Текст книги "Путь к перевалу"
Автор книги: Владимир Корчагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
Что говорил выступивший за ней Борис Силкин, Люся почти не слышала. До сознания дошли лишь последние слова:
– …Все это одни теории. А пока человек работает потому, что ему за это платят, и старается устроиться там, где платят побольше.
Стало шумно. Тщетно Андрей пытался добиться порядка. Тогда поднялся Воронов. В зале наступила тишина.
– Мне хочется поделиться своими соображениями по некоторым поднятым здесь вопросам, – начал он негромким голосом. – Здесь, я полагаю, можно говорить обо всем, что так или иначе относится к теме сегодняшнего диспута. Поэтому я начну несколько издалека.
Как вы считаете, кто больше счастлив – тот, кого любят, или тот, кто любит?
Аудитория насторожилась.
– На этот вопрос, – продолжал Воронов, – насколько мне известно, отвечают по-разному. Есть люди, которые считают, что любовь является чуть ли не благодеянием по отношению к любимому человеку. Я не разделяю такого мнения. По-моему, счастлив тот, кто любит. А уж если говорить о благодеянии, то оно исходит от того, кто дает радость любви. Воронов на минуту остановился.
– Теперь скажите, как вы думаете, – снова заговорил он, – можно ли свою работу, точнее свое дело, любить так же страстно, так же самозабвенно, как мы любим дорогого нам человека? Уверяю вас, можно! И если кто-нибудь из вас не испытал ничего подобного, то лишь потому, что вы еще не встретились с таким делом. Ведь и с человеком, которого можно полюбить по-настоящему, наверное, не каждый из вас еще встретился, хотя все вы, наверняка, не теряете на это надежду.
Лицо Воронова сделалось серьезным.
– К сожалению, у нас еще слишком часто бывает так, что человек не находит любимого дела до конца жизни. А отсюда и высказывания, подобные тому, какое мы только что слышали. Отсюда и рассуждения о каких-то неведомых «удовольствиях» и «радостях жизни», и поиски этих «удовольствий», которые приводят иногда к самым печальным последствиям.
Вот с этим-то никто не столкнется в будущем: каждый человек там будет заниматься только любимым делом. И оно действительно станет источником величайшей радости и счастья. Но можно ли сказать, что в будущем человека ждет одна работа? Казалось бы, раз она доставляет тебе радость, так и сиди над ней с утра до вечера. И все-таки этого не будет по той причине, о которой очень хорошо сказала Андреева. Человек будущего станет заботиться не только и даже не столько о своих удовольствиях, сколько о том, чтобы доставить удовольствие другим людям. Это радость высшего порядка. И она, к сожалению, еще не всем пока доступна. Но именно ее я вижу главной движущей силой для людей будущего. Вот почему свою радость от творческого труда они начнут соизмерять с тем, какую радость доставляет этот труд другим. А время, отдаваемое труду, – с тем временем, которое они должны посвящать товарищам. Ибо человеку нужны не только результаты твоего труда, но и ты сам, твое общество, твое внимание, твоя забота, твой ум, твое умение делать жизнь интересной и красивой.
Провожаемый аплодисментами, Воронов сошел с кафедры. Ему. передали записку. Он развернул ее и грустно усмехнулся:
– Здесь вот спрашивают меня: «Юрий Дмитриевич, вы сказали, что труд не должен занимать все время человека. Но ведь вы сами только и делаете, что работаете, даже ночью. Как согласовать это с вашим выступлением? Студенты четвертого курса».
Он сделал небольшую паузу.
– Согласовать просто. Я говорил о человеке будущего. Что же касается меня самого, то, видимо, я еще далек от него.
После диспута не спешили расходиться. И Люся решилась подойти к Воронову. Но вокруг него уже сгрудилась толпа ребят. Они о чем-то расспрашивали его, наперебой делились впечатлениями от диспута. Люся остановилась: разве до нее ему теперь… Но он заметил ее сразу, приветливо кивнул головой:
– Вы выступили хорошо! – Люся густо покраснела. – Да-да, и сказали именно то, что было нужно, – Воронов улыбнулся.
Люся осмелела:
– Юрий Дмитриевич, я хотела спросить вас насчет…
– Насчет работы у нас на кафедре?
Да.
– Я как раз привез для вас тему. И какую! Так что зайдите ко мне завтра сразу после занятий. И пригласите с собой Степанова. Ему я тоже должен дать задание. А точнее, задание у вас будет общее. Будете работать над одной проблемой.
28. КОГДА КОРАБЛЬ ТОНЕТ…
Свет появился неожиданно и был так ярок, что Саша, глаза которого привыкли к мерцанию свечи, невольно зажмурился.
– Вот уж не думала, что ты света боишься! – сказала Люся.
– Прошлой зимой набивал патроны, порох воспламенился. С тех пор и жмурюсь.
– Так это у тебя от пороха точки на лице?
Он кивнул.
– А больно было?
– Не очень. Только испугался – не ослепнуть бы. – Саша взглянул на часы. – Девять доходит! Сейчас библиотеку закроют.
– Но мы уже почти все подобрали.
– Хорошо, у Анны Петровны свеча нашлась, а то пропал бы вечер… Так что еще нам осталось? Да, этот англичанин. – Саша порылся в каталоге. – Вот! – протянул он Люсе карточку. – Выписывай быстрей.
Потом обратился к библиотекарю:
– Анна Петровна, кончаем. Последняя книжка…
– Саша, как ты думаешь, почему Юрий Дмитриевич дал эту тему нам двоим? – спросила Люся, когда они спускались с лестницы.
– Тема большая. Столько измерений, расчетов. И теоретическая сторона не простая. Одному не потянуть. А Петьку Вадим себе забрал. Я даже обиделся на него сначала…
– А теперь?
– Сама видишь, здорово получилось!
– А это не ты предложил Юрию Дмитриевичу?
Саша даже остановился от неожиданности:
– Как я? Он же нас сразу обоих вызвал. А… почему ты об этом спрашиваешь? Да разве я мог бы это сделать?
– А почему бы нет? Помнишь, осенью ты делился со мной своими планами…
Саша нахмурился:
– Осенью… Мало ли что было осенью. В общем, так: эта половина книг – тебе, а этими займусь я. Потом поменяемся, – он протянул ей стопку книг.
Люся расстегнула сумочку:
– Ты не хочешь проводить меня?
Саша поднял на нее глаза:
– Что ты сказала?
– Я думала, ты проводишь меня…
Он сгреб в охапку книги:
– Люся…
Но с лестницы послышался громкий голос Вадима:
– Степа-а-анов! Подожди!
Саша обернулся. Вадим подбежал к ним и заговорил срывающимся голосом:
– Еле догнал… Сказали, только что ушел. А у нас несчастье. Грачева сейчас увезли на скорой. Мне приказано ждать кого-то из техники безопасности. А больше никого нет! Так что беги в больницу, разузнай там…
– В какую больницу? Что случилось? Говори толком!
– Да, понимаешь, энергию отключили. А я регулировал большой магнит, – расшивочная панель, понятно, была открыта. Я подумал, что-то у нас случилось. Включил аварийное освещение, стал искать обрыв. И не заметил, как вошел Грачев. А он, видно, прямо к магниту. И что его потянуло к панели? Да, видно, еще заземляющую шину зацепил. Когда дали энергию, его и хлопнуло!
– Что с ним?
– Увезли без памяти. В неотложку. Беги туда, узнай, что и как.
Саша повернулся к Люсе:
– Ты слышала? Я бегу!
– Пойдем вместе.
– Нет, не стоит. На, все книги держи! До завтра! – Он схватил пальто и выскочил за дверь.
***
Утром факультет гудел от разговоров. Прежде всего стало известно, что Петька Грачев, хотя и пришел в себя, но все еще находится в тяжелом состоянии. Потом услышали, что кабинет Воронова опечатан и для разбора случившегося создана специальная комиссия под председательством Бенецианова. Позже кто-то узнал, что Вадим Стрельников арестован, а Воронов отстранен от работы и чуть ли не отдан под суд.
В одиннадцатой группе поднялся переполох.
«Пойду, сам все узнаю», – решил Саша.
Кабинет Воронова в самом деле оказался на запоре. Тогда Саша заглянул в препараторскую. Здесь были почти все сотрудники кафедры минералогии и среди них… Вадим.
– Вадим! Выйди-ка сюда на минутку! – позвал его Саша. – Слушай, что тут происходит? – спросил он, когда Вадим вышел в коридор. – У нас такое болтают! Будто бы тебя уже забрали, и Воронова – чуть ли не под суд…
Вадим усмехнулся:
– Со мной пока ничего не случилось. Приходил, правда, следователь – расспросил, что и как было. А вот у Юрия Дмитриевича будут, наверное, неприятности…
– Неужели под суд?
– Под суд – не под суд, а с работы, говорят, могут снять.
– За что? При чем тут он?
– За технику безопасности отвечает лично заведующий кафедрой. А у нас действительно оказались непорядки. Мы, по правилам, никого не имели права допускать в лабораторию без подробного инструктажа. Даже обязаны были заставить каждого расписаться в специальном журнале… А росписи того же Грачева нет. Да и ты, наверное, не расписывался.
– Но какое это имеет значение? Ведь нам все объяснили.
– Мы тоже так думали. А Бенецианов как начал копаться… В общем подвел я всех! И дернул же черт энергетиков отключить ток не вовремя. Хотя бы предупредили…
Вернувшись, Саша рассказал обо всем ребятам.
– Постой, Саша, – вспомнила Таня. – А ведь об этом предупреждали.
– Кого? Когда?
– Я сама слышала. Помнишь, Костя, ты послал меня с билетом к Бенецианову? Так в это время ему звонили из Горэнерго, что в среду отключат электричество. Я бы и не поняла, в чем дело, а Софья Львовна спросила, и Бенецианов объяснил ей. Да еще сказал, что Воронова предупреждать незачем.
– Но это же… преступление! – вскричал Саша. – Пошли к Юрию Дмитриевичу!
– Подожди! – остановил его Войцеховский. – Таня, кто был в кабинете во время этого разговора? Софья Львовна, а еще?
– Больше никого.
– То-то и оно! Так что, пошли сначала к Строгановой.
– Зачем? – не понял Саша.
– А вот увидишь, – ответил Войцеховский. – Пошли, ребята!
***
– А-а, первый курс! – удивленно произнесла Софья Львовна, увидев студентов. – Чем могу служить?
– Софья Львовна, – выступила вперед Таня, – помните, я приносила Модесту Петровичу пригласительный билет на диспут?
– Ну как же. Диспут был организован замечательно…
– Софья Львовна, простите, что я перебиваю, – сказала Таня. – Но тут такое дело… Вы помните, как звонили Модесту Петровичу из Горэнерго?
– Из Горэнерго?
– Ну да, предупреждали, что в среду отключат энергию.
В глазах Строгановой мелькнуло что-то недоброе, но лицо ее сияло самой доброжелательной улыбкой:
– Вы ошиблись, девушка! Модест Петрович говорил, насколько я помню, о… своей квартире. У него там был ремонт, и он сам просил отключить электричество. Ему и позвонили…
– Но вы же сами сказали, что у Воронова есть приборы, которые…
– Вы что-то путаете, дорогая, – прервала Строганова.
Таня покраснела.
– Но как же, Софья Львовна, помните, вы еще…
– Я больше не хочу говорить на эту тему! – отрезала Строганова.
– Что и требовалось доказать! – усмехнулся Войцеховский, дернув Сашу за рукав. – Понял, святая душа?
Ребята высыпали в коридор.
– Что же теперь делать? – в раздумье заговорил Костя. – Пожалуй, надо самим позвонить в Горэнерго или съездить туда.
– Верно, Костя, поехали вместе, – сказал Саша. – Сегодня еще успеем.
– Только зайдем сначала к Бардину, может, он что посоветует. Ну, все, ребята, решили!
Все повалили к лестнице.
– Саша, – позвала Люся.
Он остановился.
– Я попрошу тебя… когда вы там все выясните, – все равно удачно или неудачно, – зайди, пожалуйста, ко мне. Ты же знаешь, где я живу.
– Да, конечно. Но мы можем там задержаться.
– Я буду ждать тебя.
***
Ашмарин поднялся по знакомой лестнице и, взглянув на часы, подошел к расписанию. Четвертый курс… Но до звонка еще порядочно. И вдруг услышал:
– Здравствуйте, Лева.
– Инна? Здравствуйте. Я ведь вас и разыскиваю.
– Меня?
– Да. Я пишу сейчас о вашем факультете…
– Но ведь очерк уже опубликован. Мы все читали.
– Очерк – очерком. А сейчас я задумал большую книгу. О Воронове, о студентах, о вас… И хотел, бы просить вас почитать кое-что из моих набросков.
– Ну, какой я ценитель! Да и не до этого сейчас. Вот если бы вы помогли нам.
– Что-нибудь случилось?
– Большие неприятности на факультете. Юрия Дмитриевича, наверное, с работы снимут.
– Но что все-таки произошло?
– Я сама еще точно не знаю. Да вон, кстати, и наши. Они в курсе. Андрей, Костя!
Андрей пожал руку журналисту:
– Вовремя к нам заглянули. Очень надо с вами посоветоваться.
***
В кабинет Бенецианова Софья Львовна ворвалась как ветер.
– Модест Петрович, беда!
– Что такое?
– Является ко мне эта девица, что приносила вам билет на диспут, и сразу с места в карьер: помните, говорит, Софья Львовна, из Горэнерго звонили?
– Что-о-о? – побледнел Бенецианов. – Этого еще не хватало! Что же вы ей ответили?
– Я сказала, что звонили по другому поводу. Отключили, мол, энергию на вашей квартире, по случаю ремонта.
– Перестарались!
– Нисколько. И какое это имеет значение? Важно, что я не согласилась с ней. Доказательств у нее никаких.
– Да, это, пожалуй, так. Но все возможно…
– Вот я и хотела предупредить. Может, не стоит выносить с факультета? Как бы все против нас не обернулось.
– Хорошенькое дело, не выносить! Когда я уведомил обо всем ректора и секретаря парткома. Наконец, только так мы сможем рассчитаться с Вороновым за все его проделки. Это же перст судьбы. Ректор, как прочел мой акт, – за голову схватился. Да и акт уже не вернуть.
Признаться, Модест Петрович и не вспомнил о звонке из Горэнерго в тот момент, когда узнал о происшествии на кафедре минералогии. Память услужлива… А когда вспомнил, было поздно идти на попятный, да и не хотелось этого делать – уж очень велик был соблазн использовать такую возможность. Страх перед Вороновым – страх за свое имя, авторитет, наконец, за свой пост – вытеснил в нем все, кроме мстительности. К делу был привлечен Чепков, и акт о несчастном случае был сфабрикован.
– Нет, акт возвращать уже нельзя! – повторил Модест Петрович.
– И все-таки я беспокоюсь, как бы этот документ…
– Ну, это не наша забота. Чепков, надо полагать, предусмотрел все. Вы его знаете…
– Однако прежде вы остерегались прибегать к его услугам.
– Да, но в последние месяцы Иван Яковлевич показал себя человеком, на которого можно положиться. Люди познаются в беде, и я был просто тронут той поддержкой, которую он оказывал мне все это время.
– Ну, смотрите. Но каждый лишний свидетель…
– Чепкову я верю. – А что касается этой девчонки, то я полагаюсь на вас, Софья Львовна…
– О чем говорить! Только вот еще что…
– Да?
– Конкурс на место Мышкина, как вы знаете, уже объявлен…
– Да, в соответствии с положением. Однако трудно сказать, каков будет результат…
– Вот-вот! Можете не продолжать, мне эта формулировочка понятна. А сейчас я хотела бы знать поопределеннее, если все произойдет так, как вы задумали, вам также будет «трудно сказать», что станет с Мышкиным?
– Что за вопрос, Софья Львовна. Да если Воронова снимут, я гарантирую вам что угодно.
– А Стенин?
– Главное – Воронов. За ним полетит и Стенин.
– Хорошо бы так…
– Да. Но есть еще одно лицо, знающее об этом звонке…
Бенецианов полистал телефонный справочник и поднял трубку:
– Алло! Горэнерго? Это вас из университета беспокоят. Скажите, кто у вас дежурил… э-э… в понедельник?.. Да, да… Крылов? А когда он бывает?.. В отпуске? Уехал в деревню? Благодарю вас. – Модест Петрович положил трубку. – Вы слышали? Уехал в деревню. Прекрасно!
***
Иван Яковлевич закрылся у себя в кабинете, чтобы еще раз обдумать все, что произошло за последнее время. На факультете назревали важные события: Воронов, кажется, выходит из игры. Не зря он, Иван Яковлевич, втянул Бенецианова в эту «операцию» с актом. Был, правда, риск. Но в любом случае пострадал бы только Бенецианов. Кто поверит, что он действовал по совету Чепкова? И инспектор по технике безопасности у него в руках… Итак, дни Воронова сочтены. Но пора кончать и с Бенециановым. Момент самый подходящий. Недаром Чепков столько времени обхаживал своего «учителя». Предупреждение Горэнерго – это такой козырь, которым можно побить все. Не нужно только пускать его в ход раньше времени. Сначала – Воронов… А перед самыми выборами декана выложить на стол и эту карту. Нелишне к тому времени и документиком обзавестись – не может быть, чтобы в Горэнерго не осталось никаких следов.
Следует позаботиться и о другом. Кто возьмет на себя инициативу в подборе нового декана? Официально – Стенин. А фактически? Фактически при любых обстоятельствах не обойдется без Грекова.
Но как к тому подступиться?
Во-первых, Мышкин: он оскорбил Грекова. И стало быть, если дать понять Леониду Ивановичу, что он, Чепков, гонит Мышкина именно за это – а гнать его все равно придется – можно произвести соответствующее впечатление. Во-вторых, Бардин. Срок его аспирантуры истекает, а с диссертацией, кажется, не совсем гладко. Вакантной же должности ассистента у Грекова пока нет. Значит, если предложить Грекову взять Бардина вместо Мышкина, то это тоже заставит Леонида Ивановича задуматься.
«Итак, куй железо, пока горячо!» – Иван Яковлевич поднялся и вышел из кабинета.
Грекова он застал одного. Тот был явно не в духе, но отступать было поздно.
– Леонид Иванович, – начал Иван Яковлевич вкрадчивым тенорком. – У меня к вам просьба. Я, как вы знаете, объявил конкурс на место Мышкина. Его поведение перешло, так сказать, всякие границы…
– Та-а-ак… – протянул Греков, не поворачивая головы к собеседнику.
– И теперь встал вопрос о подборе кандидатуры…
– Вы же объявили конкурс.
– Конкурс – конкурсом. Но если пустить на самотек, сами знаете… В общем, я хотел бы с вами посоветоваться.
– Гм…
– Я слышал, Андрей Семенович не укладывается в сроки. Так, может, вы посоветуете ему принять участие в конкурсе. Я был бы рад…
– Но ведь он литолог, – коротко бросил Греков.
– Неважно! Пусть это временно, до защиты диссертации. Зато будет полная гарантия, что мы наконец-то избавимся от Мышкина.
Греков усмехнулся:
– Но вы же знаете, Мышкин – протеже Модеста Петровича.
Иван Яковлевич выпрямился:
– Пора нам уже не оглядываться на Бенецианова!
– Вот как!
– Да-да! Всем давно ясно, что это неисправимый консерватор. К тому же он не считается даже с мнением самых авторитетных членов Совета. Разве таким должен быть Декан факультета?
– Вы полагаете?
– Я полагаю, что здесь нужен другой человек.
– Гм…
Чепков доверительно понизил голос:
– Как вы думаете, Леонид Иванович, кого бы нам выдвинуть на предстоящих выборах?
Греков окинул его оценивающим взглядом:
– А если вам предложат место декана?
– Мне? Право, даже в голову не приходила такая мысль. Но если коллектив сочтет возможным, я сделаю все…
– Так вот, вам никогда этого не предложат! – сказал Греков ледяным голосом.
– Позвольте, я…
– Что, вы? Вы просто забыли, где находитесь. Университет не цыганская ярмарка, а научные работники не купцы, которые торгуются за спиной у всех.
– Я вас не понимаю…
– Зато я вас хорошо понял. Честь имею! – Греков грузно поднялся и кивнул головой на дверь.
***
Закрыв заседание кафедры и выждав, когда сотрудники покинут кабинет, Воронов подошел к большому магниту и, откинув крышку расшивочной панели, начал осматривать связки проводов, питающих обмотки гигантских сердечников. В кабинет неслышно вошел Бойцов.
– Что задумался, Юрий Дмитриевич? Воронов захлопнул панель:
– Понимаешь, Семен Алексеевич, ничего ведь не стоило сделать так, чтобы при всяком произвольном обесточивании вся эта махина сразу же автоматически отключалась. А вот не сделали…
– Да… И в установке Вадима этого нет. Так что верно ты сейчас поднял вопрос о технике безопасности. Не думает об этом молодежь.
– Не молодежь! Сам я плохо следил за этим. – Воронов сел за стол и, взяв лист бумаги, начал набрасывать схему автоматического отключателя.
В комнату вошел Стенин. Был он против обыкновения в пальто, видимо, не заходил даже к себе, и весь вид его выражал крайнюю степень возбуждения.
– Что же будем делать, – начал он почти с порога. – Что я должен доложить парткому?
Воронов отложил карандаш.
– Ты разденься сначала.
– До этого сейчас! – Стенин снял пальто и швырнул его на стул. – Ты читал акт, прежде чем подписывать?
– Просматривал…
– Что значит, просматривал? Это не пустячная бумажка! И с каких пор, скажи пожалуйста, заведующих кафедрами при таких чэ-пэ надо специально приглашать в партком?
– В партком я пришел бы, – ответил Воронов, – А вот с каких пор в университете начали практиковаться прямо-таки жандармские методы «расследования»? Всех допрашивают, не допускают людей к работе, опечатали помещение…
– А ты думал, вам спасибо скажут за то, что произошло вчера?
– Я думал, это наше общее несчастье…
– Чье это, общее? Ты вот только «просматривал» акт комиссии, а я изучил его до последней строчки. И если хоть половина того, что написано там, соответствует действительности…
– Там почти все соответствует действительности, – хмуро ответил Воронов.
– Тогда это просто ни на что не похоже! Я не физик, но и мне стало ясно: только чудом избегали вы до сих пор несчастных случаев.
– Так бывает во всех лабораториях, где работают, – упрямо возразил Воронов.
– Оставь это! Работа – не война. Мы не имеем права подвергать необоснованному риску жизнь и здоровье людей.
– Риск не так уж велик. В лаборатории работают люди, знакомые с приборами. А несчастный случай может произойти и на кухне.
Стенин поднялся:
– Ты эти прибаутки брось! На кухне у плохой хозяйки может и кастрюля свалиться на голову. А здесь мы обязаны исключить все причины, которые могут привести к несчастным случаям.
Воронов также поднялся:
– Но пойми, что в лаборатории, где непрерывно переделываются, отлаживаются, регулируются все новые и новые приборы, просто невозможно предусмотреть случайности. Открытая панель магнита в тысячу раз опаснее, чем все эти «неприкрытые щитки», «незакрепленные провода» и другие мелочи, которыми напичкан акт. Но мы не можем не открывать панелей и не держать их открытыми под током. Этого требует работа.
– Тогда надо исключить всякую возможность того, чтобы к приборам подходили посторонние люди.
– Здесь не бывает посторонних. Студентов, работающих по теме кафедры, я не считаю посторонними.
– Хорошо. Тогда нельзя их оставлять одних с работающими приборами.
– В принципе я не согласен и с этим. А в данном случае не было даже такого «упущения». У магнита работал Стрельников. Только внезапное отключение энергии заставило его на миг отойти от прибора. И я не вижу в его действиях ничего предосудительного.
– В ректорате и парткоме смотрят на это дело иначе.
– А как смотришь ты?
– Там я защищал тебя насколько это было возможно. А здесь прямо скажу: я не согласен с тобой, несмотря на все твои доводы. На кафедре у тебя непорядок. Я имею в виду не только последний случай. И ты, и твои сотрудники пренебрегаете элементарными правилами техники безопасности. С этим надо кончать, Юрий Дмитриевич. И мы будем этого требовать тем более жестко, что сложные электрические приборы начинают появляться и на других кафедрах. Больше того, работники этих кафедр учатся у вас, берут пример, и если такое отношение к технике безопасности укоренится на всем факультете, за это не скажут нам спасибо. – Стенин взял пальто. – На днях ставлю этот вопрос на партийном бюро. Докладывать будешь ты. Говорить будем по-партийному.
– Ясно, – сказал Воронов.
Стенин вышел из кабинета.
– Юрий Дмитриевич, почему же ты не сказал о сегодняшнем заседании кафедры? О нашем с тобой разговоре? – удивился Бойцов. – Можно было бы даже протокол показать.
– Я собирал заседание кафедры не для того, чтобы реабилитироваться в чьих-то глазах.
– Но у Стенина может сложиться превратное представление…
– Представление надо складывать не словами, а делом.
– Так-то оно так… – Бойцов подошел к вешалке, снял пальто, но подумав, повесил обратно и вышел в коридор.
В кабинет заглянул Петр Ильич:
– Юрий Дмитриевич, можно к вам?
– Да, конечно.
– Юрий Дмитриевич, я понимаю, сегодня такой день… Однако, видите ли, срок подачи заявлений на конкурс истекает. И я… В общем, надо бы мне поговорить с вами.
– Какой конкурс? О чем вы?
– Да вот, Юрий Дмитриевич… Время идет. Защита давно прошла, – скоро, наверное, утверждение пришлют. А перспектив на доцентуру на кафедре, сами знаете, нет..»
– Вы что, решили уйти с кафедры? – прямо спросил Воронов.
– Поверьте, Юрий Дмитриевич, я никогда бы не ушел, тем более что…
– Но вы решили уйти?
– Так вы сами говорили, что место доцента у нас на кафедре…
Воронов усмехнулся:
– Можете уходить. Без всяких объяснений. Я не держу вас. Желаю успеха. Только имейте в виду, когда корабль тонет, с него прежде всего бегут… крысы. Прощайте.
***
Петр Ильич плохо помнил, как вышел из кабинета Воронова. На лестнице он столкнулся с братом.
– Чего нос повесил? – остановил его Валерий.
– Неприятный разговор был с шефом…
– О чем?
– Да так, по делу. – Он начал было спускаться вниз, но Валерий удержал его за рукав.
– Подожди. Правду говорят, что ты собрался уходить от Воронова?
– А хоть бы и так.
Валерий смерил его откровенно презрительным взглядом:
– Я знал, что ты бываешь порядочным болваном. Но чтобы еще и свиньей…
– Замолчи! – прервал его Петр Ильич, оглядываясь по сторонам.
– Нет, не замолчу! Ты хотя бы с отцом посоветовался.
– Да? И сам не маленький. Мне предлагают место доцента, понял? А там, у Воронова, я еще лет десять проторчу в ассистентах.
– Место доцента! – насмешливо протянул Валерий. – Да у Воронова простой лаборант имеет куда больше перспектив!
– Много ты понимаешь! Воронов! Воронов! А что вы знаете о нем, мелюзга?
– Его имя известно всем ученым страны! А ты бросаешь его в такую минуту…
– Ах, вот как! Я, значит, обязан его жалеть? Он не очень-то жалел меня в этой истории с отзывом.
– Ну, тут никто бы ничего не сделал.
– А вот сделали! Софья Львовна и Модест Петрович не только на защите меня поддержали, но и сам отзыв не отослали в Москву. Мне его отдали. А Воронов? Да знаешь ли ты, что это он мне черный шар подбросил?
– Ты что, спятил? Это же Чепков удружил.
– Чепков?! А ты откуда знаешь?
– Так это все уже знают. Генка Трофимов собственными глазами видел.
– Постой, постой! Но ведь мне сказали..
– Кто? Не Софочка ли?
– Да, – растерялся Петр Ильич.
– Она сказала! Поманили тебя местом доцента, – и ты клюнул. Наплевал на такого человека! Кто же ты после этого? – Валерий пошел было прочь, но тут же вернулся. – Ты говоришь, Софочка отзыв тебе отдала. Но ведь протокол-то защиты отослали в ВАК. А на защите только и разговоров было, что об этом отзыве. И уж если на то пошло, сам отзыв по сравнению с этими разговорами – пустяк пустяком! Не удивительно, что из ВАКа до сих пор ни ответа, ни привета. Молись теперь на своих «благодетелей»!
– Постой, может, все-таки не так. Может, Модест Петрович сам…
– Модест Петрович! Мы вот только что узнали о нем такое… Да что говорить с тобой! – махнул он рукой.
Петр Ильич побрел по коридору, сам не зная куда, пока ноги не привели его к дверям кафедры общей геологии.
Здесь вот, за этой дверью, все и началось. Купила-таки его эта сирена! И теперь он должен будет сидеть с ней рядом, изо дня в день слушать ее самодовольный голос и чувствовать себя обязанным за все ее «благодеяния». Не слишком ли дорогая цена за должность доцента? Но все равно, возврата нет. К тому же этот протокол. Неужели ничего с ним не сделали?
Петр Ильич потянулся к ручке двери. Но дверь неожиданно раскрылась.
– А-а, Петр Ильич! – воскликнула Софья Львовна с неизменной обворожительной улыбкой. – Вас-то я и хотела видеть. Модест Петрович просил передать, чтобы вы забрали свои документы обратно…
– Как обратно?
– Да понимаете… Утверждения на вас до сих пор нет, а Модесту Петровичу подали заявления другие люди, со степенью. Поэтому обстановка на конкурсе будет неблагоприятной для вас, и лучше просто отказаться от участия в нем. Мы сожалеем, но…
– Об этом уже знает весь факультет! Я сказал даже Воронову! – почти крикнул Петр Ильич.
– Вот с этим спешить и не стоило, – назидательно заметила Строганова. – Но ничего! Я надеюсь, Воронов примет своего блудного сына и даже станет относиться к вам лучше прежнего. Так что вы еще спасибо скажете Модесту Петровичу…
Ларин почувствовал: еще миг – и он ударит ее.
Софья Львовна захлопнула перед ним дверь.
Петр Ильич пошел к выходу, но его остановила Нина Павловна.
– Петр Ильич! А Петр Ильич! Верно ли говорят, что вы уходите от нас к Бенецианову?
– С чего вы взяли? Ходите, собираете сплетни!
Нина Павловна обиженно передернула плечами:
– Какие сплетни! Весь факультет говорит об этом. Но я скажу откровенно – не дело вы затеяли. Модест Петрович – уважаемый профессор, но бросить Юрия Дмитриевича в такое время!
– Да что вам всем от меня нужно?! – Петр Ильич рванулся к лестнице. Но там поднимались Бойцов и Стенин. Бойцов что-то горячо доказывал, а Стенин внимательно слушал. О чем они говорят? Неужели тоже о нем?
Ларин бросился к запасному выходу, выбежал на полутемную площадку и вцепился в металлические поручни. Ему казалось, что и сюда кто-нибудь заглянет и ткнет в него пальцем. А в ушах звучало: «Когда корабль тонет, с него бегут крысы».
***
За окном давно вечер, а Саши нет. Люся встала из-за стола и прислушалась. Кажется, внизу хлопнула дверь. Теперь шаги на лестнице… Нет, все стихло. Сколько же еще ждать? И вдруг – звонок!
Она метнулась к двери:
– Саша, ты? Раздевайся, проходи!
– Нет, я на минутку…
– Пройди хоть в комнату, – она заглянула ему в глаза. – Ну, как?
– Плохо. Сначала вообще не хотели с нами разговаривать. Ладно, корреспондент помог. Дошли до самого управляющего, объяснили, что и как. Узнали, кто дежурил в понедельник. – Саша вынул из кармана записную книжку. – Вот, Крылов Степан Егорович. Но тут новое осложнение – ушел он в отпуск. Разыскали его адрес, поехали. Это в слободке, за мостом. А он вчера в деревню к родным укатил…
– Как же теперь?..
– Не знаю. Мы уж все передумали. Побывали с корреспондентом в редакции газеты. Потом опять поехали в Горэнерго, упросили показать журнал дежурного. Там ничего…
– Что же будет?
– Все говорят, снимут Юрия Дмитриевича с работы, раз такой случай на кафедре.
Люся закрыла лицо руками, отвернулась к окну.
– Что с тобой? Ты плачешь? Люся… Плохо ты знаешь Юрия Дмитриевича. Его так просто с ног не сбить. Да и мы не будем сидеть сложа руки.
– Но что толку! – проговорила она сквозь слезы.
– Как что толку! Борьба, которую ведет Юрий Дмитриевич, не на день и не на год.
– Да что говорить теперь об этом, зачем вообще жить, если его не будет на факультете!
– Что ты сказала?..
Тут только она поняла, что у нее вырвалось то, что нельзя было говорить ни в коем случае. Особенно Саше.
– Я сделаю все возможное… – с усилием проговорил он. – Нет, я сделаю даже невозможное, но разыщу этого диспетчера и докажу, что Юрий Дмитриевич ни в чем не виноват.
– Саша! – она бросилась К нему, но он молча отстранил ее руки.
Глухо стукнула дверь. Ушел…
И тут она увидела на полу небольшой, сложенный в несколько раз листок бумаги. Он выпал, должно быть, из записной книжки Саши.
