Текст книги "Стальной волосок (сборник)"
Автор книги: Владислав Крапивин
Жанр:
Детская фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)
На него не обратили внимания – смотрели на доктора. И Гриша бочком, бочком пробился на прежнее место, за спинку дивана.
Капитан был уже за столом, вместе с офицерами. Сказал, не вставая:
– Объясняю происшедшее, господа. Буду краток, поскольку времени мало. Наш гость сделал неожиданное предложение. На первый взгляд – фантастическое. Он предлагает провести «Артемиду» протокой Ривьер-Сале на другую сторону перешейка, в бухту Гран-Кю-де-Сак-Марен. Чтобы избавить нас от фрегата капитана Ансу… Да, такого еще не случалось, суда нашего размера никогда не ходили этим запутанным, заросшим, полным камней проливом, только рыбачьи лодки. Это отмечено и подчеркнуто в лоции. Но у нас, по сравнению с другими бригами, весьма малая осадка. Узнав, что не более семи футов, полковник сказал: «Иль эст посибль», то есть «это возможно»…
– Полковник? – вырвалось у Мити.
– Да… Он сообщил свое имя – Шарль Шато, – но заметил, что лучше называть его Полковником, так он привык. Судя по всему, он в давние времена был офицером одной из повстанческих армий. Но не в том суть. Он обещает провести нас через Соленую Реку, а затем мимо всех опасностей Большой Кю-де-Сак. Это дает нам шанс… в то время, как восемь наших малюток-карронад против сорока пушек «Коричневого быка» шансов почти не дают… Мы, конечно, можем погибнуть со славою, но не надо забывать, что цель не в этом. Она – в выполнении нашей миссии в Гаване… – и капитан почему-то взглянул на гардемарина Невзорова. А тот почему-то порозовел.
– Простите, Николай Константинович, – осторожно вошел в разговор лейтенант Стужин. – Вы понимаете, что неизбежны вопросы… если позволите… – (Капитан кивнул.) – Вы верите этому человеку?
– Да, вопрос… – Гарцунов постучал костяшками о стол. – Скорее верю, чем нет. И Петр Афанасьевич тоже… Я потому и попросил присутствовать при разговоре не Владимира Игоревича с его блестящим французским… – капитан слегка кивнул мичману Сезарову, – а доктора, поскольку медики лучше нас разбираются в человеческих душах… А совсем без переводчика оказалось беседовать затруднительно, хотя поначалу Полковник настаивал, чтобы один на один… У него странный, очевидно, местный выговор, и мы с Петром Афанасьевичем даже вдвоем не всегда сразу понимали собеседника… Но разобрались…
– А не скажет ли Петр Афанасьевич, в чем причина возникшего доверия? – спросил лейтенант Новосельский. Кажется, со спрятанным раздражением (или подозрением).
– Прежде всего, он ненавидит французов, – ответил за доктора капитан. – Говорит, что есть причины…
Мичман Сезаров потер гладко выбритые щеки.
– Но ведь говорить можно что угодно… А если он затащит нас в ловушку, из которой мы ни туда и ни сюда?
– Но мы и так в ловушке, – возразил Гарцунов. – Какой смысл Полковнику жертвовать своей, пускай и совсем старой жизнью, чтобы загнать нас еще глубже? Ведь он отдает себя нам в заложники и понимает, что в случае измены живым не уйдет… Понятно, если бы у него были счеты с русскими, но он видит нас впервые. За что же ему губить нас?
– Чужая душа – потемки, – заметил штурман Иван Данилович. – И путь по Ривьер-Сале – тоже потемки. Еще неизвестно, пройдем ли…
– Если старик честен, то, видимо, пройдем, – вмешался доктор. – А быть нечестным нет у него никакого резона…
– То есть? – спросил лейтенант Новосельский.
– Дело как раз в причине, которая движет им… – проговорил Гарцунов.
Новосельский хмыкнул:
– Он что, много запросил в награду?
Капитан чуть поморщился.
– Доктор, объясните вы… Я же говорю, этот вопрос для знатоков человеческой натуры.
– Какой я знаток… – поморщился доктор. – Да и вопрос не столь уж сложен. Полковник не просит ни денег и… ничего такого. Он сказал: «Спасите ребенка…»
Естественно, все молчали – с удивлением и вопросом. И доктор продолжил:
– Речь идет о мальчике, которого привел старик… За мальчиком охотятся… Помните, я рассказывал о событиях восемьсот второго года, когда триста солдат – негров и мулатов – под командой полковника Луи Дельгре взорвали себя в форте на склоне вулкана Матуба? Часть родных полковника, видимо, погибла, но кое-кто – из тех, кого не было в форте – остались живыми. Не знаю, какая уж там степень родства, но этот мальчик – один из потомков Луи Дельгре. Кажется, единственный из оставшихся в живых…
– И кому он помешал? – недоверчиво спросил мичман Сезаров.
– Трудно это понять из короткого рассказа нашего гостя. Дело, кажется, вот в чем… Многие на Гваделупе чтят погибших в форте – и прежде всего Луи Дельгре – как героев. Но похоже, что это почитание такое… официальное, что ли… А есть люди – то ли секта какая-то, то ли клан, – которым ненавистна память о Луи Дельгре. Они убеждены, что он – виновник гибели трехсот человек. Мол, то ли он вынудил их пойти на самоубийство своим командирским приказом, то ли толкнул на этот шаг каким-то колдовским внушением… Здесь немало намешано фанатизма и суеверий. Люди эти считают, что с той поры виновником всяких бед на острове стал дух Дельгре. Иначе они называют его «Матуба» – по имени вулкана. В ураганах и плохих урожаях, во вражде разных групп и эпидемиях, в неудачной рыбной ловле и несчастных случаях – во всем виноват Матуба. А существует Матуба этот не сам по себе, он воплощен в потомках того злосчастного командира форта. И пока хоть кто-то близкий по крови полковнику Дельгре живет на острове, людей будут преследовать всякие беды. Так утверждают эти «охотники за Матубой»… Это длится уже полвека. Охотники, видимо, не дремали все это время, и «носители Матубы» повывелись. Но всякий клан ищет жертв для своей веры. Если нет настоящих, их придумывают… Едва ли мальчик – настоящий потомок мятежного полковника. Скорее всего, фанатики избрали его случайно – для поддержки, как говорится, угасающего вдохновения… Началась охота по всему острову. Добрые люди прятали ребенка, а изверги выслеживали… Подробностей наш гость не излагал, мало времени. А суть такова. Какое-то время назад мальчик оказался у старика. Полковник – авторитет у местного населения. Пока он жив – для ребенка прямой опасности нет. «Но, – сказал Полковник, – жив я буду уже недолго. И, когда меня не станет, не станет и моей власти над здешними людьми. Их страх перед „охотниками за Матубой“ станет сильнее желания рисковать ради чужого ребенка. В конце концов, кто он такой для них?…»
– Ну а мы-то… чем можем быть полезны этому туземному полковнику и мальчику? – как-то кисло спросил старший офицер Стужин. В голосе его так и слышалось: «Мало того, что вляпались в ловушку, так еще должны заниматься всякой ерундой…»
– Полковник просит, чтобы мы увезли мальчика с Гваделупы, – сказал доктор.
– Куда? – спросил Стужин, сдерживаясь.
– Куда угодно. Подальше от острова. Он думал, что мы пойдем в Европу, и говорил о каком-нибудь монастырском приюте для детей в одной из европейских стран. В Испании, в Италии… А когда узнал, что наш путь на Кубу, обрадовался: «Это не составит для вас труда. Устройте там мальчика в какую-нибудь обитель. Там его не будут искать. Да он и не станет никого интересовать, если покинет остров…»
– Мало нам других забот, – сказал лейтенант Стужин и дернул себя за бакенбарды.
– Но Александр Гаврилович, – тихо сказал штурман. – Ребенок же…
"Сейчас Стужин скажет: «Мало нам хлопот с одним ребенком…» – мелькнуло у Гриши. Но вмешался капитан:
– Условие не столь уж трудное. И его следует учитывать, если принимать предложение Полковника. Вопрос в ином: следует ли это предложение принимать?
– Думаю, что не следует, – веско произнес лейтенант Новосельский. – Мальчишка может быть просто уловкой, чтобы разжалобить наши чувствительные души. Кончится же тем, что мы въедем в заросшую джунглями протоку, а из джунглей попрыгают на бриг две сотни размалеванных воинов в банановых юбках, с копьями и этими… тамтамами… Я не хочу быть съеденным живьем. И в жареном виде не хочу…
– Но Илья Порфирьевич… здесь все же не Новая Гвинея, – вмешался доктор. – Все же христианская цивилизация…
– Оно и видно, – сказал мичман Сезаров. – Матуба всякая…
– Ну, дикость встречается везде, – возразил доктор. – Даже у нас на родине.
– Но там меня ни разу не ели, – вспомнил Новосельский.
– Но и здесь пока не ели, – усмехнулся доктор.
– Вот именно, что пока…
– Господа, – сказал Гарцунов. – Давайте к делу, а?
– А мы о деле, Николай Константинович, – тряхнул рыжей шевелюрой Новосельский. – Взвешиваем обстоятельства… Лично у меня не вызывают доверия темнокожие полковники в драных штанах… Этакие аристократы из туземных племен…
– И напрасно, Илья Прокофьевич, – возразил доктор. – Полвека назад освободительные войны на Антилах подарили истории немало выдающихся личностей с темной кожей. В том числе полковников и генералов. На острове Гаити был даже император-негр, Дессалин. И правил весьма недурно, пока его не убили белые плантаторы…
– Мир праху его, – сумрачно добавил Гарцунов. – Однако же вернемся к нашим делам…
– Да ведь решение-то принимать вам, Николай Константинович, – напомнил мичман.
– Естественно… Однако до того момента мне хотелось бы выслушать ваши здравые суждения… а не анекдоты. Извините, господа… Кстати, сейчас ваши сомнения еще более усилятся. Полковник сказал, что для уменьшения осадки полезно будет сгрузить карронады на туземные лодки, которые пойдут впереди брига…
– А потом уйдут далеко вперед, расставят наши орудия у выхода из пролива и встретят нас салютом. Из картечи, – закончил Стужин. Он уже не прятал раздражения.
– Как они без станков-то… – напомнил штурман.
– Как-нибудь, – разъяснил Новосельский. – Дикари изобретательны… Ну, в самом деле, Николай Константинович! Какие гарантии, что это не западня?
– Никаких, – сказал Гарцунов. – Кроме честного слова старого полковника и его честных глаз. И его тревоги за мальчика, которая показалась мне большой и искренней…
Тревога за мальчика заставляла страдать и Гришу. Тревога за маленького кудлатого Павлушку. И уж он-то, Гриша, ни на миг не усомнился в благородстве полковника Шарля Шато. Поль, конечно же, должен быть спасен! Мало того, у Гриши глубоко внутри царапнулась одна догадка – она тут же скомкалась, забылась, но оставила похожий на солнечное пятнышко след. Стараясь ухватить эту догадку, как желтую бабочку, в ладони, Гриша перестал на минуту слушать офицеров. А потом спохватился, вновь навострил уши.
– …Если кого-то интересует мое мнение, – по-мальчишечьи звонко говорил гардемарин Невзоров, – то я все же предпочел бы сражаться с французами…
Капитан опять постучал пальцами по столу. И наконец выговорил:
– Я тоже… Но при одном условии, гар… дорогой мой Митя… Если вы съедете на берег, купите у рыбаков лодку с парусом, возьмете пакеты, которые мы везем в Гавану, пройдете через Караибское море и доставите документы по месту назначения… Боитесь, что не получится? И я боюсь… Мы все время забываем о нашей главной задаче, господа. А без ее выполнения все, что мы делаем, теряет смысл…
– Оно так… – после общего недолгого молчания сказал штурман Иван Данилович.
Капитан встал.
– В протоке пойдем, разумеется, на веслах. Александр Гаврилович, готовьте их немедля… Хорошо, что не подняли стеньги, с длинными мачтами там идти невозможно: вверху переплетаются всякие лианы, мангры и прочая… нечисть. На марсовые площадки надо будет посадить матросов с топорами… Подчиненные Полковнику лодки помогут нам буксировкой…
– Помогут они… Хоть бы орудия не утопили… – опять не сдержался Стужин. Капитан медленно посмотрел на него и ничего не сказал.
Была уже вторая половина дня. Над бухтой Пти Кю-де-Сак-Марен реял ровный ветер от норд-оста. Он приносил с берега запахи прелых водорослей и соленой рыбы (как на пристани в Турени). Выбрали якоря, подняли оба триселя. Общее мнение было таково, что если с фрегата и наблюдают за бригом, то едва ли поймут его маневры. Решат, что «Артемида» ищет более безопасное место стоянки. Никуда не денется!..
Бриг, оставляя слева горбатый мыс, осторожно двинулся в бухточку у городка Пуэнт-а-Питр. Курс – на колокольню. Видимо, жители не понимали, что за судно, выжидали: городок будто вымер. Кстати, заметно было, что он и правда изрядно разрушен.
У берега, на якоре и у причалов, перед домами, стояли несколько судов: три шхуны и даже один кораблик с остнасткой фрегата (маленький, правда, не то что «Коричневый бык»). Но и там не было никакого оживления.
Полковник стоял на юте рядом с матросом-рулевым. Иногда отодвигал его и сам брал шпаги штурвала…
Гриша и Поль устроились на баке, у станка носовой пушки. Пушка была не карронада, а другой конструкции, с длинным стволом. Называлась – «погонная» и служила для продольной стрельбы по убегающему противнику. Конечно, ни о каких погонях сейчас речи не было, самим бы ноги унести. Однако пушку, в отличие от карронад, решили не сгружать на лодки. На всякий случай…
Неподалеку от пушки матросы укрепляли на палубе кулибинский фонарь. Среди матросов был Семен Вялый. Гриша старался не встречаться с ним глазами. Он и раньше при встречах не смотрел на него и, когда мог, держался подальше. Вялый тоже отводил глаза. И сейчас надо было бы встать и уйти куда подальше, но не хотелось тревожить Павлушку. Тот хорошо так, уютно приткнулся к Грише, головой прислонился к его боку. Достал из-под рубашки бумажную ласточку, гладил по крыльям. Но пускать не решался…
Оба молчали, но молчание было не трудным, хорошим таким. Потом Павлушка еще раз погладил крылышки, выговорил вполголоса:
– Хирандель… – И вопросительно глянул снизу вверх, Грише в лицо. Тот с готовностью кивнул:
– Да… Ласточка.
Павлушка дотянулся до колеса орудийного станка. Глянул опять:
– Канон…
– Да. Пушка. Пуш-ка…
Поль засмеялся. Вытянул вверх палец:
– Дойж… – И смотрел вопросительно.
– Па-лец, – сказал Гриша. И показал на фока-трисель (он был виден с ребра и слегка полоскал, потому что шли круто к ветру): – Па-рус…
– Парус?… Вуаль…
Грише понравилась такая игра. Павлушке, видимо, тоже. Лучше, чем просто сидеть и молчать, если даже хорошо друг с дружкой. И они довольно долго развлекались, называя каждый по-своему то, что попадалось на глаза: чайку, матроса, церковь на берегу, пятку на босой ноге, корабельный колокол, сверкающий над форштевнем, облако, закрепленный на кат-балке якорь…
Потом Поль насупился, завозился, глянул виновато.
– Павлушка, ты чего?
– Гри-ша… пи-пи…
Это было тоже ясно без перевода. Наверно, одинаково на всех языках.
– Не беда… – заусмехался Гриша. – Идем…
Гальюн был поблизости. Оказавшись в дощатой клетке под бушпритом, Гриша взял у Поля ласточку, а потом, во время этого дела, придерживал малыша за плечи, чтобы тот не угодил головой в слишком широкое очко. Тот оправил рубашку, оглянулся. И вдруг сказал очень серьезно:
– Мерси.
Гриша хотел засмеяться, но почему-то лишь вздохнул:
– Силь ву пле…
Потом опять сидели они у пушки – играли в слова или молчали. Протянулся по правому борту и ушел назад городок.
Двигались медленно (остался лишь парус на фок-мачте и кливер). Иногда коротко уваливались под ветер или, наоборот, приводились. Наверно, Полковник искал безопасные проходы среди отмелей.
Наконец оказались в совсем узкой части бухты – шириною кабельтова два. Отдали якорь. В этот момент Гришу окликнул Егор Плюхин, вестовой командира:
– Гришуня, капитан кличет к себе, с мальчиком. Ужинать…
Гриша удивился: обычно он ужинал в кают-компании. Но вошел – и стало понятно. За столом в капитанской каюте сидел Полковник. Поль, конечно, должен был ужинать со стариком, а Гришу позвали, чтобы маленький гость не скучал.
За столом Павлушка вел себя робко, даже съеженно, однако с ложкой, ножом и вилкой управлялся умело. Надо же, такой «дикарёнок» с виду, а ест как городской мальчик. Наверно, Полковник научил…
Полковник ел мало и быстро. Покончил с вареными бобами и мясом, пригубил вина и что-то сказал капитану. Поднялся. Гарцунов кивнул и тоже встал. Полковник шагнул к дверям. Капитан задержался. Вполголоса обратился к Грише:
– Ужинайте не спеша… Спасибо, что занимаешь мальчика. Полковнику некогда, а один малыш затосковал бы…
Гриша опустил глаза. Он вовсе не «занимал» Павлушку. Он… всего лишь хотел быть рядом с ним.
Что удивительного? Один истосковавшийся среди взрослых людей мальчик встретил другого – которому тоже было нелегко. Хотя и разные по годам, а все равно потянулись друг к другу. Впрочем, это взрослые дали бы такое разумное объяснение. А ребята, они просто…
– Гри-ша… – Поль глянул чуть лукаво, достал из-под рубашки ласточку, остреньким клювом ткнул ее в разварившееся бобовое зерно: видишь, она тоже ужинает! И оба стали смеяться – все громче и веселее. Взрослых рядом нет, можно поиграть без робости… И забыть на минуту про капитана Ансу и про охотников за Матубой…
Ривьер-СалеСолнце раскраснелось, разбухло и вертикально упало в черные заросли. Сразу стало темнеть. Замигал каким-то рыжим огнем маячок Пуэнт-а-Питр. Может быть, он хитрым способом сигналил фрегату «Коричневый бык» о том, что русские замыслили небывалое? Но вряд ли жители городка догадывались о планах «Артемиды». Знали о них лишь владельцы рыбачьих лодок – в нарастающем сумраке лодки эти – с желтыми фонарями на носу – бесшумно подходили к бригу от западного берега. Видимо, Полковник подал им тайный сигнал. Все делалось молча и слаженно.
Двенадцатифунтовая карронада – малютка по сравнению с орудиями на крупных кораблях. Но и ее вес для человеческих сил – ого-го какой! Почти двадцать пудов. Подними-ка такую пушечку! Приподнимали каждую по шесть человек, обхватив чугунное тело тросами – сзади (на чугунной шишке, называемой «виндгард»), у выступа на дульном срезе и посреди ствола. Через орудийный люк спускали на веревках с блоками в подошедшую лодку. Лодка сразу оседала, потом отходила, послушная негромким командам Полковника…
Офицеры командовали матросами, но видно было, что делают это неохотно. Новосельский сказал вполголоса (когда рядом не было капитана):
– Такое чувство, будто меня самого, неживого, спускают с борта для похорон…
– Ладно вам. И без того тошно, – отозвался мичман Сезаров.
Карронады, однако, были спущены быстро и без суеты. Капитан приказал ставить весла. Он стоял на юте рядом с Полковником. Звезды над палубой разгорались удивительно ярко – по сравнению с ними лодочные фонари казались желтыми свечками.
Гриша и Павлушка держались у грот-мачты, наблюдая за работой матросов, никому не были помехой. Но гардемарин Невзоров, суетливо проходя мимо, сказал:
– Идите в каюту, не путайтесь под ногами. Один может лечь на мою койку, я спать все равно не буду…
– Какой ты весь из себя командир. Прямо адмирал, – откликнулся Гриша.
В каюту они с Полем не пошли, там было душно. Гриша вытащил свою постель на палубу и расстелил на привычном месте – у стыка фальшборта с кормовой надстройкой. В трех шагах от них, у прорезанного в фальшборте полуклюза, возились с тяжелым веслом три матроса. Но мальчишки им не мешали. А матросы не мешали мальчишкам. Гриша расстелил пошире постель на досках, места хватило двоим. Лежать не хотелось, сели рядышком, Поль опять притиснулся к Гришиному боку. Будто давний маленький знакомый с Ляминской улицы, вроде Агейки, или даже братишка (которого у Гриши никогда не было). И дышал еле слышно.
Так сидели и молчали они долго, и Гриша почувствовал, что надо бы что-то сказать. Высоко впереди висела большая, ярче других, звезда. Гриша взял за тоненькое запястье Павлушкину руку, вытянул вверх.
– Вон, смотри… Зве-зда.
– Этуаль! – сразу обрадовался Павлушка. Решил, что будет продолжение прежней, дневной, игры. Но что еще показывать в темноте, Гриша не знал. Одни только тени матросов…
С мостика донеслась команда (что-то вроде «навались!»), тени у весла зашевелились пуще прежнего, послышался плеск, голос боцмана («и-раз…»). И еще… Бриг шевельнулся, стало понятно, что началось движение.
Впереди вдруг вспыхнуло пятно света – это лег на воду широкий луч кулибинского фонаря.
– Поехали… – шепотом объяснил Павлушке Гриша.
– По-е-ха-ли? – не понял тот.
– Ну да… – И Гриша вспомнил подходящее слово: – Эн авант… Вперед…
– Эн авант… – шепотом повторил Павлушка и прижался потеснее. Гриша положил на его косматую голову ладонь.
Так они сидели неизвестно сколько времени. В темноте и равномерности время то ли тянется, то ли сжимается – не поймешь. Под плеск и размеренные команды «и-и… р-раз» набегала дремота. Павлушка – тот вообще уже уснул под боком у Гриши, а сам Гриша то проваливался в полусон, то встряхивался и как бы заново видел впереди очень яркую «этуаль»…
Потом он свернулся калачиком, положил Павлушкину голову себе на локоть и уснул по-настоящему…
Сколько прошло времени? Кто же его знает… Гриша проснулся от того, что случилось непонятное. Тревожное. Тревога эта чувствовалась во всем, хотя не было ни вскриков, ни суеты. А, вот в чем дело! «Артемида» не двигалась!.. С юта слышались негромкие, неразборчивые слова, а откуда-то сверху – сдержанные ругательства. Гриша понял: это на грот-марсе матросы пытаются обрубить топорами вцепившиеся в мачту плети зарослей.
– Да не махайся ты как оглашенный, башку мне снесешь, – донеслось сквозь нехорошие слова. А на мостике капитан Гарцунов сказал офицерам (теперь разборчиво):
– Этого следовало ожидать. Нельзя было думать, что все пройдет гладко…
Потом послышался голос Полковника – тот хрипло отдавал команды людям на лодках. То ли по-французски, то ли на каком-то здешнем наречии…
Бриг не двигался.
Свет кулибинского фонаря утыкался впереди в глухие черные джунгли и был бессилен перед тьмой. Пахло болотом и какой-то противно-сладкой травой.
Тьма и неподвижность плотно придавили Гришу душными влажными страхами. Это были и все прежние страхи, с тенью ласково-беспощадного Ансу, и новые – с похожим на облако мохнатого ужаса духом Матуба… Гриша не боялся утонуть, не боялся попасть в плен или погибнуть в перестрелке. Он боялся вот этого, замешенного на неизвестности, на черной удушливости ужаса.
И ужас был не только за себя. Еще и за Павлушку.
Господи, что делать-то?
– Отче наш… – зашептал Гриша единственную молитву, которую сейчас помнил. – Иже еси на небесях…
Павлушка вздрогнул и сел.
– Гри-ша…
Гриша сдавил страх в себе. Изо всех сил. Нельзя было, чтобы эта липкая жуть коснулась и Павлушки. Он часто подышал, взял Павлушкины ладони, сложил их у него перед грудью. Сказал строго:
– Поль, говори со мной. Отче наш…
– От-че?…
Гриша вспомнил те же слова по-иностранному. Из какой-то книги:
– Патер ностер…
– Патер ностер! – обрадовался Павлушка. И зашептал часто и шелестяще. А Гриша снова стал говорить по-русски.
Кончили, вздохнули. Гриша прислушался к себе: легче ли на душе? Непонятно было… Павлушка вдруг встал на коленки, полез под рубаху, достал что-то. Гриша разглядел при свете звезд, что это – мятая ласточка. Павлушка расправил ее, вдруг сильно размахнулся и послал светящуюся «хирандель» через фальшборт. Она тут же исчезла в темноте. Павлушка съежился, уткнулся носом Грише в колени и замер так, словно чего-то ждал.
Помогла ли молитва двух мальчишек или помогла Павлушкина жертва с бумажными крылышками, а может быть, то и другое – кто знает? Но бриг вдруг шевельнулся, двинул под облегченный тихий говор матросов.
«И-и… р-раз…»
Страх уходил. Павлушка сел рядом, прислонился щекой к Гришиному плечу и посапывал еле слышно. А Гришу вместо страха сейчас кусала досада – от того, что все заняты очень важным делом, а он ничем не помогает «Артемиде».
Ну а что он мог? Никаких «подвигов» (вроде как тогда, во время шквала) не требовалось. Смешно, если бы они с Павлушкой сунулись к матросам и начали помогать ворочать тяжеленные весла. До них и не дотянешься – матросы, и те работали стоя… Сразу было бы сказано: «Не мешайтесь-ка, ребятки…»
И в этом бездействии (а тревога уже откатилась) оставалось одно: снова лечь на бок, устроить рядом Павлушку и сказать ему: «Спи». И уснуть самому…
Потом было обидно понимать, что он, Гриша Булатов, почти целиком проспал выдающееся в истории мореходства событие: прохождение через таинственный и недоступный пролив Ривьер-Сале морского судна. Не какой-нибудь там лайбы или пироги, а настоящего брига. Такого подвига, говорят, не случалось ни до того, ни после…
«Но все же я кое-что видел, – утешал он себя. – А больше, сколько ни таращи глаза, все равно бы не разглядел и не учуял…»
Потом ему, правда, казалось, что видел он больше, чем запомнилось с первого раза. Вспоминалось (а иногда и снилось), как почти вплотную к бортам подходили укрытые черными джунглями берега, как тянулись эти джунгли щупальцами к мачтам, как скребли по днищу затопленные стволы, как падали сверху обрубленные мангровые плети. Иногда из ночи доносилось короткое хриплое взлаивание (потом доктор объяснил, что это, возможно, еноты – их на Гваделупе видимо-невидимо). Как порой берега расходились, открывая похожие на разливы дегтя плесы, но свернуть туда было нельзя, там таились мели, камни и подводные заросли. Следовало двигаться узким руслом с доступной глубиной. И каким чутьем Полковник угадывал в смоляной воде это русло?
После говорили, что морякам помогло и умение старого лоцмана, и прилив, и вода, которую в добавление к приливу пригнал с океана в Соленую реку северо-восточный ветер. Но Грише хотелось думать, что помогла и торопливая их с Павлушкой молитва, и улетевшая во тьму бумажная птичка…
