Текст книги "Конрад Аденауэр - немец четырех эпох"

Автор книги: Всеволод Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Бегство прошло удачно. Аденауэр укрылся на хуторе Нистер Мюле в Вестервальде.

На следующий день Гусей вызвали в кёльнское гестапо и потребовали сказать, где скрывается муж. Домой она не вернулась. Десять дней ее держали в тюрьме Браувайлер, подвергая ежедневным допросам. Посадили в камеру с воровками и проститутками. Узнав жену бывшего обер-бургомистра, те стали изводить ее насмешками и издевательствами.

На очередном допросе появился новый гестаповец. Он долго молча смотрел на поникшую Гусей и наконец, не повышая голоса, произнес:

– Нам надоели ваши запирательства. Если вы немедленно не скажете, где прячется муж, завтра в соседней камере окажется ваша дочь. Ей, насколько я знаю, исполнилось шестнадцать – пусть пообщается с видавшими виды женщинами. Разумеется, ее безопасность гарантировать трудно.

Густава сдалась и назвала Нистер Мюле.

Аденауэра доставили в ту же тюрьму и посадили в темную одиночную камеру. Начальник тюрьмы, знавший его, сказал:

– Не совершайте только самоубийства – мне это доставит большие неприятности. Вам же 68 и жизнь так или иначе идет к концу.

Под камерой находилась комната для допросов и оттуда часами слышались крики пытаемых. Тюремщики не скрывали, что жестоко избивают допрашиваемых. К Аденауэру относились иначе. В его деле не было порочащих материалов, кроме побега из больницы.

Шлибуша вместе с сыном арестовали и отправили в концентрационный лагерь. Оба умерли там от тифа.

Перед освобождением Гусей дали короткое свидание с мужем. Она расплакалась и рассказала, что выдала его, спасая от ареста детей. Аденауэр не упрекал жену. Он лишь сказал:

– Все будет хорошо, все мы ходим под Богом. Вернувшись домой, Гусей связалась с сыном Аденауэра Максом – лейтенантом вермахта. Он испросил отпуск и отправился в Берлин в имперскую службу безопасности хлопотать за отца. У гестапо не было материалов об антинацистской деятельности Аденауэра и его причастности к заговору 20 июля. По распоряжению заместителя Гимлера, шефа Главного управления имперской безопасности Кальтенбруннера 26 ноября 1944 года Аденауэра выпустили из тюрьмы. На следующий день он добрался до Рёндорфа.

Американские войска подходили к Рейну. Через реку велись артиллерийские дуэли. Семья Аденауэров большую часть времени проводила в подвале дома. К ней присоединились четверо французов, бежавших из лагеря для военнопленных. В саду взорвалось несколько снарядов. Дом получил повреждения.

Форсировать Рейн американцы решили в районе Ремагена, километрах в тридцати от Рёндорфа вверх по течению. Здесь был мост, который защищали подростки, только что призванные в ополчение по тотальной мобилизации. Немецкое командование отвело войска, забыв в суматохе про ополченцев. Не получая иного приказа, мальчишки отчаянно сопротивлялись и погибли все до одного с винтовками в руках. Немцы отступили по всему фронту. Наступило затишье.

Погожим мартовским днем в Рёндорфе появились два американских офицера. Аденауэр работал в саду и вышел к ним в фартуке, старой соломенной шляпе, с садовыми ножницами в руке. Офицеры попросили Аденауэра отправиться в Кёльн. Через четверть часа он вместе с женой на американском джипе отъезжал от дома.

Комендант города подполковник Р. Л. Хайле встретил Аденауэра любезно и после непродолжительной беседы предложил занять пост обер-бургомистра. К работе надлежало приступить немедленно. Аденауэр не колебался. Он лишь опасался за сыновей, продолжавших служить в вермахте. Договорились огласить его назначение после окончания военных действий, а пока объявить советником при коменданте.

Почти в семидесятилетнем возрасте начинался новый, наиболее впечатляющий отрезок жизни Конрада Аденауэра.

Глава VI На пепелище

Германия капитулировала, военные действия прекратились. Аденауэр вновь обер-бургомистр Кёльна.

От процветавшего, во многом образцового города мало что осталось. Он стал первой жертвой массированных атак англо-американской авиации. Тысячи бомбардировщиков обрушили свой груз на город, оставив после себя дымящиеся развалины. После Кёльна таким же налетам подверглись другие рурские города, а также Гамбург, Лейпциг, Дрезден. Бомбардировки продолжались вплоть до вступления в них союзных войск.

Кёльнский дом Аденауэров лежал в развалинах. Вместе с женой Аденауэр поселился в уцелевшей больнице. Американцы танками расчистили узкую полосу, по которой можно было добраться до работы.

Здание ратуши подверглось общей участи. Администрация кое-как разместилась в помещении страховой фирмы «Альянс». Аденауэр проводил здесь все время – с утра и до позднего вечера. Не хватало людей. Оккупационные власти запрещали брать на работу тех, кто служил при нацистах. Тем немногим, которых удалось привлечь, обер-бургомистр не мог обещать вознаграждения. Он апеллировал к их пониманию обстановки и кёльнскому патриотизму.

Более половины зданий в Кёльне оказались полностью разрушенными, остальные – частично. Обследование показало: уцелело лишь 300 домов. Не было газа, электричества, воды. Разрушенные мосты прервали связь с правобережьем. Жители ютились в подвалах разбомбленных домов. Пищу готовили на кострах, разжигавшихся на улице. Воду брали из нескольких действовавших каким-то чудом колонок. Из почти восьмисот тысяч жителей в городе осталось немногим более тридцати тысяч. Редких прохожих можно было увидеть на улицах. Не ходили трамваи и автобусы, не ездили автомобили. Время от времени мелькали лишь военные джипы.

Американцы удивлялись: среди хаоса развалин, вблизи разрушенного вокзала и других зданий возвышался нетронутый Кёльнский собор. И только многочисленные выбоины на вечном камне его стен говорили о том, что вокруг рвались бомбы.

В первые дни Аденауэр бродил по улицам, не узнавая хорошо знакомые места. Мрачнели мысли, возникала психическая неуравновешенность. С трудом подавлял в себе раздражительность, нежелание общаться с людьми, стремление замкнуться в мире собственных переживаний.

Во время одной из прогулок он подошел к большому полуразрушенному дому на Аппельхофплац. Здесь недавно помещалось кёльнское гестапо. Пройдя по опустевшим развалинам, Аденауэр увидел в одной из комнат с выбитыми окнами и дверью медный подсвечник. Он поднял его, подумал и унес с собой. Подсвечник стал в рёндорфском доме символом – напоминанием о нацистских временах.

Ситуация в Кёльне была типичной для немецких городов в первое время после войны. Омертвели заводы и фабрики. Горожане в поисках продуктов питания потянулись в сельские районы. Но война опустошила и поля. Толпы беженцев не находили пропитания в деревнях и возвращались в города. Здесь царствовали черные рынки. Американские солдаты делали бизнес на сигаретах и тушенке. Немки шли на связь с оккупантами, чтобы хоть как-нибудь накормить изголодавшихся детей.

Население побежденной страны переживало глубокую депрессию. Людей охватили безразличие и апатия. Ими управляло первобытное чувство голода. Перестал существовать огромный, разветвленный по всей стране и четко организованный аппарат власти. Немцы, привыкшие к порядку и дисциплине, оказались предоставленными сами себе.

Американцы понимали, что без привлечения немцев к управлению они не смогут наладить общественный порядок на занятых территориях. Заранее они составили «Белый список для Германии», куда вошли известные деятели, которых следовало использовать в административных целях. Под номером один в нем значился Конрад Аденауэр.

Военные власти в Кёльне с уважением относились к обер-бургомистру и помогали ему. В город постепенно стали возвращаться бежавшие жители. Шли пешком, использовали случайный транспорт, товарные поезда. По просьбе Аденауэра американцы выделили для вернувшихся некоторое количество продовольствия. Своим распоряжением обер-бургомистр конфисковал имевшиеся в городе автомобили и отправил их в сельские районы за зерном, мясом, овощами. Оккупационная администрация вернула немцам городские автобусы. Аденауэр послал их в Бухенвальд, Дахау и Терезиенштадт, чтобы привезти кёльнцев – узников концентрационных лагерей.

Кроме продовольствия, нужны были жилье и работа. Аденауэр и его немногочисленные помощники взялись за налаживание торговли, восстановление городского транспорта, оживление уцелевших предприятий. Людей занимали на строительстве временных бараков для жилья, на разборке развалин и восстановлении того, что представлялось возможным восстановить. С помощью американцев на рурских заводах удалось достать значительное количество стальных конструкций и приступить к восстановлению мостов через Рейн. Город постепенно оживал. По указанию обер-бургомистра архитекторы начали разрабатывать план строительства нового Кёльна.

В это время Аденауэр решил еще одну проблему. Он получил информацию о месте хранения в Южной Германии картин из кёльнских музеев. Если о них узнают военные власти, последует немедленная конфискация. За картинами отправили похоронную машину, которая и доставила их благополучно в Кёльн. Полотна спрятали в подвале одного из домов, где священники оборудовали молельню. Расчет оказался правильным: подвал не подвергся обыску, а картины – конфискации.

Выбрав удобный момент, Аденауэр предъявил картины оккупационным властям и доказал, что они принадлежат городским музеям и не относятся к ценностям, награбленным во время войны нацистами. Американцы разрешили оставить их в Кёльне.

В июне 1945 года Аденауэр направил верховному главнокомандующему западными союзными войсками генералу Эйзенхауэру записку, в которой изложил соображения об использовании немцев, служивших в нацистских учреждениях. Он писал, что закрыть им возможность работать означает исключить их из процесса становления новой жизни и освобождения сознания от национал-социализма. Большинство из них, считал Аденауэр, сотрудничали с нацистами не по убеждению, а из страха подвергнуться репрессиям. Таково тоталитарное общество. Люди сначала боятся диктатора, потом свыкаются с жестким режимом и вживаются в него. Они не становятся его безусловными апологетами, но тем не менее идут вместе с властями, находят свое место в созданной системе. После ее слома люди какое-то время неизбежно находятся под воздействием старых идей и сожалеют о крушении того, к чему привыкли. Если им не дать возможность вписаться в новые структуры, не привить свежие идеи, они еще долго не смогут освободиться от национал-социализма и будут являть собой питательную среду для его возрождения в том или ином виде. А страна окажется разделенной на два лагеря: большинство – запятнанных, меньшинство – чистых.

В заключение Аденауэр предлагал провести быструю проверку немцев, работавших в нацистских учреждениях, и при отсутствии отягчающих обстоятельств допускать их к работе.

Соображения Аденауэра совпали с намерениями американцев. Денацификацию они провели таким образом, что большинству немцев она позволила вернуться к нормальной жизни. В американской зоне оккупации при населении 15,5 миллиона человек заполнили анкеты 12 миллионов. Виновными в сознательной нацистской деятельности признали 0,1 процента. Остальные получили справки о прохождении денацификации и возможность спокойно жить и работать.

Особенно внимательно оккупационные власти наблюдали за ходом денацификации на промышленных предприятиях. Они не допускали увольнения рабочих за их членство в НСДАП. Любое увольнение руководителей предприятий, служащих и рабочих по политическим мотивам могло состояться только с согласия военной администрации.

Случались и курьезы. Бывший нацистский полицай-президент Любека, служивший также гитлеровским наместником в Латвии и активно участвовавший в репрессиях против еврейского населения, обергруппенфюрер СС Вальтер Шрёдер также получил справку о денацификации. Через некоторое время он предъявил требование компенсировать ему имущество, которое конфисковали оккупационные власти. Среди вещей Шрёдер перечислил винные бокалы и рюмки, вазы для цветов, пивную кружку и метлу.

Разумеется, при такой беглой проверке многие нацистские преступники смогли избежать наказания. Главное, однако, заключалось в ином: немцы ощутили готовность союзников отнестись к ним по-человечески, исключить массовые репрессии, дать возможность заново осмыслить прошлое.

В большинстве своем немцы лишь после войны и далеко не сразу осознали преступный характер деяний национал-социализма, его стремление к уничтожению и порабощению иных народов. Шел Нюрнбергский процесс. И хотя все в мире понимали, что судят подлинных преступников, большинство немцев рассматривали процесс как акт мести, а не заслуженного возмездия.

Аденауэр улавливал эти настроения. Он сам пострадал от национал-социализма и тем не менее считал, что не следует увлекаться наказанием, что главное – создание условий, при которых преступные идеи больше не смогут воплотиться в жизнь. Особое внимание при этом необходимо было обратить на молодежь, ибо ей предстояло строить новую Германию.

21 июня 1945 года американскую военную администрацию в Кёльне сменила английская. В соответствии с ранее принятыми договоренностями области Северного Рейна, рурский район, Кёльн и Бонн вошли в английскую зону оккупации.

Новые власти сформировали муниципальный Совет из 24 членов. Выступая перед Советом, Аденауэр определил первоочередные задачи: жилищное строительство и ремонт тех домов, которые можно восстановить, обеспечение населения питанием и топливом, создание сети здравоохранения. Он не скрывал трудностей при решении насущных проблем, призвал членов Совета к энергичной работе, высказал надежду на помощь и поддержку оккупационных органов.

Общего языка с англичанами Аденауэр, однако, не нашел. К серьезному столкновению привело распоряжение военных властей вырубить на топливо деревья зеленого пояса Кёльна. Обер-бургомистр отказался выполнять распоряжение – он не забыл, сколько усилий потребовалось в 20-е годы, чтобы такой пояс создать и как кёльнцы гордились им. Аденауэр предложил взамен разморозить немалые запасы угля в рурском районе и пустить их на отопление домов.

Английский комендант вел жесткую линию по отношению к населению. Военнослужащим запрещались всякие контакты с немцами. Английского офицера, тайно женившегося на немке, уволили из армии и отправили домой. Денежным штрафом каралась даже передача немецким детям хлеба или сладостей.

В первом же интервью для печати Аденауэр призвал английские власти пересмотреть отношение к немецкому населению, что вызвало в комендатуре открытое недовольство.

Обер-бургомистр и его сотрудники разработали план развития города на ближайшие десять лет. Английская администрация даже не стала его рассматривать и потребовала заниматься расчисткой завалов и решением других насущных проблем, не тратя время на ненужное прожектерство.

Против Аденауэра действовали и социал-демократы, которые начали борьбу за ведущие позиции в Кёльне. Его заместитель социал-демократический бургомистр Гёрлингер направил в английскую службу безопасности письмо-донос на своего обер-бургомистра. Он писал, что Аденауэр – выходец из партии Центра, которая не боролась против национал-социализма. Как католик-центрист Аденауэр не в состоянии сплотить вокруг себя представителей других партий и прежде всего социал-демократов и коммунистов. И наконец, обер-бургомистр пытается привлечь к работе людей, которые служили при национал-социалистах.

Донос нашел положительный отклик. В Англии пришло к власти лейбористское правительство. Оно сделало ставку на немецких социал-демократов, видя в них наиболее влиятельную силу в Германии, близкую по своим взглядам к британским лейбористам. К тому же наметилось некоторое соперничество между английскими и американскими оккупационными властями. А Аденауэра поставили управлять городом американцы.

Против обер-бургомистра сработало также его интервью корреспонденту «Ньюс кроникл» и «Ассошиэйтед Пресс».

Журналиста интересовал лишь один вопрос: как складываются отношения Аденауэра с английскими властями?

– Говорят, вы не ладите с военными? – спросил он.

– Я полностью выполняю их предписания, – ответил Аденауэр. Он проявлял осторожность. Но и решил использовать предоставленную возможность для нажима на оккупационную администрацию. – Победители взяли на себя управление – это законно. Но они несут и ответственность за тех, кем управляют. Октябрь – преддверие зимы. А военные власти оставляют население без топлива.

Корреспондент затронул другую тему:

– Генерал де Голль заявил недавно о необходимости примирения между французами и немцами. Как вы относитесь к этому?

– В заявлении генерала речь идет о том, чтобы подвести черту под прошлым и сделать так, чтобы оба народа почувствовали себя европейцами. Я полностью согласен с ним. – Аденауэр подумал и добавил: – Мне хотелось, чтобы кто-либо из государственных деятелей Великобритании высказался о немцах как о европейцах.

Слова его прозвучали довольно резко. Так они и были переданы корреспондентом.

Интервью вызвало возмущение у англичан. На следующий день после его опубликования Аденауэра вызвали в канцелярию и вручили письмо за подписью военного губернатора провинции Северный Рейн бригадира Бараклафа. В нем указывалось, что оккупационные власти недовольны ходом восстановительных работ, расчисткой улиц от развалин и подготовкой города к зиме. Аденауэру вменялось в вину, что он не сумел преодолеть трудности и не исполнил свой долг перед населением. Поэтому он увольняется с поста обер-бургомистра.

Губернатор предписывал Аденауэру незамедлительно покинуть Кёльн. Отныне ему запрещается принимать участие в общественной жизни, служить в администрации Кёльна и других городов северорейнской провинции, а также прямо или косвенно участвовать в политической деятельности. При невыполнении этого распоряжения Аденауэру грозил военный суд.

Смещенному обер-бургомистру предложили расписаться на оригинале письма и спросили, есть ли у него какие-либо вопросы или замечания. Аденауэр твердо ответил «нет» и спокойно вышел из помещения. Когда он покидал Кёльн, никто из сотрудников не пришел проститься. Вокруг была пустота, похожая на ту, что создалась в свое время при увольнении его нацистами. Лишь его секретарша попыталась убедить англичан, что Аденауэр – ценный руководитель, что он, не жалея сил, делает все возможное для города. В результате ее тоже уволили и запретили поступать на работу в какие-либо городские службы.

В кёльнской больнице лежала жена Аденауэра. Он обратился к англичанам с настойчивой просьбой разрешить навещать ее. Согласие дали. Посещать Гусей он мог два раза в неделю и быть у нее не более часа. Определили время посещений и маршрут следования до больницы.

Бараклаф, которого работавшие с ним характеризовали как грубияна и солдафона, продолжал увольнять немцев, назначенных на те или иные посты американцами. Также действовали английские военные власти в Дюссельдорфе, Бохуме и других городах. С поста президента кёльнской промышленной и торговой палаты уволили банкира Пфердменгеса, занявшего его при американцах.

Однако некоторые служащие английской администрации уважительно относились к Аденауэру и ценили его опыт. Однажды в Рёндорф приехал полковник из оккупационной штаб-квартиры и попросил совета в решении некоторых городских проблем.

Аденауэр сказал:

– Для такого разговора нам надо переехать во французскую зону, ибо в английской мне запрещена общественная и политическая деятельность.

Полковник удивился. Через два дня Аденауэру официально сообщили, что запрет на политическую деятельность отменен.

Много лет спустя к Аденауэру во время его визита в Великобританию на одном из приемов подошел Бараклаф с бокалом вина. Генерал без всякого смущения спросил, как он воспринял тогда увольнение с поста обер-бургомистра Кёльна.

Аденауэр внимательно посмотрел на улыбающегося Бараклафа и ответил:

– У меня дома хранится папка с материалами, озаглавленная: «Увольнение нацистами». Пришлось завести еще одну – «Увольнение освободителями».

Бараклаф ухмыльнулся и сказал:

– Не сделай я тогда этого, вы бы остались градоначальником и не стали канцлером.

Отстраненный от каждодневной работы, требовавшей максимума сил и внимания, Аденауэр занялся любимыми розами в саду рёндорфского дома. В кабинете просматривал накопившиеся материалы и размышлял о причинах деградации Германии и ее возможном будущем.

Аденауэр не был склонен объяснять приход к власти национал-социалистов только лишь действиями политиков и военных. Нацисты нашли благодатную почву для посева своих идей в широких народных массах. После победы в войне 1870–1871 годов и создания империи государство превратилось для немцев в идола. Они уверовали в приоритет государства, в том числе и перед важными человеческими ценностями. Крестьяне, средние слои, рабочие, интеллигенция готовы были принести в жертву этому идолу достоинство и честь индивидуальности. Роль человеческой личности, духовных и этических категорий падала. Материалистические догмы марксизма, получившие широкое распространение в конце XIX века, способствовали централизации власти в руках государства. Теория классовой борьбы подавляла свободу личности и расчищала путь к диктатуре.

Национал-социалисты довольно быстро создали культ власти, вытекающий из материалистического мировоззрения. Они внушили немцам веру в тоталитарное государство и его способность вести массы. А затем заставили поверить и в расовую теорию: собственная арийская раса – это раса господ, собственный народ – это народ-господин. Другие народы подлежат порабощению или уничтожению в силу их неполноценности.

Глубоко верующий Аденауэр в своих размышлениях отталкивался от духовных ценностей, проповедуемых христианством. Материалистическое мировоззрение пагубно, ибо делает человека безликим, мелкой деталью в огромном чудовищном механизме классового государства. Достоинство, свобода и самостоятельность личности должны установить предел государственной власти. Государство по отношению к личности выполняет лишь служебную функцию. Но свобода не означает своеволие и произвол. Человек не должен забывать об ответственности перед ближними и всем обществом.

Немецкий народ, возрождая Германию, должен воспитать в себе ответственность, выработать умение самостоятельного политического мышления. Аденауэр не сомневался в том, что будущая германская государственность, если ей суждено восстановиться, должна покоиться на приоритете личности, ее прав и свобод и объединять различные интересы, мировоззрения и мнения. В основу воспитания молодежи необходимо положить христианские и демократические принципы. Надо укреплять в народе идеи демократии, прививать политическую сознательность и ответственность индивидуума перед обществом.

Мысли о демократии вновь и вновь приводили к выводу, что она – нечто большее, чем парламентская форма правления. Это – мировоззрение, которое покоится на признании достоинства и ценности личности, прав каждого отдельного человека – не только декларированных, но и реально обеспеченных общественным устройством и гарантированных государственной властью. Мыслить демократически – значит уважать других, их честные желания и стремления.

До реализации таких идей было далеко. Ведь позади – война, необычная не только по масштабу втянутых в нее человеческих и материальных ресурсов, по количеству жертв и разрушений, но и в силу того, что произошло столкновение не только государственных интересов, но и идеологических принципов. Западные демократии вступили в схватку с тоталитарными фашистскими государствами. А немецкие нацисты, переоценив силы Германии и ее союзников, развязали битву против другого тоталитарного государства – Советского Союза. Фашистская угроза объединила демократические государства с коммунистической страной, которая идеологически являлась их антиподом.

Окончание войны привело к созданию разграничительной черты. В первое время она была мало заметна. Но интересы недавних союзников начали быстро расходиться. Граница между двумя мирами стала обозначаться более отчетливо. Постепенно она превратилась в «железный занавес». Он завис над центральной частью поверженной Германии. Предсказать будущее немецкого народа и его государства представлялось невозможным. Ялтинские и Потсдамские соглашения определили границы, наметили зоны оккупации, поставили задачу искоренения национал-социализма. Но они не предусмотрели, да и не могли предусмотреть послевоенной глобальной идеологической схватки демократии и тоталитаризма, в эпицентре которой оказалась проблема будущего Германии.

Западные лидеры еще в ходе войны думали о расчленении Германии после победы над ней. Американский государственный департамент разработал несколько вариантов раскола Германии и создания на ее территории трех, пяти и даже семи отдельных государств. На встречах Рузвельта с Черчиллем и Иденом мнение оказалось единым: Германия должна прекратить существование как целостное государство.

На Тегеранской конференции американцы при поддержке англичан предложили создать в Германии пять следующих автономных государственных образований: 1) Пруссия, 2) Ганновер и Северная Германия, 3) Саксония и район Лейпцига, 4) Гессен-Дармштадт, Гессен-Кассель и район Южного Рейна, 5) Бавария, Баден и Вюртемберг. В особые территории предполагалось выделить районы Кильского канала и Гамбурга, Рурскую и Саарскую области, поставив их под контроль четырех держав или международной организации.

Сталин это предложение не принял. И не только потому, что расчленение американцы произвели сугубо произвольно, показав весьма посредственные знания европейской географии. У него зрели иные соображения.

В Соединенных Штатах идею расчленения не оставили. В сентябре 1944 года опубликовал свой план Г. Моргентау, занимавший в правительстве Рузвельта один из министерских постов. Он предлагал отдать Польше ту часть Восточной Пруссии, которая не отходит к СССР, а также южную часть Силезии. К Франции присоединить Саар и соседние территории Рейнско-Мозельского района. В Рурской области и примыкающих к ней промышленных районах образовать особую зону под международным контролем. Оставшуюся часть Германии разделить на два автономных независимых государства: Южногерманское, включающее Баварию, Вюртемберг и Баден, и Северогерманское, составленное из территорий Пруссии, Саксонии и Тюрингии.

Советская сторона не приняла и план Моргентау. В Потсдамском соглашении было зафиксировано намерение победителей оставить Германию единым государством, развивающимся на демократической и миролюбивой основе.

Ратуя за расчленение Германии, западные страны стремились ликвидировать очаг агрессии и войн, а также избавиться от торгово-промышленного конкурента. Вскоре, однако, у них определилось и другое стремление – овладеть как можно большей частью Германии и превратить ее в передовой заслон против экспансии коммунизма.

Сталин никогда не высказывал намерений лишить Германию государственности и расчленить ее. Советские войска далеко продвинулись на Запад, в том числе и на немецких землях. Страны, освобожденные Красной Армией, Сталин включал в зону своего активного влияния в политическом и идеологическом плане: в них должна была восторжествовать демократия советского образца при правлении коммунистических партий и быть избран путь социалистического развития с планово-распределительной государственной экономикой. Он верил в то, что, установив такой порядок в оккупированных советскими войсками немецких землях, можно будет, используя возросший в ходе войны авторитет Советского Союза, распространить его на всю Германию и таким образом создать благоприятные позиции для дальнейшего наступления на Западную Европу.

Трудно сказать, думал ли Сталин о силовом воздействии на западных союзников. Идеологическое же наступление принимало в его мыслях реальное очертание с учетом возросшего во многих европейских странах влияния коммунистических партий, полностью подчинявшихся Москве.

В рёндорфской тиши у Аденауэра было много времени для размышлений, но мало информации для углубленного и точного анализа складывающейся обстановки. Он видел неизбежность противоборства с коммунизмом. Исходя из этого ставил под сомнение способность четырех держав совместно управлять побежденной Германией как единым целым. Различие принципиальных ценностей вызывало и различие политических задач. Союзники не могли совместно осуществлять общественные преобразования, ибо по-разному понимали суть демократии: западные деятели – как всеобщую категорию, а коммунисты – как классовое явление. Сотрудничество во время войны неизбежно должно было смениться конфронтацией в мирное время.

Аденауэр в тот период недооценивал фактор американского присутствия в Европе, значимость и влияние Соединенных Штатов на мировые и европейские дела. Он размышлял о необходимости сплочения западных европейских стран под руководством Англии и Франции, кооперации экономик Германии, Франции, Бельгии, Люксембурга, Голландии.

Вновь и вновь возвращался Аденауэр к истории франко-германских отношений, к тем бедам, какие принесла обоим народам вековая вражда. Напрашивался очевидный вывод: необходимы примирение и сотрудничество немцев и французов. Без них не бывать спокойной жизни в Европе.