поможет вашей стране, – сказал де Голль, – в деле восстановления ее авторитета и возвращения уважения со стороны соседей.

Для Аденауэра эти слова имели особое значение. В Европе уже признали экономическую силу ФРГ, но еще сохранялось предубеждение из-за прошлого. Предстояло завоевать нравственные позиции. Помощь Франции сыграла бы здесь особую роль.

Услышал канцлер и менее приятное:

– Для Франции неприемлемо стремление к изменению европейских границ, как и распространение ядерного оружия.

Аденауэр слушал спокойно, без тени на лице:

– Воссоединение Германии – не дело завтрашнего дня. Нужно терпение. Мне кажется, что не так-то легко преодолеть прусско-протестантский и коммунистический комплексы, сложившиеся в Восточной Германии. Нельзя не учитывать и интересы России. Что касается французов, то они, по моему мнению, пока без особых симпатий думают о воссоединении Германии.

Канцлер дал понять, что готов к модусу вивенди с Востоком, несмотря на всю его ненависть к коммунизму, и не стал развивать эту тему дальше, а обратился к европейской интеграции:

– В обозримом будущем интеграция реально возможна лишь в Западной Европе при поддержке Соединенных Штатов. Без американских гарантий Европа не сможет себя защитить и успешно идти по пути прогресса.

Де Голль подумал немного и решил изложить свою позицию в достаточно острой форме:

– Перед Францией, в отличие от Федеративной Республики, не стоит задача оградить себя западноевропейским щитом. Мы стремимся к сближению всех европейских государств, к всеобщему умиротворению. ФРГ нуждается в членстве в НАТО и покровительстве Соединенных Штатов. Франция находится в иных условиях. Она не может быть инструментом в руках Америки.

Национализм де Голля все же проявился. Сомнений не оставалось: генералу милее Европа без Америки. Он готов вместе с ФРГ решать европейские дела, втайне надеясь, что Франция при любых обстоятельствах останется главным арбитром. Аденауэр не стал возражать и даже подыграл собеседнику:

– Я радуюсь возрождению величия Франции, как и тому, что вы готовы помочь немецкому народу обрести собственное достоинство. Наша молодежь проникнута европейской идеей и особенно тянется к Франции.

Беседа велась без определенного распорядка. Де Голль предложил прогуляться по саду. Лучи заходящего солнца поддерживали приятную температуру воздуха. Осень еще не тронула зеленое убранство деревьев. Хозяин и гость медленно шли по аллее, продолжая говорить о политике.

– К общественному строю в России я отношусь как к азиатской диктатуре, – говорил Аденауэр. – Русская экономика развивается неравномерно, однобоко. По производству вооружений она выглядит превосходно, по другим параметрам – крайне плохо. Русский народ пассивен, но и он, думается, не будет всегда терпеть столь низкий жизненный уровень. Русские заинтересованы в разоружении, но они опасаются Соединенных Штатов. Этот процесс займет много времени. А пока нужно укреплять НАТО и не давать американцам легкомысленно относиться к положению дел в главной военной организации западного мира. Европа находится между двумя супердержавами. Европейцы обязаны сплотиться, чтобы не утратить своего значения. Франция и Германия должны играть ведущую роль. Нужно установить постоянные контакты для обсуждения политических проблем. Англия утрачивает свое значение. Знакомый американец сказал: она ведет себя, как богатый человек, который потерял все состояние, но не знает этого. Но она сохраняет влияние на Соединенные Штаты. Не считаться с этим нельзя.

Де Голль слушал внимательно, время от времени утвердительно кивая головой. Поинтересовался, нет ли опасности возрождения национализма или вспышки коммунизма в Федеративной Республике. С удовлетворением воспринял ответ: немцы слишком тяжело пережили национал-социализм, чтобы вновь вернуться к тоталитаризму в любом обличье. Демократические и христианские ценности прочно укоренились в обществе. Поражение в двух мировых войнах полностью исключили для немцев какие-либо империалистические устремления. Восстановление армии продиктовано только одним желанием – внести свой вклад в безопасность Западной Европы. Примирение с Францией выбило бы последнюю опору у националистов.

– Французы, – сказал генерал, – верят, что немцы стали иными. Основа для сотрудничества имеется. Франция не питает иллюзий в отношении доброй воли как России, так и Соединенных Штатов. Американцы остаются американцами. Англия – остров, играющий второстепенную роль. Де Голль сделал паузу и высказал свою заветную мысль:

– Мы должны оживить Европу и распространить наше влияние на Восток: на Польшу, Чехословакию, Венгрию, Румынию, на европейскую часть России. Нужно сотрудничать с ними и не быть инструментом Америки. Рамки Италии и Бенилюкса для нас слишком узки. Европа может быть или целой, или никакой. Наши страны обязаны внести решающий вклад в ее единение.

Аденауэр промолчал. Он несколько иначе представлял европейское развитие, но возражать генералу не стал. В главном они сходились – содружество Франции и Федеративной Республики образует краеугольный камень новой Европы. Канцлер непосредственно убедился в том, что де Голль – человек простой и естественный, несколько одинокий, но открытый и откровенный. Рассеивались предубеждения, крепла симпатия. Аденауэр радовался, что встретился с генералом в его доме, а не в официальном Париже.

Теплый сентябрьский день угасал. Подходя к дому, генерал посетовал на здоровье:

– Годами я моложе вас, но на деле у меня меньше, чем у вас физических и психологических сил.

– Работа, к которой вы приступили, даст вам новые силы, – возразил канцлер. – После крушения нацизма я думал, что не смогу вернуться к активной деятельности. Но начал работать и обрел энергию, которую сохраняю и сейчас.

К ужину подъехали члены делегаций. Обстановка сложилась непринужденная. Хорошее настроение шефов передалось и сопровождающим. Быстро согласовали общее коммюнике о встрече. Отметили, что президент Франции и канцлер Федеративной Республики Германия открыто и дружески обменялись мнениями по важнейшим аспектам двусторонних отношений и международного положения. Пришли к заключению, что немцы и французы будут тесно сотрудничать в построении Европы и в укреплении североатлантического союза.

На следующий день Аденауэр, ночевавший в доме де Голля, позавтракал с генералом и его супругой и, тепло распрощавшись с ними, отправился в Бонн. Брентано на пресс-конференции подчеркнул, что французский президент открыто обсуждал малые и большие проблемы без ложного пафоса и националистического налета. Немцы убедились, что и при новом президенте франко-германское сотрудничество будет крепнуть и углубляться.

Через два месяца де Голль прибыл в Бад-Кройцнах с ответным визитом. В небольшом курортном городке, что в Пфальце, в Первую мировую войну размешалась ставка Вильгельма II и фельдмаршала Гинденбурга. Де Голль вряд ли об этом помнил. Встречали его радушно. Аденауэр приветствовал гостя по-французски. Правда, позже генерал сказал, что не понял ни слова в речи канцлера, настолько тот плохо говорил на французском языке.

Теперь уже не было надобности выяснять позиции и обмениваться общими оценками. Президент намеревался решить конкретную проблему: заручиться поддержкой канцлера против англичан и их намерения растворить Общий рынок шестерки в зоне свободной торговли, где верховодили британцы. Интересы Франции и ФРГ совпали. Аденауэр видел в Общем рынке краеугольный камень западноевропейской экономической интеграции. Он поддержал де Голля.

Журналисты с нетерпением ждали пресс-конференцию. Канцлер и генерал охотно демонстрировали дружелюбие. Аденауэр несколько смутился, когда генерал положил ему руку на плечо и назвал великим европейцем и великим немцем. Канцлер почувствовал себя в роли ученика, которого хвалит учитель.

На официальном обеде, когда были произнесены приветственные речи, де Голль обратил внимание на тонкий и мягкий вкус светлого вина, искрившегося в бокале. Аденауэр рассказал:

– У одного из моих друзей есть небольшой виноградник в Пфальце. Производят там лишь несколько сотен бутылок для собственного потребления. Созревший виноград удерживается на лозе вплоть до поздней осени, чтобы солнце отдало максимум тепла и подсластило ягоды. Каждую виноградину отделяют от кисти пинцетом: не дай бог повредить ее. Вот и получается то, чем мы с вами сейчас наслаждаемся.

Де Голль отбыл из Бонна, увозя несколько бутылок чудесного вина.

Прошло три месяца, и Аденауэр вновь посетил Францию. Его крайне тревожил натиск Москвы на Западный Берлин и уступчивость американцев и англичан. Де Голль обещал поддержку.

Новая встреча состоялась в Париже в начале декабря 1959 года. Канцлер предложил расширить сотрудничество в гуманитарной сфере: увеличить сеть культурных центров одной страны в другой, поощрять контакты между молодежью, обмен студентами, школьниками, взаимодействие общественных организаций. Де Голль в принципе одобрил идею и обещал подумать о конкретике ее реализации.

Участвовавшие в переговорах премьер-министр Дебре и министр иностранных дел Кув де Мюрвилль заговорили о ненадежности американского щита в Европе. Американцы рано или поздно уйдут отсюда и будут защищать себя ракетами. Европейцы сами должны строить оборону, а Франция и Германия – взять на себя руководящую роль.

Генерал молчаливо одобрил премьер-министра и министра иностранных дел. Он знал, что у Аденауэра иная точка зрения, но хотел, чтобы ее услышали и другие.

– Защита Европы, – решительно заговорил канцлер, – отвечает европейским и американским интересам. Невозможна оборона Европы на национальной основе, как невозможна она и без Соединенных Штатов.

– Ну а если американцы уйдут из Европы? – бросил реплику генерал.

– Они не уйдут, – сказал канцлер. – Если у американцев и есть такие планы, их нужно убедить в обратном.

На парижской встрече лидеров четырех держав в конце декабря 1959 года де Голль выполнил свое обещание поддержать Аденауэра в вопросе о Западном Берлине. На этой встрече вырабатывали позиции к предстоящей встрече в верхах с Хрущевым. Эйзенхауэр без всяких обиняков повторил, что права западных держав в Берлине не настолько важны, чтобы вступать в вооруженный конфликт. Нет смысла обострять обстановку, если Москва заключит мирный договор с ГДР и передаст ей какие-то права. Макмиллан выжидал. Заговорил Аденауэр:

– Уступив русским, мы потеряем город. Западные державы утратят авторитет у населения. – Канцлер сделал небольшую паузу и продолжил: – Если Берлин будет потерян, то немедленно поколеблется мое политическое положение. К власти придут социал-демократы. Они пойдут на сговор с русскими, и это станет концом Европы.

Де Голль встал на сторону Аденауэра. Макмиллан, поколебавшись, заявил, что он согласен с генералом и канцлером. Эйзенхауэр не стал противоречить союзникам.

Отношения канцлера и генерала развивались не без трений. За внешним дружелюбием все-таки скрывался различный подход к европейскому строительству. Временами он серьезно обострял обстановку.

Так, на очередной встрече в июле 1960 года в Рамбуйе де Голль изложил Аденауэру план политического объединения европейской шестерки. Оно, по мнению генерала, не должно было носить какие-либо наднациональные элементы. Представители государств будут регулярно собираться и обсуждать политические, экономические и оборонные проблемы.

Аденауэр не согласился. Он, как и другие участники шестерки, видел Европу, объединенную именно наднациональными структурами, развивающимися и совершенствующимися в сторону европейской федерации.

Де Голль вновь в резкой форме заговорил о Соединенных Штатах:

– Франция и Германия должны строить оборону без расчета на американцев. Главенство Соединенных Штатов в НАТО – несправедливо. Необходима реорганизация. Есть четыре великие державы Запада – Германия, Франция, Великобритания и США. Они должны занимать равноправное положение. Мы же отдаем все права на защиту Европы Америке. Это ослабляет национальные усилия европейцев. И вовсе не известно, будут ли американцы защищать Европу.

Аденауэр слушал внимательно. Не разделяя мнение де Голля, он подыскивал формулировки, которые бы не обидели генерала.

– В принципе вы правы. Но сейчас положение таково, что нельзя допустить, чтобы Европа отделилась от Америки. К реорганизации НАТО надо подходить с большой осторожностью, чтобы не разрушить уже созданное и действующее, а главное – не подорвать единство Запада.

В целом взаимные симпатии канцлера и генерала не изменялись, несмотря ни на что. Они настойчиво искали пути к сближению их государств. За четыре года встречались пятнадцать раз. Провели в беседах более ста часов. Обменялись сорока письмами.

В Бонне внимательно следили за развитием отношений между Францией и Советским Союзом. Де Голль не раз проявлял уважение к России, вспоминал свои визиты в Москву, на высоком уровне принимал Хрущева в Париже. Во время поездки по стране советский лидер в Вердене и других городах напоминал о совместной борьбе французов и русских против немцев, не скупился на резкие выражения в адрес Аденауэра, напоминал, что Франция и Советский Союз признают послевоенные границы в Европе и вообще у них нет серьезных причин для политической конфронтации.

Канцлер дал указание немецким послам в Париже и Москве тщательно отслеживать и анализировать франко-российские совместные действия. Хотя Аденауэр не допускал мысли, что де Голль пойдет на какие-либо практические шаги, наносящие вред содружеству Франции и Федеративной Республики как основе западноевропейского строительства.

У де Голля, как и у Аденауэра, вызвало беспокойство избрание молодого Кеннеди президентом США. После своей поездки в США в апреле 196) года Аденауэр на очередной встрече с де Голлем поделился впечатлениями о Кеннеди: он обладает тонким чутьем и хорошо разбирается в обстановке, быстро схватывает мысли собеседника, проявляет ясность в политических подходах.

– Как бы Хрущев не обошел молодого президента и не добился неоправданных уступок в Европе, – посетовал генерал.

– За американского президента можно не волноваться, – возразил Аденауэр, – но вот особая позиция Франции в отношении НАТО дает Хрущеву определенные надежды.

Де Голль заверил, что в случае обострения обстановки Франция всеми силами поддержит усилия Запада. Однако не преминул заметить: военная интеграция в мирное время бессмысленна, она притупляет национальную ответственность.

Последнее слово осталось все же за канцлером:

– Немцы на примере ГДР знают, что несет людям коммунизм. У французов и других европейцев такого опыта нет. Нужно создать такие условия жизни, чтобы люди знали, что они защищают, и были бы готовы к этому. Если Франция станет в одиночку решать проблемы обороны, в том числе развития ядерного оружия, она не сможет обеспечить высокого жизненного уровня населению. Бедность же – питательная среда для распространения коммунизма.

Генерал не стал возражать. Но на последующих встречах он вновь и вновь говорил о национальном факторе. Аденауэр же по-прежнему пытался подтолкнуть его к более тесному сотрудничеству с Соединенными Штатами и другими западными партнерами. Доказывал, что отсутствие такового дает серьезные козыри Москве.

В июле 1962 года Аденауэр в очередной раз прибыл в Париж, теперь с официальным визитом. Прием был пышный, как никогда. Оркестры, гимны, пестро разодетые гвардейцы, автомобильные кортежи в сопровождении мотоциклистов. В Енисейском дворце де Голль вручил канцлеру Большой крест Почетного легиона и произнес красивые слова в его адрес.

В начале сентября предстоял ответный визит президента в Федеративную Республику. Де Голль занимается с преподавателем немецкого языка, чтобы свободно общаться с населением. На аэродроме Кёльн/Бонн канцлер встречает генерала у трапа самолета. Де Голль легко и стремительно сбегает по трапу, обнимает пораженного Аденауэра и целует его в обе щеки.

На следующий день канцлер сказал Глобке:

– Первый раз меня поцеловал иностранный государственный деятель, да еще к тому же француз.

Генерал не задержался в Бонне. Пять дней он ездил по стране. Побывал в Гамбурге, Кёльне, Мюнхене, Штутгарте, некоторых городах Рурской области. Выступал на немецком языке перед многочисленными аудиториями. Везде говорил о дружбе между французами и немцами как о новом явлении в Европе, примете современной жизни. Необходимо создать такие условия, подчеркивал он, чтобы миллионы молодых немцев посещали Францию, а французы – Федеративную Республику. Нужно наладить связи между немецкими и французскими учебными заведениями, поощрять изучение языков и культуры другой страны.

На пятидесятитысячном митинге в Кёльне де Голль назвал немцев великим народом, а Аденауэра – хорошим немцем и похлопал его по плечу.

Манера поведения французского президента, его обильные хвалебные пассажи в адрес немцев производили благоприятное впечатление. Живой грассирующей речью и энергичной жестикуляцией он выгодно отличался от всегда сдержанного, немногословного Аденауэра. Француза приветствовали горячо, подчас восторженно. Канцлер среди близких иронизировал, но признавал, что генерал обладает артистическими данными, полезными для политика.

Аденауэр и де Голль спешили. Канцлеру предстояла отставка. Он не верил, что Эрхард, который сменит его, будет продолжать ту же политику по отношению к Франции. 22 января 1963 года в Елисейском дворце был подписан договор о франко-германском сотрудничестве. Генерал снова расцеловал канцлера. Политические вопросы не затрагивались. Аденауэр не хотел сталкивать свой атлантизм с национальными амбициями генерала. Однако при ратификации договора в бундестаге к неудовольствию де Голля к тексту добавили преамбулу, в которой говорилось, что основой политики Федеративной Республики является тесный союз с Соединенными Штатами, военная интеграция в НАТО и наднациональная Европа.

Аденауэр уже не располагал возможностями для того, чтобы избежать подобной демонстрации. Впрочем, он не придавал ей особого значения. Примирение с Францией обрело достаточно прочную основу. Политические нюансы поколебать его не могли. Не разрушило франко-германский альянс и решение де Голля о выводе французских вооруженных сил в Северной Атлантике из подчинения командованию НАТО.