Текст книги "Русско-прусские хроники"

Автор книги: Вольдемар Балязин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

В 1735 году по указу императрицы подписи трех кабинет-министров равнялись ее собственной. После смерти Головкина его место в Кабинете занимали последовательно Павел Иванович Ягужинский, Артемий Петрович Волынский и ближайший сподвижник Бирона Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. По мастным прерогативам Кабинет министров стал верховным учреждением государства, отодвинув Сенат на второе место.

Сделавший более прочих для укрепления самодержавной власти Анны Ивановны офицер-преображенец Семен Андреевич Салтыков, родственник императрицы по ее матери -Прасковьи Салтыковой, на следующий же день после переворота стал генерал-лейтенантом, а вскоре и генерал-аншефом. Кроме того он получил придворный чин гофмейстера и имение с десятью тысячами душ.

Теперь и Бирон мог приехать к своей возлюбленной, что он вскоре и сделал.

Анна Ивановна снова перенесла столицу в Петербург и со всем двором переехала на берега Невы, оставив Салтыкова генерал-губернатором и Главнокомандующим Москвы, а 9 февраля 1732 года пожаловала ему титул графа.

И все же Салтыков не стал первым сановником империи. Им несомненно являлся обер-камергер Эрнст-Иоганн Бирон, пока еще остававшийся Бюреном.

И тогда в Митаве, и в Москве и в Петербурге. Бирон и его семейство всегда жили в одном дворце с Анной Ивановной. И до женитьбы Бирона, и после, спальни герцогини Курляндской и ее фаворита находились рядом и соединялись дверью. Так стало и в России. Казалось бы, фаворит обязан был сохранять абсолютную верность своей государыне или, во всяком случае, скрывать от нее свои похождения. Однако не тут-то было. Правда, первое время Бирон был осторожен и не подавал императрице поводов к ревности. Но когда Анна Ивановна стала стареть и все чаще болеть, он увлекся по-прежнему влиятельной конфиденткой – доверенной подругой и наперсницей Елизаветы Петровны, уже знакомой нам Маврой Егоровной Шепелевой, которая после смерти Анны Петровны возвратилась из Киля в Петербург и снова перешла к цесаревне Елизавете в прежнем качестве фрейлины. Шепелева была умна, богата, но некрасива, хотя последнему ее качеству мало кто из мужчин придавал значение, вполне довольствуясь двумя первыми. Кроме того она слыла большой искусницей в альковных делах, а эту сторону женского нрава мужчины всегда считали наизначительнейшей. Что же касается ее влияния на Елизавету Петровну, то здесь Мавра Егоровна не имела себе равных.

Этого в совокупности оказалось достаточно, чтобы Эрнст Бирон, имевший свои виды на цесаревну, стал любовником Шепелевой, а вскоре искренне, насколько мог. полюбил ее.

Анна Ивановна знала об их романе, сердясь, называла Шепелеву Маврушкой, но ничего поделать не могла, хотя однажды не постеснялась прибегнуть к помощи нелюбимой кузины, чтобы образумить изменника. В одном из немногих писем Елизавете Петровне раздосадованная Анна Ивановна писала: "Герцог и Маврушка окончательно опошлились. Он ни одного дня не проводит дома, разъезжает с нею совершенно открыто в экипаже по городу, отдает с нею вместе визиты и посещает театры".

Разумеется, амурные похождения фаворита были не самым важным его делом: для Бирона на первом месте всю жизнь стояла "одна, но пламенная страсть" – обладание властью. Все иные свои стремления, увлечения и привязанности он ставил в прямую зависимость от того, способствуют ли они достижению его главной цели – безграничной, практически, самодержавной власти. Он хорошо понимал, что одного влияния на императрицу, хотя бы и беспредельного, недостаточно, как недостаточно и признания его первым сановником империи со стороны российских министров и фельдмаршалов. Он желал, чтобы о его власти знали и при важнейших иноземных дворах.

Курляндское захолустье не способствовало его известности в Европе. Но когда Анна возвысила его в России, она вслед за этим выхлопотала ему у австрийского императора титул графа и. наконец, наградила фаворита орденом Андрея Первозванного. Иноземные дворы, союзные России, заметили временщика, и последовали примеру Австрии, поднося ему ордена и иные знаки отличия.

После того, как Эрнст-Иоананн в 1737 году стал герцогом Курляндским, французский герцог Бирон учтиво поздравил своего самозванного родственника, но все же спросил, в каком родстве находятся их герцогские династии. Эрнст-Иоаганн не ответил на это письмо.

Следом за фаворитом приехали в Россию и два его брата.

Старший из них – Карл – еще в ранней молодости вступил в русскую службу, но вскоре попал в плен к шведам. Он бежал из плена и, вступив в польскую армию, дослужился до подполковника. Как только Анна Ивановна стала императрицей, Карл приехал в Россию, был удостоен чина генерал-аншефа и должности военного коменданта Москвы. Однако образцом дисциплины военный комендант не был: из-за постоянных драк в пьяном виде он получил так много ран и увечий, что стал инвалидом и вследствие этого оказался неспособным к службе.

Младший брат герцога – Густав Бирон – приехал в Россию тоже из Польши. Сначала ему был дан чин майора гвардии, а потом, очень скоро, и генерал-аншефа. Густав не отличался ни умом, ни храбростью, и если бы ни его знаменитый брат, то о нем не осталось бы следов в истории.

Крушение фаворита повлекло за собою арест и ссылку обоих его братьев, которые и потом разделяли участь Эрнста-Иоаганна.

ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР И КОРОЛЕВА ЛУИЗА.

Решительно меняя, как ему вначале казалось, внешнеполитический курс России, Александр сменил и одного ее руководителя – графа Панина на другого – графа Кочубея.

Тридцатитрехлетний Кочубей был решительным сторонником нейтральной, независимой России, которая, по его мнению, не должна была связывать себя никакими военными союзами.

В записке, поданной Александру, Кочубей писал: "Россия достаточно велика и могущественна пространством, населением и положением, она безопасна со всех сторон, лишь бы сама оставляла других в покое. Она слишком часто и без малейшего повода вмешивалась в дела, прямо до нее не касавшиеся. Никакое событие не могло произойти в Европе без того, чтобы она не предъявила притязания на участие в нем. Она вела войны бесполезные и дорого ей стоившие. Благодаря счастливому своему положению император может пребывать в дружбе с целым миром и заняться исключительно внутренними преобразованиями, не опасаясь, чтобы кто-либо дерзнул потревожить его среди этих благородных и спасительных трудов.

Внутри самой себя предстоит России совершить громадные завоевания, установив порядок, бережливость, справедливость во всех концах обширной империи, содействуя процветанию земледелия, торговли и промышленности. Какое дело многочисленному населению России до дел Европы и до воин из нее проистекающих? Она не извлекла из них ни малейшей пользы".

Однако концепция Кочубея не просуществовала и года: 20 мая 1802 года Александр отправился в свою первую заграничную поездку, – в Пруссию. Эта поездка стала причиной того. что между русским императором и прусской королевской четои установилась прочная и нежная дружба, которая впоследствии явилась одним из побудительных мотивов вступления России в воину с Наполеоном.

Во время пребывания в Мемеле. – писал Адам Чарторижскии, бывший с царем и царицей в этой поездке, – "Королеву всегда сопровождала ее любимая сестра, принцесса Сальмская. теперешняя герцогиня Кумберландская, о которой скандальная хроника могла бы порассказать многое. Присутствие принцессы уменьшало строгость этикета, оживляло

разговор и придавало более интимный характер их встречам:

принцесса была прекрасной поверенной тайных помыслов своей сестры; она была бы готова и на более существенную помощь сестре в этих делах, если бы в этом встретилась надобность. После одного из свиданий с Прусским Двором, император, в то время сильно увлекавшийся кем-то другим, рассказывал, что серьезно встревожен расположением комнат, смежных с его опочивальней, и что на ночь он запирает дверь на два замка, из боязни, чтобы его не застали врасплох и не подвергли бы слишком опасному искушению, которого он желал избежать. Он даже высказал это обеим принцессам. причем был более откровенен, нежели учтив и любезен".

Александр приехал в Мемель 10 июня, а уехал 16-го, но всего за одну неделю он, буквально, свел с ума синеокую двадцатишестилетнюю красавицу-королеву, в свою очередь пленившую царя восторженностью души и вспышками веселого кокетства, сочетавшимися с глубокой заинтересованностью сложными проблемами жизни и редкостной начитанностью. Несмотря на молодость (царь был на год моложе Луизы). Александр пустил в ход все: пламенную мечтательность, которая выходила у него такой естественной, хотя никогда не была искренней, желание послужить идеалам человечности, пылкое стремление к славе, намерение стать на защиту угнетенной Европы, готовность каждый момент спешить на помощь последним из последних, забыв о своем высоком сане, повинуясь только чувству гуманности. Это была тонкая игра со стороны "прельстителя". Она достигла цели. Один из эпизодов, произошедший на глазах Луизы, раскрывает то. как Александр доказывал свою гуманность и отрешение спешить на помощь. "Был кончен один из танцев, – писала Луиза в своем "Дневнике", – император отдыхал, сидя рядом со мной, мы разговаривали. Вдруг все устремились к окнам. спрашивали: "В чем дело?" Говорят: "Кто-то утонул" . Как ветер Александр бросился вниз. чтобы помочь. Это был маленький мальчик, которого уже успели вытащить из воды. Я вижу в окно, как император возвращается с мальчиком восьми или девяти лет на руках. Войдя, он сам дает ему чаю, который тот пьет с удовольствием. И приходит ко мне будто ничего не случилось. Я говорю ему о том, как он добр, как я растрогана. "Всякий сделал бы это на моем месте" – отвечал он".

На другой день после отъезда Александра Луиза, воспользовавшись отъездом в Петербург курьера, отправила вслед императору письмо. "Я тщетно буду стараться изобразить вам горе, в которое поверг меня ваш отъезд. Он был ужасен. Только надежда увидеть ваше императорское величество через два года несколько утешила меня"

А через месяц Луиза получила письмо от своего брата, принца Георга, в котором он восхищался красотой Альп. Луиза отвечала ему письмом от 13 июля 1802 года: "Я не видела никаких Альп, но я видела людей, или лучше сказать человека в полном смысле этого слова, который воспитан альпийским жителем (по-видимому, имелся в виду Лагарп) и знакомство с которым дороже мне, чем все Альпы мира. Ибо Альпы не могут ничего делать, а он действует, распространяет вокруг себя счастье и благословление каждым своим решением. Каждый его взгляд создает кругом счастливых людей, осчастливленных его небесной добротой. Что я говорю об императоре, об единственном Александре, ты, конечно, понял с первых же слов". Что же касается Александра, то его видимое увлечение королевой Пруссии многие считали "платоническим кокетничаньем" и "политическим флиртом", ибо во взаимоотношениях с женщинами Александра более увлекало тщеславие, чем удовлетворение страсти. Хотя следует признать, что и удовлетворение страсти порой принимало у рано избалованного женскими ласками прекрасного и женственного принца извращенные формы. Писатель-эмигрант Лев Дмитриевич Любимов, анализируя отношения Александра с его сестрой Екатериной Павловной, заметил: "Всех женщин любил Александр Павлович и, похоже, тою же любовью, что и прочих, сестру свою, блистательную великую княгиню Екатерину Павловну".

И вместе с тем Александр далеко не всегда добивался физической близости с женщинами, которые нравились ему. "В числе тех женщин, с которыми проводил он целые вечера, к которым его тянуло, – имеются вовсе некрасивые, вовсе немолодые, на чью добродетель он посягать был отнюдь не намерен. В том-то и дело, что он любил всех женщин, паче всего любил женское общество – и, так как расточил он свой пыл, по-видимому, преждевременно, в бесчисленных похождениях, – очень часто сознание, что победа зависит от его доброй воли, вполне удовлетворяло его, почему и заходить слишком далеко казалось ему излишним.".

И потому не следует преувеличивать воздействие на Александра прусской королевы, хотя симпатия к ней и сыграла свою роль в сближении двух дворов Петербургского и Берлинского. И все же Чарторижский, четыре года спустя, писал Александру: "Интимная дружба, которая связала Ваше императорское величество с королем после нескольких дней знакомства, привела к тому, что Вы перестали рассматривать Пруссию, как политическое государство, но видели в ней дорогую Вам особу, по отношению к которой признавали необходимым руководствоваться особыми обязательствами". Но до войны из-за Пруссии, или, тем более, в пользу Пруссии, дело пока еще не дошло, Александр все еще оставался верен идее превращения России в правовое либеральное государство в духе тех идей, которые внушил ему Лагарп, хотя практика государственного управления часто показывала утопичность такого подхода к внутренним российским делам.

Поздней осенью 1803 года в Петербург из своего имения Грузино вернулся по вызову Александра Аракчеев, а 3 декабря того же года "Негласный комитет" собрался на свое последнее заседание.

В этих двух событиях современники увидели знамение того, что недолгая эпоха либерализма закончилась, не протянув и трех лет.

X ФЕЛЬДМАРШАЛ МИХАИЛ БОГДАНОВИЧ БАРКЛАЙ де ТОЛЛИ.

Жизнь и полководческая деятельность..

"В том же году вышла и первая обширная биография фельдмаршала, князя Михаила Богдановича Барклая де Толли, написанная мною для Военного издательства. Барклай, начавший войну 1812 года министром военных сухопутных сил России и командуя самой большой русской армией – 1-й Западной – возглавлял ее действия в наиболее тяжелый период войны – с июня по 17 августа 1812 года. Принявший у него армию Кутузов, продолжил единственно возможную тогда тактику борьбы с Наполеоном – тактику отступления, продолжая стратегическую линию своего предшественника.

После смерти Кутузова, Барклай вновь возглавил русскую армию и в марте 1814 года привел ее в Париж. Долгое время его имя подвергалось незаслуженной хуле и лишь теперь он занял в русской историко-военной литературе такое же почетное место, как и Кутузов, и Багратион, и другие великие полководцы и отчизнолюбцы. В период, предшествующий 1812 года 38-летним генералом, Барклай блестяще проявил себя в Восточной Пруссии в первой схватке с Наполеоном в 1805-1807 годах. Этому периоду и посвящен раздел о его полководческой деятельности в книге "Русско-Прусские хроники".

ПЕРВАЯ СХВАТКА С НАПОЛЕОНОМ

Изменение внешнеполитического курса. – Вторая война с Наполеоном. Сражение под Пултуском.– Арьергардные бои под Гофом. – Битва под Прейсиш-Эйлау. – Ранение Барклая. – Оценка событий и взгляд в будущее. Встреча с Александром I.– Поражение под Фридландом. – Возникновение "мирной партии", возглавляемой цесаревичем Константином. – Тилъзитский мир и резонанс, вызванный им в русском обществе

Став императором, Александр I немедленно прекратил войну с Англией. Это могло повлечь за собой обострение отношений с Францией. По' этому Александр одновременно заключил мирные договоры с каждой из этих стран.

По Амьенскому мирному договору, подписанному 27 марта 1802 г. между Англией с одной стороны и Францией и ее союзниками – с другой, война между ними прекращалась, и на короткое время в Европе наступил мир.

Бонапарт между тем чувствовал себя некоронованным владыкой чуть ли не всей Европы. Он уничтожил независимость пятидесяти германских вольных городов и нескольких десятков маленьких государств, усиливая за их счет те германские государства, которые стали его вассалами, – Баварию, Баден, Вюртемберг.

Бонапарт бесцеремонно вмешивался в дела Италии, объявив накануне подписания мира в Амьене, в январе 1802 г., образование Итальянской республики, президентом которой был провозглашен он сам. Французы навязали Швейцарии новую конституцию, по которой она стала полностью зависеть от них. Постепенно вновь стали обостряться англо-французские противоречия. В мае 1803 г. они привели к разрыву дипломатических отношений и возобновлению состояния войны между Англией и Францией. Наполеон сосредоточил на берегу Ла-Манша в районе Булони 200-тысячную армию предполагаемого вторжения на Британские острова.

В мае 1804 г. указом Сената Наполеон Бонапарт был объявлен императором французов, а затем привезенный в Париж римский папа Пий VII короновал его. Это был последний акт отречения Великой французской революции от своих освободительных целей.

Россия не могла безучастно относиться к захватнической политике Наполеона и возможному усилению Франции на Балканах и в Причерноморье. Поэтому правительство Александра I принимало ответные меры, которые включали преобразования в вооруженных силах.

Для рассмотрения всего "нужного и полезного ко введению или отмене во внутреннем устройстве сухопутных войск" по приказу Александра I была учреждена Воинская комиссия. Она должна была определить общее положение и численность войск в целом и по родам, численность полка и роты, вопросы снабжения продовольствием, обмундированием и вооружением пехоты и конницы, а также рассмотреть и другие вопросы.

Возглавлял комиссию великий князь Константин Павлович, а в ее состав входили М. И. Кутузов, Д. П. Волконский, А. П. Тормасов и другие видные военачальники. В 1801-1802 гг. комиссия выработала ряд предложений, которые улучшили и укрепили армию.

В связи с изменением структуры сухопутных сил изменились нумерация полков и их названия. 9 апреля 1801 г. 4-й егерский полк был переименован в 3-й егерский. Это название полк носил четырнадцать лет, и Барклай был его шефом до 1 сентября 1814 г., когда шефы были оставлены только в полках гвардии.

Одновременно правительство Александра I увеличивало численность войск, совершенствовало вооружение, строились новые и модернизировались старые мануфактуры, фабрики и заводы, производившие оружие и военное снаряжение. .

Приближение военной опасности, исходящей от Наполеона, к границам России, покорение большинства германских княжеств и государств, арест и расстрел Наполеоном одного из Бурбонов – герцога Энтиенского заставили Александра I пойти на решительное сближение с противниками императора французов, что привело к разрыву дипломатических отношений с Францией.

В апреле 1805 г. был заключен новый союз Англии о Россией, в августе к нему присоединилась Австрия, а затем Швеция и Неаполитанское королевство. Пруссия отказалась войти в состав третьей коалиции.

Узнав, что русские и австрийцы выступили против Франции, Наполеон отдал приказ своей 200-тысячной "английской" армии при 340 орудиях оставить лагеря у Ла-Манша и выступить в поход к Рейну. Армия получила приказ кратчайшими дорогами форсированным маршем идти к Дунаю, чтобы сокрушить австрийцев до подхода к ним русских.

Наполеону удалось заманить под Ульмом 40-тысячную армию австрийского генерала Мака в ловушку и 19 октября Припять от него капитуляцию.

В это время 40-тысячная русская армия под командованием М. И. Кутузова была еще в 270 километрах от Ульма и не могла оказать помощи австрийцам.

Существует гипотеза, что австрийцы, составляя планы кампании 1805 г., не приняли во внимание разницы' в календарных стилях Западной Европы и России. И, таким образом, ошиблись на 12 дней в определении даты, когда русская армия должна была подойти к Дунаю.

Кутузов, имея перед собой огромную вражескую армию, умело отступил к Зноймо в Моравии, пытаясь соединиться с шедшим к нему 35-тысячным русским корпусом Ф. Ф. Буксгевдена и остатками австрийцев (25 тыс.). Опыт и военный талант помогли ему избежать поражения.

В это время Барклай-де-Толли был в армии, находившейся под командой Л. Л. Беннигсева и стоявшей между Литвой и Польшей. Армия насчитывала 30 тыс. человек. Однако она не сразу смогла выступить на помощь австрийцам. Прусский король, чтобы не обострять отношения с Наполеоном, отказался пропустить русские войска через территорию страны. Однако, когда французский корпус маршала Бернадота, следовавший в Австрию, срезал маршрут и проследовал через Пруссию у Ансбаха без всякого на то разрешения, Фридрих Вильгельм III разрешил и армии Беннигсена проследовать через прусские земли на помощь Кутузову, но время было упущено.

Кутузов был намерен отступать хоть до Галиции, лишь бы соединиться с войсками Беннигсена, но находившиеся при армии Александр I и австрийский император Франц. генералы Ф. Вейротер, А. А. Аракчеев, П. П. Долгоруков высказались за генеральное сражением

Возражения Кутузова не были приняты царем, которого поддержали генералы его свиты, и сражение состоялось там и в то время, где и когда Кутузов этого не хотел, – 2 декабря 1805 г. под Аустерлицем. Сражение было проиграно. Александр во всем обвинил Кутузова и всю жизнь не прощал ему Аустерлица.

Для Барклая 1805 год был годом терпения: ему не пришлось сражаться самому. Тяжелый осадок в душе остался, когда пришли вести о потерях под Аустерлицем. Русские потеряли убитыми и ранеными 21 тыс., австрийцы – около 6 тыс. человек.

Оказавшись в вынужденном бездействии, Барклай все чаще задумывался над секретом побед Наполеона и приходил к выводу, что его тактика и стратегия сильно отличаются от всего того, что почиталось как священное и неприкосновенное полководцами других стран.

Он отметил, что в отличие от прежних военачальников Наполеон не считает главным захват и удержание крепостей, городов и территорий, а прежде всего стремится к разгрому армий противника. Исходя из этого, Барклай сделал вывод, что главным средством для достижения победы Наполеон считает генеральное сражение и сосредоточивает для проведения его превосходящие силы. Если же общее число вражеских войск превосходило его силы, то он бьет их по частям, причем скорость передвижения войск Наполеона и их маневренность достигают максимума.

Изучая стратегию Наполеона, Барклай видел, что наступление он считал основным видом полководческого искусства и решающим способом достижения победы. Причем в наступлении равным образом активно и энергично использовались и пехота, и кавалерия, и артиллерия, их взаимодействие было доведено до наивысшей степени эффективности и совершенства.

Анализируя кампании Наполеона, Барклай пришел к выводу, что в борьбе с ним нужны какие-то иные, новые стратегия и тактика, которые могли бы нейтрализовать его военные принципы. Однако пока еще он не мог ответить на вопрос, какой должна быть эта новая стратегия и тактика.

После разгрома Австрии Наполеон объединил шестнадцать немецких государств, расположенных по границе с Францией, в так называемый Рейнский союз и объявил себя его протектором.

На престол Неаполитанского королевства он посадил своего брата Жозефа, а королем Голландии сделал своего другого брата – Людовика.

Все это побудило европейские державы в сентябре 1806 г. объединиться в четвертую коалицию. В нее вошли:

Россия, Англия, Швеция и Пруссия.

В начале октября прусский король Фридрих Вильгельм III потребовал отвести французские войска за Рейн. Наполеон отказался. Началась еще одна война.

14 октября в двух одновременно произошедших сражениях – при Иене и Ауэрштедте – французы разгромили прусскую армию, а через две недели Наполеон уже въехал в Берлин. Отсюда он двинулся навстречу русским, 22 октября вступившим на территорию Пруссии.

Именно Пруссия и стала для Барклая полем первых сражений с войсками Наполеона. Тогда же на первый план вновь выступила фигура Л. Л. Беннигсена.

В 1805 г. он не успел прийти на помощь Кутузову -ч корпус Беннигсена дошел до Бреслау, когда было получено известие о том, что 26 декабря в Братиславе австрийцы и французы подписали мирный договор. Войска Беннигсена возвратились в Литву, а он там был назначен к новому месту службы: на турецкую границу.

В октябре 1806 г. Беннигсен вновь вернулся на западную границу, получив под свое начало четыре дивизии численностью 67 тыс. солдат и офицеров при 276 орудиях. Эти войска располагались вдоль по Неману между Гродно и Юрбургом (ныне Юрбаркас Литовской ССР) с главной квартирой в Гродно. Однако, когда Беннигсен прибыл в Гродно, его войска уже ушли вперед. Он вскоре догнал их и вступил в командование.

Назначение Беннигсена командиром корпуса произошло накануне разгрома пруссаков под Иеной и Ауэрштедтом, фактическое вступление в должность через месяц после этого.

К этому времени от более чем 100-тысячной прусской армии остались около 15 тыс. солдат в офицеров, сведенных в отряд, находившийся под командованием талантливого и смелого генерала Лестока, да два крепостных гарнизона – в Грауденце (ныне польский город Грундзендз) и Данциге (Гданьск, ПНР).

Изменение обстановки привело к изменению роли и корпуса Беннигсена, и его самого: из командира отдельной вспомогательной части он превратился в командующего главными силами, стоящими лицом к лицу с неприятелем. Однако у Беннигсена не было качеств для достойного выполнения такой миссии. Он не мог быть главнокомандующим, хотя страстно желал этого.

Прекрасно понимая, что Беннигсен совершенно не пригоден для выполнения новой роли, Александр послал к нему своего личного представителя генерал-адъютанта графа Петра Александровича Толстого, поручив ему контролировать действия Беннигсена и быть посредником в сношениях с прусским королем.

Дипломат и военный, участник и русско-турецкой войны 1787-1791 гг., и Польской кампании 1794-1795 гг., и Итальянского похода 1799 г., П. А. Толстой занимал в последние годы пост петербургского военного губернатора и командира лейб-гвардии Преображенского полка.

В обязанность Толстому вменялось контролировать все отдаваемые Беннигсеном приказания и распоряжения, чтобы они не поставили войска в затруднительное положение и не "скомпрометировали достоинство русской армии".

1 ноября русские войска перешли у Гродно через Неман и к 11 ноября расположились у Остроленки, Здесь-то и нагнал свои дивизии Беннигсен. Этими дивизиями командовали опытные, испытанные в боях генералы граф А. И. Остерман-Толстой, Ф. В. Остен-Сакен, князь А. Н. Голицын и А. К. Седморацкий. Беннигсену был подчинен и прусский корпус генерала Лестока.

Ареной предстоящей борьбы был гигантский равносторонний треугольник. Южной его вершиной была Варшава, западной – крепость Торп (Торунь) и северной – Кенигсберг.

В Кенигсберге остановились бежавшая из Берлина прусская королевская семья и двор. На западе театр военных действий прикрывался широкой Вислой, на юго-востоке – рекой Нарев. Весь этот район был перерезан массой рек и речушек, покрыт ручьями, озерами и болотами. В первые дни кампании ливни и неожиданная оттепель превратили Пруссию в океан грязи. Совершенно невозможно было тащить орудия, и потому множество их было брошено. Застревали даже экипажи офицеров. Солдаты шли по колено, а иногда и по пояс в воде и грязи.

Войскам Беннигсена удалось продвинуться на 50 верст севернее Варшавы и занять позиции под Пултуском. Дивизия Седморацкого разместилась в предместье Варшавы – Праге, корпус Лестока – в Торне. В авангарде войск Беннигсена шел отряд генерал-майора М. Б. Барклая-де-Толли. Он состоял из полка егерей, полка пехоты, пяти эскадронов легкоконного польского полка, двух полков казаков и батареи конной артиллерии. Всего около 5 тыс. человека

Основные силы отряда Барклая должны были занять окрестности Плоцка и Плонска и цепями казачьих разъездов по возможности прикрыть пространство между Вислой и Торном. Часть сил должна была перейти на западный берег Вислы и, образовав патрули, собирать сведения о движениях французов. Всеми войсками на Висле командовал Лесток, подчинявшийся Беннигсену.

Все было благоприятно для союзников, кроме резкой нехватки продовольствия. "В Плоцке от Барклая скрыли значительное количество хлебных запасов... когда он был в величайшем затруднении, как и чем продовольствовать свой отряд. Только в ту минуту, когда мы собирались покинуть Вислу, ему открыли этот склад, оказавшийся очень значительным, но недостаток времени и перевозочных средств не позволили вполне перевезти эти запасы" – писал впоследствии Беннигсен.

Наряду с острой нехваткой продовольствия положение осложнялось и тем, что между Л. Л. Беннигсеном и назначенным к нему в резерв генералом Ф. Ф. Буксгевденом, командовавшим тоже четырьмя дивизиями, с самого начала возникли серьезные разногласия.

По приказу царя Буксгевден был назначен в резерв к Беннигсену, но не подчинен ему по команде, что и послужило для Буксгевдена основанием для непризнания старшинства над собой Беннигсена. К тому же Буксгевден был старше Беннигсена по производству в последний чин и считал это обстоятельство решающим. На театр военных действий подходили и резервы под командованием генерал-лейтенанта И. Н. Эссена 1-го. Всего, по подсчетам А. И. Михайловского-Данилевского, собралось 159 900 человек при 624 орудиях

Армий было три, а единого командующего не было, и при глубокой взаимной неприязни Беннигсена и Буксгевдена надеяться на согласованные действия не приходилось.

Генерал П. А. Толстой имел от императора еще одно задание согласовывать приказы обоих командующих и обо всем случившемся докладывать лично Александру I.

Однако такое положение дел нельзя было считать нормальным: царь, находившийся в Петербурге, был лишен возможности быстро реагировать и оперативно вмешиваться в постоянно меняющиеся ситуации – пока фельдъегери привозили и отвозили почту, война могла быть проиграна. Получая донесения Толстого, Александр I оказывался в затруднительном положении. Сам принимать решения он остерегался, а найти замену не поладившим друг с другом генералам не мог. Кутузов был в опале. О нем император и слышать не хотел. "Трудно описать то замешательство, в котором я нахожусь, – писал он П. А. Толстому. – Кто среди нас – тот человек, который вызывает всеобщее доверие и который соединяет в себе военные таланты со строгостью, веобходимой для поста командующего? Я такого человека не знаю!"

В конце концов выбор царя остановился на шестидесятидевятилетнем фельдмаршале графе М. Ф. Каменском – ветеране Семилетней войны и русско-турецкой войны 1768-1774гг.

Суворову в 1799 г., когда он совершил знаменитый Швейцарский поход, тоже было 69 лет, но Каменский не был Суворовым. Каменский писал царю, что он слишком стар для службы в армии, что он не может держаться в седле, не может читать карту и не видит того, что подписывает.

Каменский, прибыв в армию Буксгевдена, не дожидаясь подхода к нему армий Беннигсена и Эссена, сам двинулся навстречу Беннигсену к Пултуску.

Узнав, что русские занимают позиции между Вислой и Наревом, Наполеон перенес ставку в Познань, поближе к Варшаве. Он намеревался выбить русских из Праги – предместья Варшавы, а пруссаков из Торна. С этой целью он планировал пересечь Вислу на двух главных направлениях, обойти противников справа или слева либо же окружить их.