Текст книги "Владлен Бахнов"

Автор книги: Владлен Бахнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Вот какие, оказывается, невероятные события происходили у подножия искусственной горы Алла-Маллы задолго до нашей и ненашей эры.

Однако к тому времени, когда Глузман заинтересовался загадочной Полугалией, вряд ли ее аборигены знали о своем доисторическом прошлом. Они жили в свободной стране и не подозревали, каково приходилось их предкам.

Однако в данном случае важно не это. Важно то, что старик Глузман несколько ошибся… Нет, нет, он был прав, когда полагал, что Кастракки в Ломалии срочно требуется враг. Однако иногда недостаток информации, точнее сказать – полуинформация, хуже ее полного отсутствия. Откуда Абрам Маркович мог знать, что Генеральный брандмайор из Бодливии тоже ищет подходящего врага? И когда Адмиралиссимус и Главный дирижер снюхались на высшем уровне, министр культуры и Кастракки подписали «Секретный договор о вражде и ненависти».

В документе указывалось, что:

«1) Стремясь к дальнейшему ослаблению международной напряженности, а также в целях развития и укрепления сотрудничества между Бодливией и Ломалией, Высокие договаривающиеся Стороны подписали трехлетний секретный пакт о непримиримой вражде.

2) Договор входит в силу безотлагательно, и с ближайшего понедельника стороны начинают обвинять друг друга в коварных замыслах и территориальных притязаниях, нарушении прав человека, наращивании темпов вооружения, злобной клевете, облыжном охаивании, напрасном запугивании и угнетении нацменьшинств (причем Бодливия угнетает проживающих на ее территории граждан ломалийского происхождения, а Ломалия – бодливийцев).

3) Охаивать друг друга следует в печати, по радио, по телевидению, с трибуны ООН, а также на дипломатических приемах и в любом удобном случае.

4) Через три месяца после вступления в силу настоящего пакта Стороны обязуются устроить провокации на границе (место, характер и ход провокаций будут оговорены своевременно).

5) Вслед за провокациями стороны устраивают стихийные демонстрации протеста (Бодливия перед посольством Ломалии, а Ломалия – перед посольством Бодливии). Демонстрации же должны вылиться в народные негодования, что скажется в разгроме посольских зданий (материальный ущерб будет в дальнейшем возмещен Сторонами на взаимовыгодных условиях).

6) Все недоразумения между странами должны решаться путем ожесточенных нападок друг на друга и пропагандистской шумихи.

7) Каждая сторона своими действиями должна способствовать росту возмущения, агрессивности и страха противной стороны, что, несомненно, будет способствовать интересам миролюбивых народов обеих стран».

Пакт, конечно, был хорошо продуман и ловко составлен. Но имелась в нем одна маленькая неувязочка насчет «пограничных инцидентов». Не граничили друг с другом Ломалия и Бодливия, вот в чем дело! Находилась между двумя Высокими Сторонами та самая Полугалия. И. следовательно, негде было устраивать Высоким Сторонам пограничные инциденты, а без инцидентов не получалось народного возмущения и разгрома посольств. В общем, все шло прахом!

Македонский попытался уговорить Полугалию, чтобы та пропустила тыщонку-другую его пожарников к границам Ломалии. Они, мол, попугают, попугают Ломалию и сейчас же вернутся домой. Но Президент Полугалии Мбвабва Нурмбвабва был подозрителен и недоверчив. Он понимал, что пустить пожарников легче, чем выставить. «Моя твоя не пускала!» – сказал Президент Македонскому по телефону». «Почему?!» – обиделся Генеральный брандмайор. «Потому!!!» – ответил Мбвабва и повесил трубку.

Однако не мог же Великий Маэстро начинать искать нового врага! Да и где бы он нашел такого задушевного врага, как Кастракки! Обо всем договорились, все уладили, а тут на тебе – какой-то несговорчивый Мбвабва. и все летит к черту!

Конечно, Бодливия могла просто-напросто завоевать Полугалию и таким образом вплотную подойти к своему закадычному врагу Кастракки. И, секретно договорившись с адмиралиссимусом, министр культуры двинул своих оснащенных самой передовой техникой капельдинеров на Полугалию.

Бесстрашные капельдинеры уселись в быстроходные танки, и спустя три дня только то обстоятельство, что танки были действительно очень быстроходными, позволило капельдинерам оторваться от армии противника и кое-как удрать… Да, да, всепобеждающие грозные дивизии капельдинеров драпали от полугалян. А секрет был в том, что темные полуголяне не знали, что капельдинеры непобедимы и их нужно бояться. Вот они и не боялись, и капельдинеры, выносливые и тренированные, неслись по дорогам своей Бодливии. Потому что одно дело покорять своих дисциплинированных граждан, которые даже спят с поднятыми руками, а другое дело воевать с хулиганами-чужестранцами. За танковыми дивизиями капельдинеров мчались, завывая сиренами, красные машины пожарников, а за теми в пешем строю отступали рабочие сцены.

Кой-какое сопротивление оказал наступающим полугалянам большой симфонический оркестр, поддержанный сводным духовым оркестром и ансамблем песни и пляски пожарных.

Но вскоре под натиском противника дрогнули смычковые, не выдержали медные, растерялись ударные, и вот уже на поле боя остались только контрабасы и арфистки, чьи инструменты были скорее приспособлены для позиционной, чем для маневренной войны.

Видя, что его родного противника теснят, Кастракки решил было открыть второй фронт и напасть на Полугалию с тыла. Уже между Ломалией и Полугалией начались пограничные инциденты. Те самые инциденты, которые ввели в заблуждение всезнающего Глузмана… Но затем адмиралиссимус подумал, подумал и с чистой совестью предал своего лучшего врага: уж больно быстро отступали работники министерства культуры, лучше с такими не связываться. Генеральный брандмайор постыдно бежал из Бодливии на своем личном авиалайнере, и Бодливия, освободившись от культуры, облегченно вздохнула.

Так и закончилась эта благородная вражда. Кастракки вынужден был искать нового врага, но все-таки приютил у себя Македонского. А тот, продав личный авиалайнер, открыл на вырученные деньги первый в Ломалии драматический театр.

Несколько лет спустя театр в порядке культурного обмена приехал в Вечногорск, где выступал с большим успехом. И в газете «Вечерний Вечногорск» появилась рецензия Данилова «Заслуженный успех», в которой среди прочего автор отметил оригинальную трактовку образа Чацкого. Исполнитель этой роли М. Македонский, заканчивая монолог словами: «Карету мне, карету!», словно развивая эту мысль, неожиданно добавлял: «Лошади поданы!»

Вечногорцы улавливали в этих словах какой-то особый намек и встречали их бурными аплодисментами!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В центре города на бывшей Первомайской, которая прежде называлась Старомосковской, а до этого проспектом Сталина, а еще раньше тоже Первомайской, – так вот на этой дважды бывшей Первомайской, а ныне Октябрьской находилось стеклянное кафе. Оно называлось красиво «ЛИРА», и по вечерам над его прозрачными стенами трепетно загоралось это фиолетово-неоновое слово.

Вскоре первая буква почему-то погасла, и кафе стало называться «ИРА». Затем перегорела вторая буква, и предприятие общественного питания получило имя древнеегипетского бога солнца «РА», что тоже было красиво и романтично. В народе же кафе называли просто стекляшкой.

И в этой стекляшке с самого основания работала разбитная беспечальная буфетчица Варя, Варвара Самохина. Завсегдатаи любили ее, потому что нрава она была веселого, вино разбавляла все-таки по-божески, а недоливала по-человечески. В общем, не злоупотребляла и даже отпускала в долг.

Лицо у Варвары было доброе и по-своему красивое. В нем всего было много. Круглые, как чайные блюдца, глаза, щедро вылепленный нос, пухлые губы, сдвоенный подбородок и много щек. Фигура у нее тоже была на любителя. Казалось, что под безразмерным бюстгальтером у Варвары лежат два астраханских арбуза, а под юбкой сзади спрятались две чарджуйские дыни. Такая действительно могла и в горящую избу, войти, и коня на скаку остановить. Да что там конь! Варвара запросто одной рукой вышвыривала из стекляшки недостаточно воспитанных посетителей. И завсегдатаи, зная это, уважали и побаивались буфетчицу.

Варвара была как бы гордостью и достопримечательностью микрорайона. И посетители других стекляшек завидовали и жалели, что у них нет своей такой Вари.

Но была у этой монолитной Варвары одна слабость: обожала она влюбляться. И сколько ее мужчины ни обманывали, сколько подлецы ни предавали – все равно каждый раз она безрассудно и безоглядно ныряла в очередной роман и, не сводя с любимого счастливых глаз, щедро поила его неразбавленным коньяком, кормила дефицитными апельсинами и верила, что уж этот сукин сын не предаст, этот подлец не обманет! Романы свои Варвара хранила в тайне. Знали о них только ближайшие подруги, да подруги тех подруг, да коллективы тех предприятий, где подруги подруг работали… И как только Варя влюблялась, так надевала самую яркую из своих ярких блузок, напяливала свой любимый парик со светлыми прямыми волосами, падавшими до бывшей талии, и наблюдательные завсегдатаи сразу понимали: все, наша Варя опять в тумане!

И вдруг у Варвары Самохиной родился сын. Кто его отец, разумеется, не знали. Сама счастливая мать и та вряд ли могла точно сказать, кто его счастливый папаша. Беззвучно шевеля губами и даже щелкая на счетах, она все пыталась что-то подсчитать и решить для себя эту задачу со многими неизвестными или. вернее, известными, но только Варваре. И тайна, вероятно, так и осталась бы неразгаданной, но, едва Самохина вышла из роддома, в уже знакомой нам Полугалии произошел переворот и президентом стал также знакомый нам Мбвабва Нурмбвабва. Не успели иностранные станции сообщить об этом, как к Самохиной ввалился таксист Володька.

– Так сказать, поздравляю, дорогая Варюша! – еще с порога закричал он. – Приветствую и поздравляю! – и он достал из кармана бутылку шерибрендиевки.

– Явился! – не удивилась Варвара, не видевшая Володьку больше года. – Явился, не запылился.

– А как же! – осклабился таксист, пленивший когда-то Варю именно своей белозубой улыбкой. – Спасибо тебе, Варюша, за нашего сына!

– Ты-то здесь при чем?! – изумилась буфетчица. Ко-го-кого, а таксиста она-то уж никак в расчет не принимала. Володька подмигнул, мол, чего там между своими стесняться! Но даже неотразимая его улыбка на Варвару не подействовала.

– А ну-ка топай отсюда! – сказала буфетчица. – Мне ребенка кормить пора.

– Да чего ты? Я ж не просто к тебе пришел трали-вали… Я о будущем нашего сына думаю… Он же мне не чужой! – И таксист стал сдирать с бутылки пластмассовую пробку.

– Ты что, жениться на мне хочешь? – прямо спросила Варвара.

– А что? Можно и жениться! – легко согласился Володька. – Только я уже маленько женат…

– Так разведись!

– И разведусь! Только время сейчас не терпит! – и таксист рассказал буфетчице о международном положении и о том, какие выгоды можно извлечь, если породниться с Нурмбвабвой… Варвара, конечно, знала и о подарке Кастракки, и о дворце, который презентовали Вели-миру Будимировичу Иванову. В стекляшке неоднократно обсуждались эти взбудоражившие весь город события. И в Вечногорске не было такого человека, который бы не понимал, как выгодно породниться с новоиспеченным президентом. Однако и про дохлого орла тоже помнили, и мать-одиночка понимала, что Володька-таксист оттягивает женитьбу, потому что боится прогадать. Пришлет этот Нурмбвабва машину или еще чего-нибудь полезное, Володька и вправду женится. А подарит какого-нибудь орла или священного верблюда – таксист сразу же в кусты! Знала Варвара коварный мужской пол, ох, как знала!

– Нет уж, – твердо сказала она. – Ты сначала женись, а потом уж давай сыну имя. А то много вас на готовенькое!

– Да я ж тебе, Варюша, объясняю: время не терпит. Пока я со своей разведусь, пока с тобой зарегистрируюсь, этого Мбвабву десять раз могут скинуть!

– Ну и пусть скидывают! А я, если хочешь, и без тебя в эту Полугалию телеграмму послать могу! – неожиданно пригрозила буфетчица. Но Володька не растерялся:

– Послать-то ты можешь… Только как ты подпишешься? Мать-одиночка? Вот то-то и оно! Мне один пассажир рассказывал: у них там к незаконным детям очень отрицательное отношение! Это тебе не у нас: они же отсталые…

Такого поворота буфетчица не ожидала, и аргумент Володьки показался ей весьма убедительным. Только чем убедительней звучали слова, тем обидней казались они Варваре.

– Ну и мотай отсюда к своей законной! А ну проваливай!

И таксист, помня дикий нрав экс-возлюбленной, поспешно покинул квартиру.

– Ты, Варя, все-таки подумай, – предложил он, заглядывая с улицы в окно. – Я дело говорю…

Варвара захлопнула окно, и тут же послышался стук в дверь. Разъяренная мать-одиночка бросилась в прихожую, чтобы разделаться с наглым Володькой. Но в дверях стоял не таксист, а инспектор ГАИ, старший лейтенант Потапенко. При виде разъяренной Варвары он испуганно отшатнулся, но потом щелкнул каблуками и, отдавая честь, поднес к козырьку фуражки руку, на запястье которой висел на ремешке милицейский жезл. Варвара смущенно хихикнула и отступила, пропуская Потапенко в квартиру.

Когда дверь закрылась, милиционер обнял Варвару и, расцеловав, сказал:

– Ты не поверишь, Варюха, как я рад, что у нас сын. Я всегда мечтал иметь сына! – и он снова поцеловал Варю. Но мать-одиночка легонько оттолкнула инспектора и, когда он отлетел в другой конец комнаты и шлепнулся на тахту, передразнила:

– Рад, рад… Чего ж ты в роддом хоть цветы не принес? Всем и мужья несут, и хахали, а мне – только от коллектива?

– Так я ж, Варвара, не знал. Я ж на дежурстве, у нас месячник борьбы за переход улицы на перекрестках. Я ж сто пятьдесят пять пешеходов оштрафовал, первое место в нашем ГАИ занял. А сегодня захожу в стекляшку и узнаю: родила! Вот так, думаю, подарок!

– А где ж ты, Федя, все лето пропадал?

– Я? Я в командировке был. В Воронеж ездил. Там у нас обмен опытом по безопасности движения был. Ты себе, Варюха. не представляешь, как там это дело поставлено и какие у нас скрытые резервы безопасности движения имеются! Потом меня в Козлодоевск послали, там у нас межзональное совещание по проезду нерегулируемых перекрестков было…

– Вот ведь врет и не моргнет! – захохотала Варя. И от ее смеха задрожала посуда в серванте и затряслись хрустальные подвески на люстре. – Я ж тебя каждый день в твоем «стакане» видела!

– Ну, прости. Варя, ну, виноват я перед тобой. Но теперь. когда у нас родился сын, ты должна меня простить.

– А хрен с тобой! – великодушно согласилась Варя. – Что я, вас, мужиков, не знаю, что ли?

– Скоты мы. скоты, Варвара! – поддакнул старший лейтенант. И тут же спросил: – А в Полугалии слыхала, что творится? Нельзя терять ни минуты! Я знаю, что говорю…

– Про Полугалию-то я слыхала, – перебила Варя. – А жениться ты собираешься?

– Так я уже женат…

– Я спрашиваю, на мне ты жениться собираешься? – повысила голос Варя.

– Да я бы хоть сегодня! – радостно сообщил инспектор. – Только у нас, в милиции, так нельзя. В милиции с аморалкой строго, не то что у вас, штатских… А я же офицер, не рядовой как-никак…

И Варвара поняла, что старший лейтенант тоже не хочет рисковать, не зная, какой подарок отвалит Мбвабва. И хоть ничего хорошего буфетчица от мужиков не ожидала, и хоть кормила и поила их, заранее зная, что обманут и продадут, – тут ей стало очень обидно. Особенно из-за слов «офицер» и «аморалка».

– Эй ты, лейтенант задрипанный! – сказала она. – Иди ты к едрене фене, и чтоб я тебя в моей стекляшке больше не видела! А то я тебе такую аморалку устрою!.. – и она, отбросив стул, двинулась на Потапенко.

– Да ты не поняла, да я же совсем не против… – торопливо залепетал старший лейтенант, бочком, бочком пробираясь к дверям. Но тут запищал проголодавшийся младенец, и мать поспешила к нему, на ходу выкатывая из блузки свою могучую грудь. Инспектор, воспользовавшись ситуацией, благоразумно удалился.

– Кушай, лапушка, кушай Мбвабвушка, – приговаривала буфетчица, как бы примеряясь к диковинному имени. И младенец сосал и причмокивал…

– Тоже мне, офицеры! – приговаривала Варвара. – Как переспать, так все они рядовые. А как жениться – аморалка! Ты ешь, ешь, сынуля, мы и без офицеров проживем.

И только угомонился, наевшись, лапушка-Мбвабвушка, как в передней снова раздался звонок.

– А чтоб тебя! – оказала в сердцах буфетчица и, застегивая блузку, пошла к дверям.

В дверях, прижимая к груди портфель, стоял Семен Семеныч. Да, да, тот самый Семен Семеныч, у которого в роду все мужчины были Семен Семенычами.

– Здрасьте, пожалуйста! – удивилась буфетчица. – Только тебя мне здесь не хватало! Что у меня, день открытых дверей, что ли?

– Разрешите войти? – вежливо спросил Семен Семеныч.

– Входи, если пришел.

Семен Семеныч аккуратно повесил плащ, достал из портфеля примятый букет и, встряхнув, протянул его Варваре.

– Разрешите поздравить вас, Варвара Николаевна, с рождением сына от всей души и от всего сердца! Ребенок в семье – это большое и важное дело! А теперь, если позволите, я хотел бы взглянуть на нашего мальчика.

– Ты-то здесь при чем?! – простодушно изумилась молодая мать. – Мы с тобой и полгода не знакомы…

– Зачем так ставить вопрос? – кротко возразил гость. – Настоящие чувства не измеряются стажем. Он – мой сын!

– Ты что, совсем спятил? Какой же он твой сын? Ребенок за полгода не получается!

– Я не так ставлю вопрос. – снова возразил Семен Семеныч. – Кто бы ни был случайным отцом мальчика, я вас люблю. И поэтому считаю новорожденного своим сыном. Прошу вашей руки, Варвара Николаевна.

Мать-одиночка озадаченно уставилась на пожилого жениха. Не знала же она, что с того дня, как Футиков назвал своего сына Лучезарром и получил автомобиль, а Семен Семеныч нарек своего первенца Семеном и получил шиш с маслом. – так вот с того самого дня Семен Семеныч не мог простить себе такой промашки. И теперь, когда судьба снова предоставила ему шанс, может быть, последний шанс в жизни, он готов был на все, только был бы у него сын, которого он мог бы назвать Мбвабвой. То есть Варвара понимала, чего от нее хочет этот лысый. Не зря же к ней приходили и таксист, и милиционер. Но Семен Семеныч первый по собственному почину предлагал ей выйти за него замуж.

– Постой, Сема, – сказала Варвара. – Я что-то не соображу: ты ж, кажется, женат?

– Формально женат, – не стал спорить жених. – Но я обещаю вам, что как только разведусь, так женюсь на вас.

– Ха, нашел дурочку! Так вот я и поверила. Все вы одинаковые!

– Варвара Николаевна, не надо меня сравнивать со всеми. Я человек серьезный. И если так стоит вопрос, то я готов дать расписку о том, что как только будет решен вопрос с моей теперешней супругой, так я безотлагательно подниму вопрос об официальном оформлении наших с вами отношений и, следовательно, об официальном усыновлении ребенка.

– Пиши расписку! – согласилась мать-одиночка.

– Уже написал! – и Семен Семеныч торопливо достал из портфеля аккуратно отпечатанный на машинке документ.

«Дана мной, Артыбашевым Семеном Семеновичем, Самохиной Варваре Николаевне, – прочитала буфетчица, – в том, что я, Артыбашев С. С., обещаю Самохиной В. Н.»…

– А почему подпись не заверена и печати нет? – придирчиво спросила молодая мать.

– Ну кто ж такой интимный документ заверять может? – улыбнулся жених. – Да вы не сомневайтесь, я человек верный!

– А сына небось Мбвабвой назвать хочешь? – Семен Семеныч подивился ее международной подкованности, однако юлить не стал:

– Мбвабвой, Варвара Николаевна, вот именно Мбвабвой. Имя, конечно, для русского уха непривычное, но дело не в этом. Зачем от собственного счастья отказываться – вот в чем вопрос? Правильно я говорю?

И неизвестно почему, то ли из-за расписки, то ли из-за убедительных формулировок, а то ли просто потому, что Семен Семеныч был достаточно некрасив и глуп, Варвара поверила ему. Поверила, что не обманет и разведется и у нее появится какой-никакой, а все-таки муж.

Могучей рукой притянула она к себе жениха, чмокнула в лысину и сказала:

– Ну. смотри, Семен, обманешь – пеняй на себя!

Семен Семеныч, поднявшись на цыпочки, поцеловал невесту в подбородок и опять заверил, что как только решит вопрос о разводе, так займется вопросом женитьбы. Договорились, что завтра же с утра он пошлет соответствующую телеграмму в Полугалию, и окрыленный жених исчез.

Только ни завтра, ни послезавтра, короче говоря, никогда в жизни посылать телеграмму за границу Семен Семеновичу не пришлось. Ибо в дело вмешались те непреодолимые силы рока, которые в разные эпохи назывались по-разному, а в наше время скромно именуются компетентными органами.

Варвара уже собиралась спать, когда под ее окнами остановилась машина и в передней раздался резкий звонок.

– Чего трезвоните! Чего трезвоните! – хриплым шепотом закричала Варвара, открывая двери. – Не понимаете, что ребенок спит?

– Варвара Николаевна Самохина? – спросил, возникая на пороге, незнакомый человек в сером костюме и шляпе.

– А ты кто такой? – подозрительно спросила молодая мать и увидела, что за незнакомцем стоит еще один, тоже в сером и тоже в шляпе.

– Пройдемте в квартиру. Здесь неудобно разговаривать, – уверенно проговорил первый незнакомец и, пропустив в переднюю второго, закрыл дверь.

– Да что вам надо? – струсила Варвара и невольно перешла на <вы>. Что-то в облике незнакомцев подсказывало ей, что с ними лучше быть повежливей. И на обэхээсовцев они вроде не были похожи, но все-таки была в них какая-то хозяйская уверенность.

– У меня там в комнате ребеночек, – сказала Варвара. – Спит он. Туда нельзя.

– Ничего, ничего, у нас голоса тихие, – улыбнулся незнакомец. – Проходите! – И он первым вошел в комнату. – Мы сначала хотели вас вызвать к себе. Но потом выяснили. что живете вы одни, ребенка вам оставить нс на кого. Вот мы и приехали к вам. Поверьте, дело серьезное, срочное, иначе мы бы ни за что не потревожили бы вас. Да вы садитесь, разговор будет длинным.

И Варвара послушно села на краешек тахты, а гости расселись за столом.

– Разрешите поздравить вас с рождением сына, – сказал первый в сером. – Мальчик, надеюсь, здоров?

– Слава Богу, – кивнула Варвара, зябко кутаясь в халат. – А вам что нужно?

– Сейчас все объясню. Я – майор Зубатых, Валерий Павлович. А он, – майор кивнул на второго, – капитан Петров, мой коллега, – и майор протянул Варваре какую-то красную книжицу, но она обеими руками торопливо отстранила ее. – Дело у нас к вам неожиданное, и вы, пожалуйста, постарайтесь вникнуть!

Читателю тоже придется вникнуть. И для этого нам придется ознакомить читателя с некоторой незнакомой, вероятно, для него информацией.