Текст книги "Путь к перевалу"

Автор книги: Владимир Корчагин

Люся развернула листок. Стихи… И две большие буквы вверху: Л * А *. Но это же ее инициалы. Значит, и стихи написаны ей!

 
Бывает так: исчезнет солнце,
И сразу все во власти тьмы.
Ни освещенного оконца,
Ни звёзд на небе, ни луны.
 
 
Лишь мрак и холод. Все застыло.
Замолкли звуки. Опят леса.
И уж не верится, что было
Когда-то солнце, в небесах.
 
 
Не верится… Но ночь проходит,
Восток румянится, и вдруг —
Лавина света: солнце всходит,
Рассыпав золото вокруг!
 

Люся ниже склонилась над плотно исписанным, потертым на сгибах листком:

 
И так бывает: жизнь ударит
С плеча, наотмашь, не щадя,
Рукой безжалостной придавит,
Да так, что и вздохнуть нельзя…
 

Да, так бывает. Так было у него, наверное, когда чуть не исключили из университета и он решил уехать.

 
И вдруг, когда уже, казалось,
Гремит последняя гроза,
Увидишь сквозь окно вокзала
Твое лицо, твои глаза…
 
 
И снова хочется работать
До чертиков! Назло судьбе!
Бороться, лезть в любую пропасть,
Мечтать и думать о тебе.
 
 
Вдыхать смолистый запах дыма
В тайге у жаркого костра
И называть тебя любимой…
 

Больше она ничего не могла разобрать.

– Сашка, милый…

И вспомнился первый день в университете. Огромная заполненная до отказа аудитория, чужие, незнакомые еще лица, – и неожиданно приветливый голос:

– Вам сесть негде? Садитесь на мое место.

Потом – деревня. Ночь. Шаткий дощатый мостик. И его слова:

– Мне всегда казалось, что когда-нибудь я встречу…

И другая ночь – у подъезда ее дома. Пора расставаться, но так не хочется высвобождать руки из его широких теплых ладоней…

Взгляд Люси снова упал на потертый, убористо исписанный листок.

И называть тебя любимой… А она не остановила его, не крикнула, чтобы вернулся…

***

В университет он зашел просто так, чтобы только не оставаться одному. Свернул к кабинету Воронова, надеясь застать там Вадима или кого-нибудь из лаборантов. Тогда можно хоть поработать. Но кабинет был закрыт, пусто и в препараторской. Он вернулся в коридор и у деканата увидел группу ребят. Они что-то оживленно обсуждали. Он прошел мимо.

– Саша! Вот хорошо, что ты здесь, – догнала его Наташа. – Я хотела с тобой посоветоваться… Да что с тобой? На тебе лица нет!

– Устал очень… – Он опустился на подоконник. – Весь день на ногах. А толку… Слышала, наверное?

Она села рядом:

– Да, Костя рассказывал… А я насчет практики. Сегодня ведь места распределяли…

– А что места… Нас это не касается. На днях письмо получил от отца. Его назначили главным геологом новой экспедиции по комплексному обследованию Ваи. Народу потребуется уйма. Поедем туда?

– С тобой на Ваю?.. Это ты вправду?

– Сегодня же напишу отцу.

Она вздохнула. Он поднял глаза и словно впервые за эти месяцы увидел ее лицо, заметно похудевшее, с грустной задумчивой улыбкой. Знакомое теплое чувство проснулось где-то в глубине души.

– Хорошо там было, Наташа…

– Да… – она опустила голову, но он видел, как задрожали ее ресницы.

«Наталка…» – он положил ей руку на плечо.

Голова Наташи склонилась ниже. Волосы почти коснулись его лица, они пахли весенним лесом, и у щеки, возле уха, все так же вилась непослушная прядка.

– И снова все будет так же, – сказал он одними губами.

Но она покачала головой:..

– Нет, Саша. Спасибо, тебе за то, что я еще раз увидела тебя прежним Сашкой. Если бы ты знал, как я этого ждала! Но я не поеду с тобой на Ваю. Так будет лучше… И для меня и для тебя. Если вспомнишь там обо мне, буду рада. А если окончательно забудешь… значит так и нужно, – она мягко отстранила его руку и выпрямилась.

– Куда же ты едешь?

– В Казахстан. Мы с Колей записались в одну партию. Как ты думаешь?..

– Колька парень хороший. Да и в Казахстане тоже интересно.

Она встала:

– Пошли, Саша.

– Иди, Наташа. Мне надо посидеть одному.

С минуту она смотрела на него, словно стараясь запомнить таким, каким не видела уже давно.

– Какой ты… трудный.

Он почувствовал, что рука Наташи легла на его вихры.

– До свидания, Саша. Не сердись на меня…

Он долго смотрел, как шла она по коридору, легкая, стремительная. Шла туда, где гомонила еще их группа и раздавался веселый задорный бас Кольки Краева.

29. ЧЕРЕЗ НЕВОЗМОЖНОЕ

Препятствие возникло на последнем километре. Деревня уже вырисовывалась впереди, когда накатанная дорога неожиданно уперлась в реку. Дальше пути не было: река стояла еще подо льдом, но у берегов темнели широкие полыньи.

Саша остановился. Ближнюю полынью, пожалуй, можно перепрыгнуть, но дальнюю – вряд ли. Да и берег там крутой, обледенелый…

Саша подошел к воде, опустил в нее руку. Пальцы обожгло холодом. Что делать? Не возвращаться же назад. Да и вечер близко, уже темнеет. И он решился.

– Эх, была не была! – разбежался и прыгнул. Из-под ног брызнули фонтанчики воды. Но лед выдержал.

Удача! Он поправил шапку и медленно пошел вперед, ощупывая каждый метр пути. Вот и середина. Только бы перебраться через этот горб. Но, кажется, он трещит, оседает. Лучше ползти…

Саша лег на лед и пополз. Сначала на боку, потом на животе, стараясь распластаться как можно шире… Уф! Самое страшное позади. Он осторожно встал и снова зашагал, сгибаясь под ударами ветра.

Теперь полынья. Да, здесь она была такой широкой, что не перепрыгнешь. Но лучше провалиться там, у берега, чем снова перебираться через предательский горб.

Саша смерил глазами расстояние до берега. Главное – получше разбежаться и прыгнуть вон в ту лощинку. Ничего, что там вода, ноги все равно мокрые. Он отошел назад, наметил место, откуда лучше оттолкнуться. Но лед неожиданно треснул, и Саша оказался в воде.

Он попытался плыть, – в грудь уперся обломок льдины. Пришлось карабкаться на лед, – льдина осела, и Саша с головой ушел под воду. Холод пронизал его до костей. Он изо всех сил махнул руками и сильно ударился обо что-то твердое: лед сомкнулся у него над головой. От одной этой мысли остановилось дыхание. Однако ноги коснулись дна. Стало быть, здесь не глубоко. Спокойно!

Саша открыл глаза и увидел светлую полоску. Трещина! Он из последних сил рванулся к ней и вынырнул из воды. Воздух!.. И берег совсем рядом. Стоп! На лед взбираться нельзя, лучше обогнуть эту проклятую льдину. Теперь уже все равно вымок насквозь. Ну вот и берег.

Какой собачий холод! Саша почувствовал, что ноги начинает сводить судорогой. Бежать! Он припустил вверх по косогору и у первой же избы заметил ватагу ребятишек.

– Эй, ребята! – крикнул им Саша. – Где Крыловы живут?

– Какие? У нас их много, Крыловых-то.

– Ну, к этим еще сын из города приехал, Степан Егорович.

– А-а-а… Вон там, за переулком. А ты почему весь мокрый?

– Под лед провалился.

– Беги за нами!

Ребята пустились по улице.

– Вот их дом!

– Спасибо!

Саша поднялся на крыльцо, открыл дверь в избу. Оттуда пахнуло теплом. Навстречу шагнула пожилая женщина:

– Батюшки! Откуда ты такой мокрый?

Саша перевел дыхание:

– Простите, я в таком виде… Переходил реку, провалился под лед… А где Степан Егорович? Очень нужно бы его увидеть…

– Пошел к соседям. Сейчас покличу. А ты раздевайся да на печку!

Саша попытался расстегнуть пальто, но одеревеневшие пальцы не слушались.

– Промерз? Давай я сама! – женщина ловко сдернула с него пальто, пиджак. – Остальное снимай сам. Сейчас приготовлю сухое.

Через несколько минут он лежал на горячей печи, рассказывал, как перебирался через реку. Женщина не переставала качать головой, затем позвенела посудой, подала стакан:

– Выпей! А то, неровен час… Да закуси немного. Нет, не слезай. Я тебе туда подам.

От выпитой водки перехватило дыхание, по телу разлилось тепло. Женщина набросила на него полушубок:

– Теперь лежи. Я сейчас вернусь.

Проснулся он от громких голосов. С трудом открыл глаза и увидел молодого высокого мужчину.

– Кому тут нужен Степан Крылов? – спросил тот, заглядывая на  печь.

– Мне, – Саша поспешно сбросил полушубок. – Это вы Степан Егорович?

– Он самый! А ты кто будешь?

– Я Степанов, студент из университета. – Саша спрыгнул с печки. – Скажите, это вы звонили в понедельник на геологический факультет?

– Зачем?

– Предупреждали об отключении энергии.

– Мало ли куда я звонил в понедельник! За день голова вспухнет от телефонных разговоров. Разве все упомнишь!

– А вы подумайте! С вами разговаривал декан факультета профессор Бенецианов.

– Постой-постой! Профессор?.. Ну, этого-то я помню! Я ему дело, а он: «Что вы не знаете, чем занимаются геологи?». Только тебе-то какая печаль?

– Бенецианов скрыл этот разговор. Понимаете, скрыл! А в тот самый день, когда вы отключили энергию, в лаборатории Воронова отлаживали большой магнит. Прибор такой, очень сложный. Ну, и открыли там панель с проводами. А один парень…

– Понятно. Дали энергию, его и стукнуло.

– Да. Здорово стукнуло. Сейчас-то он уже ничего. А Воронова собираются с работы снять, акт на него составили.

– Подожди. Говоришь, Бенецианов скрыл разговор. А ты откуда узнал об этом?

– У профессора в кабинете студентка наша была, Таня, и все слышала. И еще одна преподавательница была. Но она с Бенециановым заодно. В общем, когда Таня рассказала о телефонном разговоре, они заявили, что никто из Горэнерго не звонил. И выходит, во всем виноват Воронов. А мы ничем доказать не можем, никаких записей в журнале у вас не осталось.

– Так-так. Мне как раз завтра надо будет в городе побывать…

– Вот здорово! Я об этом и хотел просить вас. Только как же через реку? Я видите…

– Еще легко отделался. Пуститься в эту пору по-зимнику! Нет, брат, мы другой дорогой поедем, через райцентр, там автобусы ходят. Завтра утречком и отправимся. А сейчас давай к столу.

– Спасибо.

– Чего там спасибо! – Крылов взял его за плечи. – Постой, да ты никак горишь весь? Э-э, никуда ты завтра не поедешь!

– Нет-нет! Мне надо! Обязательно! Завтра заседание парткома специально по этому делу. А голова пройдет…

– Да от тебя жаром пышет. Лезь-ка на печь! А ты, мама, запарь ему малинки.

– Завтра надо ехать, – взмолился Саша.

– Ты скажи лучше, к кому мне там заявиться, если тебе придется остаться.

– Тогда так. Если я в самом деле не смогу завтра поехать, зайдите к нам в общежитие. Знаете университетское общежитие за парком?

– Кажется, знаю.

– Так вот. На третьем этаже, в сто сорок восьмой комнате живет наш студент Костя Славин. Вы только скажите ему, кто вы. А он уж все устроит. Можно было бы, конечно, сразу и в партком, но так лучше.

***

Заседание парткома подходило к концу. Было уже заслушано пространное выступление Бенецианова, краткий сбивчивый доклад инспектора по технике безопасности Коклина, яркая речь Чепкова. В этой речи бывшего секретаря партбюро геофака, наряду с заботой «о жизни и здоровье учащейся молодежи» и понятной отповедью «зазнавшемуся, потерявшему чувство реальности» Воронову, неожиданно прозвучала острая, убедительная критика в адрес всего руководства факультета и прежде всего его декана профессора Бенецианова.

Речь Чепкова произвела впечатление. И его уже не могли изменить ни выступление скупого на слова Стенина, пытавшегося хоть в какой-то степени реабилитировать Воронова, ни горькие сетования парторга физмата, указывавшего на общее неблагополучие в службе техники безопасности университета, ни объяснения самого Воронова, который, по сути дела, отказался что-либо добавить к тому, что было изложено в акте комиссии.

Словом, складывалось мнение, что доцент Воронов, пользуясь бесконтрольностью и попустительством со стороны декана факультета и секретаря партийного бюро, создал на кафедре такую обстановку, которая в любой момент могла привести к опаснейшим последствиям. Это требовало принятия самых серьезных мер, не исключая постановки вопроса о смене руководства кафедрой минералогии. К такому заключению склонялся, по-видимому, и секретарь парткома, человек еще сравнительно молодой, избранный совсем недавно и потому старавшийся прислушиваться к мнению партийного актива. И только ректор, все время хмурившийся, не произнес до сих пор ни слова и почему-то упорно избегал вопрошающего взгляда секретаря и других членов парткома. Наконец секретарь поднялся с места:

– Будем кончать. Я полагаю, вопрос ясен…

– Я бы не сказал, что все так уж ясно, – неожиданно вмешался ректор, перелистывая акт комиссии. – Тут, например, есть такие места, которые мне как физику просто непонятны. Вы внимательно читали акт, Юрий Дмитриевич? Вот, полюбуйтесь…

Воронов пробежал глазами страницу, недоуменно пожал плечами, затем снова перечитал ее.

– Странно… Я ничего подобного не видел…

– Но в свое время вы, кажется, не возражали, – заметил Бенецианов.

– Да… Но здесь какое-то недоразумение. В лаборатории просто не могло быть этого. Иван Денисович!..

Коклин встал:

– Вы о какой странице? Четвертой? – забеспокоился он.

– А почему вы решили, что речь идет именно о четвертой? – спросил Стенин.

– Как же. Остальные страницы, – там ничего такого… А четвертая, – замялся Коклин и беспомощно оглянулся на Чепкова.

Тот медленно поднялся:

– Я должен сообщить парткому об одной детали. Воронов действительно мог не видеть упомянутой страницы. Ее составил лично Бенецианов в заведомо тенденциозном тоне и, насколько мне известно, собирался изъять из акта, когда тот будет дан на подпись Воронову. Я возражал против этого, но Модест Петрович, как всегда, не посчитался с моим мнением. Точно так же отверг он и мнение инспектора по технике безопасности. – Чепков выразительно взглянул на Коклина. – Я хотел сказать об этом в своем выступлении, но как-то упустил из виду. Да и регламент…

Члены парткома переглянулись.

– Это… Это… – поднялся было Бенецианов. Однако ректор остановил его движением руки:

– Сначала послушаем Коклина. Тот поспешно встал.

– Я сделал все, как надо. А профессор Бенецианов сказал, так дело не пойдет. Надо, говорит, усилить впечатление. Потому что и вы, дескать, Семен Тихонович, так смотрите на это дело…

– Но позвольте, а своего собственного мнения у вас вообще не бывает? Для чего же вы присутствовали в комиссии?

– Я человек маленький. А они все профессора, доценты…

– К тому же вы знаете самоуправство Бенецианова, – поспешил ввернуть Чепков.

Бенецианов развел руками:

– Это чудовищно! Какой-то заговор… Я не нахожу слов…

Все обернулись к нему. Но в это время дверь приоткрылась, и в ней показалась голова Кости Славина:

– Разрешите? Мы просим огласить вот это заявление. – Славин подал секретарю сложенный вчетверо лист бумаги.

Секретарь развернул бумагу и, прочитав ее, нахмурился.

– Невероятно! – он снова перечитал заявление и протянул ректору. – Семен Тихонович, взгляните.

– Нет, читайте всем. Или изложите суть дела.

– Суть дела… Суть дела в том, что доцент кафедры общей геологии Софья Львовна Строганова сообщает парткому, что за несколько дней до случившегося профессор Бенецианов получил от Горэнерго предупреждение о временном отключении факультета, однако не довел его до сведения Воронова…

Бенецианов не дал ему договорить:

– Строганова не могла написать подобного. Это фальшивка!

Секретарь постучал карандашом по столу:

– Модест Петрович!

Но его уже предупредил стоявший у двери Костя Славин:

– Одну минуточку! – Он открыл дверь в приемную и позвал: – Софья Львовна, Таня, товарищ Крылов! Пройдите сюда.

Все трое вошли в комнату. Костя представил:

– Это вот студентка Горина, которая присутствовала в ту минуту, когда Модест Петрович разговаривал с энергетиками, а это Степан Егорович Крылов, дежурный диспетчер Горэнерго.

Члены парткома заговорили все разом.

– Тише, товарищи, тише! – секретарь постучал по столу. – Товарищ Крылов, вы действительно предупреждали профессора Бенецианова о прекращении подачи энергии геологическому факультету?

– Да, я звонил ему и сказал, чтобы он оповестил об этом всех, кто работает с приборами высокого напряжения.

– Ну, как же, теперь я припоминаю, мне точно звонили об этом, – словно очнулся Бенецианов. – Но я как-то не придал значения… Не совсем понял, очевидно…

– Модест Петрович, – подала голос Таня, – Софья Львовна напомнила же вам, что у Юрия Дмитриевича есть такие приборы. А вы сказали: «Ничего! Поживут как-нибудь два часа без своих паяльников».

– Ничего подобного я не говорил! Да-с! – обернулся к ней Бенецианов. – И прошу удалить отсюда студентов. Вопрос слишком серьезен, чтобы полагаться на суждения первокурсников.

– Нет, почему же, студенты пришли как раз кстати, – возразил ректор.

– К тому же, – заметил секретарь, – в заявлении Строгановой тоже сказано, что она предупреждала вас относительно лаборатории Воронова, но вы не захотели уведомить его. Так это было, Софья Львовна?

– Все было так, как написано в заявлении, – ответила Строганова, не глядя на Бенецианова.

– Но позвольте, Софья Львовна, – вступил в разговор Стенин. – Вы, стало быть, знали обо всем, предвидели, очевидно, возможные последствия и молчали. Что же теперь вас заставило написать это заявление?

– Мы заставили, Алексей Константинович, – сказал Костя Славин. – Очень помогли нам товарищ Крылов и Ашмарии, корреспондент.

Ректор покачал головой:

– Значит, предупреждение Горэнерго так и осталось достоянием Бенецианова и Строгановой, если не считать случайно присутствующей при разговоре студентки?

– Нет, видимо, не совсем так, – заявил Крылов. – Знал еще вот этот гражданин, – показал он пальцем на Чепкова.

Тот вскочил с места:

– Ничего подобного! Я не знал о предупреждении Горэнерго.

– Как не знали, когда сами пришли сегодня утром в диспетчерскую и потребовали справку о моем разговоре с Бенециановым.

На лице Ивана Яковлевича выступили красные пятна.

– Справку я просил, но что из этого?

– Для чего вам понадобилась такая справка? – удивился секретарь парткома.

– Ну… просто для восстановления истины…

– Так почему же вы не восстановили эту истину здесь, на парткоме? – спросил ректор.

– Я… я просто не успел сказать об этом.

– Тоже регламент подвел? Понятно. Итак, что касается геологического факультета, то гнойник там прорвался сам собой. Осталось только расчистить его как следует. Но с этим справятся, по-видимому, сами геологи. Так ведь, Алексей Константинович?

Стенин не успел ответить. Где-то недалеко оглушительно хлопнула дверь, порывом ветра распахнуло окна, и волна свежего воздуха пронеслась по кабинету, поднимая бумаги, разложенные на столе.

Все вскочили. Кто бросился закрывать окна, кто – подбирать разлетевшиеся бумаги. А Воронов, ошеломленный столь неожиданным поворотом событий, направился было к Стенину, но взгляд его случайно упал на дверь приемной, и сердце сжалось от волнения и радости: приемная до отказа была заполнена студентами.

***

Студенты ликовали. На всем геофаке не было, наверное, ни одного, кто не переживал бы в последние дни за Воронова. Недаром столпились в этот вечер студенты-геологи перед дверями парткома. Весть о том, что с Воронова сняли почти все обвинения, была встречена бурной радостью. Не меньший восторг вызвало известие том как сами себя высекли Чепков и Бенецианов.

Это было сенсацией номер один. Костю, который волею судьбы стал главным героем дня, обступили со всех сторон и в который уже раз заставляли рассказывать о том, как все произошло.

Но Люсе было не до этого. Поглощенная переживаниями за Воронова, она сначала не заметила отсутствия Саши, даже забыла о нем, а теперь со все возрастающим беспокойством ждала, когда же кончатся эти расспросы и рассказы и она сможет узнать у Кости, где Саша.

Наконец, Костя выбрался из толпы и подошел к ней.

– Костя, я хочу тебя спросить…

– Знаю. О Саше?

– Да. Где он?

– Видишь ли, какое дело… Этот самый Крылов ушел, оказывается, в отпуск и уехал к своим в деревню. Ну, и Саша решил разыскать его там.

– Так я и знала.

– Отправился он туда один, никому ничего не сказал. А на пути река…

– Костя! – Люся изменилась в лице.

– Нет, ничего страшного. Провалился он, правда, под лед, но выбрался. Только вот простыл, видно, сильно.

– Ты видел его?

– Нет. Он же в деревне.

– Слушай, Костя, а вдруг у него что-нибудь серьезное?

– Крылов говорит, ничего опасного. Простудился – и все: шутка ли, после такого купания. Надо съездить к нему. Я поговорю с ребятами…

– Нет, я сама! Поеду сегодня же! Сейчас! Где эта деревня, ты знаешь? А может, Крылов еще не уехал, тогда я с ним…

– Постой, Люся, нельзя так сразу… Ну да ладно! Беги домой, переоденься и приходи на автовокзал. На последний автобус успеем.

– Спасибо, Костя. Я мигом!