Текст книги "Вепсы. Очерки этнической истории и генезиса культуры"

Автор книги: Владимир Пименов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

3

Область Межозерья представляла собою далекую северную периферию древнерусского государства, вошедшую в его состав с самого начала его существования как отдельного политического целого, но это была его органическая часть, и именно в качестве таковой она не могла не жить той же социальной жизнью, что складывалась и в центре Руси. Конечно, расположенная вдали от этого центра, она переживала те же общественные процессы с некоторым запозданием, как и вообще весь русский Север. Не следует, однако, забывать того, что вблизи области расселения Веси проходил великий путь «из Варяг в Греки», что реки Свирь и Оять служили звеньями древней торговой магистрали, ведшей на Волгу, в Болгар Великий и далее на восток, что эти мировые торговые связи, как увидим далее, не обошли стороной земли Веси и что все названные обстоятельства способствовали более интенсивному социальному развитию местного общества вопреки окраинному положению самой территории.

Осветить вопрос о характере социальных отношений, сложившихся в области Межозерья в эпоху существования курганной культуры, не располагая данными раскопок поселений, по одним только материалам могильников – задача весьма не простая. Тем не менее в основных своих аспектах она решена советскими археологами. Едва ли кто-нибудь станет теперь сомневаться в том, что структура древневесского общества, отличаясь определенной сложностью, сочетая в себе черты патриархально-родового и рабовладельческого быта, обнаруживала в указанное время явственную тенденцию развития в сторону формирования и укрепления феодальных отношений. Проследить в деталях процесс смены одних общественных форм другими пока не удается, однако на материале могильников можно выделить достаточно хорошо различимые признаки, относящиеся к трем социальным укладам, о которых идет речь.

Исследователями отмечался факт своеобразной группировки могильников приладожского типа: они разбросаны по берегам рек, но не равномерно, а объединены в четко отграничивающйеся друг от друга группы, в которых насчитывается обычно около пяти или несколько более могильников. Между двумя такими «гнездами», как правило, тянется полоса на 20–30 км, свободная от курганов (так сказать, «округа»). По мысли А. М. Линевского, которая и нам представляется верной, описанное явление следует рассматривать в качестве признака разделения всей области Веси на маленькие родовые территории, которые отделялись одна от другой пространствами незаселенной земли. Тот же исследователь высказал предположение, что, например, группа или «гнездо» могильников в районе Яровщины (на Ояти) составляют кладбище одной родовой группы; здесь, таким образом, ставится вопрос о выделении очень мелких (родовых) локальных особенностей в курганной культуре древней Веси. Все же прямых свидетельств, говорящих о наличии родовых пережитков у древней Веси, археологические материалы дают в общем немного. Имеющиеся факты позволяют думать, что родоплеменная организация уже изживала себя, а те немногие ее черты, которые могут быть зафиксированы, сохранялись, видимо, как пережитки, активно вытесняемые новыми общественными институтами.

В этой связи прежде всего обращает на себя внимание очевидный факт нарушения присущего родовому строю имущественного равенства. Раскопочные данные со всей очевидностью говорят об отсутствии такого равенства, о существовании значительных имущественных различий между членами общества, о развитии частной собственности. Резкие различия в инвентарях отдельных захоронений, наличие богатых и бедных находками курганов не оставляют на этот счет никаких сомнений. Особый интерес представляют находки нескольких экземпляров висячих пружинных замков, а также железных и бронзовых ключей (последние носились в качестве украшений). Появление замков и ключей – факт чрезвычайно яркий, красноречиво указывающий на то, что в весском обществе не только утвердилась частная собственность, но возникла связанная с ней преступность (воровство).

Заслуживает внимания и факт нарочитой поломки вещей, которые клались в могилу, – бронзовых котлов, предметов вооружения и т. п. «Очень часто, – пишет по этому поводу Я. В. Станкевич, – мы встречаем в сожжениях намеренно испорченные вещи: согнутые и разломанные копья, клинки мечей, разломанные пополам шейные обручи и прочее. Этот обычай… связан с представлениями населения о загробной жизни и объясняется желанием освободить души предметов для того, чтобы они могли последовать за умершим». Однако такое объяснение кажется слишком сложным и, пожалуй, надуманным. Я. В. Станкевич не оценила того обстоятельства, что поломке при погребении подвергались, как правило, сравнительно дорогие вещи, что, в свою очередь, напрашивается на сопоставление с систематически устанавливаемыми случаями ограбления курганов вскоре же после их возведения. Ясно, что грабители охотились за богатыми захоронениями. Чтобы курган не подвергся разграблению, покойникам стали класть либо ветхие, либо нарочно испорченные вещи, которые уже не представляли интереса для грабителей. Понятно, что случаи ограбления могил могли иметь место лишь в таком обществе, где родовые устои настолько пошатнулись, что страх перед умершим предком уже не останавливал вора, и где имущественное расслоение зашло настолько далеко, что некоторые члены общества не видели для себя иного способа добывания определенных ценностей.

Имущественное расслоение неизбежно влекло 3ä собой и социальное размежевание. Археологически этот процесс хорошо прослеживается. По всему Межозерью, в том числе и на Ояти, встречены парные захоронения (в одном кургане погребены останки мужчины и женщины), в которых женские захоронения лишены вещей, т. е. в них погребены не жены, а рабыни-наложницы. Самое положение этих погребений без вещей, в стороне от основного захоронения, хоть и в одном кургане с ним, свидетельствует о пренебрежительном к ним отношении – именно как к рабским. Особенно ярко социальное расслоение в древневесском обществе чувствуемся в том факте, что рабские погребения могут сопровождать не обязательно захоронение полного костяка мужчины, но даже отдельной его части. Например, в кургане № 5 могильника Кяргино на Ояти А. М. Линевским раскопана костяная пластинка (видимо, черепная крышка), тщательно завернутая в шерстяную ткань и бересту. Захоронение этого фрагмента является основным в кургане и занимает центральное положение. Оно сопровождается захоронениями двух пробитых в теменной и затылочной части женских черепов без вещей (женщины средних лет и девушки-подростка). Такие памятники достоверно свидетельствуют о бытовании обычая человеческих жертвоприношений, о бесспорно патриархальных порядках, отличавших тогдашнее состояние древневесского общества, а также о существовании домашнего рабства.

Социальное расслоение зашло не настолько далеко, чтобы внутри общества сформировалась особая купеческая прослойка, однако торговля здесь была развита, и ею, видимо, занимались представители местной знати. В курганах найдено много монет арабского и западноевропейского происхождения. Правда, значительная часть из них употреблялась в качестве украшений, но подавляющая масса не приспособлена для этой цели. Не следует также забывать, что обилие женских украшений в ту пору служило не только выражением богатства отдельных представителей родоплеменной верхушки, но и определенным способом накопления этого богатства. Таким образом, и в этом случае монеты в известном смысле использовались по прямому своему назначению. Недаром в области Межозерья обнаружено значительное число кладов монет курганного времени. В одном из курганов на р. Паше найдено 5 весовых гирек, а в ряде других мест – весы для взвешивания серебра (денег); такие весы, по свидетельству А. М. Линевского, «не представляют большой редкости в инвентаре курганных находок». Любопытно, что гирьки найдены в тех же погребениях, что и замки, а это хорошо иллюстрирует, какой именно группе населения следовало опасаться за сохранность своего имущества.

Процесс классообразования в древневепсском обществе проходил не изолированно, а в тесной связи с социальным развитием на Руси, в среде карел и других соседних народов. И несомненно, главным, определяющим перспективу дальнейшего общественного развития был процесс постепенной феодализации. Проследить его на археологическом материале довольно сложно. Прежде всего следует обратить внимание на присутствие в составе могильников небольшого количества курганов, явно выделяющихся среди других своими размерами (до 15 м в диаметре и до 2.5 м высоты). Именно в таких курганах, как правило, если только они не ограблены в древности, встречаются наиболее богатые захоронения; именно в них (правда, не часто) обнаружены мужские погребения с мечами, а меч в ту эпоху служил признаком высокого положения его обладателя; именно в соседстве с такими крупными курганами располагались небольшие насыпи с захоронениями, почти лишенными вещей. Так, в могильнике Мергино на р. Ояти только 3 кургана из 25 дали богатые погребения, остальные оказались почти без всякого инвентаря.

Учитывая все эти факты, А. М. Линевский подразделяет оятские могильники на «дружинные» (или «воинские») и «крестьянские». Самое расположение курганов в таких могильниках оказывается различным: первые обычно вытянуты в линию, вторые же располагаются кучно, с тенденцией внутри могильника делиться на группы. Можно без всякого риска распространить это наблюдение А. М. Линевского на всю территорию, занятую курганами приладожского типа. Вполне допустимо полагать, что представителями феодализирующегося слоя в местном обществе были те люди, которые погребены в курганах, названных исследователем «дружинными».

Сложное переплетение социальных укладов, свойственное древневесскому обществу, отразилось и на характере семейных отношений. В курганах с трупоположениями сравнительно редки одиночные захоронения, напротив, преобладают парные и групповые. В рядовых погребениях с трупосожжениями, как явствует из сообщения А. М. Линевского, мужские захоронения обычно располагаются в восточной половине кургана, женские – только в западной. Поначалу и трупоположения захоранивались так же. Если принять во внимание верное наблюдение А. А. Спицына о том, что конструкция древневесского кургана с его мужской и женской половинами и очагом посредине представляла собою «семейный склеп», «что очень подходит идее дома, жилого помещения», то нетрудно сделать отсюда заключение о существовании и в живом быту определенных традиций и запретов, связанных, быть может, с развитием патриархальных начал в семье. В более поздних курганах с трупоположениями женские и мужские захоронения зачастую располагаются рядом, что, возможно, является признаком укрепления моногамии.

В богатых курганах, в которых хоронились представители феодализирующейея верхушки, встречены захоронения рабынь-наложниц, убитых специально для похорон, что, видимо, обусловливалось похоронным обрядом. Их легко отличить от похороненных тут же «законных» (по древнерусской терминологии «водимых») жен по отсутствию инвентаря и по наличию следов насильственной смерти. Впрочем, эти следы в ряде случаев видны и на костяках, явно принадлежавших водимым женам. Вообще вопрос о человеческих жертвоприношениях не является столь простым, как может показаться на первый взгляд. Трудно сказать, в каком случае жена сопровождала мужа в могилу: при бездетности ли, как полагает А. М. Линевский, или в силу иных причин. Достаточного фактического материала для решения вопроса мы не имеем. Известно, что возраст погребенных в курганах женщин, как правило, юный, что видно по диаметру браслетов, который весьма невелик, по общей грацильности женских костяков, по наличию молочных зубов. Это само по себе говорит о характере семейно-брачных отношений, которые могут быть квалифицированы как патриархальные.^[23]

В ту эпоху, надо полагать, уже сформировались определенные представления о свадебном ритуале. В указанном смысле допустимо истолковывать обычай обряжать погребенных в лучшие одежды и украшения, что, по-видимому, могло быть заимствовано только из свадебного обряда. Возможно также, что обычай откупания места в могиле, бытовавший в то время и хорошо заметный по наличию брошенных в беспорядке в курганную насыпь или на уровень горизонта монет, также заимствован из свадебного обычая выкупания места жениху и невесте. Еще более вероятной представляется связь со свадебным ритуалом другого погребального обычая. Речь идет о наличии в некоторых захоронениях уже упомянутых ранее замков. В позднейшей вепсской свадебной обрядности существовал обычай, согласно которому в первую брачную ночь к кровати молодых дружка прикреплял старый замок. Первоначально этот замок, надо полагать, символизировал крепость и нерасторжимость брака, идея чего хорошо согласуется с патриархально-моногамными порядками, складывавшимися в местном обществе в курганный период. Впоследствии этот обычай был переосмыслен в эротическом и игровом плане.

Хотя вообще положение женщины и эволюционировало быстро в сторону ее закрепощения, все же в определенных отношениях женщины пользовались значительным влиянием. Несомненно широкое участие женщин наравне с мужчинами в трудовых процессах: так, в восьми случаях топоры найдены при женских захоронениях; из 60 ножей, найденных в курганах, раскопанных H. Е. Бранденбургом, почти треть (18 штук) обнаружена также при женских костяках; точно то же относится и к находкам наконечников стрел. Факты достаточно показательные. Женщины, по-видимому, являлись хранительницами имущества: именно при женских захоронениях найдены кожаные кошельки для денег, ключи и т. п. «Это любопытное обстоятельство, – замечает А. М. Линевский, – разъясняет деталь хорошо известного восстания 1071 г. на Волге, Шексне и Белоозере, когда восставшие во время голода избивали не мужчин, а «лучших жен» (т. е. богатых женщин), казня их за сокрытие пищевых запасов».

4

Уровень развития социальных отношений в древневепсском обществе соответствовал и достигнутой им ступени хозяйственной деятельности. До проведения массовых раскопок в районах расселения древней Веси в науке существовало ни на чем не основанное ходячее мнение, будто главным занятием Веси являлась охота. В. Н. Майков прямо утверждал, что древняя Чудь (Весь) вела «преимущественно бродячую жизнь то вследствие миграций своих, то вследствие охотничьего свойства своего быта». Между тем это представление совершенно не согласуется с археологическими данными. «Курганное племя» было народом по преимуществу земледельческим. Охота в его хозяйстве играла хотя и заметную, но все же подсобную роль. Вообще представление о древних вепсах как о народе номадов-охотников, добывавших себе пропитание в постоянных скитаниях по лесным дебрям, должно быть оставлено, как не отвечающее исторической истине.

В нашем распоряжении имеется достаточное количество фактов, говорящих о весском земледелии вполне определенно. В одном из курганов, раскопанном H. Е. Бранденбургом, обнаружен серп, в другом, раскопанном А. М. Линевским, – остатки соломы какого-то злакового растения, определить которое пока что не удалось. Среди многочисленных фрагментов тканей, найденных в раскопках Курганов, имеется множество таких, основа которых состоит из льняных нитей, что свидетельствует о возделывании культуры льна. О том же говорят и находки глиняных и шиферных пряслиц. Некоторые исследователи считают, что найденные в раскопках массивные железные лопаты служили для сажания в печь каких-то хлебов; для печения хлебных лепешек, как полагают, употреблялись большие уплощенные железные сковороды. Самое расположение могильников неизменно на краях современных полей, на что обратил внимание еще В. И. Равдоникас и что особенно подчеркивает А. М. Линевский, намекает на традиционность земледелия в данном районе. Наконец, весь облик курганной культуры говорит о связи ее создателей с землей, с оседлой и постоянной жизнью на этой земле.

Однако если наличие земледелия у древней Веси теперь уже не вызывает сомнения, то вопрос о характере этого земледелия не является решенным окончательно. А. М. Линевский, один из немногих исследователей, рассматривавших этот вопрос, оперируя, по существу, одними и теми же фактами, в различных своих работах решает его по-разному, признавая в одних случаях господство у Веси пашенного, а в других пашенного и мотыжного земледелия.

В пользу признания древневесского земледелия пашенным истолковываются, в сущности, два факта: получившая широкое научное признание находка сошника в нижнем горизонте городища Старая Ладога (слой датирован В. И. Равдоникасом VII в., другие исследователи расширяют датировку, включая и VIII в.) и менее известная находка из кургана, раскопанного близ с. Дрегли (иначе Жуково) в верховьях р. Сяси.

Решение вопроса, однако, существенно осложняется тем, что не установлена еще этническая принадлежность раннего слоя староладожского городища. На почве признания его словенским решение будет одно, но в случае, если будет доказана его принадлежность одной из прибалтийско-финских народностей, в числе которых вероятными претендентами могут считаться Весь и Ижора, то решение окажется несколько иным. Все же при любом подходе к установлению характера весского земледелия следует принять в расчет два соображения: о наличии в то же и более раннее время по соседству полевого земледелия, что не могло не влиять на смежно живущую Весь, и о важной роли на севере подсечного земледелия.

При этой последней системе главным орудием является железный топор, посредством которого вырубается участок леса. Находки топоров в весских курганах в высшей степени обильны. Можно с уверенностью сказать, что топор – одна из самых частых находок, встречающаяся неоднократно в нескольких экземплярах даже в одном и том же кургане. Не всегда, правда, ясно, какие из обнаруженных раскопками топоров являются лесорубными, а какие – боевыми, но несомненно, что подавляющее большинство находок относится к первой категории.

После подсыхания поваленного леса его сжигали, чем достигалось интенсивное удобрение почвы золой и уничтожение сорной растительности. После этого участок в сущности уже был готов к посеву. Возможно, что перед посевом его взрыхляли сохой. Однако ею могли и не пользоваться. В тех местах, где почва недостаточно прогорела или, наоборот, слишком спеклась, ее обрабатывали простой мотыгой. Такие мотыги тоже найдены в курганах приладожского типа в количестве трех экземпляров. Они невелики по размерам и имеют характерную форму – с проушиной для деревянной рукоятки. Важным аргументом в пользу бытования в данном районе подсечно-мотыжного земледелия могут служить факты весьма долгого пережиточного сохранения здесь подсечной системы – вплоть до начала 30-х годов нашего столетия. При этом весьма показательно, что в хозяйстве вепсов до сравнительно недавнего времени сохранялось такое архаическое орудие, как мотыга (koks – рис. 7, 11, 12). М. Д. Григорьевский пишет о виденной им в южной Карелии мотыге (kokta, kuokka) с лезвием шириной в один вершок и длиной в два с половиной вершка, которой пользовались на подсеке для разбивания комьев обожженной земли.

Итак, земледелие древних вепсов в курганное время развивалось, скорее всего, в рамках подсечной системы. Этот вывод едва ли может поколебать и сообщение переяславского летописца, называющего древнюю Весь наряду с другими неславянскими народами (Чудью, Мерей, Муромой и проч.) «конокормцами», т. е. народом, находящимся в даннической зависимости от киевского великого князя и обязанным кормить коней его дружинников. Нас, однако, теперь интересует не социальная окраска этого термина, а его прямое, буквальное значение. Возникающее подозрение (не свидетельствует ли это выражение о систематическом использовании древней Весью лошади для обработки постоянных полей) легко отвести тем соображением, что даже умение запрягать лошадь в соху или иное примитивное пахотное орудие вовсе не всегда и не непременно означает существование пашенного земледелия, если под ним разуметь полевое земледелие. С помощью лошади и сохи вполне можно распахивать подсеку, как это в пережиточном виде зафиксировано у вепсов еще около 40 лет тому назад.

Однако остановиться на ступени подсечного земледелия Весь, разумеется, не могла. Не забудем, что она жила в окружении народов с развитой земледельческой культурой: пашенное земледелие у новгородских Словен зафиксировано с VIII в., у волжских Булгар оно известно с VIII–IX вв. Исследование карельских эпических рун показывает, что уже на ранних этапах карелам было знакомо использование сохи (хотя бы для обработки выжженных участков леса). Находки сошников и плужных ральников в областях расселения марийцев и удмуртов относятся к X–XIII вв. Таким образом, хотя Весь, как например и Мурома, несколько отставала в развитии земледелия от окружающих народов, но дальнейшие события показали, что и у нее земледелие поднялось на более высокую ступень, в особенности в районах, приближенных к славянским поселениям, о чем выразительно говорит находка сошника в с. Дрегли. Однако произошло это не в курганный период, а несколько позже, по-видимому не ранее XII–XIII вв.

Итак, древняя Весь была народом по преимуществу земледельческим. Вместе с тем и другие отрасли производственной деятельности играли в ее хозяйстве немаловажную роль. Это прежде всего относится к животноводству. Вопрос о древневесском животноводстве в целом совершенно бесспорен, так как указания и свидетельства раскопочного материала очевидны. Весь разводила лошадей, целые костяки и особенно отдельные кости которых находили неоднократно, и коров (несколько раз были встречены коровьи рога). В небольшом количестве найдены кости свиней, собак, кошки. Во множестве обнаружены кости овец. Овцеводство достигало, вероятно, значительного развития и было способно удовлетворять потребности населения в шерсти, кожах и частично в мясе. Об этом красноречиво свидетельствуют довольно частые находки овечьих ножниц и фрагментов кожи. Анализ шерстяных и полушерстяных тканей из раскопок, проведенных А. М. Линевским, показал, что древние вепсы разводили груборунных местной породы овец, которых большую часть года содержали на подножном корму. Нет прямых свидетельств относительно разведения домашней птицы, однако не исключено, что среди значительного количества остеологического материала, по разным причинам оставшегося не определенным, возможны находки мелких куриных косточек.

Если в целом древнюю Весь неверно считать народом охотников-номадов, то из этого вовсе не следует, что в их хозяйстве охота не играла заметной роли. Напротив, это очень древняя и для района расселения Веси традиционная отрасль хозяйства. Хотя раскопочные материалы по данному вопросу и не слишком богаты, все же они служат хорошим дополнением к сообщениям арабских авторов, которые характеризуют этот народ как поставщиков меха на мировой рынок.

Рис. 7. Археологические и этнографические материалы к характеристике традиционной связи древней Веси и позднейших вепсов. 1,2—бревенчатые незамкнутые домовины из курганов; 3,4 – рисунок и план вепсского стана; 5, 6 – замкнутые домовины из курганов; 7 – план вепсской лесной избушки (столбовая техника); 8 – план коды (столбовая техника); 9 – план избы XI в. из Белоозера (по Л. А. Голубевой); 10 – план вепсского двухизбного дома; 11 – мотыги из курганных раскопок; 12 – вепсские мотыги.

Древние вепсы охотились на самых различных животных. Едва ли может быть сомнение в том, что охота служила значительным подспорьем в деле добывания продуктов питания. Находки отдельных изделий из оленьего и лосиного рога служат достаточным тому подтверждением. Обычной также была охота на крупнейшего хищника северных лесов – бурого медведя, мясо которого, по-видимому, тоже употребляли в пищу: найдены фрагменты медвежьих шкур и когти. По всей видимости, широко бытовала охота и на боровую дичь – рябчиков, тетеревов, куропаток, а также на водоплавающих птиц – гусей, уток. В прикладном искусстве Веси изображение утки (очень характерны подвески, изображающие уточек, утиные лапки) занимает совершенно исключительное место, что, несомненно, вызвано важным значением этих птиц как объектов охоты. Охотились на зайца, который также запечатлен в весском изобразительном искусстве. Однако славилась земля Веси главным образом как область, богатая мехами. Охота ради добывания шкурок пушных зверей, видимо, уже в ту пору получила значительное развитие. Раскопками обнаружены фрагменты беличьего меха, мех хорька, зайца и некоторых других животных. Особенно интересны находки фрагментов беличьих шкурок, на что обратил внимание А. М. Линевский, сопоставивший это обстоятельство с широко известным фактом распространения «бел», «белей» (исторически, несомненно, шкурок белок) в качестве меновых и платежных единиц в древней Руси.

Что касается способов и приемов охоты, то о них известно сравнительно мало. На медведя, по-видимому, охотились с рогатиной. Часть обнаруженных в курганах копий, вне всякого сомнения, служили рогатинами. Существен, например, такой факт: в одном из курганов могильника Гайгово (на Ояти) при одном и том же захоронении находились фрагменты медвежьей шкуры и наконечник копья или рогатины (типологически их в данном случае очень трудно различить). В качестве индивидуальных средств охоты служили лук и стрелы. Железные наконечники стрел найдены в значительном количестве. Любопытно, что среди них встречены так называемые срезни – наконечники стрел с поперечным лезвием, что служит дополнительным подтверждением мысли о развитии пушного промысла. О существовании иных способов охоты, при помощи, например, ловушек или силков, различных приемов коллективных охот можно говорить лишь предположительно, так как прямых свидетельств этому в археологическом материале нет. Но вместо с тем нет оснований и отрицать их наличие в рассматриваемую эпоху, так как кажется невероятным, чтобы культурное достижение, имевшее место на данной и близких территориях еще в эпоху неолита и раннего металла, оказалось совершенно утраченным в более позднее время.

То же самое следует сказать и о рыболовстве. Прямым указанием на его наличие у Веси служит лишь находка железной остроги. Вместе с тем некоторые общие соображения заставляют думать, что оно существовало не только в форме лучения, но бытовали и другие способы лова. Несомненно существовало и прямое присвоение «даров природы». «Обращает внимание единственная в своем роде находка, свидетельствующая о существовании в Приладожье пчеловодства, именно находка двух больших кусков пчелиного воска». Эти слова H. Е. Бранденбурга, разумеется, не следует понимать слишком буквально. Пчеловодства в Приладожье, конечно, не было, но, видимо, существовало бортничество – сбор меда и воска диких пчел, т. е. один из видов такого прямого присвоения. Можно думать, что собирали также ягоды, возможно грибы и коренья.

Хозяйственная деятельность древней Веси, естественно, далеко не исчерпывалась занятиями земледелием, охотой, рыболовством и собирательством. Не менее важное значение имели различные ремесла и домашние промыслы. Собственно говоря, археологические материалы именно в этой связи выявляют наибольшие возможности, так как среди находок в количественном отношении изделия ремесла и мелких домашних промыслов явно преобладают.

В нашу задачу сейчас не входит подробная характеристика древневесского ремесла и домашних промыслов. Эта работа могла бы стать темой специального археологического исследования. Мы ограничимся более скромной задачей: выяснить общий уровень, а также, если можно так выразиться, отраслевую структуру ремесленного производства по тем вещам, которые обнаружены раскопками курганов, и, наконец, учитывая наличие сравнительно развитой торговли, установить степень участия местных ремесленников в создании материальной культуры изучаемого района.

Насколько можно судить по материалам раскопок, домашнее ремесло, изделия которого потреблялись в самом хозяйстве, не поступая на рынок, у древних вепсов получило достаточно сильное развитие. Мы имеем все основания полагать, что все предметы, необходимые в хозяйстве и в быту, каждый крестьянин-общинник мог изготовить либо сам, либо с помощью членов семьи, что вообще характерно для натурального хозяйства, каковым в сущности и являлось хозяйство древней Веси. Без большого риска ошибиться позволительно утверждать, что домашние промыслы в то время, как и в последующее, четко подразделялись по признаку пола – на мужские и женские. Археологически лучше представлены женские домашние промыслы. К ним принадлежала прежде всего обработка растительных волокон (льна) и шерсти. Женскими занятиями были прядение и ткачество. Женщины также шили одежду: среди находок, типичных для женских захоронений, одно из весьма частых – бронзовый игольник, который носили подвешенным к поясу. К числу женских домашних промыслов первоначально относилось у Веси и изготовление глиняной посуды: в более ранних курганах с трупосожжениями мы встречаемся с лепными сосудами баночной формы, которые, по-видимому, изготовлялись женщинами от руки.

Домашние промыслы, которыми по преимуществу занимались мужчины, по находкам в курганах известны гораздо хуже. Надо полагать, что мужским делом была разнообразная обработка дерева, о чем свидетельствует тот факт, что топоры, как правило, обнаружены при мужских захоронениях. То же следует сказать и о находках некоторых других инструментов – железного скобеля и т. п. Вероятно, мужчины занимались изготовлением плетеных поделок из бересты: в раскопках найдены кочедыки для плетения лаптей. К числу мужских занятий следует добавить выделку шкурок пушных зверей и изготовление (дубление и проч.) овчин и других видов кожи.

Домашние промыслы стали основой развития ремесла, продукция которого поступала на местный рынок и даже отчасти выходила за его пределы. Конечно, Весь, у которой отсутствовали города, развивала деревенское ремесло, отличавшееся от городского не только меньшей степенью разделения труда, но и некоторой грубоватостью изделий. В наиболее важную отрасль местного ремесленного производства выделилась металлургия, которая достигла сравнительно высокого уровня. При раскопках курганов найдено много металлических предметов, материалом для изготовления которых служили железо, сталь, медь и ее сплавы (бронза и биллон), в небольшом количестве серебро, на некоторых изделиях заметны также следы позолоты. Ассортимент изделий ремесленников-металлургов достаточно разнообразен. Здесь – орудия производства, предметы домашнего обихода, оружие, украшения.