Текст книги "От полуночи до часа кошмаров"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Но это чепуха какая-то, – сказал Карл. Мне показалось, что сказал он это как-то нервозно. – В этих развалинах дует всегда и изо всех углов.

Стефан ничего ему не ответил, он вошел в комнату и медленно обвел лампой полукруг справа налево. Танцующие тени, которые сопровождали это движение, превратили старый генератор в какое-то ужасное чудовище.

– Вы с ума сошли! – зашипел Карл. – Это же канистры с бензином!

Стефан не удостоил его даже самого короткого взгляда, а, напротив, сделал еще один шаг по направлению к неаккуратному нагромождению канистр, которое достигало почти до самого потолка. Ему не пришлось даже особенно тянуться, чтобы снять верхнюю канистру. Не обращая внимания на испуганное покашливание Карла, он открыл ее и потряс.

– Пусто, – сказал он. – Думаю, что уже лет пятьдесят.

Он снова поднял лампу и снова обвел ею полукруг. Когда лампа проходила мимо генератора, ее пламя колыхалось только от движения руки. Затем он провел лампой вдоль стопки канистр, и колыхание явно усилилось.

– За ними что-то есть, – сказал он. – Вот здесь. Держи.

Он сунул лампу мне в руку, схватил сразу четыре лежавшие друг на друге канистры и кинул их в сторону. Карл что-то сказал, но его слова потонули в грохоте пустых металлических канистр, Стефан накидал одну горку, потом еще одну и еще одну. И уже через несколько мгновений стало понятно, что Стефан был прав. То, что выглядело массивным препятствием, оказалось лишь тщательно построенной стеной из пустых канистр, за которой в стене зияла огромная дыра высотой в метр.

– Ну вот, – сказал Стефан. Его голос звучал радостно. – Похоже, у вас тут водятся большие мыши.

Он больше не старался брать канистры по одной, а просто разбрасывал их куда попало, затем протянул требовательным жестом руку назад и сердито посмотрел на меня через спину, так как я не поторопился сразу дать ему лампу.

Я чувствовал себя все более неуютно, а рука Юдифи крепче вцепилась в мои пальцы. Стефан, который в почти гротесковой позе лежал на остатках кучи разбросанных ржавых канистр, протянул руку с лампой в дыру, при этом мы не увидели ничего, кроме колыхавшихся теней и танцующей пыли, но поток воздуха стал явно сильнее, и хотя он все еще неприятно и затхло пах, как и все здесь, было очевидно, что воздух свежий. В это время вдруг стало еще темнее, и я пытался бороться с мыслью, что механическое чудовище рядом со мной под покровом темноты превратится во что-то другое.

– Да, здесь кто-то чертовски постарался, – сказал Стефан. Его голос разнесся из дыры в разные стороны. Должно быть, помещение на том конце дыры довольно большое. – И это – оп! Что это?

С сильным позвякиванием и каким-то шумом он полностью протиснулся в дыру, исчез в ней и выпрямился по ту сторону. В этот момент тьма сомкнулась вокруг меня как душная волна. Юдифь глубоко вздохнула и затаила дыхание, и даже Мария издала какой-то неопределенный, но явно испуганный звук. Мое сердце бешено заколотилось. Возможно, единственной причиной, по которой я поспешил последовать за Стефаном, было то, что я чувствовал, что иначе мне не справиться с этим приступом паники. Я не такой уж трус, не больше, чем большинство остальных, и у меня нет никакого преувеличенного страха темноты, но тут было что-то другое. С огромной скоростью, натыкаясь в накиданные в беспорядке канистры, спотыкаясь и рискуя упасть, я, встав на четвереньки, последовал за Стефаном и начал карабкаться в дыру, не выпуская руки Юдифи, которую я конечно же мог бы отпустить, если бы она не вцепилась в меня так крепко. Я быстро дополз, резко выпрямился по другую сторону стены и так близко оказался от Стефана, что чуть не толкнул его, но не потому, что мне хотелось быть поближе к Стефану, просто я стремился к свету его лампы. Помещение, в котором мы оказались, должно было быть довольно большим. В первое мгновение я увидел лишь непонятный хаос теней и очертаний, по которым свет керосиновой лампы проносился слишком быстро, чтобы я мог что-нибудь различить. Но этот погреб был гораздо больше комнаты с генератором за стеной, а поток воздуха был таким сильным, как будто к моему лицу прикоснулась холодная рука. Совершенно автоматически я повернулся в соответствующем направлении, ожидая увидеть там, вверху, под потолком, серую тень, возможно, окно или узкий вход в вентиляционную шахту.

– Что это здесь? – пробормотала Юдифь. Вопрос был обращен к Карлу, который последним пролез через отверстие, все еще стоял на карачках и так нехотя и обстоятельно выпрямлялся, что создавалось полное впечатление, что он зачем-то тянет время.

– Откуда мне знать? – ответил он с вызовом.

Что-то стукнуло. Я испуганно повернул голову и увидел рядом с собой тень, которой не должно было быть, не могло быть, а через секунду стук повторился и разбилось стекло.

– Оставайтесь, где стоите! – сказал Стефан. – Мне кажется, здесь стоит…

Вместо того чтобы продолжить, он с шумом поставил лампу, и несколько секунд мы слышали лишь шорохи и скребки. Затем он чиркнул спичкой, и раздалось тихое шипение, что в первый момент показалось мне очень знакомым, чего я, однако, никак не мог классифицировать. И только после того, как рядом с керосиновой лампой Стефана возник второй, яркий и белый свет, я узнал светильник для кемпинга.

– Очень интересно, – сказал Стефан.

Я не был уверен, что он имеет в виду то же, что и я, особенно когда увидел взгляд, который он бросил на Карла. Я не стал поворачиваться к Церберу, а только сомкнул на несколько секунд веки и несколько раз моргнул, чтобы привыкнуть к новому освещению. Это помещение тоже было построено из старого, грубого кирпича и имело сводчатый потолок, но было гораздо больше, чем комната за стеной. Стефан поставил свою лампу на что-то, что раньше, возможно, служило верстаком, а теперь было завалено всяким мусором. Рядом с ним находилась какая-то деревянная перегородка высотой до колена, длиной примерно в два метра, которую я в первый момент принял за старинный ящик для картофеля, пока не обнаружил изъеденную ржавчиной, почти под самым потолком печную заслонку. Воздух шел оттуда. Это не было окно, а лишь печная вытяжка, которая больше не закрывалась плотно или вообще никогда не закрывалась. Противоположная стена, которая находилась на расстоянии восьми или десяти шагов, была полностью занята металлическими стеллажами, которые не только были вделаны вплотную к своду, но и выглядели настолько массивно, будто были сделаны на века. Так же, как и верстак, полки стеллажей были плотно заставлены всевозможным хламом, но света кемпинговой лампы не хватало, чтобы различать детали. Я только составил общее впечатление неразберихи. Блестел какой-то металл или стекло.

– Интересно, – еще раз сказал Стефан.

На этот раз я доставил ему удовольствие своим вопросом:

– Что именно?

Стефан указал на газовую лампу.

– Эта штука совсем новая, – сказал он. – И баллон полный. Даже слышно, что давление там сильное.

– Ну и? – спросила Мария. Она перестала шарить в темноте и подошла к нам, так осторожно переставляя ноги, как будто шла по битому стеклу.

– Кто-то был здесь, внизу, – ответил Стефан. – Я думаю, это тот, кто так старательно замаскировал этот проход.

Он не назвал имени Карла, но говорил с такой неприкрытой насмешкой, что Карл вынужден был оправдываться.

– Ну что вы на меня уставились, – сказал он. – Я понятия не имею, что здесь произошло. Да мне и неинтересно.

Стефан что-то ответил, но меня это не интересовало, так как оба они могли провести остаток ночи, споря друг с другом, мне уже не было до этого дела. Я решил, что лучше потрачу время на то, чтобы снова, на этот раз уже более внимательно, осмотреть жуткий подвал. Мои глаза постепенно в достаточной степени привыкли к слабому свету. Я теперь заметил, что стены здесь в пятнах грибка и плесени, но когда-то это помещение должно было выглядеть совершенно по-другому и служить какой-то другой цели. На стене слева от нас еще виднелись тени от шкафов, которые раньше там стояли достаточно долго, чтобы оставить следы. Целый пучок толстого медного кабеля, изолированного уже ставшей хрупкой, почерневшей резиной, тянулся вдоль стены под самым потолком и сползал вниз подобно странным лианам до середины стены, где он заканчивался у целой батареи старомодных выключателей и распределительных коробок. Под этим раньше должно было стоять что-то большое и тяжелое. Не обращая внимания на Стефана и Карла, которые тем временем состязались в колкостях, я взял керосиновую лампу Карла и подошел поближе к стене. Теперь я увидел, что это странное скопище выключателей, распределительных коробок и других, совершенно мне не известных аппаратов, должно быть, минимум пятидесяти– или даже шестидесятилетней давности, а может быть, и больше. Под полувековым слоем грязи, супившимся здесь, я не сразу разглядел, что каждый кабель был бережно надписан. Я переложил лампу из правой руки в левую, облизнул указательный палец языком и попытался стереть грязь с одной маленькой таблички, чтобы прочитать надпись. Результат был совершенно неудовлетворительный. Грязь имела консистенцию цемента и отмывалась примерно так же легко, но, по крайней мере, я выяснил, что табличка сделана из эмалированного металла, а надпись мне в любом случае не понять, так как она состояла из комбинации букв и цифр, которые поймет только тот, кто знает, что они означают.

– Странно, – проговорила Юдифь. А я и не заметил, что она стояла у меня за спиной.

– Что? – спросил я скорее из вежливости, желая зарекомендовать себя хорошим собеседником, нежели потому, что мне интересно было услышать ее ответ. (Тем временем я уже находился в такой точке, что мог спокойно сознаться себе в том, что я действительно любил ее и внутри себя даже сам почти верил, что вполне имел бы желание и возможность сделать то, что я сделал, вступить с ней в близкие отношения, даже если бы я познакомился с ней при обычных обстоятельствах, в мирной жизни. Невзирая на это, она все-таки была женщина и поэтому с ней следовало обращаться так же, как со всеми особями женского пола, руководство по эксплуатации которых я довольно основательно изучил. Если ты так хочешь, можешь приходить хоть на бровях и слишком поздно, шаркай испачканными в собачьем дерьме ботинками по белому ковру и гаси свои окурки в кашпо с пальмой – но слушай ее! Все равно, что она говорит, все равно, где и когда, только никогда не показывай ей, что ты равнодушен к ее словам.) В конце концов, с самого нашего прибытия в Грайсфельден с нами постоянно случались вещи, которые так или иначе можно было бы назвать весьма странными, если не абсолютно абсурдными. Здесь, внизу, тоже. Мне хотелось выбраться отсюда.

Юдифь показала движением головы на кусочек величиной с почтовую марку, который я только что с таким трудом расцарапал.

– Это старонемецкий шрифт, – сказала она.

Я еще раз взглянул на надпись и пожал плечами. По мне, хоть бы это была и древневавилонская клинопись, какая разница! Это бы меня не впечатлило. С каждой секундой, которую мы проводили здесь, внизу, с каждым вдохом этого сырого, холодного, пахнущего разложением воздуха, который проникал в мои легкие, во мне росла потребность немедленно повернуться и вырваться отсюда. Но между тем чувство, которое вынуждало меня к этому, было уже не страх. Это была внезапная, непоколебимая решимость, не оставаться здесь ни в коем случае. Хотя я уже был здесь когда-то раньше…

– Готический шрифт, – вмешалась Мария. Очевидно, и у нее не было никакого желания наблюдать за церемониальным токованием Карла и Стефана, поэтому она и подошла к нам. Однако мне это было неприятно.

– Ага, – лениво сказал я. – Ну и что?

Мария покачала головой.

– Это готический шрифт, – еще раз сказала она. – Раньше все печатали таким шрифтом. Но он вышел из моды где-то в сороковых.

– Что-то вроде Зюттерлина? – предположила Юдифь.

– Нет, – ответила Мария. – Хотя некоторые путают эти шрифты. Эта надпись должна быть шестидесяти– или семидесятилетней давности.

Она сильно дрожала. Она проследила взглядом старую электропроводку вплоть до места, где она исчезала в стене. Если мысленно продолжить эту линию, она, вероятно, попадет как раз к тому огромному генератору с другой стороны этой стены. То, что стояло здесь примерно целое поколение назад, должно было потреблять довольно много электрического тока. И вот что странно: внезапно у меня возникло чувство, что я должен был знать, что это было. Это было то же самое, что и незадолго до этого, в моей комнате. Хотя я совершенно определенно никогда здесь не бывал, у меня вдруг возникло такое явное ощущение дежавю, что на спине у меня выступил холодный пот.

И здесь совершенно не годилось доморощенное объяснение Юдифи. Возможно, оно сошло бы для той комнаты в верхнем этаже, и из моего подсознания всплыли все воспоминания из прочитанных книг, увиденных фильмов и всяких стереотипных представлений, которые я когда-либо слышал об интернатах и закрытых учебных заведениях. Но затхлое подземелье, генератор электрического тока, который, как мне казалось, мог бы снабжать током небольшой городок, приборная доска, словно из музея электричества, – все это вовсе не относилось к представлениям, которые я мог бы связать с интернатом.

И не только это. Уже только то, что это помещение казалось мне каким-то таинственным образом знакомым, было достаточно плохо, но удивительно и пугающе было то, что я точно чувствовал, что здесь чего-то не хватает. Не только шкафов, которые оставили свои призрачные тени на стене, не приборов, к которым были подведены кабели. Было что-то еще. Здесь находилось что-то еще, что…

– Жутковато, – проговорила Юдифь, и я потерял мысль.

В эту секунду я ее почти ненавидел. У меня было такое чувство, что я вот-вот нащупаю ответ. Решение было здесь, так близко, что нужно было только протянуть руку, чтобы схватить его, но голос Юдифи спугнул его, как чуткое животное, которое лишь зазевалось на секунду, но потом вмиг снова спряталось.

– Да, – ответил я. Вероятно, в моем голосе против моего желания отразились мои чувства, потому что Юдифь сконфузилась и взглянула на меня даже как-то испуганно. Она хотела что-то спросить, но я резко обернулся и подошел к стеллажам, которые занимали заднюю стену подвала. Я ничего не мог поделать с тем, что постепенно становился все более истеричным.

Обе дамы последовали за мной, и это только потому, вероятно, что им просто не хотелось оставаться в темноте, и я поднял лампу повыше. Юдифь коротко вскрикнула, отшатнулась назад и закрыла ладонью рот. Я услышал, как Стефан с Карлом прекратили свой идиотский спор и быстрыми шагами поспешили к нам. Часть меня, которая еще не была охвачена истерикой, снова решила сделать то, что я обычно делаю в таких случаях (это когда я веду себя по-идиотски) и разыграть героя. Я поднял лампу еще выше, вытянул другую руку вперед и схватил тот предмет, который вызвал такой очевидный ужас у Юдифи.

Это была стеклянная банка для консервирования. Как и все вещи на этих стеллажах, ей было пятьдесят или шестьдесят лет, одна из тех тяжелых, сделанных из толстого стекла, на крышке которых выпуклым шрифтом красовалась фамилия производителя, и закрывались они при помощи резиновых колец и металлических ободков, которые должны были сохранять содержимое банок на целую вечность.

Этой банке явно не повезло выполнить свое предназначение. Она была такая тяжелая, что мне было тяжело держать ее одной рукой, пытаясь в свете керосиновой лампы прочесть выцветшую надпись на этикетке. Что бы ни было в этой банке законсервировано, превратилось в слизистую черную жижу, оставлявшую при поворотах волокна на внутренней стороне банки, а внутри нее плавали какие-то противные бесформенные комки.

– Это омерзительно, – с отвращением произнесла Юдифь. Она снова подошла поближе и попыталась улыбнуться, чтобы как-то сгладить тягостность ситуации, но это ей не удалось.

Я лишь согласно кивнул и попытался, поворачивая банку дальше, прочесть надпись на крышке. «Гордость домохозяек» – гласили старомодные резные выпуклые буквы.

– Скорее всего, это наглая ложь, – со смехом сказал я.

– Это зависит от хозяйки, – ответила Юдифь. – Ты же не знаешь, что она…

Ее глаза округлились. Смутившись, я еще раз посмотрел на банку в моей руке – и тут я затаил дыхание от страха и, объятый ужасом, выпустил банку из рук. В липкой жиже что-то шевельнулось!

Банка упала на пол, но не разбилась. Звук, с которым она стукнулась о твердый камень, был такой же, как если бы на пол упал массивный железный шар, и я услышал тихий свист, после которого распространился отвратительный запах. Несмотря на все случившееся, банка еще немного покатилась по полу и остановилась, совершенно не поврежденная внешне.

– Что это все значит? – спросил Стефан.

Запах становился сильнее. Свист прекратился, но было совершенно очевидно, что герметичность банки нарушена.

Юдифь издала такой звук, как будто ее сейчас вырвет, и, закрыв рот ладонью, отошла на шаг назад. Даже Стефан внезапно побледнел. На этот раз всех нас удивила Мария. С совершенно отчетливым выражением отвращения, но без малейшего колебания она опустилась на корточки и повернула банку на полу кончиками пальцев, чтобы прочесть бумажную этикетку, на которой что-то было написано карандашом. Потом она тихо засмеялась.

– Что тут смешного? – спросил Стефан.

– «Маринованные сливы», – вслух прочла Мария. – Срок хранения до декабря 1954 года. Хочет кто-нибудь попробовать?

Она выпрямилась, поднялась и оглянулась, как будто всерьез ожидала ответа на свой вопрос. Так как ответа не последовало, она добавила, обводя рукой стеллажи:

– У нас есть еще груши, абрикосы, яблочный мусс, если вы не любите сливы.

– Ты можешь читать эти каракули? – удивилась Юдифь.

– Это действительно Зюттерлин, – пояснила Мария, но уже с некоторой нервозностью в голосе, как будто сама испугалась своей смелости. – Этот шрифт назван в честь педагога и графика Зюттерлина, а читать – это громко сказано. Могу расшифровать некоторые отрывки.

– Ну, я думаю, теперь мы можем идти дальше, – настаивал Карл. – Полагаю, никто не хочет перекусить?

Никто не засмеялся, и даже нервная усмешка Карла выглядела просто беспомощно. Он начал нервно топтаться на месте, озираясь вокруг, избегая при этом смотреть на стеллажи. Можно было подумать, что он их просто боится…

– Еще один момент, – сказал я. Мне показалось, что при более ярком свете газовой лампы за стеллажами блеснуло что-то металлическое. Это стоило мне очень больших усилий, но все же я по широкой дуге обогнул лежащую на полу банку, подошел к стеллажам и взялся за одну из стоек и попробовал ее потрясти, чтобы проверить, можно ли их сдвинуть. – Давайте вместе возьмемся.

– Да что это еще за безумие? – спросил Карл.

– Да, я тоже спрашиваю себя об этом, – задумчиво проговорил Стефан, но при этих словах он так многозначительно смотрел на Карла, и голос его стал значительно строже. Даже в таком бледно-желтом, слабом свете масляной лампы было заметно, что лицо Карла побледнело еще больше.

Напрасно Стефан ждал ответа, через мгновение он пожал плечами и, не говоря больше ни слова, подошел ко мне. Пока я пытался сдвинуть стеллажи в одиночку, мне не удавалось, но вдвоем мы без особого труда отодвинули их в сторону, что оказалось неудивительным. Оказывается, стеллажи вовсе не были такими стационарными, как казалось, а передвигались на множестве вделанных в днище колесных опорах, которые, кстати, были довольно хорошо смазаны маслом. За ними мы увидели довольно крепкую на вид металлическую дверь, которая была еще дополнительно обита железными планками и заперта на модный цилиндрический замок.

– Дайте отгадаю, – не скрывая своего раздражения, обратился я к Карлу. – Эту дверь вы видите впервые, не так ли? А также не имеете ни малейшего понятия, что находится за ней.

– Совершенно верно, – с вызовом ответил Карл. Выражение его лица было олицетворением нечистой совести. – Никогда раньше я ее не видел.

Стефан многозначительно закатил глаза, но воздержался от комментариев, опустился вместо этого на корточки и обследовал кончиками пальцев следы царапин, которые оставили на полу металлические колеса стеллажей. Некоторые из них были свежими, но далеко не все. Стеллажи часто отодвигались.

– И, разумеется, у вас нет ключа от этой двери, – предположил я.

– Разумеется, нет, – с таким же вызовом ответил Карл. – Как я уже говорил, я вижу эту дверь в первый раз.

Его голос был поразительно спокойным, но его глаза бегали туда-сюда, словно глаза затравленного зверя. Я инстинктивно напрягся, чтобы преградить ему дорогу, если он попытается сбежать. Он выглядел так, как будто он вот-вот это сделает.

– Должно быть, это были рабочие, которые делали ремонт, – сказал он. – Они…

Стефан молча встал и одним очень точно рассчитанным, хотя с виду почти неторопливым шагом оказался возле Карла и засунул руку в карман его брюк. Карл протестовал во все горло и даже попытался оттолкнуть его руку в сторону, но Стефан не обратил на это никакого внимания. Когда он вынул руку из кармана штанов Карла, он держал увесистую связку, на которой было как минимум две дюжины ключей. Большинство из них были старинными и заржавленными, такие старинные большие ключи с выдающимися бородками, но среди них были два совершенно новых, модных ключа, из блестящего золотистого металла, в этот раз наша взяла.

Практически первый же ключ, который я испробовал, подошел. С негромким щелчком рычаг открылся.

– А поскольку вы ее ни разу не видели, излишне упоминать, что вы ее еще ни разу не открывали, – проговорил Стефан таким тоном, который был так же сух, как песок пустыни на палящем солнце. – Ничего, если мы там найдем вашу персональную сумочку агитатора или вашу подлинную налоговую декларацию?

Карл угрюмо глянул на него и плотно поджал губы. Стефан одарил его недоброжелательным и одновременно презрительным взглядом, затем подошел к двери и размашистым демонстративным движением распахнул ее. Хотя внешне она выглядела массивной и тяжелой, она открылась с такой легкостью, что он чуть не потерял равновесие, и я с трудом подавил злорадную усмешку. Вместо этого я ударом подпихнул Карла к двери, чтобы он первым вошел в нее, не то он, оказавшись в хвосте, мог предпринять попытку побега или сотворить бы еще какую-нибудь глупость. Я был весьма далек от того, чтобы слепо ему доверять.

В отличие от предыдущих подвалов (где, как я теперь предполагал, Карл намеренно вывел из строя лампы), здесь работало электрическое освещение. Помещение освещала болтающаяся под потолком электрическая лампочка без абажура. В комнате стояла парта, на ней лежали пластиковый скоросшиватель и старый кинжал с коричневой деревянной ручкой и металлическими ножнами. Вдоль стены аккуратным рядком стояли различные рабочие инструменты: кувалда, кирка, лопата и всякое другое. Рядом с инструментом стояли на полу два современных переносных прожектора, которые обычно применяются на стройках.

– Смотри-ка! – пробормотал я и бросил на Цербера, который забился в дальний угол комнаты, ядовитый взгляд. Я вынул кинжал из ножен. ЛУЧШЕ БЫТЬ, ЧЕМ КАЗАТЬСЯ – большими буквами было выгравировано на клинке. Нож неожиданно для меня оказался очень тяжелым и на ощупь показался мне – о, ужас! – знакомым.

– Жутко, – проговорила Мария. При этом мне почему-то казалось, что из нас она чувствует себя здесь, внизу, под землей, лучше всех. Как будто она все время только и делала, что искала какие-то дыры в полу, через которые можно выбраться из уютного погребка, бункера или канализационного канала.

– Ты права, – добавила Юдифь. – Но это нам все равно ничего не дает. Мне кажется, я здесь единственная, кто еще не забыл, зачем, собственно, мы сюда забрались, вам не кажется?

Я посмотрел на нее с некоторым ощущением вины. Если честно отвечать на ее вопрос, то я бы сказал «да», и мне стало очень стыдно, когда я подумал о фон Туне, который, возможно, лежит от нас всего в паре шагов и, может быть, именно в этот момент умирает, а мы тут разыгрываем Индиану Джонса. И все же я посмотрел на Юдифь лишь слегка смущенно, но не сдвинулся с места.

– Можно мне посмотреть?

Я испуганно вздрогнул и уставился на Марию бессмысленным взглядом. Она вытянула вперед руку и кивала головой, показывая в направлении ножа, причем я поймал себя в этот миг на мысли, что я ни в коем случае ни за что не хочу отдавать ей этот нож. Это была совершенно безумная мысль, инстинктивным движением я отшатнулся от Марии и, как будто этого было недостаточно, прижал античное оружие к груди, словно Голум, который наконец обрел свое сокровище.

– Кинжал, – сказала Мария и еще раз повторила требовательный жест. Она выглядела слегка раздраженно. Судя по ее взгляду, я ей в этот момент действительно казался Голумом, который вот-вот откусит палец Фродо. – Можно посмотреть?

– Нет, – почти в истерике выдохнул я. В конце концов, смотрят не руками, а глазами. Мне совершенно не хотелось отдавать ей нож. Конечно, я все-таки отдал ей нож, но лишь через несколько секунд, когда преодолел свое странное внутреннее сопротивление. Мария взяла кинжал и начала осторожно поворачивать его в руке. Ее взгляд, которым она меня смерила, так мне не понравился, что я стремительно отвернулся и схватил скоросшиватель, который лежал на столе. У него внутри была целая дюжина пластиковых файлов, в которые были засунуты вырезки из газет, вырезанные из журналов иллюстрации и малюсенькие, испещренные мелким, почти не читаемым почерком записочки.

– Что ты там нашел? – полюбопытствовала Юдифь. Она встала на цыпочки, чтобы заглянуть мне через плечо.

Я не нашелся сразу, что ответить, а все продолжал листать скоросшиватель с растущим чувством растерянности. Большинство этих вырезок были старые, едва ли не старше нас самих.

– Какой-то нацистский вздор, – пробормотал Стефан. Он тоже стоял у меня за спиной, только ему не пришлось вставать на цыпочки, чтобы все увидеть. Он украдкой поглядывал на Карла. Тот не шевелился, а стоял с упрямо скрещенными на груди руками лицом к стене и так демонстративно разыгрывал скучающий и непонимающий вид, что это было даже смешно.

– Вот. – Стефан остановил мою руку, когда я хотел перевернуть страничку, и ткнул указательным пальцем в газетную заметку, которая была гораздо старше любого из нас. В заголовке неаккуратно вырванной из газеты заметки был виден имперский орел, держащий в когтистой лапе свастику. – Здесь говорится о том, что золото из концлагерей поступает в исключительное распоряжение СС.

Я поднял папку поближе к свету и напряг зрение, но все, что я смог различить, были строчки текста, напечатанные так мелко, да к тому же почти выцветшие. Этой газете должно быть лет шестьдесят, а то и больше.

– Ты сможешь это прочесть? – с сомнением спросил я.

– Нет, – ответил Стефан и опустил голову. Когда я, ничего не понимая, уставился на него, он широко ухмыльнулся. – Некоторое время назад была интересная серия публикаций о золоте нацистской партии. Кажется, они цитировали именно эту заметку. В газете «Шпигель» была напечатана фотокопия этой заметки.

– А ты что, этим интересуешься? – спросила Юдифь.

– А я в принципе всем интересуюсь, – ответил Стефан таким тоном, по которому невозможно было судить, толи он сказал это с пренебрежением, то ли с удивлением. С очевидно коварным выражением лица, сделав кивок головой в сторону Карла, он продолжал: – И, кажется, не только я.

Карл ответил ему скучающим взглядом, который выглядел весьма убедительно. Стефан взял скоросшиватель из моих рук и, листая в нем, с видом учителя, гордого своими познаниями, продолжал:

– Здесь есть документы о том, что стоматологическое золото хранится в имперском банке в Берлине, а вот статья о том, как в 1945 году сокровища нацистов во время ночной операции были вывезены из Берлина.

Он продолжал листать дальше и комментировал сообщения о золоте нацистов, спрятанном в горнорудных шахтах в Баварии или в старой баварской крепости, о том, что оно утонуло в озерах, спрятано в горах или просто где-то закопано. Новые и новые заметки были наполнены шокирующими сведениями о том, как, например, украденные золото, драгоценности и деньги использовались для того, чтобы продолжить тайные нацистские исследовательские проекты после падения Третьего рейха, и о том, как в последующем были использованы нацисткой верхушкой, чтобы обеспечить так называемое бегство крыс с корабля – организованный маршрут через несколько монастырей на Севере Италии, через которые некоторые влиятельные нацисты были переправлены в Южную Америку, что, несомненно, должно было стоить им всего их награбленного состояния.

– Да, все это, конечно, интересно, – сказала Юдифь, – но что, собственно, эта пакость здесь делает?

– Вообще-то она сочетается с кинжалом, – сказала Мария.

– А что, кинжал тоже времен Третьего рейха? – спросила Юдифь.

– Это кинжал с символикой Наполы, – сказала Мария. Поймав наши непонимающие взгляды, она пояснила: – Напола курировала политические учебные заведения – элитные школы. Такие кинжалы раздавались ученикам специальных гитлеровских школ. Это их девиз написан на лезвии.

– А ты, я смотрю, неплохо осведомлена об этом, – мрачно резюмировал Стефан. – И не только об этом.

Видно было, что Мария стушевалась после этого его замечания, но сразу же после этого на ее лице появилось совершенно неожиданное выражение упрямого протеста.

– Вообще-то я всегда очень интересовалась историей, – сказала она, защищаясь.

Мне показалось, что она как будто бы оправдывается в своей осведомленности. Желая ее подбодрить, я улыбнулся ей, но она не ответила мне, может быть, вообще не заметила, продолжая нервно крутить кинжал в руках.

– Ну что ж, теперь перейдем к вам, – проговорил Стефан, оборачиваясь к Карлу, который так плотно прижался к стене, как будто хотел в ней раствориться. Он вздохнул. – Долго ли вы собираетесь еще играть в эту глупую игру, или все-таки мы сойдемся на том, что весь этот хлам принадлежит вам? Мне кажется, мы потеряли здесь уже достаточно времени.

Несколько мгновений Карл колебался, затем, наконец, неохотно кивнул.

– Да. Это так. Это… мои вещи.

Он мог бы все отрицать. В конце концов, нам не попалось ни его личная сумка агитатора, ни какие-либо его личные вещи, которые бы бесспорно доказывали, что эта странная комната-мастерская в подземелье монастыря принадлежит ему. У нас не было никаких конкретных фактов, которые говорили бы против него. Кинжал, письменный стол, газетные заметки – все это с таким же успехом могло принадлежать фон Туну, что вообще-то казалось гораздо более вероятным. От этого фон Туна всего можно было ожидать, кроме одного – что он окажется скромным поверенным в адвокатской конторе, за которого он себя выдавал. Он не только появился здесь для того, чтобы оказать последнюю услугу своему покойному работодателю, но он был также неотделим от этих богом забытых руин, как медная зелень от водосточного желоба. После всего, что я пережил за последние часы, я бы скорее удивился силе характере такого пожилого человека, как фон Тун, который устроил себе, просто ради развлечения бюро, в которое можно проникнуть только через тайный подземный ход, для того чтобы собирать там экспонаты военного и послевоенного времени. У меня на его месте, несомненно, не хватило бы мужества на такие занятия, так как я уже сейчас был на грани легкого помешательства. Если этот странный подвал и не был местом для времяпрепровождения фон Туна, то на месте Карла я как минимум стал бы утверждать, что это так и есть, потому что старик умер или вот-вот умрет где-то в подземелье, куда нет доступа, и уже не сможет защищаться. Во всяком случае, Карл мог бы так поступить.