Текст книги "Владлен Бахнов"

Автор книги: Владлен Бахнов

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Ну, наконец-то, наконец-то, наконец-то! – радовался Динами, расхаживая по кабинету. Он то взбирался в свое кресло и подпрыгивал на мягком сиденье, то перескакивал с кресла на гигантский стол. – Как я и предсказывал, дорогой мой Котангенс, мы победили. Пиши: «За потрясающее никому не известное изобретение и вообще назначено с сегодняшнего числа Котангенса моим самым-самым близким приближенным». Подпись: «Великий Попечитель, Властелин Солнца и прочая и тому подобная».

– Благодарю вас, Ваше Равенство!

– Пустяки! Ах, Котангенс, наконец-то справедливость восторжествовала! И теперь подумаем, как сделать, чтобы этого никто не заметил.

– Зачем, Ваше Равенство? Ведь власть снова в ваших руках.

– В моих. Но ни один человек не должен догадываться, что она побывала в чужих. Не могу же я признаться, что Огогондией вместо меня управлял ненормальный кибер и никто даже разницы не заметил!

– Это верно.

– Еще бы! Мои подданные – они ж как дети. Узнают, что у власти временно был не я. и начнут подозревать, что и теперь я тоже не я. Чувствуешь?

– Так что же делать?

– А ничего. Власть преемственна. Значит, будем вести себя так, как вел себя наш предшественник, – и Дино забегал по комнате, вращая правой рукой. – Похоже?

– Абсолютно!

– Но это внешнее сходство. А сейчас подумаем, как нам до… емкак нам до… емкакнамдо… емкакнам до… стичь сходства внутреннего. Что бы этакое придумать поненормальней, а?

– Провозгласите себя богом.

– Старо.

– Ну обвините какое-нибудь государство в том, что оно в агрессивных целях собирается устроить солнечное затмение.

– Пресно. Мне нужны сумасшедшие идеи помасштабней. Вроде платы за Солнце или установки счетчиков. А кстати, счетчики мы установили, а деньги-то нам платят? Министра финансов! Срочно! – распорядился Дино, нажав кнопку диктофона.

И министр финансов тотчас влетел в кабинет, даже не успев остановить вращение правой руки.

– Браво, Динами!

– Браво, брависсимо. Как поступает плата за Солнце?

– Самым аккуратным образом. Ваше Равенство.

– И платят строго по показанию счетчиков?

– Абсолютно. Вот только в Игралии какие-то хулиганы разбили два счетчика.

– Разбили? – обрадованно переспросил Дино.

– Так точно, разбили.

– Так что же ты раньше молчал? – И Попечитель расцеловал оторопевшего финансиста. – Военного министра! Мигом!

И министр так стремительно вбежал в кабинет, что вынужден был по инерции пробежать еще целый круг, прежде чем смог затормозить и остановиться.

– Ты что же это? – набросился на него Дино.

– Не могу знать.

– Наши враги, понимаешь, громят наши счетчики, а армия бездействует? Приказываю тебе срочно организовать надежную охрану счетчиков.

– Но, Ваше Равенство, счетчики находятся в других странах.

– Тем более! Ввести в эти страны войска. По одному полку на каждый счетчик.

– У нас нет столько полков.

– Провести мобилизацию! Военизировать всю Огогондию! Все огогондцы – солдаты! Вперед! – И министры наперегонки побежали из кабинета.

– Видал? – самодовольно спросил Дино Котангенса. – Вот та сумасшедшая идея, которую мы искали. Похож я был на сумасшедшего?

– Точь-в-точь. Ваше Равенство!

– Ну погоди, то ли еще будет!

Тысячи огогондцев толпились у «хижины».

– Мы никому не позволим! – кричал Великий Попечитель с балкона резиденции вперед многотысячной толпой. – Мы никому не позволим, чтобы наши солнечные счетчики, построенные на деньги наших налогоплательщиков, громили и уничтожали!

– Не позволим! – подхватывала толпа.

– Мы видим, что правительства некоторых государств не могут или не хотят гарантировать нам сохранность нашего имущества, находящегося на их территории. Поэтому мы вынуждены для охраны вышеназванного имущества посылать в эти страны своих солдат. Правильно я говорю?

– Правильно! – орала толпа.

– Все огогондцы – солдаты! В Огогондии нет несолдат! Несолдатам не место в Огогондии!

– Браво, Динами! – бесновались огогондцы. – Сто тысяч лет жизни Солнцеподобному!

В этот раз телесовещание на высшем уровне было необычайно деловым и коротким.

– Господа попечители, – сказал Председательствующий, – ввиду чрезвычайной важности и срочности обсуждаемого нами вопроса есть предложение называть вещи своими именами.

– Правильно! – зашумели разом попечители. – Зачем нам эти цирлихи-манирлихи? Подумаешь, интеллигенция!

– Предложение считаю принятым. А теперь поговорим по душам.

– Какого дьявола Динами отхватил Малявию? – сразу же закричал нервный Попечитель Колоссалии. – Я же еще в прошлом году собирался ее оккупировать!

– А Игралия всегда граничила с Великанией. Значит, именно Великания имеет историческое право захватывать Игралию, а не какая-то там Огогондия.

– Каждому приятно этими делами заниматься.

– Это же черт знает что такое! Прямо из-под носа страны утаскивает. На минутку отвернуться нельзя!

– Себе все, а другим ничего. Эгоист!

– Нахал – и все!

– И нечего с ним церемониться. Предлагаю сбросить на Огогондию бомбу и начать войну.

– А я предлагаю сбросить две бомбы и начать переговоры о мире.

– А лучше всего сбросить три и вообще ничего не начинать.

– Господа, господа, не забывайте: у Огогондии тоже есть бомбы. Правда, подержанные, но все же…

– Это верно. Так что же вы предлагаете?

– Предлагаю послать этому выскочке ультиматум со строгим выговором и последним предупреждением. Или он немедленно отдает нам все захваченные им страны…

– …или мы их сами захватим.

Но Дино Динами ничего еще не знал о близящихся неприятностях. И настроение у него было превосходное.

– Все идет как надо! – уверял он нового приближенного. – И войска движутся, и диктаторишки молчат. Говорил я тебе. Котангенс, что все будет в порядке?

– Говорили. Три раза говорили. Ваше Равенство. Даже четыре.

– Вот видишь. А ты меня чуть не размагнитил.

– Так ведь…

– Знаю, знаю. Пойди в наградной департамент и награди себя чем хочешь. Потом оформим. Ступай!

– Браво, Динами!

А Дино, оставшись наедине, задумался: «Гм… Почему все попечители так меня боятся? А? Кибера называли Властелином Солнца. Но он не мог быть Властелином Солнца, потому что он не я.

А я почему не Властелин Солнца? Потому что я не он. Нет, я что-то путаю… Начнем сначала. Кибер был Властелином Солнца. Но он не был Властелином Солнца. А кто был Властелином? Тот, кто не был? Нет, я опять где-то ошибся. Попробуем еще раз, не торопясь, спокойно, логично…»

А в Огогондии происходила тотальная военизация. Печатая шаг, по площади прошел батальон Союза солнцепоклонников. Они маршировали, громко распевая:

 
Гениален наш Дино
И непобедим.
Лишь ему
Подчиняется Солнце.
 

И едва прошли молодые солнцепоклонники, как с другой стороны площади показалась новая колонна. Правда, этот отряд выглядел не так браво, как предыдущий, потому что состоял он из одних стариков. Причем каждый старичок опирался на палочку и шаркал. Но шаркали патриоты-старички, не нарушая строя, и палками взмахивали так ритмично и воинственно, что казалось, шагает взвод престарелых фельдмаршалов.

 
Иго-го,
И горды славным кормчим своим,
Ого-го, ого-го,
Огогондцы! —
 

хором шамкали дедушки и прадедушки.

А навстречу им, толкая перед собой коляски, двигалась рота кормящих матерей. Благодаря коляскам их колонна была похожа на моторизованную часть. И когда предки и потомки поравнялись, дедушки разом отсалютовали палками. а внуки, присев в колясках, приложили растопыренные пальцы к чепчикам, отдавая честь.

 
Иго-го,
И горды славным кормчим своим,
Ого-го, ого-го,
Огогондцы!
 

А Дино продолжал расхаживать по комнате. Уже наступили сумерки, а он не зажигал света и все шагал, будучи не в силах выпутаться из лабиринта своих логических построений.

– Значит, кибер не Властелин, потому что он не я. А я не Властелин, потому что я не кибер. А может, я кибер? Или. может, кибер – я? Или мы оба – мы?

И тут Дино увидел прямо перед собой своего двойника. Размахивая руками, двойник шел прямо на него.

– А-а-а! – испуганно закричал Дино. – Ты опять пришел? Нет, нет!

И, схватив кресло. Попечитель бросился на двойника. Зеркало разлетелось вдребезги, и Дино облегченно вздохнул.

– Ну вот. теперь все ясно: никакого двойника нет. И не было. А всегда был только я. И значит, я Властелин Солнца! Единственный! Настоящий! Полноценный!

И тут в кабинет вбежал военный министр.

– Ваше Равенство! Господин Попечитель! Диктатории прислали вам срочный ультиматум. Они собираются объявить нам войну.

– Нахалы! Да знают ли они, кто я такой? Да я их!..

– Так и они ж нас, Ваше Равенство! – робко заметил военный министр, имевший более точные представления о могуществе Огогондии. – Лучше с этими бандитами не связываться!

– Молчать! Позвать ко мне Главнокомандующего науками!

И приученный к дисциплине Главкомандующий тут же предстал перед Попечителем.

– Ответь мне, ученый, – сказал Дино, – известно ли современной науке, что у Солнца есть Властелин?

– Это аксиома. Ваше Равенство.

– А ты сам веришь, что Солнце подчиняется лично мне?

– Как бог свят, – отвечал ученый, глядя прямо в глаза Попечителю.

– Хорошо, ступай! – промолвил рассеянно Попечитель. и Главнокомандующий науками ловко проделал кругом шагом марш и четким военным шагом вышел из кабинета.

– Трубить сбор! – приказал Властелин Солнца.

Не нужно забывать, что, кроме самых первых приближенных и министров, у Великого Попечителя было много не самых первых приближенных, вслед за которыми в табели о рангах шли вторые, третьи, четвертые и. наконец, пятые приближенные, которые приравнивались к дальним родственникам и пользовались теми же правами и привилегиями. И теперь по сигналу трубы все они собрались в большом парадном зале, и Дино произнес перед ними одну из своих самых исторических речей.

– Так называемые Великие Диктатории, которыми правят сумасшедшие попечители, забыли, с кем они имеют дело, и посмели выступить против меня. Я мог бы сегодня же стереть их в порошок, но я не буду воевать с ними.

Приближенные облегченно вздохнули, но радость их была преждевременной.

– Я могу заставить эти державишки подчиниться мне без единого выстрела, ибо в моем распоряжении есть более грозное оружие, чем жалкие водородные бомбы.

Если бы присутствующие посмели удивленно переглянуться, они бы это сделали.

– Я все обдумал. – торжественно сказал Дино, – и решил приказать Солнцу, чтобы оно перестало светить! Или, может, кто-нибудь сомневается, что Солнце подчинится моему приказу?!

Но, конечно, никто не сомневался.

– За мной! – зычно крикнул Великий Попечитель и, выскочив из зала, подпрыгивая, побежал вверх по широкой дворцовой лестнице.

Приближенные, не смея отстать, хрипя и задыхаясь, бежали за ним.

Пятый этаж… седьмой… десятый…

Великий Попечитель несся все быстрее. Сердца его дряхлых приближенных бешено колотились, бежавшие рисковали умереть на ходу. Но страх перед Попечителем был сильнее страха смерти.

Дино выбежал на крышу и, широко раскрыв глаза, уставился прямо на Солнце.

Он знал силу своего взгляда, потому что стоило ему гневно взглянуть на кого-нибудь – и тот падал замертво.

Дино смотрел на Солнце, вкладывая в этот взгляд всю свою силу воли.

– Солнце! – тихо и уверенно сказал Дино Динами. – С тобой говорит твой Властелин. Я приказываю тебе: перестань светить! Перестань светить!!!

И тут произошло нечто невероятное и ужасное: Солнце подчинилось его приказу и погасло.

И Властелину Солнца стало так страшно, что он закричал и рухнул на остывающую крышу своей «хижины».

А когда Дино очнулся, весь мир был погружен в кромешную тьму, такую густую, вязкую, абсолютную тьму, которую невозможно себе представить и которая наступает, когда Солнце гаснет…

– Где я? – спросил Попечитель.

– У себя в «хижине», – отвечали приближенные.

– А почему так темно? Солнце все-таки подчинилось мне и погасло, да?

– Да, – словно эхо. откликнулись приближенные.

– И человечество гибнет, да?

– Да, – повторили приближенные, давно уже разучившиеся говорить слово «нет».

Великий Попечитель закрыл глаза и захихикал, довольный тем, что ему удалось сделать.

Умер Дино Динами через два дня. И до самой смерти никто не осмелился сказать ему, что Солнце погасло только для него одного. Просто потому, что он ослеп.

ПАРОДИИ КОНЦА
60-Х – 70-Х ГОДОВ

Евгений Винокуров
Отражение

 
Устав от мудрецов и балагуров,
Я в зеркало взгляну средь бела дня,
И в зеркале возникнет Винокуров
Евгений.
И воззрится на меня.
Что ж он увидит? В двух шагах всего
Стоит двойник, его подобье.
Немного наклонясь, и исподлобья
Разглядывает пристально его.
И видит – рядом, в зеркале стоит
Его оптическое отраженье,
Уже не юноша, а все же не старик.
Во взгляде отраженья напряженье.
Куда ж направлен напряженный взор?
Конечно, на того, кто, стоя рядом.
Рассматривает пристально, в упор
Свое подобье напряженным взглядом.
 
 
Он смотрит на меня,
Я на него
Смотрю…
И все… И больше ничего.
Казалось бы. Но сколько в этом скрыто!
Как мало прожито! Как много пережито!
 

Римма Казакова
Каждому свое

 
Я такая простая девчонка.
Озорная, шальная, ничья.
Я свой парень. Но где-то и в чем-то
Просто баба и женщина я.
Ах, мужчины, вы сладкоречивы.
Хоть и знаем мы вас наизусть.
Но мы сами с усами, мужчины.
Намотайте себе на ус!
Вы привыкли мыслишкою тешиться.
Все уверенней становясь.
Что на ваших плечах все держится
И все наши надежды на вас.
Сами вы себе кажетесь сильными.
Но, наивные мужички.
Шевельните своими извилинами.
Напрягите свои мозжечки:
Ведь окончилась ваша эпоха
И смешон этот гонор ваш.
Хорошо это или плохо.
Слабый пол – мы берем реванш!
Поглядите вокруг себя во поле
Или в городе наугад:
Проглядели вы, братцы, прохлопали —
И крутом уже матриархат.
Вы не бойтесь матриархата.
Сейте хлеб, обжигайте горшки.
Но учтите, что ваша хата
С краю. С краю! Вот так, мужики!
 

Юрий Левитанский
Киносон о зайце и охотнике,
который ходил в кино зайцем

Меж тем я решительно знаю

По прихоти сна моего.

Что я в этой пьесе играю.

Но только не помню кого.

Ю. Левитанский.

«Сон о забытой роли»

 
Мне снился сон, загадочный и странный.
Он был цветной и широкоэкранный.
И снилось мне, что сплю я под сосной
И сон смотрю, загадочный, цветной.
Сон состоял из двух отдельных серий.
Мне снилось, что я просто зайчик серый.
А кто охотник? Кто судьба моя?
Вы не поверите: охотник тоже я!
Да. я один во сне играл две роли.
Быть может, это не играло б роли.
Но вот я, зайчик, вышел погулять, —
А я, охотник, стал в себя стрелять!
О, я был замечательный охотник.
До молодой зайчатины охотник!
И когда заяц на поляну вышел.
Я из себя, как говорится, вышел.
Не понимал я. что, стреляя дробью,
Я самого себя сейчас угроблю.
Но вот звучит ужасное «пих-пах»
(А может быть, «пиф-паф»?). Но, не дослушав.
Я падаю, разбрасывая уши.
И зайчики кровавые в глазах…
В груди моей безжалостный свинец.
Прощайте, мои зайчики… Конец
Первой
Серии.
 

Павел Вегин
В дальнем плаванье

И вот я в летейские воды вхожу.

И вот я уже холодею.

Я голову, может, за прихоть сложу

Увидеть в лицо Лорелею.

…И в белую ночь ее вольных волос

Вошли мои пальцы, как кони в овес.

П. Вегин. «Лорелея»

 
Хочу Лорелею узреть наяву,
От страсти своей изнываю!
И вот я ныряю, и вот я плыву,
И вот, наконец, доплываю.
Катилась вода, светила звезда,
И так Лорелея спросила:
– Зачем, о поэт, вы приплыли сюда?
И я ей ответил красиво:
– Я в Лете холодной едва не простыл,
Я чуть не утоп, когда к вам сюда плыл,
Чтоб в белую ночь ваших вольных волос
Вошли мои пальцы, как кони в овес!
Услышав слова про коней и овес.
Она не сдержала загадочных слез.
– Как жаль. – ее дивные губы шепнули, —
Как жаль, что вы не утонули!
 

Лев Халиф
Об осебяченной собаке
и особаченных стихах

…Собаки

Просто внешностью запаздывают.

А так они

Почти что люди.

Я пса.

Ей-богу б,

Осебячил, —

А что верней

Любви

Собачьей?!

Л. Халиф

 
Жил пес.
Типичный сын собачий.
И вот однажды.
Веря в чудеса,
Я пожалел его
И осебячил.
Облаго —
детель —
ствовал
Пса!
И начал пес
Во всем
Мне подражать,
и само —
учкою
За две недели
Так насобачился
Стихи писать.
Что вскоре
Съел собаку
В этом деле!
Пес много
Написал стихо —
творений.
Но так как
Внешностью
Он все же
Запоздал, —
Во избежанье
Всяких
Осло —
жнений
Я как свои
Их относил
В журнал.
И вот теперь
В отместку за грехи
Я сам не в силах
Справиться
С задачей
И разо —
браться.
Где мои стихи,
А где.
Как говорится.
Бред
Соба —
чий?!
 

Николай Глазков
Метровые стихи

Трамваи! Хотя и электромоторные,

Могли б они справиться? Разве трамваям

Развить было можно скорость метройную?

Куда им!

Н. Глазков.

«Огромная экономия»

 
Я утверждаю, что метро
Полезнее трамвая.
И сочинять сегодня про
Метро стихи желаю!
Едва проснувшись поутру.
Все москвичи спешат к метру.
И ранней утренней порой
Я тоже пользуюсь метрой.
Пускай на улице жара —
Не жарко мне внутри метра,
А если холод на дворе —
Совсем не холодно в метре!
О нет, не описать пером.
Как с детства я горжусь метром
И как с далекой той поры
Москвы не мыслю без метры!
Так пусть растет число метров!
Чем дальше в лес, тем больше дров!
 

Семен Кирсанов
Никудыки

С тихим смехом —

Навсегданьица!

Никударики летят.

С. Кирсанов.

«Никударики»

 
Каждый вечер, взявшись за руки
И прощальный
бросив взгляд,
С тихим смехом
никударики
К никомурикам
летят.
Ни в Европе,
ни в Америке
Не найти их —
ведь живут
Никомурики в Нигдерике,
Где ничторики
поют.
В реках там
есть ничемурики.
Где ж еще им гнезда вить?
Очень любят
никомурики
Ничемуриков
ловить.
Потому-то,
взявшись за руки
И прощальный
бросив взгляд.
С тихим смехом
никударики
К никомурикам
летят.
Я об этом с упоением
Написал стихотворение.
Но понять его
никторики
Не сумеет
низачторики!
 

Белеет парус одинокий…
Литературные пародии 1947-1979

Пародийный цикл «Белеет парус одинокий…» я начал писать давно. Первая из этих пародий была написана в 1947 году, а последняя – в декабре 1978-го.

Героями цикла «Белеет парус…» становились только такие поэты, которые, с моей точки зрения, имеют свой индивидуальный почерк и отличаются лица необщим выраженьем.

Любители поэзии хорошо знакомы с произведениями этих поэтов, что позволяет мне не предварять каждую пародию эпиграфом, как бы подсказывающим читателю, какие именно строки послужили поводом для данной литературной пародии.

Я вообще предпочитаю по возможности обходиться в пародиях без эпиграфа, потому что эпиграфы – вещь опасная и подчас оказываются смешнее самих пародий.

 
В тумане моря белеет одинокий парус.
Что он ищет в дальней стране?
Что он покинул на родине?
Волны бушуют и ветер свистит,
А мачта скрипит и гнется.
Он не ищет счастья.
Он не от счастья удирает.
Под ним светлая вода.
Над ним золотое солнце,
А он хочет плохой погоды.
Как будто в бурях есть покой.
 

 
Шел я, от ходьбы упарясь,
По-пехотному, пешком.
Шел и вдруг увидел парус
Прямо в море голубом,
А по совести признаться.
Между нами говоря.
Парус – он не станет, братцы.
Даром по морю болтаться
И белеть в тумане зря.
 
 
Я до выдумки охочий.
И подумал я тайком:
Что он ищет днем и ночью
И чего, промежду прочим.
Кинул он в краю родном?
Почему он все маячит.
Все белеет над водой?
Счастья ищет – не иначе.
Вот так, думаю, задача,
Елки-палки – лес густой!
 
 
Ах ты, парус-парусище.
Счастья ищешь?. Вот чудак!
Присмотрелся: нет, не ищет.
Показалось только так…
Сел я. значит, на пригорке.
Скрутку в палец толщиной
Закурил я из махорки
Для завесы дымовой,
(В нашем деле, если горько.
Если что-нибудь не так.
Выручает нас махорка.
Дело, стало быть, табак.
Без махорки, как без рук.
Как на празднике без брюк.)
И меня от той махорки
Осенило на пригорке:
Хочет бури парус мой!
 
 
Как сказал бы Вася Теркин:
– Будто в бурях есть покой!
 

 
Да, он, мятежный, просит бури,
Летящей в грохоте тирад,
В неописуемом сумбуре
Над Эйфелевой башней, над
Тулузой, Тулой, Сальвадором.
Сорбонной, черт ее дери.
Над склеротическим Собором
Парижской Богоматери!
 
 
Да, он, мятежный, просит бури!
Он адекватен ей без слов!
Пусть грохнет по клавиатуре
Тупоголовых черепов!
Катитесь к черту, лежебоки.
Вам не понять ни бе, ни ме!
Белеет! Парус! Одинокий!
Компране ву? By пониме?
 

 
Тринадцать лет. Кино в Рязани,
Тапер, рыдающий навзрыд.
И крупным планом на экране
Белеет парус – индивид.
 
 
Под ним волна бежит, играя.
Над ним луч солнца золотой,
И я шепчу: – Моя родная.
А ты мне шепчешь: – Мой родной.
 
 
И вот, собою не владея
(Ведь как-никак тринадцать лет),
– Проклятая, – шепчу тебе я,
– Проклятый, – шепчешь ты в ответ.
 
 
И я, готовый благородно
Бежать, бежать на край земли.
Беру билет в международный
И еду к черту, за Фили.
 
 
О, как я жил все эти годы,
Как я скитался, боже мой.
Как я искал плохой погоды.
Как будто в бурях есть покой!
 
 
С соседями, вскрывая банки
Консервов, мучась и любя,
В пути на каждом полустанке
Мы выпивали за тебя.
 
 
Соседи говорили: – Ишь ты,
Какой взволнованный пиит.
Одно из двух: он счастья ищет
Или от счастия бежит.
 
 
Я жил в гостиницах различных.
Опять же мучась и любя,
В провинциальных и столичных.
Проклятая, из-за тебя.
 
 
В гостиницах, где номер с ванной —
То и другое я снимал —
И по тебе, моей желанной.
Неоднократно тосковал.
 
 
И вот настала эпопея.
Пришла желанная пора,
И я спросил: – Теперь тебе я
Признайся, нра или не нра?
 
 
И вновь сидим в кино в Рязани,
Тапер уволен за дебош,
А на заштопанном экране
Одно и то ж, одно 41 то ж:
 
 
Под ним волна бежит, играя.
Над ним луч солнца золотой.
И я шепчу: – Моя родная,
И ты мне шепчешь: – Мой родной.