Текст книги "Том 12. Статьи, заметки, стенограммы выступлений"
Автор книги: Владимир Маяковский
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 45 страниц)
Литературе угрожает опасность; ее захлестывает безграмотность. Писатели, особенно поэты, плодятся с быстротой бактерий. Человек часто становится писателем еще до написания им книги, «знаменитостью» – по выходе ее. Возведению в сан «знаменитости» обыкновенно помогают друзья-критики, забывая, что литературная работа – работа трудная, ответственная, требующая высокой квалификации. Почему слесарь, например, должен быть подготовлен к своему ремеслу и почему ни один человек не возьмется сделать болта, не будучи мастером, а писатель может обойтись без всего этого? А между тем литературная работа есть тот же производственный процесс. Это плохо понимают, отсюда размножение в литературе безграмотных бездельников и дармоедов, к тому же зараженных самомнением и чванством.
Маяковский цитирует строки из напечатанного в симферопольской газете стихотворения «начинающего» шестидесятилетнего поэта:
В стране России полуденной
Среди высоких ковылей
Семен Михайлович Буденный
Скакал на сером кобыле́…
– Если, – не без злого юмора замечает Маяковский, – мы, для рифмы, кобылу будем лишать ее пола и делать на ней ударение не на месте, – то кобыла взбесится…
От пренебрежения формой не свободны и поэты несомненно даровитые и популярные, – как, например, А. Жаров или Уткин. Маяковский приводит примеры неряшливого их обращения со стихом – например, у Жарова: «бескрайный непочатый ломоть»: это бессмысленный набор слов, ибо ломоть не может быть непочатым, – он всегда початый кусок хлеба…
Хуже всего то, что появились даже специальные «пособия», содействующие распространению литературной безграмотности вроде книжки Шенгели * : «Как писать статьи, стихи и рассказы». Оказывается, рецепт писания стихов очень прост – он заимствован из пресловутого, изданного еще до революции «Словаря рифм» Абрамова. Рифмуй, примерно, слова – боа, амплуа, профессион-де-фуа – и будешь поэтом! Книжку Шенгели правильнее было бы назвать не как сделаться поэтом, а как сделаться дураком… И поэты «делаются» – сотнями и тысячами, и если безграмотности, дилетантизму и кустарничеству мы не объявим решительной борьбы – от поэтов в литературе вскоре не будет прохода… Леф, т. е. левый фронт литературы, и борется за повышение ее квалификации, за максимум внимания к форме. Настоящий поэт лучше с голоду умрет, чем пустит в обращение стихотворение с плохой или неряшливой рифмой.
Каково отношение Лефа к другим литературным группировкам?
Политически наиболее близкая к Лефу группировка – это ВАПП – Всесоюзная Ассоциация Пролетарских Писателей. Почему же, – говорит Маяковский, – мы не сливаемся с ней? Разница – в формальном подходе к литературе: вапповцы ради содержания пренебрегают формой, изощренным мастерством, без которого нет настоящей литературы, нет искусства. Впрочем, ВАПП начинает сходить с этого пути, и уже теперь он имеет прекрасного поэта Светлова: его «Гренада» обнаруживает большее мастерство формы, при оригинальной трактовке сюжета.
Довольно много внимания Маяковский уделил Есенину и есениновщине. Чем она вредна? Пьяным угаром, кликушеством, распутиновщиной под маской кудрявого Леля…
На приеме в Обществе друзей новой России 10 мая 1927 *Мне доставляет большую радость быть в кругу Общества друзей Новой России. В Германии я не впервые. Мне приходилось здесь быть уже три раза. Тогда, вскоре после войны, когда Германия была еще совершенно нищей, когда обваливались стены ее зданий и между рельс росла трава, тогда была нам Германия наиболее близка.
Я написал тогда свою «Немецкую песню» * , из которой мне хотелось бы здесь прочесть отрывок.
Теперь я попал в страну, которая находится в процессе роста. Я радуюсь этому и надеюсь, что этот рост, это развитие приведут Германию к такому будущему, когда не останется между нациями никаких преград, никаких разъединяющих их границ, когда все будет направлено только на благо человечества.
Меня предостерегали от того, чтобы за обилием световых реклам Берлина, за достижениями техники, за фабриками я не проглядел самого важного. Ни против фабрик, ни против техники возражать, конечно, не приходится. Дело только за самым главным – чтобы рабочие получили их в свои руки.
Я благодарю за оказанный мне здесь дружественный прием, благодарю в особенности Андре Гильбо * , почтившего меня как революционного поэта, поэта коллектива, а также Эриха Барон и Альфреда Вольфенштейн за их приветственные речи.
Доклад «Даешь изящную жизнь!», 11 декабря 1927 *Заграничная «мода» проникает уродливыми потеками в советский быт и кое-где успевает подмочить крепкие устои идеологии нашей молодежи. С этим нужно бороться решительно и беспощадно. Если мы объявляем классовую войну мировой буржуазии, если ее миру мы противопоставляем свой, то эту враждебность нужно сохранить до конца, во всем, сверху донизу. То, что проникает в наш быт из-за границы, заключает в себе микробы разложения. Товар, проникающий контрабандой из-за рубежа и уродливо воспринимаемый нами, подтачивает твердые устои нашего быта, вызывает нотки общественной пассивности, будирует половую распущенность и стремление к «изящной жизни». Не нужно нам этой изящной, красивой жизни, таящей в себе микробы разложения. Давайте будем стремиться к красоте жизни, созданной нашими собственными руками, воспитанной и выросшей в наших условиях, с нами неразрывной!
На «Вечере журналов», 29 декабря 1927 *Наша литература – это равнодействующая очень многих и многих сил, направленных в разные стороны. Если брать только журналы, представленные на сегодняшнем собрании, то есть журналы, издаваемые Госиздатом, то дело обстоит сравнительно благополучно. Я считаю одним из лучших журналов, какие издаются сейчас, журнал «На литературном посту» – правильным по размерам, по подходам культурно-политической обработки нашего литературного молодняка. Я считаю журнал «Печать и революция» прекрасным. Встречаются статьи, которые мне не по духу и мне не нравятся, но по своему значению это прекрасный журнал, если не брать некоторых рубрик и отдельных «силуэтов» * .
С журналом «Красная новь» мы находились в борьбе по причинам, которые известны аудитории.
Сейчас этот журнал изменился * . Конечно, мы не можем в одном, в двух номерах ждать полной перемены, но гарантия в этом есть, и мы ждем, что этот журнал также будет одним из журналов, ведущим коммунистическую культуру и развивающим ее. Но, к сожалению, у нас имеется колоссальная литература, которая забывает такой тип журнала, как тип «Красная новь». В первую очередь это – «Новый мир», «Красная нива», отчасти «Огонек», «Экран» и многие другие, выполняющие роль огромного рака, тянущего назад нашу коммунистическую культуру.
Мне приходится говорить, и я буду говорить о журнале «Новый Леф». Что такое «Леф»? Это – группа людей, работающих над технологией нашей культуры, поскольку она диктуется пролетариатом, революцией и поскольку пролетариат и революция требуют изменения всех старых форм и замены новыми, социалистическими. Это – основная установка нашего журнала. Из этого вытекает ряд вопросов. Это – вопросы идеологического порядка. Их очень мало приходится ставить в нашем журнале, потому что у нас разъедена и расширена критическая печенка. Нам приходится бороться, отгрызаться от инсинуаций. Когда говорят о «Лефе», то стараются придать «Лефу» какой-то хвост, ножки, крылышки, усы, грим под лицо «Лефа». Говоря о нас, нам противопоставляют марксизм и социальный заказ. Мы должны заявить со всей категоричностью, что журнал «Новый Леф» – марксистский. А что такое социальный заказ? В классовом обществе искусство является искусством классов, не только отражением жизни этих классов, но и орудием борьбы этих классов. Это – основное положение. Каким образом этот класс передает свое задание художникам, которые должны выполнять волю этого класса? И мы говорим, что это происходит посредством социального заказа. Мы пытаемся продвинуть и развить теорию, которая является орудием в нашей борьбе, а не молитвою, которую твердили без толку. Посредством социального заказа вы получаете задание класса. Что вы будете делать с этим заданием? Идти по линии старого искусства? Нет, вы как пролетарский класс постараетесь разобраться в задачах классового искусства, культуры, жизнестроения. Это является марксистским положением. Дальше вам нужно воплотить эти задания в известные формы. Тут приходит формальный метод во всеоружии знаний технологии и заданий данного ремесла. Вот как мы понимаем социальное искусство и жизнестроение. Все это не противопоставляется одно другому, а является попыткой дальнейшего продвижения теории. «Леф» – это группа людей, связанная литературными интересами. Мы являемся несомненно журналом нового литературного авангарда.
Доклад «Левей Лефа», 26 сентября 1928 *Из древней истории мы знаем случай, когда 300 греков засели в знаменитое Фермопильское ущелье и успешно отбивались от наседавшей армии персов.
– Мы, лефы, – начал свое вступительное слово Маяковский, – были в 1918-25 гг. такими вот фермопильцами, героически отбивающимися от наседающих полчищ эстетов и прочих правых флангов искусства.
По примеру лефовской группы литераторы начали устраивать свои фермопилы и фермопильчики и обосновывались в них прочно и надолго. «Борьба с «персами» приняла другие формы, сами «персы» стали другими, а мы еще сидим у себя по ущельям. Провиант в виде бумаги подвозится, издательства печатают – мы и сидим.
Пора бросить нелепейшую и бессмысленную игру в организации и направления, в которую выродилась наша литературная действительность.
По всем этим ущельям засело, по подсчетам ВАПП, 4000 поэтов, а на обширных равнинах – в газете, в радио – работать некому. Закисание в группах засасывало и Леф. Я сейчас борюсь против того, – подчеркивает Маяковский, – чтобы каждый лозунг, правильный на каждом данном отрезке времени, не превращать в догму,в сухую формулу и не бить ею живую жизнь. Я борюсь против тех, которые пытаются превратить Леф в некое «общество любителей левого искусства», какую-то карикатуру на Автодор.
По таким же ущельям расселись критики и критиковали каждый со всей «фермопильской» точки зрения. В порядке дня сейчас стоит вопрос не образования новых группировок, а борьбы с ними.
С большой четкостью и ясностью Маяковский нападал вчера на лефовский академизм. Маяковский призывал лефовцев к боевой новаторской работе, причем это новаторство должно идти, по мнению Маяковского, не в каких-либо лабораториях, а на живом производстве (газета, кино, радио и т. д.).
– Новаторская работа, которую мы вели в журнале «Новый Леф», приобретала характер какого-то группового чудачества, – говорил Маяковский. – Совершенно другое значение будет иметь эта работа, когда она будет проверяться массой.
– Леф в том виде, в каком он был, для меня больше не существует, – заявил Маяковский, – но это не значит, что борьба за левое искусство, которую мы ведем, ослабеет хотя бы на минуту!
Доклад «Левей Лефа», 29 сентября 1928 *Нужно раскрепостить писателя от литературных группировок и высосанных из пальца деклараций. Принцип объединения писателей должен быть производственным, а не литературным: писатели должны объединяться вокруг конкретных нужд сегодняшнего дня, связанных с той или иной отраслью производства. Только на этом пути писатель «сохранит свою профсоюзную книжку» и оправдает ее. Общим же профессиональным объединением должна быть единая Федерация советских писателей. Отныне Леф будет «вгрызаться» во все литературные группировки, как в пережиток, удерживающий писателя на «парнасе» литературы, тогда как он должен находиться в общих рядах трудящихся – в учреждении, у станка…
До сих пор Леф считал единственной возможной формой своей массовой работы газетный лист (агитки). Но рабочий читатель культурно вырос, и литературная обстановка усложнилась. Нельзя превращать «газетно-конкретную работу» в фетиши. Отныне Леф будет диалектически включать свою тенденцию (агитация, документальный материал, организация быта) и в большие формы литературы, до сих пор находящиеся «в аренде» у романтиков, эстетствующих эпигонов, мещан и сочинителей старины. Изгонять их из литературы уже недостаточно одними лозунгами, критикой и противопоставлением газеты роману. Очистить литературу можно только действиями внутри ее. Лефы пойдут на приступ книги, внося в нее принципы, отвоеванные на опыте газетного листа.
Словесное мастерство Лефа расходится у читателя слабо: оно еще слишком часто замкнуто пределами отвлеченного изобретательства в слове. Таким изобретателем поэтического языка был * Хлебников – с него начинал Леф. Тогда в составе Лефа возможны были и заумники. Но теперь времена не те: Леф должен признать контроль читателя и сделать свое мастерство массовым. Словесное изобретательство должно стать выражением массовой литературной продукции. «Самовитое слово» – пройденный этап, к которому Леф уже не может вернуться и делать его критерием своей работы. Ближайшая задача Лефа – целиком идти к массовому читателю, закрыв за собою двери самодовлеющей лаборатории слова…
Выступая с трибуны, Маяковский подчеркнул, что он говорит не только от своего имени, но и от лица ряда других лефовских работников.
На обсуждении пьесы «Клоп», 30 декабря 1928 *I
Я меньше всего надеялся: напишу пьесу, и потом отпадет нужда в драматической литературе. Пьесу надо брать в «сравнительной зверологии» * наших театров. Главный плюс ее: это пьеса обкладывающая, но оптимистическая советская пьеса. Что касается частностей, то я боялся, что всем пьеса понравится и придется решить, что написал гадость. Но вот Гроссман-Рощин * сказал, что пьеса – гадость, тупая, глупая. Я против эстетизирующего начала, против замены борьбы сюсюкающим литературным разговором. После своей работы в «Комсомольской правде» я должен сказать: несмотря на то, что это беспокойно, я не привык к беспартийному разговору. Пока сволочь есть в жизни, я ее в художественном произведении не амнистирую. В пьесе – факты об обывательской мрази и века, и сегодняшнего дня. Если будет пятьдесят таких пьес, надо отдать пятьдесят театров под такие пьесы. Против строящих обклада нет, но если обижаются, значит в них попадает. «Клоп» в известной степени – антиводочная агитка. Что мещанину «узко» в коллективе, – я не мог показать, это отдельная тема, я это только отметил. Пьесу я выношу на обсуждение комсомольской аудитории. И до постановки включу в нее ряд вставок. Что касается фигуры изобретателя, то мне наплевать на драматургические правила. По-моему: если в первом действии есть ружье, то во втором оно должно исчезнуть. Делается вещь только тогда, когда она делается против правил. Мой упор – на комсомольскую массу. Нельзя рассчитывать на все человечество: половина сволочей и половина симпатичных.
II
Я буду вставлять в пьесу актуальные политические и бытовые новости. Я вставил Уткина и Жарова потому, что из своих стихотворений они делают толстовские выводы и сегодня выходят из борьбы. Пьесу вместе со мной делали комсомол и «Комсомольская правда». Хотя она подписана моей фамилией, делали мы ее вместе. Литовский * предлагает мне выступать со вступительным словом перед каждым спектаклем. Вещь спасет то, что после каждого спектакля не будет послесловия Литовского; зрители прочтут его статьи на следующий день, когда уже отхохочутся. Вещь делаем я плюс режиссер, актеры, публика, бутафоры, осветители и т. д. В пьесе – не социализм, а десять пятилеток, а может быть, это будет и через три пятилетки. Конечно, я не показываю социалистическое общество. Сегодня я получил мысль для полезной вещи – о социалистическом человеке. Теперь я вообще перейду на пьесы, так как делать стихи стало слишком легко. Предлагаю поставить пьесу на голосование…
Розданные
Луначарским
венки * лавровые —
сложим
в общий
товарищеский суп.
Я интересуюсь не похвалой, а расчетом на помощь в деле.
Выступлении на обсуждении пьесы «Клоп» в клубе рабкоров «Правды», 2 февраля 1929 *У меня в пьесе: человек, с треском отрывающийся от класса во имя личного блага. Это образец политического замирения. Я не хочу ставить проблему без расчета уничтожить ее корни. Дело не в вещах, а в отрыве от класса. Из бытового мещанства вытекает политическое мещанство. То, что мне предлагают внести в пьесу, – не мещанство, а контрреволюция, это уже непосредственная классовая борьба. На эту тему надо писать пять – десять тысяч пьес. И я тоже напишу на эту тему. Если рабочие говорят, что я мало подошел к ним, – буду еще подходить. Но надо, чтобы и вы подходили. Когда говорят о том, что в «Клопе» нет положительных типов, мне вспоминается «Театральный разъезд» Гоголя. Критика похожая. В «Ревизоре» тоже нет ни одного положительного типа. Комедия – не «универсальный клей-порошок, клеит и Венеру и ночной горшок» * . Комедия направлена по одной линии. Мы на положительных типах засохли. Присыпкина через пятьдесят лет будут считать зверем. Мне сегодня вечером надо писать пятьдесят лозунгов только на одну тему: надо мыть руки * . Если вы говорите, что рабкоры пишут о том же мещанстве, – это похвала мне: значит, вместе бьем и добьем.
На вечере «Открывается Реф», 8 октября 1929 *Год тому назад мы здесь распускали Леф * . Сегодня мы открываем Реф. Что изменилось в литературной обстановке за год и с чем теперь выступают на литературном фронте рефовцы? Прежде всего мы должны заявить, что мы нисколько не отказываемся от всей нашей прошлой работы и как футуристов, и как комфутов, и, наконец, как лефовцев. И сегодняшняя наша позиция целиком вытекает из всей нашей прошлой борьбы. Все споры наши и с врагами и с друзьями о том, что важнее: «как делать» или «что делать», мы покрываем теперь основным нашим литературным лозунгом « для чего делать», то есть мы устанавливаем примат цели и над содержанием и над формой. Рассматривая искусство как орудие классовой борьбы, мы должны в своей литературной работе прежде всего ясно представлять себе общую нашу цель и конкретно стоящие перед нами боевые задачи строительства социализма. С этой точки зрения мы в первую голову и будем подходить ко всякой литературной работе сегодня.
Мы заявляем: – Только те литературные средства хороши, которые ведут к цели.Такая установка нашей программы не снимает старого нашего требования новой формы для нового содержания. И если одним своим острием она направлена против рыцарей «формы для формы», бесчисленных эстетизаторов и канонизаторов формы, то другим своим острием она бьет тех, которые пытаются втиснуть пятилетку в сонет, пытаются воспеть социалистическое соревнование крымско-плоскогорными ямбами.
В целом эта установка не оставляет ни сантиметра места писателю, желающему именовать себя революционным, для какой-бы то ни было аполитичности.
Спор об участии писателя в революционной борьбе не нов. В качестве примера Маяковский приводит известную стихотворную полемику между Фрейлигратом и Гервегом * в 40-х годах.
Фрейлиграт в стихах по поводу расстрела испанского роялиста писал:
Так чувствую… Вам по душе иное?
Что до того поэту? Знает он:
Грешат давно и в Трое и вне Трои,
С седых Приамовых времен.
Он в Бонапарте чтит владыку рока,
Он д’Энгиена палачей клеймит:
Поэт на башне более высокой,
Чем стража партии стоит.
На эту апологию аполитичности Гервег ответил в «Рейнской газете», редактором которой был Маркс, следующими строфами:
Примкните же к какому-нибудь стану!
Позор вкушать заоблачный покой,
Стих, как и меч, врагу наносит рану,
Разите ж им, вступив в великий бой!
Должна быть верность избранному стягу,
Пусть вашим будет этот или тот!
Я своему принес навек присягу,
И мне венок пусть партия сплетет!
Литературная обстановка сегодняшнего дня, – заканчивает свое выступление Маяковский, – утверждает нашу всегдашнюю борьбу против аполитичности, как далеко не второстепенный пункт нашей программы. А вся она звучит как настойчивое требование, обращенное к искусству, стать в ногу с социалистическим строительством, выйти на передовую позицию классовой борьбы!
На диспуте «Нужна ли нам сатира?», 8 января 1930 *В. Маяковский уместно вспомнил вчера, как один из Блюмов долго не хотел * печатать в «Известиях» его известного сатирического стихотворения о «прозаседавшихся». Стихотворение в конце концов было напечатано. И что же? На него обратил внимание Ленин и, выступая на съезде металлистов, сочувственно цитировал его отдельные строчки. Ленин смотрел на возможность сатиры в советских условиях иначе, чем Блюм.
– Но, – добавил Маяковский, – во всех отраслях работы имеются рабочие-выдвиженцы, и их совершенно нет в области сатиры. Ближайшая задача – вовлечь в сатирические журналы новых писателей из среды рабочей общественности.
