Текст книги "Кровь вассалов (СИ)"

Автор книги: Владислав Добрый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Замки. Укреплённые города. Толстые стены, за которыми можно пересидеть любую бурю. Осада, которая может длиться месяцами, – вот настоящая беда.

Пехота быстро теряет дух, когда враг не идёт в поле. Слуги и крестьяне, даже самые преданные, начинают скучать, пить, воровать и болтать про бессмысленность войны. А рыцари – хуже. Им нужны сражения, вылазки, гром, копья и кровь, чтобы помнить, кто они. Дай им месяц под стенами без дела – и начнутся дуэли, драки, споры о чести и праве первыми войти в пролом.

Но осада – это не доблесть, а арифметика. Сколько хлеба на складе. Сколько овса в мешке боевого коня. Сколько благородных всадников ещё не уехало от скуки. Скука убивает армию рыцарей быстрее, чем холода пехотинцев.

Я поднял взгляд на карту. Да я наконец-то добился от художников рисунок, который можно при некоторой снисходительности принять за карту. Красные метки вдоль реки, крошечные флажки возле холмов – всё это было скорее символичным обозначением, нанесенных с чужих слов. Для меня каждая из них означала не замок и не город, а время. Месяц, неделя, иногда всего день – сколько мы потеряем, если остановимся хотя бы у одной из этих каменных коробок.

Основная проблема оставалась той же, что и в любое другое время года: замки и укреплённые города. Осада, которая может длиться месяцами,– вот настоящая беда.

Даже Джевал, которому трудно отказать в военном таланте, смог взять лишь не до конца укреплённый мост через Башенную реку, пару мелких замков и несколько городков. Конечно, если не считать Селларе: он провёл армию вдоль побережья, снабжая её баржами, и внезапно появился под стенами города, организовав штурм. Я уверен, рассказы о яростном штурме правдивы. И все же – город не успел опомниться и как следует подготовиться к обороне. Будь Джевал чуть менее везуч и чуть менее проворен, его приступ отбили бы.

Это видно по тому, что он до сих пор возится с контрадо Селларе и ещё не подчинил его полностью. Да что там говорить: даже крупный замок Сенешаль, стоящий рядом с мостом через Башенную реку – единственным сухопутным путём на вражеский берег – всё ещё не принадлежит Караэну. Да, я убил его владельца, Крушителя, и сейчас его наследники осторожничают: не делают вылазок на наши обозы, предпочитая отсиживаться в крепости. И всё же – здоровенный замок, чьи стены почти нависают над дорогой из Селларе в Караэн, в руках врага.

Феодальная раздробленность, мать её ети.

Аст ждёт от меня примерно такого же стремительного наскока, как у Джевала. И должен быть спокоен: замок – это не город. Разница как между штурмом бетонного бункера, утыканного пулемётными гнёздами, и атакой пятиэтажки. К тому же, как говорят, гнездо семьи Инобал – замок Балдгар – не уступает Горящему Пику; фактически неприступен. Аст Инобал должен быть уверен, что я не возьму его стены штурмом. Долгая осада даст ему время найти союзников и собрать силы.

Остаётся признать: скорее всего так и будет. Я сомневаюсь, что три мои первые пушки смогут быстро снести толстые стены. Возможно, потребуются недели.

И поэтому я планировал идти другим путём. Брать городки и мелкие замки, выстраивая линию снабжения, которую протяну до самых стен Балдгара. Сажать в каждом по сорок человек пехоты – потому что мужик с дубиной на стене мало чем уступает рыцарю с мечом, а если у мужика есть арбалет, то и благородная боевая магия уже не так страшна. Есть чем ответить.

А пехоты у меня много. Очень много. По местным меркам. Крупный город, может быть, выставит и больше – но ненадолго, и только у собственных стен. Я же собирался показать людям, что такое армия: солдаты, которые не сеют, а тянут лямку службы, голодают, мерзнут, стоят на стенах захваченных городов, охраняют дороги и телеги от разбойников и, время от времени, действительно сражаются.

Я отпил вина и почувствовал, что нервничаю. Я не был уверен в успехе; напротив, был уверен, что многое пойдёт не так, как запланировано. Любой план живёт до столкновения с реальностью.

Я пожал плечами своим мыслям. Что ж – тогда я просто оседлаю течение и поплыву туда, куда повернётся ситуация. Это у меня всегда получалось хорошо.

Вот ещё один верный признак неуверенности – попытка себя успокоить.

Я отхлебнул вина. Ладно. Пока я наедине с кубком, можно хотя бы попытаться посмотреть правде в глаза.

Я – сраный хлюпик. Добрячок. Идеалист. Мягкий, как грязь. Типичный представитель своего мира. Да, легко прятаться за безразличием Магна к людям и крови, пока размахиваешь мечом и обречёшь их на смерть. Но единственное, что заставило меня потратить целые сундуки серебра и такие усилия на этот поход, – вовсе не ненависть к Асту, этой гниде, которая заслуживает смерти.

Нет. Я боюсь.

Боюсь, что этот мир попал в мальтузианскую ловушку, и сам этого не видит. Всего пара неурожайных лет – и они окажутся на грани голода. Может, для средневековья это норма, но не для меня.

И главное – я ясно вижу выход.

Если верить рассказам путешественников, которых я расспрашивал, Регентство – самое густонаселённое место во всём мире. А долина Караэна – самое густонаселённое место в Регентстве.

Лишних людей надо куда-то девать.

И выбор невелик: либо медленное страдание и смерть тысяч невинных, самых слабых,

либо – экспансия.

Аст Инобал – просто камень, что мешается под ногами истории.

Может быть, у меня не получится с первого раза, но я покажу дорогу. Рано или поздно кто-то повторит —

и, возможно, сделает лучше.

Когда-нибудь эта дикая вольница, где власть сюзерена кончается за первым холмом, уступит место новому миру. Эпоха, когда люди просто выживали, закончится. Наступит время, когда люди начнут процветать и расширять свои горизонты.

Беспокойство, саднящее внутри, как желание закурить, вдруг исчезло. Ничто не успокаивает так, как понимание своей правоты.

Хотя, конечно, лучше быть правым, сидя в собственном замке, в окружении вооружённых людей, готовых убить и умереть за тебя.

За это можно выпить.

Глава 17
Неправильная осада

Если честно, откровения Пана насчёт того, что мы, люди, были созданы – или, как я подозревал, скорее выведены – как домашние животные, всё больше казались мне правдоподобными. Как собачка-компаньон, выбирающая себе хозяина и безусловно отдающая ему свою преданность, так и люди любят выбирать себе хозяина. Наделять его всеми качествами и преданно служить.

Я бы расстроился от такого осознания, но в последнее время этим «хозяином» был я.

Пока свеженабранные бранкоты со слугами, големами, лекарями, маркитантками и прочим обозом сплавлялись вниз по каналу на баржах, а потом по реке Во до Башенной реки и по ней вверх, к лагерю рядом с Башенным мостом, я во главе конных всадников двигался прямо через Долину.

Впервые я даже приблизительно не знал, сколько со мной людей. Они приходили и уходили целыми отрядами. Выступил я примерно с четырьмя сотнями, из которых около полусотни были всадники Вирак и Роннель, около двух сотен – мои вассалы: те, что пришли со мной из Бурелома, и те, кто изъявил желание участвовать в войне.

Поскольку было ясно, что дело продлится больше двух недель, всё это было добровольно. Но никто не мешал людям изъявить яростную поддержку, а потом, через пару недель, сослаться на серьёзную проблему вроде захромавшей лошади – и тихонько уйти домой. И это было даже лучше, чем если бы они показали спину в бою. Именно с таким расчётом я повёл их через Долину: чтобы отсеялись все лишние и малозаинтересованные.

По моим расчётам, налегке мы должны были дойти до Башенного моста недели за две. Я ошибся.

И дело было даже не в том, что шли четыре недели – к счастью, зима в Долине выдалась особенно мягкой, да и у побережья было заметно теплее. Было всего пару дней, когда температура, по ощущениям, опускалась ниже нуля. Правда, ночами часто валил пушистый снег, к обеду от него оставались нерастаявшие сугробы только в глубоких тенях.

Копыта лошадей самым жестоким образом разбивали лишь слегка подмёрзшую землю, превращая дороги в вязкую, местами по колено, грязь. Но и тут зимний поход давал преимущество – всегда можно было срезать через поля, благо урожай был убран. Оставалась опасность пройтись по озимым, но в Долине такое почти не практиковали – вполне хватало и тёплого времени года.

Мы обошлись без обоза, поскольку впереди нас, предвестниками разорения, шли послы и герольды. Увешанные длинными, на манер моего боевого стяга, знамёнами, в ярких дорогих тканях, даже кони у них были украшены; они трубили в рога у городских и замковых стен. И выразившая когда-то желание стать союзником Караэна местная знать потрошила амбары и принимала гостей.

Я старался не задерживаться в одном месте больше дня, но это стало почти невозможно. Хоть мелкие замки и городки явно тяготились обязательствами союзников, где говорилось что-то о «крове и пище для людей города Караэн и лиц, на которых будет указано отдельно», всё это почти всегда превращалось в пир.

Никто не оказался настолько жадным, чтобы выставить только необходимый минимум. Овёс боевым коням и лепёшки с сыром всухомятку. Бедным – да. Как минимум к этому прилагалось пиво. А то и вино. Наш военный отряд очень быстро превратился в помесь свадебного поезда и передвижного фестиваля тяжёлого рока с турнирами.

К счастью, дядька Гирен умудрился добиться того, чтобы приличия во всём этом бедламе соблюдались – то есть, никто без повода никого не резал. Думаю, по малейшему поводу нарушителей порядка гнули мои вассалы и дружина. Впрочем, зная меру – мне никто на их беспредел не жаловался, хотя я сам видел, как Эмме подарили украшенные серебряными орлами наручи, которые я заметил на бароне у замка, где мы остановились. Я не поленился найти этого крепкого сорокалетнего старика. Он был пьян и весел. Осторожно спросил, все ли его доспехи при нём. Ответить внятно он не смог – его коварно напоили неразбавленном вином. Вместо него ответил его слуга. С грустным лицом сообщил, что да, разве что некоторые части доспеха господин проиграл в дружеском поединке, а некоторые – проспорил, не сумев выпить бочонок вина.

Это происшествие и близко не отражает весь тот угар, который творился в процессе нашего «марш-броска».

Я видел всё это издалека – со своей недосягаемой высоты. Но даже так, поучаствовав в гулянках на правах портрета и предмета обмытия, я всё равно получил массу удовольствия.

Прекрасный был месяц.

Люди присоединялись к нам, шли несколько дней – до большой пьянки – и отставали. Но некоторые действительно оставались. Зато те, кто шёл с самого Караэна, часто не выдерживали нагрузку на печень и сходили с дистанции, оставаясь позади.

Некоторые нас нагоняли, другие – нет. Текучка была, может, и чуть меньше, чем на вокзале, но не намного. И то – в основном благодаря костяку моих вассалов.

Однако, когда мы были в пяти пеших переходах от Башенного моста, я запретил напиваться и устроил марш-бросок. За два дня люди малость пришли в себя, и когда вечер третьего дня застал нас у Башенного моста, сотни собутыльников уже напоминали военный отряд. Безобразно растянутый на многие километры по дороге, но всё же.

Пехота прибыла всего за пару дней до нас. Их задержала непогода на реке – так, по крайней мере, они объяснились. Я был готов увидеть бардак, кучу обмороженных, измученных, голодных людей. И был приятно удивлён порядком, царившим в большом, обнесённом земляным валом лагере.

Добротные, наполовину врытые в землю бараки не вместили всех – многие были расквартированы в округе, в крестьянских домах. Хир долгобородов и Стража Караэна и вовсе стояли в городке поблизости. Там же, на подступах, раскинули палатки феодальное ополчение – их вёл Эйрик Кровавая Секира. Людей у него было немного: пара десятков конных и вдвое больше пеших, видимо просто вооружённых слуг. Зато даже на вид эти парни выглядели тёртыми и бывалыми.

В отличие от весёлых и склонных к празднику рыцарей, командиры пехоты – бывшие крестьяне и ремесленники – пришли на работу. Без пафоса, без речей. Просто знали, зачем они здесь.

Уже на следующее утро мы подступили к Сенешалю.

* * *

Я стоял на пригорке, и ветер со склона бил в лицо так, будто хотел сбить забрало. С другой стороны холма тянулся городок – серые стены, крыши, дымки костров. Между нами – дорога, вилась внизу через сады и заросли яблонь. А дальше, в километре, мост. Две башни, будто сторожа, упёрлись в реку и держали её, как глотку.

Я узнал место сразу. Слишком многое здесь уже случалось. Когда-то, ещё совсем недавно – хотя по жизни, прожитой в этом мире, прошло как будто десятилетие – на том мосту я догнал отца Аста Инобала и прикончил его. Тогда рядом были ревнители Таэна, сотня караэнских всадников и Волок, ещё мальчишка, не потерявший мать. Аст сбежал, и, сбежав, успел убить ту самую женщину.

Теперь же мост был в наших руках. Караэнские знамена – белое с красным – висели на зубцах башен. Но впереди стоял Севаншаль. Каменный замок на холме, обнесённый свежей стеной городок напротив. Если я хотел, чтобы люди верили моим обещаниям, я должен был его взять.

Обещание дано: Севаншаль – награда Эйрику Кровавый Топор.

И вторая причина… Мне было нужно испытать нашу новую «артиллерию». Паровые пушки, больше похожие на медные чудовища из мастерских сумасшедших. Пара, грохота и возни от них пока больше, чем настоящего толку. Но если хотя бы одно ядро сумеет выбить камень из стены – разговор со всеми замками в округе станет совсем другим.

Утро было холодное, мягкая караэнская зима. Снега не видать, но вода в ведрах за ночь успела схватиться корочка льда. Кони парили, дыхание дружины белело в воздухе. И всё это – предвестие того, что скоро здесь станет жарко.

Все готовились к долгой, полной, нудной осаде.

Бранкоты, что ждали нас здесь, имевшие опыт войны, заняли гребень холма – единственное место, где можно поставить осадные машины. Вырубили фруктовые деревья, словно им чужда была сама жалость к земле. Остро затёсанные колья вбиты в грунт, вокруг нарыли ров. Работали молча, словно десятки лет жили именно для этого момента. Джелал, проклятый наёмник, выдрессировал их превосходно.

Я с досадой отметил, что на их знамёнах и щитах красовалась красная мантикора. Красная – как кровь. Мой цвет. Только не мой.

Сам Джелал, конечно, не явился. Остался в своем городе, наслаждаться добычей. Пусть.

Эйрик Кровавый Топор, стоя рядом, привычно ворчал, перечисляя все беды, какие ждут нас:

– Требушеты на таком склоне не поставить. Даже если соберём, стрелять снизу вверх – только силы терять. Камни будут падать, как дохлые птицы. Защитники вылазки сделают, зуб даю. К тому же сами требушеты ещё толком не собраны – только с барж выгружены.

И то, и сё… Я кивал. Вроде всё верно. Вроде по уму. К тому, что военные эксперты только и делают, что постоянно ноют, я привык еще в своем мире.

А тем временем долгобороды молча ставили свои пушки. Без всяких лафетов – прямо на деревянные настилы, упирая в забитые в землю колья. Будто это не осада, а рутинная работа: всё быстро, уверенно, привычно. Как будто пар и бронза были их оружием задолго до того, как я появился в этой долине.

Долгобороды управились по местным меркам быстро. Даже слишком быстро. Слуги ещё не успели позвать к обеду, а пушки уже стояли на настилах, упираясь в колья, забитые вокруг них рядами, как старые желтые зубы в дёсны.

Я заметил, как Эйрик нахмурился, увидев их сноровку. Для него война – это пот, неделя сборки осадных машин, сотня проклятий на одно удачное попадание. А тут – в пару часов построили… Что-то.

Первый выстрел прогремел так, что даже кони шарахнулись. Не было привычного «бах» от пороха – вместо этого низкий, гулкий вздох, как будто сама земля выдохнула пар. Струя белого дыма хлестнула в сторону, ядро вылетело и с сухим стуком врезалось в склон под стеной замка, выбив клочок камня и земли.

Защитники на башнях загалдели, замахали руками, и я слышал их крики даже сквозь ветер. Второе ядро ударило в стену уже выше, оставив серый след на кладке. Камень дрогнул.

– Сила у них есть, – пробормотал Волок, прищурившись. – А уж сколько грохоту…

Третий выстрел сорвался чуть в сторону, ядро врезалось в фруктовый сад на склоне, разметав яблони щепками. И всё равно никто не усмехнулся. Наоборот, вокруг стояла напряжённая тишина: все видели, что это не просто игрушки.

Я усмехнулся в ответ на общий страх.

– Ну что ж… Посмотрим, сколько башня выдержит.

Все были обескуражены. Караэнцы, слышавшие о такой магии только в сказках про дальние земли, смотрели на долгобородские пушки с разинутыми ртами. Даже закалённые в боях бранкоты замерли, когда первый выстрел снес стрелковую галерею. Люди осеняли себя охранными знаками. Я узнавал и круговые движения Имперского Культа, и хитрые движения культа Великой Матери и нескольких других богов. Еще больше жестов я не узнавал. Впрочем, это не значит, что люди делились. Похоже, пехота делала сразу все «отводящие зло» жесты, какие знала, отчего сотни людей издалека казалось исполняющими странноватый танец. Позади меня кто-то шептал принятые среди из родов заклинания защиты. В основном называя имена предков и прося их о защите. Я оглянулся на латную конницу, присмотрелся к благородным рыцарям. На лицах мелькали и зависть, и недоверие, и страх. В их картине мира было не оружие – это было колдовство. Что-то неотъемлемое от меня, или от долгобородов. Они еще не поняли. Но впечатлились.

А вот я остался недоволен.

Точность? Её просто не было. По неподвижной цели размером с замок попадали едва ли раз из трёх. Каменные ядра иногда били точно в кладку стены или башни – и тогда глыбы летели вниз, осыпая защитников. Но чаще – мазали в склон или в сады.

Правда, стреляли быстро. Три, иногда пять выстрелов в час. Я знал, что первые пороховые орудия в моём мире плевались ядрами всего пару раз за день. В этом было хоть какое-то утешение.

Теперь было ясно, зачем бородачи так возились с укреплениями. От отдачи пушки скакали, как кошка от струи воды, ломая колья и разметая настилы. Но бородачи не моргали: вбивали в землю новые бревна, стягивали канатами, привязывали бронзовый ствол обратно к настилу, и через минут пять всё снова было готова «ухнуть».

И убойность оставляла желать лучшего. Ядра ломали деревянные галереи, вырывали углы у башен, но сами стены… толстая кладка держала.

Пока не случилось чудо.

После часа пальбы одно ядро угодило в уже поврежденное место. И вдруг вся стена дрогнула, пошла трещинами, как сухая глина, и просела. Камень держался чудом, но защитники на стене завопили, а я понял: теперь они знают, что это оружие может убивать замки.

Эйрик Кровавый Топор выдохнул так, что пар рванулся из-под его бороды облаком. Глаза у него горели, словно он сам нажимал рычаг замка выстрела на пушке.

– Вот оно, сеньор! – пророкотал он. – Теперь стены нам не преграда. С такими машинами мы сожжём весь Варра, если захотим!

Я знал этот восторг. Для Эйрика война – пир. Чем громче грохот копыт и крики врагов, тем слаще для него вино после боя. И теперь я знаю, о чем он мечтает.

Волок же смотрел иначе. Он даже не улыбнулся, только покачал головой.

А вот Волок молчал. Он тоже был поражён, но не восторгом. Для него замок всегда был местом, где решимость и мужество способны сломать любую силу врага. Крепость – это убежище, где защищаешься до конца, где берёшь с собой в могилу врагов в десять раз больше.

И теперь, за смешные по местным меркам сроки – всего три дня от высадки и первых подступов – крепость Севаншаля уже трещала по швам. Не самая сильная твердыня, но и не слабая. А теперь – на грани падения.

Волок нахмурился, сжал губы, будто хотел что-то сказать, но не нашёл слов. Он чует, что это меняет всё. Что феодалы больше не смогут прятаться за стенами и быть независимыми только потому, что у них есть люди чтобы тесать камни и складывать их в стены. Но он ещё не мог сформулировать это.

Пальба прекратилась. Я сразу понял – кончились ядра. Каменные снаряды, которые долгобороды везли с собой на тяжёлых подводах.

Я спешился, устроился чуть в стороне. Обед под открытым небом оказался скромным – кусок мяса, хлеб, вино. Люди из бранкот тоже расселись кто где, к ним как раз подкатила одна из «полевых кузен» – телег с глиняными очагами. Дым от костров смешивался с гарью пушек, и всё выглядело почти как пикник, если бы не было так прохладно.

Недалеко устраивались люди Вирак, Алнез, Маделар. Мои вассалы сидели отдельной массой, самой большой – бело-красные стяги шевелились в морозном воздухе. Им еду готовили слуги. И благородные всадники не раз и не два бросили завистливый взгляд на полевые кузни с которых раздавали горячую кашу, пока уминали куда более престижную, но холодную пищу. Та же диета, что и у меня: мясо, сыр, вино. Разве что способы сохранить мяса разнились. У каждого свой рецепт. Если честно, как бы каждый не хранил свои особенные рецепты засолки или вяления мяса с травами, всегда получается одинаково жестко и невкусно.

И именно в этот момент ворота Севаншаля распахнулись.

Из них, со стуком копыт, вырвался конный отряд. Они могли бы застать нас врасплох. Могли бы изрубить половину лагеря, пока все бегают, выронив ложки. И ведь именно это и произошло: караэнские всадники поднимали крик, слуги бросали котлы, даже мои люди на миг растерялись.

Я стоял, покрикивал, Адриан-Волок рядом орал во всё горло, пытаясь собрать людей. Голос у него был сильный, но до Сперата ему было так же далеко, как детской игрушке в виде трубы до паровозного гудка. Даже я неожиданно оказался в растерянности. В моей голове вертелась только одна мысль: латные рукавицы. Те самые, что я снял перед едой. Мой новый оруженосец успел куда-то их запропастить, а без них я чувствовал себя голым.

Всё могло обернуться дурно.

И вдруг разнёсся хохот Эйрика Кровавого Топора. Такой заливистый, что даже, кони которых подвели слуги, шарахнулись в сторону. Кроме Коровиэля, конечно.

Я вскинул голову и понял, что вижу: всадники скакали прямо к моей ставке – но не с копьями, не с оружием. Они держали правые руки над головами, размахивая ими, словно приветствуя нас.

Они сдавались.

Я поднялся в седло, когда подвели сдавшихся. Их лица были каменными, глаза – полные ненависти. Они смотрели не на Эйрика, которому я собирался отдать их дом, а на меня. И это был правильный взгляд.

– Отныне замок Севаншаль принадлежит Эйрику Кровавому Топору, – сказал я громко, чтобы все вокруг услышали.

Толпа взревела, а Эйрик шагнул вперёд, сжимая топорище, и сказал так, как умеет только он:

– Если кто-то считает, что я недостоин – пусть выйдет и скажет. Я приму вызов.

Тишина. Двое братьев, вчерашние хозяева замка, переглянулись. Родня Эйрику. Они ему двоюродные, если не ошибаюсь. Им явно не хватало безумия Эйрика или их отца. Они молчали, и смотрели опять же не на него, а на меня.

Я ощутил, будто кто-то толкнул меня в спину. Слова сами слетели с губ:

– Ваш отец поднял оружие против меня. Это справедливое возмездие.

Я понял ошибку в тот же миг. Сильные не оправдываются. В этом мире нет смысла говорить о праве, если у тебя сила. Ты уже прав.

Но, странное дело, моя речь вызвала одобрительный ропот. Среди моих. Они приняли её как знак справедливости. А для сдавшихся эти слова стали тяжёлым камнем – опустили их плечи, прижали к земле.

И тут меня снова выдала слабость чужака. Мне стало жаль этих людей. Они потеряли всё, или почти всё. Я вздохнул и добавил:

– Эйрик награждён за верность и доблесть. Вам я не обещаю замка, равного Сенешалю. Но если проявите ту же верность и доблесть на моей службе – вас ждёт награда.

Толпа взорвалась криками, стяги качнулись, копья застучали о щиты. Люди любят справедливых и великодушных герцогов. А если он при этом еще и щедр, это уже серьезная заявка даже на преданность.

Все радовались. Все, кроме Эйрика. Он молчал, нахмурившись, и только позже, подгадав момент, бросил мне в лицо со своей прямотой:

– Ты взял их под свой стяг. Теперь они вынесут из замка не только свои задницы, но и всё, что не вмуровано в стены.

Я усмехнулся и отрезал:

– Вчера ты не верил, что я дам тебе этот прекрасный замок. А сегодня тебе уже мало, раз тебе подавай пуховые перины? Эйрик, пусть голые стены напоминают тебе: для тебя всё только начинается. Взять замок за день легко. Удержать его сто лет – вот что трудно.

К вечеру Севаншаль уже жил другой жизнью. Замковые кладовые ломились от чужих рук: рыцари и солдаты шарили по закуткам, таскали бочонки вина, свёртки ткани, сундуки с зерном. Где-то смеялись маркитантки, подавая кружки и принимая их обратно пустыми. Вино текло рекой.

Я тоже перебрал. Чуть-чуть. Достаточно, чтобы позволить себе громко рассуждать о планах – о броске на земли Инобал, о том, что теперь нам по плечу идти прямо на их замок, через тот самый мост, где я когда-то убил отца Аста. Люди слушали с разными лицами: одни улыбались, другие переглядывались, третьи, похоже, просто радовались радовались тому, что их неплохо кормят и поят.

А утром меня встретила тишина.

Лагерь был наполовину пуст. Палатки, ещё вчера стоявшие тесными рядами, зияли прорехами. Лошади уведены, костры потухли. И на левом берегу Башенной реки, там, где начинались владения Инобал и их вассалов, тянулись в небо дымные столбы.

Армия ушла. Ушла брать почести, славу и – в основном – чужое добро.

Я только вздохнул. Вот почему мне так не хотелось снова на войну.

Я сидел на бревне и смотрел на пустые места лагеря. Вчера здесь было тесно, сегодня – просторно, как на погосте.

Волок подошёл, переминаясь с ноги на ногу. Он оглядел дымные столбы за рекой и сказал глухо:

– Они ушли. Без приказа.

– Ушли, – кивнул я.

Он сжал кулаки так, что костяшки побелели.

– Мы взяли замок, а теперь теряем людей. Как удерживать власть, если каждый идёт за своей наживой?

Я посмотрел на него. В его голосе звучала ярость, но и боль. Ему, выросшему в моей тени. Привыкшему к той дисциплине, что я почти неосознанно требовал от людей вокруг, казалось немыслимым, что можно бросить меня и обменять мое благоволение – на чужие подвалы, на пару монет, кубков и, если неслыханно повезет, лошадей.

– Вот почему, Волок, – сказал я тихо, – мне не хотелось возвращаться на войну.

Он кивнул и отвернулся. Но я успел заметить в его глазах бешенство. Думает, что сможет что-то изменить. Пусть попробует, это будет последним уроком.