Текст книги "Путь к перевалу"

Автор книги: Владимир Корчагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Грюнталь снова подошел к доске и с помощью чертежей показал, как создаются те или иные формы магматических тел в зависимости от степени развития складчатости. Гул одобрения пронесся по аудитории.

Докладчик продолжал:

– Даже вопросы происхождения руд металлов, в которых до сих пор остается много неясного и спорного, могут быть решены на принципиально новой основе, проще и точнее, если исходить из предлагаемой нами теории тектонических процессов.

Повторяю, эта теория ни в коем случае не претендует на то, чтобы окончательно установить причинную взаимозависимость всех или почти всех геологических процессов. Но уже то, что она удовлетворительно объясняет многие из них и имеет строгое математическое обоснование, делает ее, на мой взгляд, хорошей основой для дальнейших исследований.

Гром аплодисментов покрыл последние слова докладчика. Ребята из научного общества защелкали фотоаппаратами. Блики магниевых вспышек побежали по аудитории, по лицам Чепкова и Бенецианова, по старым истертым таблицам, висящим на стенах. И Саше подумалось, что это над самой геологией уже блещут молнии начинающейся очистительной грозы.

***

Обсуждение доклада Грюнталя затянулось до ночи. Но все, что говорили Греков, Стенин, Воронов и другие, было так необычно, интересно, ново, что Саша даже пожалел, когда Бенецианов объявил заседание закрытым и все повалили к выходу.

Саша вышел одним из последних. Сегодня он особенно ясно почувствовал, как мало ему дали лекции Бенецианова. «Все придется заново прорабатывать по книгам, – думал он, спускаясь по лестнице. – Все с самого начала. А на лекции к Камбале нечего больше и ходить».

И вдруг он увидел: внизу, у вешалки, мелькнула знакомая шапочка.

Саша торопливо обежал глазами вестибюль. Вот она, уже почти у самой двери. Еще минута, и он снова потеряет ее из вида. А у гардероба такой хвост…

И вдруг от самой вешалки:

– Саша, давай номерок! – Это Володя. Его очередь уже подходит. Саша оглянулся на дверь. Желтой шапочки не видно. Но еще можно догнать. Он бросает номерок Володе:

– Ох, и выручил ты меня! Тут такое дело… Секунда – и Саша выскакивает за дверь. В лицо пахнуло снегом. Где же она?.. Перед глазами сплошная белая пелена. Разыгравшаяся метель вьюжила даже здесь, под сводами портала. А дальше, за колоннами, все точно кипело в белом вихре. Выходящие из здания люди невольно останавливались, поспешно нахлобучивали шапки или поднимали воротники и сразу тонули в снежном мраке.

Он сбежал по ступеням и окунулся в облако несущегося снега. Ветер толкнул его в бок, вцепился в пальто, потащил в сторону. Мокрые хлопья хлестнули по лицу, яростным свистом заложило уши. Все исчезло из глаз. Лишь снег и темнота. Не видно даже собственных ног. Тускло, как в тумане, светятся расплывающиеся квадраты окон.

Саша в растерянности остановился. Разве тут кого-нибудь найдешь! Он пересек улицу и пошел вниз, к скверу. Позади остались слабо освещенный подъезд поликлиники, неоновое пятно молодежного кафе, узкий, точно засыпанный снегом скворечник, киоск союзпечати. Вот и решетка сквера. Куда же теперь? Да и не могла она уйти так далеко.

Саша повернул обратно. Навстречу медленно тянулись студенты. Они шли друг за другом, след в след, стараясь не сбиться с протоптанной дорожки. Теперь он просто не мог не встретиться с ней.

Но подъем кончился. Впереди из снежной пелены выступили белые массивные колонны.

Саша остановился. Он снова был один перед строгой громадой университета. Один… Но разве был он теперь хоть минуту без нее, даже сейчас, когда она словно растаяла в этом кипящем котле.

Он глянул на здание университета. Подоо древнему колоссу, высилось оно среди беснующейся метели, как бы утверждая величие и мощь науки. Но Саша уже знал, каким титаническим трудом и какой напряженной борьбой даются они людям. Так разве останется он в стороне от схваток, которые начались и наверняка развернутся еще у них на факультете. Конечно, он только студент, и у него еще очень мало знаний. Но и за знания надо бороться!

Саша повернулся лицом к ветру. Эх, и разыгралась ты, метель!

И вдруг… Или ему показалось? Нет, он узнал бы ее и среди тысяч.

– Люся!

Голос Саши тонет в свисте метели.

– Люся… – он подходит ближе, пытаясь загородить ее от ветра.

Но Люся не слышит, не замечает его. Ветер рвет из рук шарф, который она пытается набросить на голову. А тут еще сумка…

Он трогает ее за плечо:

– Давай подержу.

Люся вздрагивает от неожиданности:

– Саша… Откуда ты? – в глазах недоумение. – А ветер уже завладел ее шапочкой, вцепился в волосы, треплет воротник.

– Давай сумку! Мешает же… – он подхватывает конец шарфа и дает ей в руки. – Улетит!

Она торопливо поправляет шапочку, закрепляет на голове шарф. Он поднимает воротник ее пальто. На мгновенье лицо Люси оказывается совсем рядом, так близко, как не было еще никогда. И сразу все: и пережитые волнения, и радость встречи выливаются в одно огромное желание – прикоснуться к ее губам.

Но резкий порыв ветра бросает на них целую гору снега. Люся невольно встряхивает головой:

– Ну и метет!

– Ерунда! Я даже люблю такую погоду. – Саша поправляет шапку. – Пошли!

– А сумку?

– Ладно уж. Вместе пойдем.

– Пешком?!

– Конечно.

– Что ты, Саша. Я на трамвае.

– А ходят ли они в такую погоду? Но до трамвая я тебя все-таки провожу.

Он решительно берет ее за локоть и привлекает к себе. Сегодня это можно. Сегодня многое можно. В такую ночь! Когда само небо обрушилось на землю.

***

В будке на трамвайной остановке почти тихо. Метель прорывалась сюда лишь временами и потому в глубине ее, за кабинкой автомата, можно было даже отряхнуться от снега.

Саша помог Люсе почистить пальто:

– Так ты, значит, слышала доклад Грюнталя?

– Конечно, там много было наших: Витя Беленький, Фарид, Светлана. Витя даже место тебе с Иваном занял.

– Иван в общежитии дежурит. А я засиделся в препараторской у Юрия Дмитриевича, чуть не опоздал к началу. Пришлось к знакомым ребятам пристроиться. А здорово у него получается!

– Да, интересно. Только я не поняла, при чем здесь все-таки Марс?

– А как же! Там, говорят, действительно, до сих пор не обнаружено гор. И согласно теории Грюнталя, их и быть не могло, так как нечему было вызывать приливные явления.

– Но ведь спутники-то у Марса есть. Целых два.

– Какие это спутники! – Саша даже присвистнул. – Деймос всего, кажется, пятнадцать километров в поперечнике. А Фобос и того меньше – километров семь-восемь. Одним словом, это песчинки по сравнению с Марсом. Разве могут они оказывать какое-нибудь воздействие на планету.

– А Луна? Сколько она примерно?

– Луна? Что-то, если не ошибаюсь, около трех с половиной тысячи километров. Некоторые астрономы вообще не считают ее спутником. Так и пишут – система двойной планеты «Земля – Луна».

– Это я знаю, папа рассказывал. Но почему же у Марса такие маленькие спутники?

– А ты слышала о гипотезе Шкловского, что они искусственные?

– Искусственные?

– Да. Шкловский изучал движение этих спутников и оказалось, что Фобос движется так, как если бы он был полый. Пустой, одним словом, как футбольный мяч.

– Что ты говоришь!

– Он доказал это математически. И потом, это ведь единственные спутники, которые движутся вокруг своей планеты в экваториальной плоскости. А возьми такой факт. Астрономы давно уже заметили, что чем больше планета, тем больше у нее спутников. У Юпитера их двенадцать, у Сатурна – пять, у Земли – один, а у Венеры, которая меньше Земли, – ни одного. Марс же еще меньше Венеры, так что у него вроде бы не должно быть спутников, как и у Меркурия, а на самом деле…

– Интересно…

– Еще бы! И оказывается, эти загадочные спутники давно уже будоражат умы ученых. Впервые их открыли во время великого противостояния 1877 года. И сразу же оказалось, что их видно даже в сравнительно слабые телескопы. Но ведь изучение Марса началось давно. А между тем даже в самые сильные телескопы никто не видел у него никаких спутников…

– Ты хочешь сказать, что тогда их и запустили марсиане?

– Да, вполне возможно, что до 1877 года их там не было. А что касается марсиан… Марсиане тут, может быть, и ни при чем. Знаешь, что может быть, – Саша даже понизил голос. – Космические корабли с другой звезды прилетели в нашу солнечную систему и подошли к Марсу. Но на планету такой корабль не посадишь. Вот и задали им скорость искусственного спутника. А потом, мало ли… Может, у них источники энергии кончились, может, сломалось что-нибудь. Так и вращаются эти корабли вокруг планеты… Вот куда бы я сейчас полетел!..

– А как же геология?

– Так разве геолог всегда будет привязан к Земле? Может, как раз на Марсе и решатся главные проблемы геологии. Да и не в этом дело. Я... Саша в смущении замолчал.

– Что ты?

– Я полетел туда хотя бы ради того… Ты знаешь, ведь что бы я сейчас ни делал, о чем бы ни думал… – он посмотрел ей прямо в глаза. – Люся…

Она покачала головой.

– Люся…

Она молча шагнула к выходу:

– Саша, кажется, трамвай!

Они вышли из будки. Издали, сквозь снежную пелену надвигались три желтых пятна.

– До свидания, Саша, – она взяла у него сумку. – И подними воротник.

Он нерешительно шагнул к ней ближе:

– Люся, можно, я поеду с тобой?

– Зачем?

– А там этот пустырь… Мало ли…

– Ну что ты, Саша! Пустырь… Он же, можно сказать, у меня дома. А тебе еще шагать да шагать!

Трамвай остановился.

– Ну, счастливо добраться, – Люся взялась за поручень.

Он удержал ее за локоть:

– Люся!..

– Не надо, Саша, – сказала она с грустной решимостью. – Не надо! – И поднялась на площадку вагона.

Трамвай тронулся. Медленно, с еще не закрытыми створками дверей. Мимо поплыли заснеженные окна. Саша не сводил с них глаз. А что, если сесть в прицепной вагон? Он ухватился за поручень, но тут же отпустил его: ведь уже не первый раз она так вот, с непонятной решимостью, мягко, но настойчиво отстраняет его от себя, чуть только разговор переходит за рамки чисто товарищеских отношений. Так куда и зачем ехать?..

***

Лишь потеряв из виду трамвай и оставшись совсем одна, Люся почувствовала, как разъярилась метель, особенно здесь, где кончалась улица и начинался пустырь, отделяющий старую часть города от новых кварталов. Едва отойдя от остановки, она провалилась в сугроб и еле добралась до углового дома. Тут хоть можно немного отдышаться. Но уже в двух шагах творилось нечто невообразимое.

Люся, повернулась спиной к ветру. Трудно было представить, что где-то неподалеку стоят дома, полные людей, и течет обычная жизнь большого города. Мир сузился до предела и стал чужим, неуютным, совсем не таким, каким был полчаса назад, когда рядом двигалась коренастая фигура Саши.

Если бы он был сейчас здесь… Но нет, нельзя тянуться к счастью, которое станет горем другому человеку. И потом…Разве можно теперь, после того, как она так долго его отталкивала, ответить на его…. Нет, об этом нельзя даже думать!

Домой она пришла вся в снегу, с мокрыми ногами.

Мать встретила ее у дверей:

– Наконец-то! Быстро одевайся во все сухое. А я поставлю чайник. Остыл, наверное.

Люся переоделась и заглянула на кухню:

– Ну и погодка! Как у папы.

– В нашем городе я и не помню такого. Чуть дошла, наверное?

– В общем, досталось. Пришлось и поплутать.

– И тебя никто не проводил?

– Хотели проводить… Саша. Я не позволила. Ты же сама…

– Ну, в таких исключительных случаях…

– Что ты говоришь, мама! Разве можно…

– Пожалуй, ты права… Садись скорее. Чай готов.

– Мама!.. Как ты думаешь, если один человек любит другого… Может он разлюбить только потому, что тот, другой человек… Как бы это тебе сказать?.. Словом, если он не знает, как тот, другой человек к нему относится?

Мать подошла к окну и долго прислушивалась к глухим ударам ветра.

– Нет, дочка, любовь не может уйти от человека, если это действительно любовь…

***

А наутро еле удалось поднять голову с подушки. Заложило горло, поднялась температура. Пришлось остаться дома.

Между тем настроение Люси не было подавленным. В памяти всплывало то вчерашнее поведение Саши, то слова матери о любви. Больше того, предчувствие чего-то хорошего не покидало Люсю весь день, и, когда вечером зашла к ней Таня, она была почти уверена, что от нее она узнает такое, что прогонит остатки болезни.

– Проходи, проходи, Таня. Вот молодец, что зашла, – говорила она, устраиваясь на подушках. – Садись сюда. А журналы – на стол. Ну, как там, на улице?

– Снегу, Люся, снегу! Весь день скребут, метут, возят, и хоть бы что. А ты, значит, лежишь?

– Лежу, Танюша. Промочила вчера ноги.

– Беда с вами, городскими. Чуть что, сразу болеть. Вика ушла сегодня с занятий, Алка весь день чихает.

– Так ведь вчера такое было!

– Ну, уж и было! У нас на Волге не так еще крутита все здоровехоньки. Даром, что ни автобусов, ни трамваев. А у тебя и остановка под боком.

– Остановка-то рядом. А знаешь, как вчера прищлось добираться. Я ведь на конференцию оставалась.

– А-а! Значит, ты совсем ночью пришла. Но зато, говорят, столько интересного было. Андрюша рассказывал. Да, Люся, у Наташи Севериной несчастье. Мать положили в больницу. Говорят, что-то серьезное, может и не встать. Совсем одна останется. Да еще сестренка у нее, небольшая совсем. А дома топить нечем. Дров ни палки. В общем, извелась Наташка! Помочь ей надо. Мы тут поговорили с девчатами. В профком сходить, что ли? Или купить чего…

Люся замерла.

– Ты что, не согласна?

– Что ты, Танюша! Конечно, надо помочь ей. Это само собой. А еще вот что… Таня, поговори с Сашей. От своего имени, конечно. Я знаю, у тебя это получится. Ну, чтобы навестил он Наташу. И вообще… Ты понимаешь?

Таня с удивлением взглянула ей в глаза:

– А как же… Я думала, вы с Сашей…

– Нет-нет! Я… Как бы тебе сказать… Просто я уважаю его. Очень уважаю, но… разве можно иначе? Я очень прошу тебя. Ты с ним завтра же поговори.

– Попытаюсь. А ты… Тебе хуже?

– Голова кружится.

– Может, подать что-нибудь?

– Нет. Мне ничего не надо. – Люся отвернулась, ноТаня успела заметить навернувшиеся на ее глаза слезы.

– Что с тобой? Ты плачешь, Люся!

– Нет, горло болит… Но теперь уже лучше. А что сегодня на занятиях было, Танюша?

– Ничего особенного. Камбала о вулканах рассказывал. Петр Ильич закончил карбонаты. К сульфатам перешел…

– Да?… – Люся слышит и не слышит, что говорит ей подруга. А Таня уже смеется, вспомнив, как Джепаридзе доказывал Петру Ильичу, что «у них в Грузии» есть вина, от которых кальцит шипит, как от соляной кислоты.

– А на минералогии… Ой, знаешь, Люся, Юрий Дмитриевич был сегодня такой невеселый, будто сглазил кто или заболел.

Люся поднимает с подушки голову. Последние слова вызывают непонятную тревогу, и тревога эта не уходит, и уже кажется, что это от нее горит лицо и все плывет в горячем тумане…

20. ЧЕРНЫЙ ШАР

Защита диссертации подходила к концу. Петр Ильич изложил уже суть работы, ответил на все замечания официальных оппонентов и членов Ученого совета и теперь сидел неподалеку от кафедры в ожидании приговора.

Бенецианов, раскрыв папку, внушительно заговорил:

– Здесь имеются отзывы с производства, от научных учреждений и некоторых частных лиц. Все они в общем положительные… м-м… за исключением отзыва из Урбекской экспедиции, в котором, к сожалению, не все гладко. Следует огласить их? – спросил он.

– Огласить последний! – предложил Ростов.

– Та-а-ак… – Модест Петрович надел очки – Отзыв на диссертационную работу…

Саша затаил дыхание. Отзыв отца… Для Саши это был не просто официальный документ, оценивающий работу, представленную на соискание ученой степени. Для него это было мнение отца о Петре Ильиче, как ученом и человеке, мнение, которое сейчас особенно важно, потому что здесь, в стенах университета, Петр Ильич в третий раз предстал перед Сашей в новом свете и ему пришлось заново пересматривать свое отношение к молодому преподавателю кафедры минералогии, бывшему когда-то его первым учителем-геологом.

Саша узнавал стиль отца, улавливал некоторые из его любимых выражений и будто видел его самого, спокойного, доброжелательного, справедливого. Таким же был и его отзыв. Что же тогда беспокоило Петра Ильича? А вот оно что!

– «…Вызывает недоумение, что диссертант не сделал ссылок на работы геологов Урбекской экспедиции, материал которых широко использован в диссертации», – Бенецианов сделал паузу и многозначительно посмотрел на Петра Ильича. Тот покраснел. – Ну, а дальше обычное. Автор полагает, что работа соответствует всем требованиям, предъявляемым к кандидатским диссертациям, а соискатель достоин присвоения ученой степени кандидата наук.

В аудитории стало шумно. Члены Совета заговорили, задвигались. Петр Ильич поспешно вытер платком лицо.

– У меня есть вопрос! – послышался громкий голос Чепкова. – Руководитель диссертанта знал об этом отзыве?

Бенецианов посмотрел на Воронова. Тот поднялся:

– Да, я знаком с отзывом. И рекомендовал Петру Ильичу внести соответствующие изменения в работу. Однако он не счел нужным этого сделать.

– Есть ли еще вопросы? – спросил Бенецианов. – Нет? Тогда прошу выступать.

К председательскому столу подошел Греков:

– Работа, представленная Совету, не вызывает серьезных возражений. Но вот с этим отзывом… Я полагаю, что молодому ученому следует быть более щепетильным в вопросах научной этики, и, если мы сейчас и проголосуем за присвоение ученой степени, то выдадим ему тем самым большой аванс, – он повернулся к Петру Ильичу: – Да, уважаемый коллега, большой аванс, в надежде, что вы поймете неблаговидность своего поступка и не дадите больше повода для такого рода разговоров.

– Я совершенно согласен с выступлением Леонида Ивановича, – сказал сменивший его Ростов, – и считаю, что Совет должен обязать соискателя внести в диссертацию ссылки на работы урбекских геологов, по крайней мере при подготовке ее к публикации. Считаю также, что Совет должен рекомендовать диссертанту направить в Урбекскую экспедицию извинительное письмо, в котором было бы указано, что такие изменения в работу внесены. Наконец, считаю, что Совету следует официально указать соискателю на недопустимость подобных поступков в практике научной работы.

– Позвольте и мне высказать свою… э-э… точку зрения, – поднялся Бенецианов.

Аудитория настороженно затихла.

«Ну, этот разнесет в пух и в прах!» – подумал Саша, невольно проникаясь чувством сострадания к Петру Ильичу, который сидел, понурив голову, теряя, видимо, всякую надежду на благополучный исход защиты.

Но Модест Петрович не торопился «разносить» незадачливого диссертанта. Напротив, воздав должное его «умению излагать материал и логически мыслить», он сделал небольшую паузу и недоуменно развел руками:

– Я не понимаю, из-за чего разгорелся весь сыр-бор? Разве качество работы так уж пострадало от того, что в списке литературы не оказалось нескольких рукописных отчетов? Все мы знаем, что представляют собой отчеты производственников. И если уж поднимать этот вопрос, то совсем в другой плоскости. Допустим, отсутствие ссылок является все-таки недостатком представленной работы. В какой-то мере это, конечно, так. Но с кого мы в первую очередь должны спросить за эту оплошность? Первая работа ученика, говорят, – работа его учителя. Вряд ли кто-нибудь с этим не согласится. И мне думается, что не кто иной, как доцент Воронов должен был указать своему аспиранту на допущенный промах. Указать в свое время и настолько убедительно, чтобы у аспиранта не возникло даже мысли «не счесть нужным» исправить свою ошибку. Именно так должен поступить всякий уважающий себя ученый, а не выступать на Совете с жалобой на своего непослушного ученика.

– Верно! – поддержал Чепков.

– Есть еще желающие? – спросил декан.

– Есть пожелание, – отозвался Стенин, – чтобы все здесь сказанное было поточнее занесено в протокол.

– Что вы хотите этим сказать? – повернулся к нему Бенецианов.

– Я полагаю, секретарь Совета понял меня, – ответил Стенин.

– Поддерживаю пожелание Алексея Константиновича, – сказал Греков, – и прошу внести в протокол, что я лично и, насколько мне известно, большинство других членов Совета не разделяем пренебрежительного отношения к геологам-производственникам.

На лице Бенецианова выступили красные пятна.

– Есть ли еще выступления по представленной работе? Нет? – спросил, он. – Тогда какие соображения будут по составу счетной комиссии?..

***

Один черный шар. Один голос против…

Итак, тайным голосованием Ученый совет факультета присвоил Петру Ильичу ученую степень кандидата геолого-минералогических наук.

Но кто же тот один, голосовавший против? Греков, Ростов, Стенин? Или Юрий Дмитриевич?.. Не может быть! Но тогда кто же? В толпе старшекурсников Саша увидел Володю Свиридова.

– Володя, слушай, кто голосовал против Ларина, как думаешь?

– Чепков, конечно.

– Он же вроде бы, наоборот, в защиту Петра Ильича…

Свиридов засмеялся:

– В защиту?.. Не знаешь ты Чепкова. Верно, ребята?

– Ничего, к четвертому курсу поумнеет.

– Постойте, – сказал Саша. – А откуда же вы знаете? Ведь тайное голосование…

– Да вот Трофимов своими глазами видел. Расскажи-ка, Гена.

– Понимаете, я у окна стоял, как раз у кафедры. А Чепков рядом пристроился, – начал Трофимов, известный балагур и весельчак, который, как знал Саша, был из одной группы с Володей и даже как будто дружил с ним. – Так вот, развернул он листок, где написано «согласен» и «не согласен» и – хвать! – первое слово зачеркнул. А потом, видели бы вы, подходит к Ларину и с такой, знаете, улыбочкой говорит: «Поздравляю, уважаемый Петр Ильич, с успешной защитой».

– Вот так-то, Степанов, – хлопнул его по плечу Володя. – Живи и копи ума-разума… А знаешь, не зря ты тогда вступился за Краева. Он в штабе ДНД так развернулся, дай боже! У него против этой шпаны, видно, давно зуб!

– Еще бы, досталось парню.

– А что с этим вашим, как его…

– С Жориком, что ли?

– Да.

– Отправили, говорят, со всей компанией подальше.

– И о чем думают такие? – сказал кто-то из ребят.

– О чем думают? – вступил в разговор не знакомый Саше блондин с усиками. – Будешь и ты думать, когда живем, как манную кашу жуем. Нет же ничего героического в наше время. Вот и мечутся те, кто не хочет ограничить себя жратвой да работой. Будьте покойны, заурядная личность во все времена оставалась паинькой!

– Что же, по-твоему, – перебил его Саша, – этот Жорик и вся его компания героическое искали в своей «норе»? Или это незаурядные личности, так что ли?

– Как ты не поймешь, – усмехнулся Володя, – это он сам, Всеволод Луговой – незаурядная личность.

– Не умно, Свиридов, – ответил Луговой с достоинством.

– Не умно? Тогда послушай, что я расскажу.

– Будешь лозунгами угощать?

– Нет, угощу одной историей, что была у нас этим летом на практике.

Был у нас в партии шлиховый отряд. И случилось так: остались они без продовольствия – вертолет забарахлил. А шлихи мыли километрах в сорока от базы, вниз по речке Черной. В отряде парнишка-техник и две девчонки-практикантки. А места там, замечу, такие, что пешком к ним не то что с грузом, и налегке не проберешься. Да тут еще дождь зарядил. Единственная возможность – по речке, на плотах. А речка эта – будто сам черт ее исковырял. Камень на камне, порог на пороге! Собрал нас начальник и говорит: «Приказывать я такое не могу, а, сами понимаете, люди с голоду умирают». Вот и поплыли втроем. На трех плотах: специально разделились. На всякий случай. Прогулочка получилась что надо! Один плот – в щепки. Другой на камень наскочил – еле стащили. А все-таки добрались до своих. Так что это, по-твоему, «кашу жевать?»

– Бывают исключительные случаи, – усмехнулся Луговой.

– Исключительные? А прошлогодняя история с Коноплевым на перевале? Обвал в Рудничном?..

– Кому ты, Володька, рассказываешь? – заметил один из ребят. – Брось! Он же все лето в фондах проторчал. Вся его практика в Уфе прошла.

– Ну, там, конечно, трудно было найти что-нибудь героическое.

– Не скажи, Володя, – возразил Генка. – Уфа – город большой. И столовка на другой стороне улицы. А если под трамвай попадешь по дороге?

– Трамвай что! – подхватил другой паренек.– В фондах, я слышал, и туалет на втором этаже. А шутка ли, туда и обратно по лестнице. Можно нос разбить.

– Ребята засмеялись.

Луговой, ничего не сказав, пошел прочь. Генка вздохнул ему вдогонку:

– Последний обломок рухнувшей цивилизации!

***

Придя в общежитие, Саша хотел засесть за книги, но, заглянув в свою комнату, так и застыл в дверях: комната была полна дыма, а за столом, где стояла недопитая бутылка водки и лежала груда окурков, сидел Иван, уронив голову на руки.

– Ты с чего это? – удивился Саша.

– К черту все! Напьюсь как сапожник!

– Да ты в уме?

– Или брошу все, и – поминай, как звали! – продолжал Иван. – Уеду! Хоть в тар-тарары. Только подальше отсюда.

– Постой-постой! Что у тебя случилось?

– Что случилось? День рождения у меня сегодня…

– Чего ж ты молчал? Поздравляю!

– Не с чем меня поздравлять, – насупился Иван.

– То есть как это не с чем?

– А так вот… Но тебе этого не понять!

– Почему же?

– Потому что не было у тебя такого. Дружишь со своей Севериной и знать ничего не хочешь. А вот я… – Иван махнул рукой. – Да что говорить об этом…

– Постой, Ваня, – Саша сел к нему ближе. – Не торопись мне завидовать. С Наташей у нас тоже не все гладко. И вообще… Ничего-то ты не замечаешь. Но что все-таки у тебя стряслось? Что-нибудь с Таней?

– А откуда ты знаешь?

– Я все вижу. И понимаю тебя. Только напрасно…

– Что «напрасно»? Скажешь, все это пустяки? Конечно, для вас, мальчишек, все это вроде игры. А мне и жизнь уж будет не в жизнь без нее… Ведь для наших девчат я солдат неотесанный. А она другое дело… Уж я бы для нее! Рук не жалеючи работал бы, шагу лишнего не дал бы сделать!

– Так в чем же дело?

– Знаешь, какой подарочек она преподнесла мне ко дню рождения?

– Значит, она знала, что у тебя день рождения?

– Я сам сказал ей. И попросил, чтобы пожелала мне чего-нибудь…

– Ну и?..

– Ну и дождался! «Желаю тебе, говорит, встретить в жизни такую девушку, с которой ты был бы так же счастлив, как я с Андрюшей»… Словом, больше в одной группе с ней мне не быть. Уеду я отсюда! Переведусь в другой вуз. Или еще что…

– Не валяй дурака, Иван!

– Хорошо тебе рассуждать. А мне… – Он махнул рукой и, схватив пальто, направился к двери.

– Постой! – крикнул Саша. – Куда ты?

– А теперь все равно.

– Ну, топай… Только вот что, Иван. У меня к тебе просьба. У Наташи Севериной несчастье. Мать положили в больницу. А дома, говорят, топить нечем. Помочь ей надо. Съездим на дровяной склад?

– Это можно, – буркнул Иван. – А сейчас пойду. Проветрюсь немного.

Саша проводил его взглядом: «И что его потянуло к Тане? Вон Светка глаз не сводит. И подошли бы они друг другу. Так нет же! Как все сложно в жизни…»

***

У Петра Ильича не было как будто никаких оснований для плохого настроения. Защита прошла успешнее, чем можно было ожидать. Успешно проскочила диссертация и через Большой совет. Тут Петру Ильичу положительно повезло. Ученый совет университета собирался не чаще одного раза в месяц, а диссертационные дела разбирались и того реже. Однако Бенецианов сумел провести его диссертацию уже на третий день после защиты. Это было приятным и неожиданным сюрпризом.

Повезло ему и в другом. Курортную путевку, на которую было столько желающих и которую Петру Ильичу так хотелось получить, профком решил предоставить именно ему. Даже от руководства так ему надоевшей одиннадцатой группой Стенин обещал освободить, если подыщется подходящая замена.

Словом, все складывалось как нельзя лучше. Но радости не было. Наоборот, какое-то тягостное предчувствие не покидало Петра Ильича в последнее время. И все из-за урбекского отзыва! Его ведь наверняка пошлют с документами в аттестационную комиссию. И вопрос еще, как там посмотрят на это.

Петр Ильич бросил книгу, которую листал уже больше часа, тщетно стараясь вникнуть в смысл, и, хлопнув дверью, вышел в коридор.

– Кто это у нас так дверями гремит? – послышался воркующий голос. – А-а-а, Петр Ильич. Вы мне как раз нужны, – Софья Львовна извлекла из своего арсенала самую обворожительную улыбку. – Петр Ильич, зайдемте, пожалуйста, ко мне, студенты принесли какой-то минерал, и я… В общем, нужна ваша консультация.

– Можно, – согласился Ларин.

Софья Львовна провела его в ассистентскую кафедры общей геологии. – Вот взгляните.

Петр Ильич удивленно пожал плечами:

– Этот? А что тут неясного? Самый обычный эпидот…

– Для вас обычный, – сказала Строганова, улыбаясь. – А мы с ним и так и эдак… Забываются минералы. Да сейчас, пожалуй, на всем факультете только вы один и остались настоящим минералогом. Я всегда, между прочим, поражалась вашей необычайной способности к диагностике, Да, кстати, взгляните еще на этот образчик. – Софья Львовна порылась у себя в столе и достала небольшой клиноподобный кристалл.

– Вот это уже интереснее, – Петр Ильич взял кристалл и несколько минут рассматривал его. Затем легонько царапнул по стеклу. – Похоже, аксинит. Но лучше проверить. Не дадите ли его мне на пару часов?

– Пожалуйста, могу вообще подарить, если он представляет для вас какую-нибудь ценность.

– Большое спасибо. У нас в коллекции как раз нет аксинита.

– Вот видите, оказывается, не зря вы потеряли здесь несколько минут. Ну, а как теперь ваше настроение?

Петр Ильич насупился:

– Благодарю вас, хорошо.

– Я думаю, у вас нет оснований для мрачных раздумий. Хотя Воронов немного испортил черным шаром…

– Вы хотите сказать, что Воронов голосовал против? Этого не может быть!

– Святая простота! Ну, да бог с ним, с Вороновым. Один голос против – это, знаете ли, даже к лучшему. Говорят, в Москве придираются к диссертациям, прошедшим единогласно.

– И все-таки против голосовал не Воронов, – упрямо повторил Петр Ильич. – Он не мог этого сделать!

– Ну хорошо, хорошо. Мог или не мог… Ясно только, что его мелочные придирки не помешали вам стать кандидатом наук. И я радуюсь вместе с вами…

– Радоваться, положим, еще рано. Как Москва посмотрит.

– А что Москва? Работа превосходная.

– Но как там отнесутся к этому отзыву?..

– Ах, вот чем вы обеспокоены! – Софья Львовна, улыбаясь, открыла своп стол. – Вот он, наш отзыв. Можете взять его себе на память.

– Как?.. Но мне сказали, что все документы…

– Уже посланы? Да, Модест Петрович постарался, чтобы не было никакой задержки. А отзыв… Можете изорвать его, можете повесить у себя дома, под стекло. Теперь видите, как относится к вам Бенецианов?

Петр Ильич не знал, что и подумать. Что же получается? Воронов голосует против, а Модест Петрович оказывает такую услугу…

– Да, Петр Ильич, – продолжала Софья Львовна, становясь серьезной, – вас уважают, ценят. И прежде всего, декан. Он смотрит на вас как на достойного продолжателя добрых традиций нашей минералогической школы. Да вы садитесь, что же мы стоим, в самом деле.