Текст книги "Трофейная банка, разбитая на дуэли"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Конечно, внутри была теснота. Тем более, что второй этаж занимали обычные квартиры (в одной из них жил Аркаша Вяльцев). Зал со сценой – всего на сотню человек,  а комнаты для кружков – будто клетушки. Зато хватало закутков, коридорчиков, глубоких оконных ниш, где можно было укрыться для всяких переговоров.

В этих переговорах самая пустяшная тема принимала окраску многозначности и полутайны. Дела и новости обсуждались вполголоса, с доверительными интонациями и ощущением, что все это "только для своих".

Иногда компания по скрипучей, как в старой таверне, лестнице подымались в квартиру Вяльцевых, чтобы разместиться на диване и побеседовать "без лишних ушей". Аркашина мама относилась к таким визитам без восторга, но и без большой сердитости. Порой даже угощала печеньем или ирисками...

Часто случалось, что после танцев шли прогуляться по улицам. Провожали сначала Стасю, потом Агату (она жила в конце улицы Кирова, почти у реки). Попрощавшись с девочками, "мужская группа" обычно шагала над обрывами, вдоль Туры. Под ногами звонко  лопался на подстывших лужах ледок. Вверху дрожали лучистые (тоже, казалось, – звонкие) звезды и планеты. Впереди, на остатках заката, проступали башни старого монастыря. Похоже, будто вставал там нездешний город. И ощущение необычности снова окутывало друзей. Хотя разговоры были обычные.

– Эдик, извини, но, по-моему, ты не прав, – говорил Клим. – Агата вовсе не обижена на тебя за то, что ты обиделся, что она в тот раз танцевала с Владиком Русецким. Между ними ничего нет, и она вовсе не дуется на тебя, а просто ждет, что ты заговоришь с ней первым.

– Но мы же не ссорились. Я сегодня заговаривал с ней не раз. И она даже улыбалась в ответ. Но смотрит не как прежде...

– По-моему, она смотрела доброжелательно, –  вставлял свое слово Лодька. Просто, чтобы поучаствовать в разговоре.

– Нет, Лодя, прости, но ты был ненаблюдателен, – вздыхал Эдик.

– У Агаты это пройдет, – солидно обещал Борис. – Аркаша, дай, пожалуйста, твой фонарик, я, кажется забрызгал брюки... Спасибо...

Шхуна «Колумб»

Лодька проснулся, но подыматься еще не думал. Лежал с закрытыми глазами носом к стенке. Мама дернула его за пятку:

– Хватит нежиться. Проспишь все дела.

– М-м... какие?

– Например, тебе надо сходить в магазин, купить несколько тетрадок в косую линейку...

– Это еще зачем? – Лодька лег на спину и открыл один глаз (тот, что со стороны мамы).

– Чтобы отрабатывать почерк.

– Какой почерк? – (Открылись два глаза.) – Что за новости?

– Ты разве не знаешь? Министерство добавило семиклассникам еще один экзамен, по чистописанию. Там решили, что выпускники неполной средней школы должны писать четко и красиво, а не как курицы лапой. Кто не сдаст – осенняя переэкзаменовка.

Лодька сел.

– Их что, в этом министерстве, атомной бомбой по копчику стукнуло?! Совсем рехнулись?!

– Шутка, – сказала мама. – С первым апреля...

Лодька упал на подушку.

– Ну и шуточки у тебя, мам... Я полежу еще десять минут. Отдышусь...

Хорошо, что не надо в школу...

Первое апреля, как известно, день веселых обманов. Но сюда же примешивается и горькая правда: кончились весенние каникулы и начинается многотрудная учебная четверть, последняя перед экзаменами. Однако на этот раз календарь подарил школьникам еще одни каникулярный денек – и это не шутка, а радостная истина: первое апреля выпало на воскресенье.

– Повезло, – сказала мама во время завтрака. – Можешь бездельничать лишние полсуток.

– Не могу... – Лодька дожевал вермишель с квашеной капустой. – В одиннадцать репетиция.

– В выходной-то?

– Да. Теперь будем репетировать и по выходным. Чтобы успеть с премьерой к концу учебного года...

– К концу учебного года надо успеть подготовиться к экзаменам. Выпускной класс. Вы там, в кружке, про это помните?

– Конечно... – Лодька доглотал компот с твердыми сморщенными грушами. – Все, кто в седьмом, лихорадочно переписывают билеты, которые ты достала... А я решил с будущей недели повторять два билета в день: по физике и по математике...

– Это первоапрельская шутка?

– Ну... наполовину. На самом деле по одному билету...

– Слабо верится... Учти, если станешь бездельничать...

– А я бездельничаю?! Я еще вчера натаскал в кухню дров и воду принес, два ведра! И в магазин за маргарином ходил!

– Я не про дрова и воду и даже не про маргарин. Я про экзамены. Если станешь валять дурака...

– "Я напишу папе"!

– Нет. Надеру уши.

– Уши нельзя. Какой из меня будет принц – с распухшими красными ушами!

На самом деле уши не будут видны. Принцу был обещан парик с завитыми локонами из пакли. А также придворный костюм: красная курточка с буфами у плеч и белые рейтузы, как у девчонки-фигуристки. Лодька думал об этих рейтузах с содроганием и тайно желал, чтобы премьеру по какой-нибудь причине отменили. Однако во "Дворец" каждый раз спешил с радостью.

Весна вспрыскивала в организм заряды нервного веселья и бодрости. Лодька сам удивлялся, как у него на всё хватает времени: сидеть на уроках, репетировать на сцене, гулять по вечерам с друзьями, читать взятые у Льва Семеновича книжки, делать (хотя бы иногда) домашние задания и повторять перед сном (минут по десять) алгебраические формулы и законы физики. А бывало, что и проявить себя в домашних делах.

– Мама, я сегодня по собственной инициативе протер пол в коридоре. А то Галчуха сто лет не раскачается...

– Невероятно! Вечером об этом сообщат в "Последних известиях".

– Уже сообщили! Обещали путевку в Артек!..

– С твоими-то отметками...

– А что отметки? Алгебру я уже исправил. На четверку. Варвара цвела как георгин... А по немецкому пятерка. Их бин мустергютлихер шулер. То есть примерный школьник... Ты мне дашь три рубля на "Тарзана в Нью-Йорке"?

– Оно и видно, что шулер. То есть жулик...

– Только самую капельку...

Иногда Лодька заглядывал на Стрелку. Борька здесь вовсе не появлялся, а Лодьку порой тянуло в родные места. Здесь уже пробивалась травка и золотилась у полениц мать-и-мачеха. На просохшей земле можно было пинать мяч и бить им в кирпичную стену пекарни, тренироваться на меткость удара. Можно было играть в чику. Но Лодька мяч пинал редко, а в чику не играл совсем: пришлось бы становиться на колени, а он берег отглаженные брюки.

– Чё Арон-то носу не кажет? – спросил однажды Толька Синий. Лодька пожал плечами.

– Ты, Севкин, хоть иногда вспоминаешь нас, а он совсем артистом заделался, – заметил Гоголь. – Скоро в Большой театр позовут...

– Его Монька не пускает, велит английский учить, – постарался оправдать друга Лодька. – Чтобы на третий год не загремел.

– Костика вон тоже не отпускают, а он все равно своих не забывает, – похвалил юного музыканта Ростовича Фома. Тот, положив на колоду футляр с кларнетом, лупил начищенными ботинками по мячу...

Борька и правда позабыл про "герценских", знал теперь только "дворцовых" друзей. Ну, они, по правде говоря, стоили того! Лодька тоже с удовольствием думал о каждом.

Эдик – он порой чересчур самолюбив, но  скрывает свой недостаток за удивительной сдержанностью и вежливой улыбкой. Ни разу не намекнул никому, что мог бы принца сыграть в тыщу раз лучше Лоди Глущенко. (Лодька сам однажды намекнул про это Агнии Константиновне, но та сказала: "Нет-нет, Эдик Савойцев на своем месте".)

Аркаша Вяльцев постоянно весел, со всеми радостно дружелюбен, откровенен и беззаботен. С ним всегда хорошо и просто. Похоже только, что Кирилл его не одобряет. Однажды Лодька и Стася в перерыве репетиции обсуждали Аркашину игру, и Стася сказала:

– Он какой на самом деле, такой и на сцене. Звонкий, как колокольчик.

Кирилл был здесь же. И заметил:

– Это так. Ему легко звенеть под любой дугой...

Лодька слегка подосадовал на эту реплику. Но  подумал и отнес ее за счет плохого настроения Кирилла: у того были какие-то сложности с военкоматом...

О девочках что говорить? Стася она и есть Стася. Знакомы с января, а будто давным-давно. Правда, сейчас она как бы растворилась в компании семерых товарищей. Из отношений "один на один" у них с Лодькой осталась только переписка с "дырчатым шифром", да и к ней они прибегали все реже, не хватало времени. Но Лодьку такое положение дел не тревожило, он считал, что объясняется это привыканием друг к дружке: нельзя же без конца обмирать от первых чувств. Никуда Стася все равно не денется.

Про Агату – про томную семиклассницу с тяжелыми бархатистыми глазами —Лодька думал меньше, чем про других. По правде говоря, он и другом ее считал постольку, поскольку она была дружна с Эдиком. Между ними двумя порой  возникали "кое-какие сложности отношений" и тогда их рыцарски мирил Клим Моргалов. Сам Клим тоже был неравнодушен к Агате (это "совершенно секретно" знали все), но не позволял себе "никакого проявления чувств". Он считал непозволительным, чтобы общая дружба дала хоть какую-то трещинку из-за сердечных дел.

– Дружба должна быть без всякой щербинки, – несколько раз говорил он Борису, Лодьке и Аркаше. – Эдик может быть уверен: я не встану поперек дороги...

– У Клима крепкий характер, – сказал как-то Борька, когда они с Лодькой вдвоем шагали от школы. – Это у него, наверно, отцовское. Отец у него офицер, майор...

– Каких  войск?

Борька немного замялся.

– Ну... он служит в безопасности государства...

– В МГБ, что ли? Ну и ну...

Борька ощетинился:

– А чего такого! Там же не только те, кто сажал невиноватых. Они и со шпионами борются. Знаешь, сколько немецких разведчиков во время войны переловили!

Лодька знал. И "ничего такого" к Моргалову не ощутил. Подумал только: "Понятно, почему Клим живет в "Реконструкторе"...

Кстати, и  другие "дворцовские"  жили не худо. У Аркаши родители работали в большом тресте, у Эдика в горисполкоме, у Агаты отец служил каким-то начальником на пристани. Только Стасин папа был "рангом пониже" – мастер на Судостроительном заводе. Так или иначе, у каждого отцы были живы и на свободе. Кроме Борьки и Лодьки...

А Борька вдруг засмущался снова, ссутулился и проговорил:

– Слушай, Лодь, ты не скажи случайно Климу и другим ребятам про моего отца. Я им объяснил, что он погиб в сорок первом на фронте... Он ведь и правда мог погибнуть, тогда многих арестованных посылали в штрафбаты...

– Ну... ладно. Ты тогда тоже не проговорись. Про моего...

Борька помолчал, пнул коленом раздрызганный портфель и признался:

– Понимаешь... я уже проговорился. Так получилось. Клим спросил: "Кто Лодин папа?", а я сказал: "Он моряк, на войне ему повредило руку". Он спрашивает: "Значит, сейчас не плавает? А чем занимается?" Я не придумал, что ответить и говорю: "На севере работает". Клим сразу: "В лагере, что ли?" А я: "Нет, живет под Салехардом"... Ну, а он: "А, значит, в ссылке..."

– Боря, ты полный идиот, да? – не сердито, даже ласково спросил Лодька.

– Ну почему?! Я подумал: может, это даже на пользу. Вдруг Клим что-нибудь узнает через отца и тот постарается помочь... Моему-то уже никто не поможет, а твоему – вдруг?..

– Правда идиот, – укрепился в диагнозе Лодька.

– А чего ты перепугался-то? – спросил Борька уже без виноватости. – Все равно там про Сергея Григорьевича все известно. А ребятам Клим не скажет ни словечка...

– А я и не перепугался! Мне отца стыдиться нечего, я за него кому хочешь морду набью!

– Набей мне, – покаянно попросил Борька.

– В самом деле идиот...

Надо отдать Климу Моргалову должное: он ничем не показал, будто что-то знает про Лодькиного отца. И относился к Лодьке так же дружески, как и раньше. Даже заступился за него перед Борькой, когда случился жесткий, испортивший Лодькино настроение спор.

Было это после воскресной репетиции, двадцать второго апреля. Всей компанией шли из Дворца по улице Ленина, в сторону Стасиного дома. Совсем уже было тепло, набухали почки, летали бабочки. Когда миновали Спасскую церковь, Лодька весело сообщил:

– А вот в этом доме мы с Борьк... Боречкой Аронским мучились первые  годы школьной жизни.

– Ага. Меня там однажды в подвал посадили за плохое поведение, – подтвердил Борька.

– А вот нынешние мученики, – сказала Стася. – Чего это они страдают в выходной?

– Ленинский праздник, наверно, – догадалась Агата.

Из дверей полутораэтажного здания школы номер девятнадцать выскочила стая мальчишек и девчонок. Гвалтливые, как воробьята. И стали разбегаться.

– Смотрите-ка, Лёнчик, – томно обрадовалась Агата. – Лёнчик, здравствуй...

Он остановился.

– Здравствуй...те, – весело сказал он всем, но в первую очередь Агате (видимо, они были знакомы). Глаза, которые на сцене казались черными, теперь были темно-синими. И отражали полуденные солнышки.

Лёнчик был одет так же, как тогда, на концерте, только на голове большущая (совсем не подходящая для него) кепка с поломанным козырьком, а поверх матроски легонькое серое пальтишко. Оно было распахнуто. Лодька вспомнил, как во втором классе тоже распахивал пальто, чтобы в своем куцем костюмчике не выглядеть тонконогой девчонкой. Но Лёнчик, наверно, расстегнулся не поэтому. Хотел, чтобы все видели его шелковистый алый галстук.

– Только что в пионеры приняли? – сообразила Агата. – На ленинском сборе, да?

Лёнчик улыбался смущенно и счастливо.

– Да! Мне девять лет будет еще только летом, но сказали, что уже можно, если кто учится без двоек. Потому что в дружине мало пионеров.

– А ты, наверно, круглый отличник? – сказала Стася. – С твоими талантами...

– Вовсе нет! Но двоек тоже нету... – Он был радостно откровенен. – А отличникам давали, кроме галстуков, пионерские значки. Но всем их не хватило...

Лодька расстегнул суконную курточку. Галстука на нем не было (кто их носит в конце седьмого класса!), но пионерский значок все еще блестел на лацкане пиджака. Лодька отцепил его, слегка нагнулся.

– Лёнчик, держи... Давай пристегну. Это тебе от нашей драмкружковской бригады.

– Спасибо... – Глаза стали, как синие лампочки, губы растянулись. – Ой... а ты как без него?

– Как-нибудь. Мне осталось ходить в пионерах два месяца...

– Спасибо, – повторил Лёнчик, оглядывая каждого. Потрогал пристегнутую звездочку с костром костяшкой большого пальца. Снова остановил глаза на Лодьке. Тот, чтобы не случилось неловкого молчания, спросил:

– Ты почему больше не выступаешь со своим номером?

По-прежнему весело Лёнчик объяснил:

– Потому что не хочу. Получится, будто хвастаюсь своей памятью, а чего тут такого... Это меня наша учительница Елена Петровна тогда заставила, привела во дворец... Ох, а сегодня опять заставляет. Чтобы на вечернем концерте...

– Вот и давай... – ободрил его Клим.

– Придется... давать. Только я буду не с цифрами, а с книжкой. Взгляну на какую-нибудь страницу, а потом прочитаю наизусть.

– Как это у тебя получается? – радостно удивился Аркаша.

Лёнчик сказал без всякого самодовольства, озабоченно:

– Сам не знаю... Зато больше никаких способностей нет...

– Мне кажется, вполне хватает и этих, – вежливо вошел в разговор Эдик. – А ты, Лёня, уверен, что ни разу не ошибешься?

– Кажется, уверен... Я вечером тренировался на старинной книжке писателя Куприна и даже ни одной "яти" не пропустил...

– Уникальный талант, – подвел итог Клим. – Ладно, пошли, ребята... Лёнчик, до вечера, мы будем на концерте.

– Ни пуха тебе, ни пера, – добавила Стася.

– Ага... спасибо... – Сказать большим ребятам "к черту" Лёнчик, видимо, не решился...

Слова Лёнчика про книгу Куприна подтолкнули Лодькину память к другой стариной книге. На ходу он дернул Борьку за рукав.

– Слушай, когда ты заберешь у бабки Каблуковой Капитана Мариетта? Я боюсь Льву Семенычу показываться на глаза.

Это было вранье, Лев Семенович про книгу не вспоминал. Но Борьке-то надо совесть иметь! Волынит столько времени!

– Да заберу, заберу... – скривился Борька. – На днях...

– А что за капитан Мариетт? – заинтересовался Клим.

Борька скривился снова:

– Писатель такой... В нашем дворе девчонка была, десятиклассница, зимой копыта откинула... А книжка у них дома осталась. Вот его книжка... – Борька кивнул на Лодьку. – А я все не могу забрать...

Лодьку будто заморозило внутри.

– Не моя книжка, а чужая, отдать надо, – выговорил он несвоим голосом. – А ты... подлость это... Зачем ты так про Зину?

Борька не  оскорбился словом "подлость". Но и раскаянья не проявил. Просто сказал:

– А чё! – будто при какой-нибудь ругачке на Стрелке.

– А "ничё"! – взъелся Лодька. – Ты уже не первый раз так! А она была... нянчилась с тобой, помогала...

– Ох уж нянчилась... – И он взъелся в ответ. То ли всерьез, то ли, чтобы не приставали: – А если я не люблю, когда помирают без спросу!

– Тебе лечиться надо, – глядя под ноги, сказал Лодька. Было стыдно за Борьку.

Клим авторитетно произнес:

– Боря, ты не прав. Лодя справедливо сделал тебе замечание. Про умерших так не говорят, особенно про хороших знакомых... И не дуйся, на друзей не обижаются.

Но Борька дулся. Шел и пыхтел, глядя в сторону. Лодьке стало жаль его. Чтобы постепенно свести ссору на нет, он сварливо напомнил:

– Ты вообще... Обещал дать мне книжку "Шхуна "Колумб", а до сих пор не почесался. Сам, небось, давно уж прочитал...

В самом деле, Борька еще две недели назад обещал ему эту книжку. Мол, во какая замечательная, про черноморских ребят, про шпионов, и сочинил ее писатель по фамилии Трублаини, который потом погиб на фронте. Борька взял эту "Шхуну" в городской детской библиотеке, куда Лодьке вход был закрыт.

– Я ее уже сдал... – сумрачно сообщил Борька. – Потому что срок закончился.

– Ничего себе! Две недели обещал, а потом сдал! Спасибо, дорогой!

– Потому что я дал ее сперва Олегу Ковалеву в нашем классе, а он ее сразу не вернул, хотя просил на два дня. А потом уже не было времени...

– Лодь, в чего ты сам-то эту "Шхуну" не возьмешь в библиотеке? – звонко спросил Аркаша. Он любил простоту и ясность и не любил ссор.

– Потому что не записан! Потому что туда, как и во Дворец, нужно разрешение из школы, а мне Зоюшка покажет дулю! Она ведь не забыла историю с "покойником"! Я всем уже сто раз про это рассказывал...

– Но если тебя так уж интересует эта книга, пойди в читальный зал. Посиди и почитай там, – рассудил Эдик. – Туда можно без всяких документов...

– Да не в книге уже дело, а... Какому-то Ковалеву он дал, а мне черта с два, хотя сам пообещал!

– Не "какому-то Ковалеву", а нашему однокласснику, – опять вмешался Клим. – Тот, конечно, виноват, что задержал книгу, но Бориса не следует упрекать так сильно...

– Больно надо мне его упрекать...

– Мальчики, не спорьте, – бархатным голосом попросила Агата. А Стася на ходу молча подержала Лодьку за рукав. И тот больше не спорил.

Проводили Стасю, потом Агату. Дошли до берега. В желтой неспокойной воде плыли последние льдины. С высоты они казались очень белыми. Выше по течению они были большими, но у моста наталкивались на быки-ледорезы и  раскалывались на неровные многоугольники. Эти осколки скользили дальше к северу. Но добраться до Ледовитого океана, через несколько рек, у них не было никаких шансов, растают по пути.

На кусках льда сидели иногда темные нахохленные птицы. То ли вороны, то ли голуби.

А солнце сквозь куртки грело плечи, и, несмотря на всякие досады, жить было хорошо.