Текст книги "Деревянное солнышко"

Автор книги: Владислав Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

СТРАШНЫЙ БРОД

Ночью выпал первый снег. Когда Павлуня рано утром вышел на крыльцо, он прежде почувствовал его по ядреному запаху, а уж потом, приглядевшись, увидел белые крыши и белый огород. Парень с наслаждением проложил стежку до калитки.

Оживал, просыпался совхоз. Осторожно, словно принюхиваясь к новой дороге, проезжали машины и автобусы, торопились люди. Они шли в цехи, в мастерские, на склады, шагали с фермы после дойки, и за каждым оттискивались следы – четкие, деловые.

Павлуня оглянулся: его шаги ложились вяло и криво. Он начал поднимать ноги повыше, следы пошли получше, без хвоста. Так он прострочил свою тропку до мастерской и сказал, улыбаясь:

– Снег-то, а! Прямо весь белый.

Ему никто не ответил. Саныч был в лесу, Боря Байбара – на семинаре, обиженный Модест сидел дома, только Женька скучал в одиночестве на «курительной» скамейке. Услышав Павлуню, встал, лениво направился к нему.

– Эй, а нам ил возить, – сказал он, указывая на целую колонну тракторов с тележками, которые вытягивались на дороге.

Начальник отряда плодородия Гриша Зиненко стоял у первой машины, смотрел нетерпеливо на ребят:

– Вас долго ждать? Поехали!

– Поехали, – ответил Павлуня, готовясь залезть в свой колесник, но вдруг повернулся и побежал косолапо к Мишиному трактору.

Этот трактор, навевая на Павлуню тоску и воспоминания, смирно стоял себе в сторонке. Он казался таким грустным и заброшенным, что парень, проходя мимо, мрачнел. Теперь к чужой машине уверенно, как к своей собственной, шагал на голенищах Иван Петров.

Иван был сегодня очень сердит: его старую технику отправили в ремонт, а ему велели брать бабкинскую и работать. Мало того, посылают возить ил – рейсы дальние, бестолковые. И хуже всего, что занарядили Ивана вместе с Павлуней – это уж на смех всем деревням! Придется показать мальчишке настоящую работу, чтобы знал, как распускать язык и смеяться над ветеранами!

– Поехали! – сказал он, захлопываясь в кабине.

– Стой-ка! – распахнул дверцу подбежавший Павлуня. – Не твой! Уходи!

Он никак не мог допустить, чтобы в Мишин трактор залез какой-то Иван в своих обносках. Тот себя-то не любит, не то что технику, которую угробит через два дня.

Пока Павлуня, объясняясь больше руками, чем языком, пытался выпроводить Ивана, а тот кричал сверху и брыкался, отряд, прогудев, уехал. Подбежал инженер и разнял спорящих. Сердито приказал догонять остальных и не валять дурака.

Женька, обессилев от смеха, еле вскарабкался в кабину, туда же влез взъерошенный, потный Павлуня.

– Ну, артист! – передохнул Женька. Он досмеялся, вытер глаза и сказал: – Валяй!

– Погоди, – ответил Павлуня, немного успокаиваясь в своей чистой привычной кабине, где никто не курит и не кричит, где сбоку висит зеркальце, а на стекле...

– Кто это? – ткнул он пальцем в красивую девушку, которую Женька самовольно наклеил на стекло. – Это ты?!

– Это не я. Это купальщица. Это нам с тобой на счастье. Пускай улыбается, тебе жалко?

Павлуня разглядел девушку: она чем-то напоминала Татьяну.

– Не жалко...

– Двигай тогда. Иван вон уж где.

Иван, едва запустив двигатель, сразу рванулся за ворота. А Павлуня сперва прогрел машину, послушал дизель, пощелкал переключателями и только после этого поехал, выбирая места на разбитой дороге посуше да поровней.

Утро из-за снега светлее обычного, и парень порадовался, что не нужно жечь фары.

Впереди вовсю плескался светом Иван Петров. Тележка его моталась из стороны в сторону: он дорогу не выбирал, сердито жарил по кочкам да буграм – благо трактор не свой. Мимо него уже проехала обратно вся колонна, а Иван только что подскочил под экскаватор. Ему плюхнули два ковша пованивающего ила и только хотели плюхнуть третий, как Иван отъехал, роняя во все стороны липкие лепешки.

На зеленом «газике» подкатил Аверин. Еле вытащил из кабины широкие плечи, спросил Ивана, где Алексеич.

– А черт его ведает! – откликнулся Петров.

А Павлуня задержался на дороге. Он встретил Модеста, который тащил за собой на веревке серебряного козла – то ли на бойню, то ли на продажу. Борька упирался, мотал головой, шумел.

Павлуня остановился, вылез:

– Животное ведь. Больно ему.

Ничего не ответил Модест, только молча сошел с дороги в канаву, освобождая путь. Павлуня поехал тихонечко, качая шапкой. Ему было жалко козла.

У экскаватора стоял Аверин и смотрел на часы. Поодаль топтался Иван Петров, вид у него был независимый, руки – в карманах.

– Что это такое, Алексеич? – закричал временный директор, едва Павлуня приблизился и открыл дверцу. – Сорок минут, а?

– Бывает и по часу жду, – подошел экскаваторщик. – с утра машин навалом, а потом – загорай! Разве ж это работа!

Аверин широкими шагами стал мерить берег пруда. Иван с опаской поглядел на него: когда Аверин так шагал и морщил лоб, то наверняка что-то придумывал особенное. И верно: Василий Сергеевич подошел к механизаторам веселый.

– Слушай, Иван Петров, помнишь, как мы через Гнилой ручей перебирались? Там же прямая дорога, поле – рукой подать.

Иван подумал и ответил:

– Так то ж летом, в засуху, когда ручей, естественно, пересыхал сплошь. И ездили, собственно, без груза...

Василий Сергеевич взглянул на его кривоногую мелкую фигуру в грязном ватнике.

– Естественно. А ты как думаешь, Алексеич? Проедем?

– Трактор, чай, не барка, чтоб по воде! – вскричал Иван Петров, недовольный тем, что начальство обратилось к мальчишке, как к большому.

– Я? – испугался Павлуня.

– Ты, ты! – торопил Василий Сергеевич.

– Проедет! – оживился Женька, угадав вдруг во временном директоре шальную родственную душу.

Аверин смотрел на Павлуню, ждал. Парень долго мыкался глазами, потом задумчиво ответил:

– Если не шибко глубоко.

– Ладно! – весело сказал Аверин. – Грузись!

Трижды пролетел ковш от пруда до Павлуниной тележки, которая трижды крякнула и присела.

– Все за мной! – приказал Василий Сергеевич, втискиваясь в «газик».

«Всех» было трое: Павлуня с Женькой да Иван Петров. Парни поспешали за Авериным, Иван позади митинговал перед экскаваторщиком, размахивая рукавицами. Отмахав, понесся догонять ребят.

Павлуня, крепко сжимая руль, подпрыгивал на новых пружинах. Скоро гуд теплого мотора и знакомая кабина – чистая, с зеркалом и девушкой-купальщицей, успокоили его смятенную душу. Он ехал, сберегая милый трактор от утомления, с удовольствием поглядывал на присыпанные снегом поля, без гусей да козлов.

Женька посмотрел назад, встрепенулся:

– Обходит!

Мимо них, вышвыривая из-под колес грязные ошметки, промчался Иван Петров. Он первым подлетел к Гнилому ручью, резко затормозил, едва не уронив набок тележку с илом. Павлуня остановился подальше от берега, вылез с опаской.

Возле Гнилого ручья уже поджидал их Василий Сергеевич – шапка на затылке, руки в карманах, ноги расставлены. Голенища сапог подвернуты по давней трактористской привычке.

– Ну? – спросил он бодро. – Как ручеек?

Механизаторы смотрели, поеживаясь. Ручей был не так глубок, зато широк и бурлив. Черная вода шипуче пролетала под ивняком, закручивая пену. Водились тут и опасные ямы, и дно было ненадежное, топкое.

Раньше здесь пролегала дорога – вон и теперь видны колеи, присыпанные снегом.

Теперь сделали новый окружной путь – гладкий да дальний, а старую дорогу забыли. Здесь редко проходят гусеничные трактора, а колесные пробираются только по крайней необходимости и то в самую жару, когда ручей мелеет, или в стужу – по льду.

– Ну? – торопил Аверин. – Вспомним старину? Иван, ты же ездил! Чего глядишь испуганно?

– Дурак был несознательный, – пробурчал Иван.

Василий Сергеевич, разгорячась, тыкал рукой:

– Да вот оно, поле-то, рядом! Смотри, какой крюк даем!

Иван задумчиво спихивал камешки в ручей.

– Ну, кто же первый? – тихо спросил Василий Сергеевич.

– Он лучше последний! – задорно отозвался Женька, приплясывая на берегу.

Иван сказал рассудительно и грустно:

– Меня топиться чтой-то не тянет. Я, чай, не русалка зеленая. – Женька засмеялся, а Иван, ободренный этим смехом, уже уверенней продолжал: – Дед наш башковитый и то до такого не додумался. Даром, что ли, дорогу сделал, столько денег вбухал.

– «Башковитый»! – хмыкнул Аверин. – А в метель по той дороге не проехать! И весной ее заливает!

– А зато он к людям обходительный, – выговорил Иван медленно. – Стариков слушает и Модеста не обижает... Не поеду я, хоть раздери!

Василий Сергеевич сумрачно взглянул на Павлуню: парень сильно чесал затылок.

– Пусти-ка! – отодвинул его Аверин, собираясь лично влезть в трактор.

Павлуня так перепугался за свой колесник, что, сам того не желая, схватил начальство за полу.

– Ну-ну! – дернулся Василий Сергеевич, но Павлуня, не отпуская, все тянул его, сопя и краснея. – Да пусти же! – крикнул Аверин, вырываясь. – Сдурел?!

Павлуня вскарабкался, соскальзывая, в кабину, закрылся в ней и глухо сказал через стекло:

– Не-е!

– Тогда сам валяй! – вконец рассердился Аверин. – Валяй, раз такой храбрый!

Павлуня передохнул и тихо двинул трактор с белого берега в черную холодную воду. Сердце его еще не отошло от страха за любимую синюю машину, которую этот здоровенный Василий Сергеевич чуть было не утопил сгоряча. С натугой выворачивая колеса по заснеженной колее, парень возмущенно бормотал под нос:

– Ишь ты, прыткий какой!

– А ведь пройдет! – воскликнул Аверин, глядя, как механизатор бережно опускает трактор в воду, словно давая ему, разгоряченному, напиться из ручья.

Павлуня, сам того не заметив, отлично протащил и трактор, и тележку, полную ила, через все коряжины на дне. Проломив густые кусты, остановился на другом берегу. Вылез отдуваясь. Ему вдруг стало смешно, когда он понял, что Василий Сергеевич, хоть и такой большой, все равно не перейдет пешком через воду и в трактор не влезет.

– Видали?! – возбужденно и радостно спрашивал Аверин Ивана и Женьку. – Уж если Алексеич проехал!.. – И ему уже чудилась скорая да краткая дорога от Хорошова до самого центра.

– «Проехал», – заворчал Петров. – Сдуру можно и проехать!

Он суетливо забрался в кабину. Взмыленный колесник чихнул, потом нехотя, рывками потащился к страшной воде.

– Давай! – тихо звал Павлуня. Он забрел по колено в ручей и пятился перед трактором, манил его к себе обеими ладонями.

Иван Петров высунулся и заорал:

– Уйди, черт постылый! Чего перед начальством выкручиваешься?!

Павлуня опустил руки посреди ручья. Он и не думал выкручиваться. Просто ему от чистой души хотелось помочь Мишиному трактору без испуга перебраться на берег. Он понуро вылез из воды, стал глядеть, дуя на окоченевшие пальцы, как Иван забирался зачем-то все влево да влево, пока не завалился передними колесами в подводную яму. Трактор сильно клюнул носом, мотор взревел и заглох. Стало очень слышно, как, пробегая по голым кустам ивняка, шуршит ручей. Масляные круги пронеслись по течению и пропали.

Отворилась дверца. Иван простуженным, но торжествующим голосом спросил:

– Ну?

– Ты что, ослеп? – разнесся над мерзлым миром аверинский возмущенный тенор. – Куда тебя понесло?!

Женька, прыгая воробьем, быстро спрашивал Василия Сергеевича:

– Чего теперь, а? Не вылезет, нет? Вытягивать надо, да?

На той стороне, замерзая от одного вида застывшей посреди ручья машины, стоял Павлуня.

Аверин, пошумев, замолчал. Зато обрел голос Иван.

– Я говорил! Предупреждал я!

На его лице был виден сейчас один раскрытый рот.

Павлуня отцепил свою тележку и, взвалив на слабое плечо трос, начал медленно спускаться со скользкого берега. Тут даже Иван не осмелился дальше шуметь. Даже бедовый Женька испугался и смотрел на товарища, вытаращив глаза.

– Назад! – крикнул Василий Сергеевич.

Парень оглянулся на крик, едва не упал, оступившись. Сказал, с трудом улыбаясь:

– Сейчас я. Только вот...

Чтобы прицепить трос, ему нужно было шагнуть в черную яму.

– Стой! – приказал Аверин.

– Ага, – ответил Павлуня, подумал и шагнул. Забурлили пузыри под ногами. Тяжелая вода залила сапоги. Больше от страха, чем от холода, застучали Павлунины зубы. Он скорей нагнулся. Железо брякнуло по железу.

– Помогай, уснул! – тряс кулаком Аверин.

Иван бестолково засуетился, то открывал, то закрывал дверцу, то ложился на живот, свешиваясь.

Павлуня выбрался на берег и, роняя с себя капли, влез в теплый трактор. Двинул рычаг. Трос натянулся, зазвенел. Колесник, ревя и задыхаясь, выволок на берег Ивана Петрова вместе с тележкой.

– Ура! – шепотом сказал Женька.

Из кабины задом выполз сам «опытный седой». Подступив к спасителю, протянул растопыренную ладонь:

– Спасибо.

Пожимая его руку ледяными пальцами, Павлуня еле выговорил, клацая зубами:

– В яму-то зачем ты?..

Шумно раскидывая в стороны воду, Василий Сергеевич перебрался к своим механизаторам. Он молча выдернул Павлуню. из кабины, схватил его на руки, словно спящую красавицу, и поволок обратно через ручей. Раза два он ахнулся выше колен, но драгоценную ношу не выпустил. Павлунины сапоги вспенивали воду. Алексеич смущенно вырывался:

– Сам я... чего вы...

В «газике» тесно – не развернуться, и Аверину пришлось прямо возле машины вытряхивать парня из ватника и набухших штанов. Закутывая Павлуню в старое одеяло, он сокрушенно проговорил:

– Эх, водкой бы тебя растереть!

Павлуня, высунув нос, принялся длинно объяснять, что белое он вообще никогда не пьет, да и красное не так, чтобы очень уж.

– Редкий ты человек, Алексеич! – добродушно проворчал Аверин. – Поехали домой – застынешь! Эй, лохматый, лезь сюда!

– Насмехаетесь, – пробормотал Женька, ныряя в кабину.

Он крепко обнял Павлуню, согревая его:

– Какой костлявый!

– Сам-то тоже не очень больно-то, – ответил Алексеич.

На том берегу остался в одиночестве Иван Петров. Проводив глазами зеленый «газик» Василия Сергеевича, он ухмыльнулся и сказал сам себе:

– Радуетесь? Ничего. Завтра поглядим.

С большим удовольствием он стал думать о том, как скучно будет глядеть завтра на белый свет временное, но чересчур ретивое начальство. «Теперь небось этот к ручью за версту не подойдет!»

«Этим» именовал Иван Аверина, которого он даже в мыслях не захотел называть ни по имени, ни по отчеству, ни даже по фамилии.

Василий Сергеевич ходко гнал машину к совхозу, к теплу. Женька утихомирился. Он все поглядывал на товарища, все хотел о чем-то спросить и вдруг сказал удивленно:

– Вот ты какой. Я бы и за сто рублей не полез!

И он передернулся, вспомнив.

Павлуня ответил без всегдашних раздумий:

– И я бы за сто тоже...

ПАВЛУНЯ ЕДЕТ ВПЕРЕДИ

На следующий день все механизаторы «плодородного отряда» были вызваны к Аверину ровно к восьми. Они вошли в директорский кабинет настороженные, притащив с собой масляный дух дизелей. Слухи про Пашкино плавание уже вовсю гуляли по совхозу, будоражили, как и разговоры про крутой нрав временного директора да про новые порядки, которые он насаждал сплеча, никого не спросясь. Поэтому механизаторы, войдя к Василию Сергеевичу с последним, восьмым ударом часов, не ожидали для себя ничего хорошего.

– Садитесь! – кивнул им Аверин из-за зеркального стола.

Народ расселся по стенке.

Василий Сергеевич, человек дела, начал с хода:

– Сегодня весь отряд возит ил. Он едет коротким путем – через Гнилой ручей. Маршрут проверен. Тележки с этим делом справятся.

– Тележки-то справятся – они железные, – пробормотал Иван Петров.

Остальные осторожно молчали, подумывали про себя: «Вот приедет Громов...» В тишине слышно было, как простуженно сопит Павлуня. Он часто лазил в карман за платком, нос его распух.

– Слушай, Сергеич, – задушевно сказал начальник отряда, молодой агроном Гриша Зиненко. – Ты бы нас, дураков, спросил, что ли.

Василий Сергеевич, большой приятель Гриши, поднял голову, посмотрел ему в глаза, ответил негромко:

– Я тебе не «слушай», а директор. И нравится или нет, а разговаривать со мной попрошу соответственно.

– Ясно, – пробормотал в страшной тишине багровый Гриша, а Женька выразительно поцокал языком.

– Вопросы есть? – спросил Аверин деловито.

Никому не захотелось задавать вопросы. Народ решил отмолчаться до Громова. Только начальник отряда поднял руку и, получив разрешение говорить, сказал, глядя в стену:

– Один вопрос: как через ручей этот, окаянный, перелетать? Нешто по воздуху?

– По плитам!

– По каким?

– По бетонным! Вчера шесть штук бросили.

– Плиты, плиты! – заволновался, вскидывая руку Иван Петров. – А бережок? С него, помнится, телка свалилась да и утопла! Совсем!

Василий Сергеевич нетерпеливо ответил, вставая:

– Бережок сроем! А без головы и в луже утонуть можно! Так, что ли?

И столько многозначительности было в голосе Аверина, что Иван замолчал, потупясь.

– Еще вопросы возникли? – посмотрел на часы Василий Сергеевич. – Нет? Тогда до свидания. Что неясно – разъяснит главный инженер.

Механизаторы потащились в приемную. Елизавета Егоровна, морщась от запаха, вручила им толстый журнал.

– Это что еще за библия? – сумрачно поинтересовался Иван Петров, и Елизавета Егоровна с усмешкой поведала, что теперь каждому после прочтения приказа надлежит расписаться.

Гриша Зиненко, принимая журнал, бормотал:

– Через Гнилой ручей да всем отрядом... Нет! Я расписываться не буду!

Иван оглянулся на обитую черной клеенкой дверь и, подняв грязный палец к хрустальной люстре, прошипел:

– А Громов-то, Ефим Борисыч, с нами, с народом то есть, всегда совет держал!

– Ничего, пусть потешится, – сказал басом Гриша Зиненко. – А технику я топить не дам.

Женька, почесывая затылок, проговорил:

– Пашка-то проехал...

– Верно! – сказал, появляясь в двери Василий Сергеевич. – Он проехал! А уж вам-то сам бог велел! – И обратился к Павлуне: – Ну, Алексеич, покажи-ка им! Хватит тебе в хвосте-то!

Аверин опять скрылся в кабинете.

Павлуня стоял перед механизаторами, а те хмуровато поглядывали на его распухший нос, на бледные щеки. И на глазах у всех Павлуня помаленьку начал краснеть, пока не превратился в анисовое яблочко.

– Совсем с ума скатился! – брякнул Иван, выразительно кивнув на директорскую дверь. – Нашел командира! – Он поглядел на Павлуню не лучше, чем пес на кота. – Ну, веди нас, Сусанин! Топиться!

– Да я ничего, я не думал... – таким простуженным голосом забормотал Мишин братец, что Гриша Зиненко крякнул, а секретарша, до сих пор сидевшая унылой горой, вдруг шевельнулась и от всей могучей души воскликнула:

– Господи, скорей бы Громов возвращался!

Механизаторы не спеша побрели к своей технике. Последней дверь выпустила маленькую грязную фигурку. Обгоняя Павлуню, Иван бросил в его сторону:

– В люди выходишь, подхалим!

Когда Павлуня, оставляя хвостатые следы, дотащился до мастерской, механизаторы уже стояли возле техники, переговаривались, оглядываясь на него. Парень собрался было схорониться от них в уютной кабине, где сидел уже Лешачихин нетерпеливый сын, но Гриша Зиненко сказал ему:

– Тебе же вести велено. Валяй!

– Давай покажем им! – пихался острым локтем Женька.

– Вперед, Лексеич, на лихом коне! – узнал Павлуня ехидный голос Ивана Петрова.

Павлуня, вспомнив вдруг, как топтался он в его кухне и как проклятый Иван рвал приказ, назло ему вывел свой трактор вперед и поехал, подскакивая на скрипучем сиденье.

Ехать ему было очень непривычно: впереди – ни Ивана, ни Модеста, ни Бабкина – одна длинная дорога в две глубокие колеи. И позади себя он тоже почувствовал такую невыносимую пустоту, что не вытерпел, оглянулся.

Механизаторы и не думали следовать за ним к броду. Оставив машины возле мастерской, они черной кучкой топали совсем в обратную от Павлуни сторону – к автобусной остановке.

– Куда это они намылились? – удивился Женька, высовываясь. – Гляди, гляди! Весь отряд! И Гриша с ними! Куда это?

Женька был любопытен, а там, в куче размахивающего рукавицами народа, видно, назревало такое лихое, шумное дело, что без него никак не обойтись. Сердце у Женьки заколотилось, глаза заблестели.

– Ты посиди! Я мигом! – выпрыгнул он на снег.

Пока Павлуня думал, что ему делать дальше, уже подкатил к остановке автобус, забрал механизаторов и Женьку вместе с ними и, покачиваясь, задребезжал в сторону города.

Павлуня грустно сидел в тракторе. Тут, в тепле, думалось неторопливее, не то что на семи колючих ветрах. Облокотясь на руль, Павлуня размышлял, кому нести свою тоску. Далеко от родных краев служит Бабкин. Павлунины письма доходят к нему на пятые сутки и столько же тащатся ответные. Пойти бы к Трофиму – болеет Трофим, лежит в своей новой квартире. Может, Боря Байбара приедет, он послушает Пашку, подскажет, как ему жить.

Пока Павлуня сидел в глубокой задумчивости, к нему подлетели на зеленом «козлике» временный директор Василий Сергеевич и совхозный парторг Семен Федорович.

Не вылезая из кабины, Аверин в недоумении спросил, почему стоят машины и куда делся весь народ.

Подумав, Павлуня ответил:

– Ушли.

Пришлось Василию Сергеевичу с пыхтением выбираться из тесной кабины, подходить к парню, в упор допрашивать, куда и зачем ушли механизаторы в разгар трудового дня.

– Туда, – ответил Павлуня, махнув рукавицей на дорогу, на мост, на заводские дальние трубы.

Аверин обернулся к парторгу, Семен Федорович с тревогой посмотрел на друга и тихо спросил:

– Доигрался, деятель?

Василий Сергеевич, косясь на Павлуню, что-то ответил ему. Потом влез в машину, и они помчались по дороге в город, следом за автобусом.

А механизаторы на полчаса раньше миновали мост над рекой, которая еще и не думала замерзать и курилась белым густым паром. Вода была темнее дегтя. Чем ближе подъезжали к заводу, тем меньше становилось вокруг снега и тем чернее выглядел он. У проходных снег и вовсе пропал, оставив только жидкую грязь.

Здесь автобус остановился, из него долго вылезали рабочие.

– А вы чего же? – недоуменно спросила пожилая кондукторша у замасленных механизаторов.

– А нам далее, девушка, – степенно ответил Иван: – Нам до самого центра следовать.

– Поехали! – кивнула водителю кондукторша.

Навстречу побежал город. Не большой и не маленький – обычный русский город средней полосы. Лет сто назад ему хватало этих двухэтажных домишек, что вытянулись по обеим сторонам дороги. Теперь за старыми домами встали новые – белые да серые, одинаково ровные, свежие, беструбные. Над коробками зданий высились стрелы башенных кранов, а древние башни кремля на холме затканы паутиной строительных лесов.

– Центр, улица Советская, – объявила кондукторша.

– Бывшая Кирпичная, – уточнил Иван, вылезая.