Текст книги "Путь к перевалу"
Автор книги: Владимир Корчагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
– Действительно, что за тон! – поддержал Инну другой член бюро, Володя Свиридов.
Ребята зашумели.
– Ну, ладно-ладно. – Вася беспокойно заерзал на стуле. – Давайте без крика! Переходим к обсуждению. Должен предупредить, что вопрос, который мы решаем, очень серьезный. Кто будет говорить?.. Может быть, вы, Модест Петрович?
– Нет-нет! Я послушаю. – Бенецианов был чем-то недоволен.
– Дай мне сказать.
– Опять Бардин… – Вася недовольно поморщился.
– Да, я. Мы тут просмотрели с ребятами все «документы». О них и говорить нечего! Только людям с болезненной мнительностью могло прийти в голову, что на кафедре минералогии образовалась какая-то «организация», распространяющая «чуждые нравы». Это не значит, что там все безупречно. Взять хотя бы эти картинки. Но с ребятами надо было поговорить запросто, по-товарищески. Поэтому я хочу сказать сейчас о другом. Как могло возникнуть это высосанное из пальца «дело»? Как получилось, что нас оторвали от работы и заставили быть невольными участниками комедии…
Вася попытался прервать его, но все зашумели:
– Не мешай! Говори, Андрей!
– Так вот, – продолжал Бардин, – как могло получиться что целому коллективу кафедры нанесено такое оскорбление, а все комсомольское бюро оказалось в положении недоумевающих свидетелей? Причина в том, что наш секретарь перестал считаться с мнением бюро, присвоил себе право единолично решать любые, даже важные вопросы, и больше того – проникся нездоровым чувством подозрительности, недоверия к своим товарищам. Я считаю, что мы должны указать ему на это, а если не поймет, придется нам ставить вопрос о переизбрании секретаря.
– Ставьте! – крикнул Герасимов. – Хоть сейчас! Но я этого так не оставлю. Сегодня же пойду в партком!
– Не нужно ходить.
Все повернулись к двери. Там стоял Стенин.
– Незачем ходить, – повторил секретарь партбюро. – Тем более, что вы уже были у меня и, видимо, ничего не поняли. Зато сегодняшний урок, надеюсь, откроет вам глаза на роль коллектива.
С улыбкой оглядев ребят, Стенин обратился к Бенецианову:
– Молодежь-то у нас, оказывается, на высоте, Модест Петрович?
– Да, мне и словом не пришлось вмешаться в их дискуссию. – Бенецианов встал и направился к выходу. – Пойдемте, Алексей Константинович, у меня к вам одно дельце…
Все поднялись. Но Вася постучал ладонью о стол:
– Постойте! Тут вот еще чэ-пэ, и пока все в сборе… – Он порылся у себя в столе и извлек какую-то бумажку. – Беленький, ты знаешь, где сейчас студент вашей группы Краев?
– Краев? – Витя оглянулся на Сашу. – Нет, не знаю…
«В самом деле, ведь его не было на занятиях, – подумал Саша. – И Иван что-то хотел сказать в последнюю минуту».
– Не знаешь! – повысил голос Вася. – И даже не поинтересовался, почему его не было на лекциях?
– Так ведь… Сразу после занятий сюда, на бюро. А где он может быть?
Вася прищурился:
– В тюрьме! Арестован за связь с уголовными элементами. Рядом с тобой столько времени сидел преступник. А ты прохлопал! Тут персональным делом пахнет…
– Сразу уж и персональным? – спросил Саша.
– А ты что думал? Пусть лучше людей изучает.
– Да ведь всего месяц какой-нибудь… – начал было Витя.
– Довольно разговоров! – прервал его Герасимов. —
Предлагаю поставить Беленькому на вид для начала... Других предложений не будет?
– Каких предложений? – вспылил Саша. – Беленькому на вид! А Краев? Его ты уже в расход списал?
– Преступные элементы нас не интересуют.
– Какой же он элемент? И что ты знаешь о Краеве!
– Вот! – Вася поднял над головой бумажку. – Из милиции. Вчера только из деканата передали. Поинтересуйся!
– Да я с Краевым три недели бок о бок работал и знаю, что не может он быть преступником. Здесь какое-то недоразумение. Надо выяснить!
– Милицию проверять? – усмехнулся Вася.
– Проверять надо все, – возразил Андрей. – Ну-ка покажи, что за бумажка.
Он пробежал глазами письмо:
– Да… бумага серьезная. И все-таки надо уточнить. Только без всяких комиссий. Поручить кому-нибудь…
– Поручите мне, – вызвался Саша. – Я проверю.
– Будут там с тобой разговаривать! – возразил Герасимов.
– А почему бы и нет? – сказал Андрей. – Напишем ему удостоверение. Пусть сходит и все выяснит. Пока же вопрос этот надо вообще снять.
Только выйдя в коридор, Саша почувствовал, как он голоден, и вспомнил, что с утра ничего не ел.
– Ну, я в столовку, – кивнул он Беленькому и помчался к лестнице. Но здесь его ждал Петька Грачев.
– Сашка, здорово! – закричал тот издали, сияя всеми веснушками. – Ну и горазды вы заседать! А еще геологи. Юристам сто очков дадите!
– Да тут, видишь ли, такое дело… Арестовали нашего студента.
– За что?
– Не знаю. Пришла из милиции бумажка…
– Ну, значит, дело табак! Глаголь аминь и сматывай удочки. Ибо, как поется в гимне бюрократов:
В жизни главное – бумажка.
С ней мы связаны навек.
Без бумажки ты букашка,
А с бумажкой – человек!
А здесь, выходит, все с обратным знаком.
– Брось балагурить! Человека выручать надо…
– Стоящий парень?
– Колька-то? Конечно! Представить не могу, что с ним случилось… А тут находятся такие: поскользнется человек, так они готовы еще подножку дать. Сейчас вот с одним сцепился на бюро…
– С Герасимовым?
– А ты его откуда знаешь?
– Слышал, что водятся еще такие ископаемые на геофаке.
– И в самом деле ископаемое. Напустился на вороновских ребят, так они ему дали прикурить!
– Я думаю.
– Ребята что надо! Вот бы с кем поработать… Ну, а ты как?
– Я к тебе вот за чем. Начал изучать кристаллографию. Нам без нее, сам знаешь, никак. Ну и подумал, почему бы не послушать у вас лекции. Разрешение взял. И с расписанием тоже нормально: в эти часы у нас лабораторка по физике, я вечерами смогу отработать. Только вот неудобно как-то в чужую группу вваливаться одному… В общем, давай встретимся где-нибудь перед лекцией.
– Ладно. Встретимся у деканата.
***
Бенецианов с самого начала понимал, что все «открытия» Герасимова выеденного яйца не стоят. Но давняя неприязнь к Воронову взяла верх. Модесту Петровичу казалось, что каковы бы ни были результаты обсуждения вороиовской кафедры, оно лишний раз покажет, что обстановка там все-таки ненормальная.
И что же получилось?.. Этот аспирант Грекова спутал все карты. Принесла его нелегкая!
Модест Петрович тяжело вздохнул, оделся и хлопнул дверью кабинета.
В конце коридора его догнала Софья Львовна.
– Модест Петрович! Вы еще не ушли?
– Да вот заседали, – устало проговорил Бенецианов.
– По вороновской кафедре?
– Ну да…
– И что же?
Бенецианов махнул рукой:
– Чепухой все кончилось. Этот бездарь из мухи слона раздул…
– Я же в самом начале не советовала доверять Герасимову… Ну да не расстраивайтесь! Поедемте с нами. Вы еще не знаете: Мышкин сменил «москвича» па «волгу». Такая прелесть! Хотите вам покажем?
Софья Львовна огляделась по сторонам:
– Мышкин!
– Я здесь.
Бенецианов поморщился. Видимо, супруг Софьи Львовны был ему не очень по душе.
– Мышкин, Модест Петрович согласился поехать С нами. – Софья Львовна выразительно моргнула мужу.
– К-хе… Очень приятно. Здравствуйте, Модест Петрович. Милости просим…
– Да я, собственно… – замялся Бенецианов.
– Едемте, едемте, Модест Петрович! – Софья Львовна тронула его за локоть. – На дворе вон какой дождь!
Машина стояла у подъезда. Мышкин торопливо открыл дверцу:
– Пожалуйста, Модест Петрович.
– Нет, уж прежде даму.
Машина тронулась.
– А как Греков? – доверительно спросила Софья Львовна.
– Раскусил, кажется, и он нашего Ахилла, – оживился Модест Петрович. – Так что профессура теперь едина. Решили действовать. Скоро поставим вопрос на Совете. Главное теперь – как можно больше фактов.
– Так я, пожалуй, знаю уязвимое место вашего оппонента...
– А именно?
– Молодежь! – выпалила Строганова.
– Не понимаю…
– Я хочу сказать, что сила Воронова в поддержке молодежи. Он для них – бог! Да-да. Поэтому надо прежде всего раскрыть глаза молодежи…
– Но как это сделать?
– Есть у меня кое-что на примете…
– Да? – Модест Петрович недоверчиво покосился на Строганову.
Та многозначительно промолчала.
– Вы знаете, что ассистент Воронова Ларин скоро выступит с защитой диссертации?
– Что же из этого? Диссертация на уровне. Я просматривал.
– Диссертация, может, и на уровне. А слышали, какой разгромный отзыв пришел из экспедиции, где работал Ларин?
– Разгромный?
– Ну, положим, не совсем. Но будет над чем призадуматься Совету. Нина Павловна шепнула мне, что Ларин совсем растерялся.
– К-гм… Представляю, как ринется Воронов защищать своего подопечного, чтобы сгладить впечатление.
– Нет, по имеющимся у меня, сведениям, Воронов как раз и не собирается этого делать. А вот нам, пожалуй, надо бы сделать все возможное, чтобы «сгладить впечатление».
– Нам? Кому нам?
– Ну, мне или вам…
– Мне?! С какой стати?
– А вы представляете, какое это впечатление произведет на диссертанта?
Бенецианов пожал плечами:
– Допустим. А дальше?
– А дальше вы постараетесь, чтобы вновь испеченный кандидат перешел на вашу кафедру.
– Как так?
– Очень просто. У нас ведь открывается вакантное место доцента. Я думаю, Ларин на это клюнет. У Воронова такого места не предвидится.
– Гм… клюнет… Еще бы не клюнуть. Но для чего это нужно? Что будет он делать у нас на кафедре?
– Заниматься минералогией.
– Да?.. Впрочем… Тэ-тэ-тэ! Заниматься минералогией… Изумительно! Софья Львовна, вы – гений! Заниматься минералогией у нас на кафедре. Ну конечно! Где же кроме! Не в кузнице же Воронова. Это будет показательно… Единственный ученик Воронова, не порвавший с геологией, ищет у меня убежища! Единственный минералог бежит с кафедры минералогии! Только… Вы уверены, что согласится он покинуть Воронова?
– Это предоставьте мне, Модест Петрович.
– С удовольствием, дорогая Софья Львовна!.. Мы, кажется, доехали? Что значит «волга»!
– Да. И мы хотели бы просить вас, Модест Петрович, зайти к нам завтра вечерком отметить, как говорится… Мышкин!
Тот обернулся:
– Тормоза скрипят, Модест Петрович. Без обмывки хоть не езди! Так что, милости просим…
16. КОЛЬКА
Легко сказать, проверить. А как это сделать? С чего начать? Там, за этой дверью, думать будет поздно. Саша оглянулся на забранные решеткой окна и, так ничего и не придумав, шагнул к крыльцу. Но дверь перед ним вдруг открылась, и навстречу вышел... Краев.
– Колька!
Тот удивленно поднял глаза:
– Ты чего здесь?
– Да вот… Выручать пришел.
– Кого? – недоверчиво покосился Колька. – Меня?!
– Ну да! Я ведь сразу не поверил всему этому. Ерунда какая-то! Недоразумение!
– Никаких недоразумений! Зря сюда не приводят.
– Но тебя же выпустили?
– Выпустили… Под расписку.
– А что все-таки случилось?.
– Эх, Сашка, если рассказать, и не поверишь…
***
Жизнь в самом деле не баловала Кольку Краева. Навсегда запомнились ему огромные кулаки отца и мутные, словно остановившиеся глаза, какими смотрел он на них с матерью, вваливаясь поздно ночью в тесную каморку, где негде было и спрятаться от родительского гнева. Затем следовала разухабистая ругань, грохот падающей мебели, звон разбиваемой посуды, и, наконец, ночная сырость двора пронизывала Кольку, забиралась под материнскую кофту, наспех наброшенную почти на голое тело.
Это называлось – «получка», и не было для Кольки ненавистнее слова, и ничего не ждал он с таким ужасом, как этого кошмарного дня, когда им с матерью приходилось нередко ночевать даже на улице.
И все вдруг переменилось. Не стало «получки», не стало и отца. Мать теперь почему-то все время плакала и надолго уходила куда-то «хлопотать», а соседи жалели ее и называли несчастной горемыкой. Но Колька не считал себя несчастным. Не стало получки – и хорошо. Нет матери дома – тоже неплохо. И он целыми днями слонялся по двору или убегал с мальчишками на речку.
Вернулся отец, когда Колька уже ходил в школу. Только на этот раз он не вошел, как прежде, широко распахнув дверь, а его внесли какие-то незнакомые люди. И потом он лежал на кровати днем и ночью, сильно кашляя и ни слова не говоря ни с Колькой, ни с матерью.
Впрочем, иногда он подзывал Кольку к себе, усаживал на кровати и молча гладил по голове. Однако Колька по-прежнему дичился отца и боялся, что тот встанет с постели, и снова начнутся страшные «получки».
Но отец так и не встал. Как-то вечером подозвал он Кольку расстегнуть ворот рубахи. Колька нехотя подошел. В горле у отца что-то булькало и хрипело, а руки были горячими и потными. Колька постарался высвободиться и хотел уже снова юркнуть в свой угол, но, взглянув случайно на отца, увидел, что из глаз у него текут слезы. Это было так неожиданно, что Колька заплакал и в первый раз прижался к жесткой костлявой груди отца.
А через три дня шли они с матерью за гробом, и мать голосила на всю улицу, а Колька молча всхлипывал и никак не мог представить, что теперь отец никогда уже не вернется к ним и никогда уже он не сможет сделать то, на что так и не решился в тот последний вечер – погладить отца по голове.
Снова остались они вдвоем с матерью.
Но мать была теперь совсем другой. По целым дням она сидела дома, глядя в одну точку. Не плакала и не говорила, а только вздыхала, так что Кольке становилось не но себе, и он готов был бежать куда угодно, лишь бы не слышать этих вздохов и не видеть странно неподвижных глаз матери.
К осени мать слегла. А в начале зимы Колька снова шел за гробом, но теперь уже с теткой, о существовании которой он и не догадывался. Тетка почему-то все время держала его за руку и без конца повторяла:
– Ты теперь, Колька, круглый сирота и должен, стало быть, всех почитать, а особливо сродственников своих. На сродственников вся твоя надежда. А без них пропадешь ты, как тля.
Вечером тетка приехала на подводе, собрала все до последней тряпки и повела Кольку к себе, не переставая твердить ему о том, как не умела жить его мать и как хорошо ему будет в «порядочной» семье.
Так началась Колькина жизнь у «сродственников». Товарищей в новой школе, куда его перевели, не оказалось. Зато в теткином дворе скоро нашелся приятель, шустрый белобрысый паренек, которого звали почему-то Крыжем. Был он почти ровесник Кольки, ходил в заплатанных брюках-галифе и был всегда весел, всем доволен, никогда ничему не удивлялся и никого, кажется, не боялся, кроме своей матери, длинной костлявой женщины во всем черном.
Крыж постоянно просил Кольку вынести чего-нибудь «пожевать». Однако время от времени у него вдруг появлялись деньги, и тогда он щедро угощал приятеля мороженым и газировкой.
Месяц спустя Крыж познакомил Кольку еще с двумя ребятами с соседнего двора: длинным – Дылдой и маленьким большеголовым – Карапетом. Они также никогда не унывали и ничего не боялись. Но Колька их не любил. Они были старше их с Крыжем, все время хвастались и даже поколачивали Кольку. А Крыж Кольку не бил. Он даже заступался за него. И потому Колька считал его самым лучшим, самым настоящим другом.
Дома теперь Колька бывал редко. Прямо из школы – во двор, к приятелю. А то соберутся все четверо, – и ну бродить по городу. На рынок заглянут, у кинотеатра повертятся, в парке на аттракционы поглазеют.
Так вот шли они однажды вчетвером по улице, глядели по сторонам, лениво перебрасывались словами, толкали зазевавшихся прохожих. Вдруг Крыж, подмигнув Дылде и Карапету, потянул Кольку в сторону.
– Мы сейчас, – шепнул он, – зайдем сюда, во двор. Дело есть. А ты постой у ворот. Кого увидишь – свистни.
– А чего вы там… – начал было Колька. Но Дылда прервал его:
– Стой и помалкивай! Только смотри, не пропусти кого.
Ушел Крыж с ребятами, а на Кольку страх напал. Нет, не просто озорство они затеяли, и страшная догадка стегнула по нервам. А ну как сейчас милиция нагрянет.
Уйти? А Крыж! Да и Дылды с Карапетом боязно.
Но вскоре из-за забора показалась голова Крыжа.
– Никого не видно? – спросил он и спрыгнул на тротуар. Затем поддернул брюки и, стрельнув глазами вдоль улицы, скомандовал Кольке:
– Ходу!
– А они?
– Они – другой улицей. Рви быстрее!
Колька только этого и ждал. Рванул так, что ветер засвистел в ушах. Крыж еле догнал его:
– Мастак ты бегать!
На другой день отозвал Крыж Кольку в угол двора и сунул в руки смятую пятерку.
– Доля! – шепнул он, оглядываясь по сторонам.
– Ч-чего?
– Доля, говорю. Вот балда! – надвинул он Кольке кепку на глаза и побежал к воротам.
Смотрит Колька на деньги – своим глазам не верит. Пятерка! Никогда еще такого богатства не держал в руках. Сколько можно всего накупить!
А через несколько дней Крыж снова отозвал его в сторону и протянул какой-то сверток:
– Спрячь! Будешь в доле.
– А что здесь? – спросил Колька.
– Много будешь знать, скоро состаришься! Говорю – спрячь. И помалкивай! Да не вздумай разворачивать! Скоро заберу.
Опять страх напал на Кольку. А как откажешь Крыжу? Спрятал он сверток в сарай и после того уж и по двору ходить боялся.
На другой день отдал сверток Крыжу и только было вздохнул свободнее, как тот опять сует какой-то пакет. Потом еще. И еще. Совсем извелся Колька. Хоть из дому беги. Но все это были еще цветочки.
Встретил его однажды Дылда и говорит:
– Ну, вот что, – сосунок, хватит дармоедом быть. Пора и в дело!
Колька побледнел. Вспомнилось, как стоял на карауле, дрожа от страха, и сразу понял, о каком деле говорит ему Дылда.
– Я… не хочу, – выговорил он хриплым голосом.
– Трусишь, падло! – подскочил к нему Карапет. Колька в отчаянии посмотрел по сторонам и вдруг увидел Крыжа.
– Крыж! – позвал он. – Иди-ка сюда. Чего они пристали?
– А что?
– Привязались вот. Пора, говорят, в дело. А я…
– Верно говорят. – Крыж сплюнул и отвернулся.
А Дылда схватил Кольку за ворот рубашки:
– Ты что, волынить? Попробуй! Как долю брать, он тут как тут. А теперь в кусты? Марш за мной!
Так помимо своей воли попал Колька в шайку, и неизвестно, как сложилась бы его жизнь, если бы семья тетки не переехала в соседний город. Теперь Колька наконец-то мог вздохнуть свободно. А вскоре и совсем хорошо пошли дела у Кольки.
Все началось с того, что тетка попросила его помочь «в одном деле» – дала кипу кофточек и велела разнести по адресам. Для Кольки это – раз плюнуть. А когда вернулся домой, тетка сунула ему трешницу.
Дело было пустяковое, и он сразу смекнул, что если тетка отвалила столько денег, значит оно, дело это, не совсем чистое. Однако это было не воровство. И никого он этим не обидел. А раз так, отчего же не заработать лишнюю трешку.
И начал Колька разносить по городу кофты, чулки, ходить с теткой на базар и даже ездить за город к бабке Усте, которая нагружала его целыми тюками барахла и тоже совала то десятку, а то и четвертную.
Одним словом, жизнь пошла фартовая. Теперь он, Колька, верховодил во дворе, направо и налево раздавая тумаки да подзатыльники. Теперь для него бегали пацаны за папиросами и жадно глядели в рот, ожидая подачки.
Изменились и его отношения с теткой. Он уже не только не давал помыкать собой, но позволял себе и покрикивать на нее. И та сносила. Великое дело – круговая порука!
В школу Колька ходил, но уроков почти не учил. Однако в одном классе не засиживался и слыл даже способным учеником, хотя чуть ли не на каждом собрании упоминали его в числе самых трудновоспитуемых.
Так закончил он десятилетку, и тетка, схоронившая к тому времени мужа, решила вывести Кольку в люди. Долго уговаривала она его «пойти по ученой части» и все-таки добилась своего. Он подал заявление в университет, неожиданно для себя сдал вступительные экзамены и стал студентом геологического факультета.
В университете Кольке понравилось. Ни тебе уроков, ни отметок! А главное – столько интересного. Не то что в школе. И ребята мировые. Особенно Сашка Степанов. Да и работать всем вместе, оказывается, так здорово. Плевал он теперь на теткины тряпки! Летом к геологам поступит, в партию. Вот где жизнь будет! Деньжат заработает, сам себе хозяином станет. А после университета – в тайгу, в самые дебри, где еще ноги человеческой не было! Как Сашкин отец. Там Колька покажет себя!
С такими мыслями влетел он после колхоза на свой двор и… остолбенел. Навстречу ему шел Дылда.
– Явился? Так… слушай сюда.
– Откуда ты взялся? – Колька хотел пройти мимо.
Но Дылда загородил дорогу:
– Продал, сука!
– Чего?
– Думаешь, не знаем, кто нас тогда застукал. Недаром удрал из города. Думал, не найдем.
– Ты что, спятил?
– А вот мы узнаем, кто спятил. И не вздумай драпать. На этот раз понюхаешь ножа!
Давнишнее чувство страха хлестнуло по сердцу:
– Слушай, Дылда, я, честное слово… Ведь тетка переехала, ну и я…
– Ладно, проверим на деле.
– Как… на деле?
– Так, завтра вечером приходи во двор напротив. Там будут все. Понял?
Правая рука Дылды была в кармане, и Колька хорошо знал, что это значило. Надо было как-то выиграть время.
Ладно… – протянул Колька.
Дылда шагнул к нему вплотную:
– Смотри, – процедил он сквозь зубы. – Мы с тебя глаз не спустим!
– Сказал, ладно!
Домой Колька пришел мрачнее тучи. «Так просто от них не отделаешься. Бежать придется. Раз выследили, здесь теперь не жить. Но сегодня, пожалуй, ничего не выйдет, нечего и думать. Не дадут со двора выйти. Придется сходить с ними раза два. Потом выберу время и – в тайгу! Буду работать геологом без всякого университета. Это дело решенное. А раза два придется потерпеть, как-нибудь…»
Однако двух раз терпеть не пришлось. Они попались па первом же деле. Дружинники выросли будто из-под земли. Лишь Карапету удалось скрыться. Но и его схватили прежде, чем он выбрался из города. А Колька и не пытался бежать…
***
– Так вот и стал я вором, – закончил Колька. – Теперь наверняка посадят. А жалко, привык я к вам…
– Что же ты в милиции все не рассказал? – воскликнул Саша.
– Говорил. Да там словам не верят. Попался – отвечай!
– Но ты же не виноват!
– А кто поверит?
– Я тебе верю. И докажу, вот увидишь!
– Кому докажешь? Герасимову?
– Есть люди на факультете, я знаю….
– Ничего ты не знаешь, Сашка! Может, они и есть, хорошие люди. Да ведь все они для себя хороши. Будут из-за меня руки марать. Ничего ты не добьешься.
– Добьюсь, Колька! Только ты не отчаивайся. Приходи вечером к нам в общежитие.
Он покачал головой:
– Нельзя. Тебя еще припутают.
– Брось ты, в самом деле! Кто меня припутает?
– Ну, ладно. Приду…
