Текст книги "Владлен Бахнов"

Автор книги: Владлен Бахнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

БЕЗМОЛВНЫЙ РАЗГОВОР

Когда люди долго живут вместе, они начинают понимать друг друга с полуслова, с полужеста, с полувздоха…

– Я ХОЧУ ЕСТЬ, – сказал муж, как бы говоря, что он умирает от голода и, в конце концов, имеет право хотя бы в выходной день нормально позавтракать.

– В ХОЛОДИЛЬНИКЕ, – сказала жена, как бы говоря, что она так же, как и муж, каждый день ходит на работу и имеет, в конце концов, право на законный отдых.

– ТАМ ОДНИ ПЕЛЬМЕНИ, – сказал муж, как бы намекая, что он и так круглосуточно питается этим традиционным блюдом сибиряков и младших научных сотрудников.

– СВАРИ. – равнодушно предложила жена, как бы говоря. что она и так кончает работу в половине седьмого и добирается домой с двумя пересадками, и если ей при этом ходить еще по магазинам и искать для мужа всякие деликатесы, то…

– А ЯИЦ НЕТ? – ворчливо спросил муж, как бы напоминая, что он и так помогает жене по хозяйству и дверной замок отрегулировал, и шуруп ввинтил, и бачок починил, и вообще… Уж не хочет ли она. чтобы он за нее готовил завтраки и обеды?

– ЯЙЦА КОНЧИЛИСЬ, – подчеркнуто спокойно ответила жена, как бы давая понять, что если у него появилась такая гастрономическая прихоть и ему захотелось яичницы. пусть оденется и сходит в магазин, а по дороге сдаст молочные бутылки, которые загромоздили уже всю кухню. И заодно, кстати, пусть чего-нибудь к чаю купит, – только если будет брать торт, пусть выберет песочный, без крема.

Однако мужу выходить из дому не хотелось. Он сделал вид, будто не понял насчет бутылок и торта, а затем полистал газету и сказал:

– СЕГОДНЯ В ЛУЖНИКАХ ФУТБОЛ.

Но жена даже не поинтересовалась, кто играет, и продолжала медленно расчесывать волосы, как бы настаивая на том, что сначала ему все-таки придется сдать бутылки, а уж потом думать о развлечениях.

– БОЛЬШОЙ ФУТБОЛ, – подчеркнул муж так, что любому стало бы ясно, что бутылки он сдаст только в следующий выходной, а за тортом не пойдет вообще.

– А МНЕ ЗА ОПОЗДАНИЯ ВЫГОВОР ВЛЕПИЛИ, ТЕПЕРЬ ПРЕМИИ НЕ БУДЕТ, – сообщила вдруг жена, как бы желая сказать, что ей за опоздание влепили выговор и теперь у нее не будет премии.

– ПОРАНЬШЕ НА РАБОТУ ВЫХОДИ. – ехидно посоветовал муж, как бы говоря, что нечего, мол, по утрам вертеться перед зеркалом и наводить глянец. В конце концов, не в театр идет. А если ей хочется выглядеть покрасивей для этого кретина Тряпушкина, то он. муж, не виноват.

Жена ничего не ответила, как бы говоря, что если ему хочется верить всяким дурацким сплетням – это его личное дело. Потом она, поджав губы, поглядела в окно, и муж понял, что ей известно о его романе с Шурочкой. А поскольку пауза зловеще затягивалась, то он заподозрил, что о Зиночке жена знает тоже. Это уж было ни к чему.

– СХОЖУ В ГАСТРОНОМ! – сказал он, как бы торжественно заверяя, что на первом месте для него семейные дела, а уж потом футбол и всякое такое.

– ЕСЛИ ХОЧЕШЬ. СХОДИ, – согласилась жена, и ему стало ясно, что о Зине и Шуре она ничего не знает, а вот о Наташе, пожалуй, догадывается.

– А К ЧАЮ ЧЕГО-НИБУДЬ КУПИТЬ? – осторожно спросил он. пытаясь выяснить, откуда жена могла узнать о Наташе.

– КУПИ ТОРГ. НО БЕЗ КРЕМА. – попросила жена, и муж понял, что ее проинформировала обо всем Раскукуева. Ну, конечно, она. Только спокойно, фактов у Раскукуевой никаких нет, одни догадки. Так что важно вовремя рассеять подозрения жены – и все.

– СДАМ-КА Я ЗАОДНО БУТЫЛКИ, А ТО ОНИ ВСЮ КУХНЮ ЗАГРОМОЗДИЛИ, – сказал, не подумав, муж и тут же, едва взглянув на жену, понял, что непоправимо проговорился!

И жена поняла, что он понял. И он понял, что она поняла, что он понял… Ох, как это сложно и опасно, когда люди хорошо понимают друг друга!

СДЕЛКА

В начале уикэнда или, как говорится, в пятницу вечером, у Рукавицына зазвонил телефон. Сергей нехотя оторвался от разложенных на столе чертежей. Звонил его приятель из конструкторского – Костя Лумокошин.

– Отец, я в тоске! – деловито сообщил он. – Приезжай. надо чего-нибудь придумать.

– Не могу. Очень хотел бы, но не могу… – Рукавицын пытался придать голосу глубокое сожаление.

– Рандеву? – заинтересовался Лумокошин.

– Если бы! – Сергей отвечал кратко, чтобы поскорее кончить ненужный разговор. – Дела у меня… Серьезно…

– Ну какие могут быть серьезные дела в пятницу вечером? Хватай такси.

– Занят я, можешь ты это понять?

– Не могу! Твой друг в тоске, твой друг в печали, он не знает, как убить время, а ты…

Он продолжал канючить, но Сергей не слушал его: у него возникла одна любопытная идея…

– Послушай. Лумокошин, – осторожно начал Рукавицын. – Ты действительно хотел бы как-нибудь убить время?

– А что? – оживился Костя. – Есть идеи?

– Есть. Зачем тебе убивать время? Ты лучше продай его мне.

– То есть как продать? – не понял Костя.

– Очень просто: ты мне продаешь, скажем, десять часов. а я тебе плачу десять рублей.

– Пятнадцать! – не растерялся Лумокошин.

– Спекулянт!

– Хочешь купить дешевле – покупай в магазине.

– Ну ладно, пусть будет пятнадцать. Только время завезешь мне домой. Завтра утром.

– А деньги когда отдашь?

– Из первой зарплаты.

Так состоялась эта странная сделка. Костя вручил Рукавицыну десять часов того самого времени, которое собирался убить, а Сергей отдал Лумокошину пятнадцать рублей, и тот побежал рассказывать всем знакомым, какой лопух Рукавицын.

Через месяц сделка повторилась. Сергею зачем-то требовалось все больше и больше времени, а у Лумокошина и на службе было много лишнего времени, и дома, и он все равно не знал, что с ним делать… Так что в общей сложности он продал Сергею около ста часов.

А спустя год оказалось, что Рукавицын потихоньку чего-то там такое изобрел, получил, представьте, патент и, глядишь, еще чего доброго заработает кучу денег!

Все поздравляли Сергея и не понимали, когда он успел сделать такое важное изобретение: ведь не на работе же, в самом деле.

– Дома по вечерам сидел, – объяснил Рукавицын: – По субботам и воскресеньям работал… Но, конечно, времени не хватало…

И тогда Лумокошин понял, зачем Сергей покупал у него время. Понял и страшно обиделся, потому что получалось, что на свое изобретение Сергей почем попало тратил его. Костино, время. И может, эти купленные по дешевке минуты и часы в результате были звездными часами Рукавицына и как раз в это, лумокошинское, время Рукавицы-на посещали самые блестящие идеи!

Выходило, что он. Костя Лумокошин. просто батрачил на бездарного Рукавицына, и тот нещадно эксплуатировал его незаурядные интеллектуальные способности, платя ему какие-то жалкие гроши! Да бесправные негры в Южно-Африканской Республике получают больше, чем Костя, человек с высшим образованием, получал у сквалыги Рукавицына!

И куда смотрел местком? Почему вовремя не осудил этой потогонной системы? Ведь Лумокошин отдавал Рукавицыну свое время и в будни и в праздники. И можно с уверенностью сказать, не будь у Сергея Костиного времени, никогда бы ему не довести своего изобретения до конца. Да и принадлежит ли это изобретение Рукавицыну, если говорить по совести? Разве не является его истинным автором или хотя бы соавтором Константин Лумокошин? Лумокошин пытался по-хорошему договориться с Сергеем…

Лумокошин ходил в местком, партком и суд…

Но правды Лумокошин не нашел нигде!

– Да, – горько восклицал обиженный. – Вот после этого и делай людям добро!

И с тех пор Костя никому не уступает свободного времени, а просто убивает его – и все!

КОНКУРЕНТЫ

Николай Севастьянович, юркий старичок, известный в своем, прилегающем к «Гастроному», микрорайоне под именем дяди Коли, имел маленький, но верный бизнес. Впрочем, дядя Коля и слов-то таких нехороших, как бизнес, не знал и называл свое занятие «обслугой».

Для того, чем занимался этот дедушка, требовалось помещение. И оно у дяди Коли имелось, если продуваемую сквозняками подворотню можно было хотя бы условно назвать помещением. Находилась подворотня рядом с «Гастрономом № 2». и в том было ее основное достоинство.

Желающие распить в компании бутылочку «Солнцедара» или «Перцовки» брали эту бутылочку в магазине и тихо сворачивали в подворотню. Но не в любую, а именно к дяде Коле. Потому что в другой подворотне им пришлось бы пить прямо из горла, а дядя Коля любезно одалживал своим клиентам алюминиевую кружку. И в благодарность за такую заботу посетители оставляли старичку пустую стеклотару. За рабочий день бутылок набиралось штук тридцать. и вырученные за них деньги составляли чистый доход фирмы.

Вернее, не совсем чистый: какую-то часть его приходилось тратить на покупку нового инвентаря. Так, например, однажды дядя Коля недоглядел и подгулявшая клиентура увела у него кружку. Предприниматель обзавелся новой кружкой, но уж теперь, будучи ученым, держал ее на железной цепочке, прикрепленной к широкому поясу, каким пользуются верхолазы. Пояс этот хитрый старичок никогда не снимал, так что новую кружку можно было унести только вместе с дядей Колей.

Такое нововведение, разумеется, стоило денег, но вскоре расходы на покупку кружки, цепочки и пояса окупились. Дело процветало, и шустрый старичок стал даже подумывать о приобретении второй кружки… Однако тут случилось непредвиденное: у дяди Коли появился конкурент!

Впрочем, бесхитростный дед и таких нехороших слов, как конкурент, тоже не знал и называл соперника попросту ворюгой и сукиным сыном. И его можно было понять. Этот сукин сын и ворюга украл его идею и открыл свое собственное дело в такой же точно подворотне, но только не справа от «Гастронома», а слева. Звали этого ворюгу Филиппычем. А кроме алюминиевой кружки этот сукин сын давал закусывающим ножик и вилку… И все это без дополнительной платы, за ту же пустую тару!

Дядя Коля помрачнел и тоже обзавелся перочинным ножом. Однако выяснилось немаловажное обстоятельство: у старичка инвентарь был приклепан к коротким цепочкам, а у Филиппыча – к длинным, что позволяло конкуренту стоять подальше от выпивающих и не мозолить глаза интимно закусывающим.

Дядя Коля не пожалел денег и тоже удлинил цепочки. Но сукин сын Филиппыч. узнав об этом, совсем отказался от цепей и таким благородным поступком сразу привлек сердца граждан.

Клиентура явно начала переметываться к Филиппычу. Тем более что с ним можно было потолковать о футболе, о фигурном катании, о положении в Южной Африке и Северной Родезии… А дядя Коля ни в чем таком не разбирался и здорово проигрывал в сравнении со своим всесторонне образованным конкурентом. Да и уютней как-то было в подворотне Филиппыча, поскольку на стенах он со вкусом развесил плакаты типа «Приобретайте билеты денежно-вещевой лотереи» или «Нет, не зря говорят: алкоголь – это яд!». Красочные плакаты радовали глаз. А комфорт и уют, как известно, имеют в сфере обслуживания непреходящее значение.

Лишенный художественного вкуса первооткрыватель выгодного бизнеса дядя Коля помрачнел, призадумался… И то ли сам он надумал, то ли кто подсказал ему. но в один прекрасный день у него в подворотне вдруг появился транзисторный приемник и запел массовые песни, заиграл полонезы да симфонии и стал оглашать стихи современных поэтов. С этого дня клиенты дяди Коли уже не просто выпивали. а как бы приобщались к культуре и уходили, завороженные звуками песен, симфоний и нежной гражданской лирики.

Пришла пора призадуматься Филиппычу. И что же? Этот опасный и башковитый конкурент сделал совершенно неожиданный ход. Он закупил партию каспийских килек – шесть банок, – и теперь желающие могли закусить кружку какого-нибудь ликера аппетитной килечкой.

Битва в каменных джунглях подворотен разгоралась. Клиентура с неослабевающим интересом следила за боевыми действиями конкурентов.

Дядя Коля крякнул и засолил бочку огурцов.

Филиппыч не растерялся и предложил посетителям свое фирменное блюдо: селедочку с картошкой.

Дядя Коля принес в подворотню зеленый лучок и другие богатые витаминами овощи.

Филиппыч пораскинул мозгами и открыл для завсегдатаев кредит.

Дядя Коля замысловато выразился и притащил взятый напрокат переносной телевизор «Юность». Чтобы посетители могли следить за футбольными баталиями без отрыва от бутылки.

Филиппыч дрогнул, но не растерялся и подрядил какого-то лихого гитариста, автора и исполнителя старинных романсов.

Беспринципная клиентура оторвалась от телевизора и повалила в подворотню Филиппыча. Дядя Коля обанкротился!

И тогда в голове у банкрота созрел безжалостный и коварный план мести.

– Ну, ты у меня еще узнаешь, где вирусы зимуют! – пообещал он Филиппычу.

И с того дня в ближайшее отделение милиции стали регулярно поступать письма, разоблачающие подворотню Филиппыча как рассадник алкоголизма, инфекций и старинных романсов. Реагируя на сигналы, участковый стал все чаще наведываться в заведение Филиппыча, а дружинники установили там постоянное дежурстве.

Так закрылось еще одно доходное предприятие, и разоренный бизнесмен пошел по миру искать другую подворотню. Вот как закончилась эта битва титанов, столь характерная для мира оголтелого бизнеса и не знающей пощады конкуренции. Обе фирмы, сожрав друг друга, перестали существовать!

Но не то удивительно, что не вынесли они смертельной междоусобицы. Нет. поразительно то, что какой-то там дядя Коля со своей алюминиевой кружкой на цепочке так долго конкурировал не с одним Филиппычем, но с целым Городским трестом кафе и закусочных!

И то интересно, каким образом Филиппыч со своим складным ножиком ухитрялся выдерживать конкуренцию мощного Городского треста ресторанов, у которого имелось все – от запрограммированной электронной техники д эстрадных ансамблей с утвержденной программой.

Жизнь полна загадок, и есть над чем подумать пытливым умам. Ох, есть!

КАК БУДТО

В нашем учреждении работают в основном серьезные, взрослые люди. Мы делаем в основном необходимое полезное дело, о чем-то всерьез беспокоимся, за что-то отвечаем или, по крайней мере, пытаемся переложить ответственность на других. Короче говоря, мы заняты серьезными взрослыми делами, и дел этих с избытком хватает на полный рабочий день.

Но время от времени весь наш коллектив вдруг начинает играть в популярную среди детей дошкольного возраста игру, в которую все мы в далеком прошлом играли. Игра называется «как будто». Помните? Это как будто не скамейка, а магазин. А я как будто продавец. А ты как будто покупатель. А это не камешки, а как будто конфеты. И я их тебе как будто продаю, и ты их как будто ешь. и они как будто вкусные. Невзаправду. Как будто. Понарошку.

И обычно эта незамысловатая игра в нашем учреждении начинается с того, что на самом видном месте в коридоре появляется объявление. «Сегодня после работы состоится общее собрание. Явка обязательна».

И с этого момента правила игры вступают в действие. Одни сотрудники тотчас заявляют, что они себя как будто плохо чувствуют и спешат в поликлинику. Другие говорят, будто бы у них дома все заболели вирусным гриппом и они торопятся в аптеку. Третьи ничего не говорят и, притворяясь. будто бы идут на собрание, стараются незаметно прошмыгнуть в гардероб.

Но председатель месткома Зинаида Васильевна Маломальская клятвенно заверяет, будто бы собрание продлится всего минут тридцать пять – тридцать шесть, и мы, будто бы в это поверив, рассаживаемся по местам.

– Для ведения собрания нужно выбрать председателя и секретаря. Какие будут предложения? – спрашивает Маломальская. Спрашивает, как будто заранее неизвестно, что председателем, как всегда, будет Иван Семенович Шумский, а протокол опять придется вести Ниночке Горемыкиной.

Ниночка пробует отказаться, как будто не знает, что ей ничего не поможет, говорит, что она медленно пишет. Но все дружно кричат: «Нечего! Нечего! Ничего! Ничего!» И Горемыкина сдается.

Слово для доклада предоставляется Маломальской, и Зинаида Васильевна начинает говорить. Строго соблюдая правила игры, она говорит так, как будто еще ни разу не говорила о том же самом и теми же самыми словами… Говорит так, как будто мы сами не знаем, что наряду с достигнутыми успехами в нашей работе имеются отдельные недостатки, как будто нам неизвестно, что надо выполнять взятые на себя обязательства, как будто мы только сейчас узнали, что следует своевременно платить членские взносы и возвращать ссуды, взятые в кассе взаимопомощи. Одним словом. Маломальская говорит так, как будто мы ее внимательно слушаем, и говорит ровно сорок минут.

Потом начинаются прения. Вернее, не начинаются, потому что выступать никто не хочет.

– Товарищи! Давайте поактивней! – призывает председательствующий. – Мы же сами себя задерживаем. Что же, мы так до утра молчать будем?

И тогда у меня не выдерживают нервы, и я иду выступать. Моему примеру следуют еще двое слабонервных. И, помня о правилах игры, мы выступаем так, как будто нам действительно есть что сказать. Говорим мы вместе полчаса. Наш почин подхватывают еще три оратора, и собрание, делая вид. будто первый вопрос уже решен, переходит ко второму. Второй вопрос о стенгазете. Маломальская сообщает нам, как будто мы этого сами не знаем, что наша стенгазета «За отличную работу» выходит всего два раза в год – к майским и ноябрьским праздникам – и это никуда не годится. Стенгазета, должна выходить по меньшей мере два раза, в месяц.

– И хорошо бы наладить вечерний выпуск! – выкрикивает с места плановик Марк Твенский.

– Не остроумно! – тут же парирует Маломальская.

– Товарищи! Мы обсуждаем серьезный вопрос, – поддерживает ее председательствующий. – Шутить будем потом: А сейчас я представляю слово редактору стенгазеты Трубецкому.

– Здравствуйте! – обижается Трубецкой. – Почему это я редактор? Меня еще в прошлом году переизбрали.

– Да. да. – подтверждает Ниночка Горемыкина. – Я, помню, об этом записывала в протоколе.

– А кто же редактор? – Все молчат.

– Товарищи, не могла же у нас первомайская газета выйти без редактора. Это же мистика! Кто-то же газету выпустил!

После долгих выяснений оказывается, что редактор действительно был – Степан Степанович Тверской-Ямской. Но, сделав последнюю майскую стенгазету, он с чистой совестью и легкой душой ушел на пенсию. А остальная редколлегия отчасти находится в командировке, отчасти – в декретном отпуске.

– Но так же нельзя! – ужасается Маломальская.

И тут же мы выбираем новую редколлегию. По давно установившейся традиции редколлегия в основном комплектуется из неявившихся на собрание, и поэтому дело обходится без самоотводов.

Далее мы единогласно выносим решение, обязывающее редколлегию выпускать газету еженедельно (как будто не знаем, что газета по-прежнему будет выходить два раза в год), и приступаем к третьему вопросу.

Обсуждаем недостойное поведение младшего экономиста Привозного, умудрившегося в течение одного месяца дважды побывать в вытрезвителе.

– Товарищ Привозной! – говорит Маломальская. – Объясните собранию свое поведение.

Привозной – полный, рыхлый человек лет тридцати пяти – встает и, улыбаясь так, будто ему сейчас будут вручать грамоту, басит:.

– А что объяснять? По-моему, все и так в этом вопросе хорошо разбираются.

– Не вижу ничего смешного, – строго прерывает его председатель, стуча карандашом по графину. – Вы, Привозной, понимаете, что своим поведением позорите весь наш коллектив?

Привозной делает вид, будто понимает.

Затем снова начинаются прения. Выступают в основном женщины. Но есть и мужчины, один закоренелый трезвенник, один хронический язвенник и два закадычных приятеля Привозного. Последние стараются больше всех. Они так искренне, так гневно бичуют любителя небезалкогольных напитков, как будто сами не пили с ним в недавнем прошлом. Как будто снова не станут чокаться в ближайшем будущем.

И Привозной на приятелей не обижается. Он понимает. что они должны были выступить и что это не взаправду, а как будто. Обижается он только на трезвенника. Во-первых, его никто за язык не тянул, мог бы и промолчать. А во-вторых. Привозной твердо убежден, что трезвенник не имеет морального права осуждать его. Не имеет хотя бы потому, что сам не пьет и пить не пробовал. И если бы он, трезвенник, пил, то наверняка стал бы алкоголиком. И, следовательно, его, трезвенника, от вытрезвителя спасает только то, что он не пьет.

И пока Привозной мысленно возводил свои сложные логические построения, все желающие отговорили, и обсуждение персонального дела стремительно пошло к финишу.

– Я предлагаю вынести товарищу Привозному выговор. И надеюсь, сегодняшняя нелицеприятная критика послужит ему хорошим уроком.

Младший экономист старательно всем своим видом показывает, будто послужит.

– Я также надеюсь, что у товарища Привозного хватит силы воли взять себя в руки. Ведь не зря весь наш коллектив, – с пафосом восклицает Маломальская, – верит, что Привозной навсегда покончит со своей слабостью!

И мы дружно делаем вид, будто действительно верим.

– Ну вот, товарищи, как будто бы все! – говорит председатель, и мы торопливо бросаемся к выходу. Не как будто торопливо, а всерьез, взаправду.

Мы расходимся так, как будто только так и должно быть на нашем собрании. Как будто не бывает по-другому. По-настоящему. Без всяких «как будто».