Текст книги "Путь к перевалу"
Автор книги: Владимир Корчагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Обессилев от ярости, он повалился на диван.
– Какие негодяи! Надо, же! – И вдруг вспомнил: ведь он пригласил Бенецианова к себе в гости…
Чепков глянул на часы. Уже седьмой! А жена даже ничего не знает. Мысль пригласить Бенецианова пришла неожиданно. Что же теперь будет!..
Иван Яковлевич заметался по кабинету. Бил кулаками в дверь, в окна, в стены. Ответа не было. Факультет будто вымер. Ничего не оставалось, как снова повалиться на диван.
Ну почему, почему его так не любят? А, не все ли равно! Только бы стать профессором. Победителей не судят. А теперь это уже не за горами. Бенецианову он необходим. Особенно сейчас, когда на сторону Воронова встал даже Греков…
Мысли о скорой профессуре несколько успокоили Ивана Яковлевича. Он задремал.
А когда проснулся, было уже за полночь. Сильно болела голова. Он встал с дивана и подошел к двери. Тишина была невыносимой.
Иван Яковлевич выругался.
– Ну, завтра я вам покажу!.. – Он ударил ногой в дверь, она неожиданно раскрылась.
– Что за наваждение?
И, главное, об этом никому не расскажешь. Только на смех поднимут.
Чепков посмотрел на часы:
– Половина первого!
И сразу представил негодующий взгляд жены. Как объяснить ей все, что случилось? Не поверит…
Иван Яковлевич оделся и медленно поплелся к лестнице.
***
Говорят, январское солнце не греет. Трудно установить, кто первым высказал столь категоричное утверждение. В одном можно не сомневаться: сказано это не студентами. Ибо студент в течение всей сессии вообще не замечает солнца. Зато сразу, как только сдан последний экзамен и наступили долгожданные каникулы, в душе его уже звенит весна, – несмотря ни на что на свете, включая израсходованную стипендию.
А солнце? Оно-таки действительно греет! Особенно, если пройтись по лыжне хорошим шагом километров пять-шесть, затем подняться на самый верх берегового откоса и глянуть на широкую, покрытую снегом долину реки, где все расчерчено бесчисленными следами лыж и пестрым-пестро от разноцветных курток, свитеров и шапочек, будто рассыпанных по снежному полю.
«Греет, здорово греет! – мысленно повторил Саша, посматривая на бледный окольцованный диск солнца и вытирая шапкой лоб. – А хорошо…»
Он оглянулся назад, на придавленные снегом ели, в которых терялась свежая лыжня, и громко свистнул. Из-за елей показался Колька Краев.
– Здоров ты бегать! – крикнул тот еще издали. – А берег тут в самом деле что надо!
– Я еще в девятом классе присмотрел этот обрывчик. Представляешь: отсюда – вниз, к самой реке. Дух захватывает!
– Попробуем?
– Надо всех обождать. И потом, решили верхом идти до радиостанции.
– Ну, ладно. Давай отдохнем. Слушай, Сашка, давно собираюсь тебя спросить, правда, что четверокурсники в начале сессии Чепкова в его собственном кабинете заперли?
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю.
– А знаешь, так помалкивай.
– Так я только с тобой… А как на пересдаче – не погнал их снова?
– Погнал бы за милую душу! Да Стенин с Бардиным «случайно» зашли послушать, как он принимает. Соображаешь? Сдали все…
Из-за деревьев показался Костя Славин:
– Вот они где! А мы уж и кричали и свистели. Будете замыкающими.
Вслед за Костей на косогор взобрались Валерий и Виктор. За ними Люся…
Больше Саша не видел никого и ничего. Она поднялась на самый гребень и, встретившись с ним глазами, улыбнулась. Совсем как осенью. Саша расстегнул ворот куртки. И кто это придумал, что зимнее солнце не греет!
Но Костя уже взмахнул палками и заскользил по берегу. Все двинулись за ним следом. Мимо Саши, огибая косогор, протрусили Надя с Любой. – За ними – Птичкин, Вайман… Желтая шапочка Люси мелькнула уже у поворота. Саша нетерпеливо оглянулся назад:
– Пошли, Колька!
И вдруг:
– Стойте! Сашка, стой! – Это Иван. Он выбрался на косогор и воткнул палки в снег. – Там Хонцер и Дубровина еле тащатся. Подождать надо. Да, опять чуть не забыл. Тебе письмо. С утра таскаю. Вот.
Саша взглянул на конверт. Штамп «Местное». Знакомый крупный почерк. Наташа!.. Он торопливо надорвал конверт и вытащил маленькую, в две строки, записку:
«Саша, я заболела. Если выберешь время, забеги как-нибудь, пожалуйста. Н. С.»
Как же так?.. Ну да, она еще вчера, на экзамене себя неважно чувствовала. А он и не вспомнил о ней сегодня. Дубина!
Мимо проковыляли Алла и Вика. Иван Двинулся им в обгон. Ребят уже не было видно – они скрылись за поворотом. Далеко внизу, в зарослях молодого ельника, в последний раз мелькнула желтая шапочка.
Колька оглянулся на приятеля:
– Двигаем!
Но Саша не тронулся с места.
– Да ты чего?
Саша сунул письмо в карман и поправил шапку:
– Двигай, Колька. И передай там, что я… В общем, не могу сегодня ехать с вами. – Он круто развернулся и, съехав с косогора, не оглядываясь, помчался к городу.
24. НА КАКУЮ КАРТУ ПОСТАВИТЬ?
Так было, наверное, впервые, что они пришли сюда сразу втроем.
– Вы все к Семену Тихоновичу? – удивленно приподняла брови секретарь.
– Да, уважаемая Анна Григорьевна, – сказал Греков, раскланиваясь. – Доложите, пожалуйста, ректору, что целый сонм геологов жаждет видеть его по весьма важному делу.
Анна Григорьевна встала и бесшумно скрылась за обитой черным дерматином дверью.
– Что же, подождем, покурим, – Греков вынул портсигар и опустился на диван. Воронов присел к столу с газетами. Стенин принялся ходить по мягкой ковровой дорожке.
Но ждать пришлось недолго. Черная дверь так же бесшумно раскрылась, и Анна Григорьевна вышла в приемную:
– Семен Тихонович просит вас к себе.
– Благодарим, Анна Григорьевна, – Греков спрятал портсигар и поднялся с места. – Пойдемте, коллеги.
Ректор встал им навстречу:
– Здравствуйте, товарищи. Присаживайтесь.
Воронов мельком окинул его взглядом: худое, сильно утомленное лицо, волосы, пересыпанные сединой, внимательные изучающие глаза.
Он крепко пожал всем руки:
– Чувствую, предстоит серьезный разговор.
– Да, вы угадали, – Греков снова достал портсигар, вопросительно глянув на ректора.
– Курите, курите! – пододвинул тот ящик с папиросами.
– Угадали, Семен Тихонович, – повторил Греков, закуривая. – Речь пойдет о судьбах нашей науки.
– Вот как!
– Да, но мне хотелось бы сразу передать слово коллеге Воронову. У него все это, как говорится, больше выстрадано. А впрочем, все мы достаточно много передумали, прежде чем пришли сюда.
Воронов постарался собраться с мыслями:
– Видите ли, Семен Тихонович, по нашему глубокому убеждению, геологическая наука времен Архангельского, Милановского, Павлова, то есть то, что называют «классической» геологией, постепенно изживает себя. Судите сами… Единственные два пути, оставшиеся перед ней, это – либо расширение объекта исследования, либо дальнейшая детализация такого объекта.
Ректор согласно кивнул.
– Но всякому должно быть ясно, – продолжал Воронов, – что расширение исследуемой территории не может продолжаться до бесконечности, не говоря уже о том, что это дело не столько научных, сколько производственных организаций. Точно так же должна иметь разумный предел и детализация исследуемого объекта в любой области геологии, будь то минералогия и петрография, где уже сейчас насчитывается не одна тысяча разновидностей пород и минералов, будь то палеонтология, где количество видов и подвидов ископаемых организмов также возрастает с катастрофической быстротой, будь то стратиграфия, где расчленение отдельных толщ на ярусы и подъярусы, горизонты и подгоризонты заходит подчас, так далеко, что теряется всякий смысл, не говоря уже о практической целесообразности. Где же выход?
Ректор всем корпусом повернулся к Воронову. Тот помолчал немного и решительно заключил:
– Выход, на наш взгляд, во внедрении к геологию новых методов исследования, в математизации нашей науки, в переходе к разработке крупных теоретических проблем, которые в конечном счете вылились бы в установление единой теории всех геологических явлений, вплоть до формирования складчатых поясов и процессов рудообразования. Только таким образов геология сможет встать в один ряд с точными науками, а все виды геологических работ будут поставлены на строго научную основу.
Ректор откинулся на спинку стула, не спеша закурил:
– Но мне кажется, что это настолько очевидно…
– Что не к чему и копья ломать? – усмехнулся Греков. – Да, что-то на этот раз Юрий Дмитриевич действительно изложил все слишком кратко, прямо-таки в конспективном виде. Решил, очевидно, максимально сэкономить ваше время. В беседах со мной он говорил в значительно более эмоциональной форме. Но в общем-то дело обстоит именно так. Вы считаете, что все это слишком очевидно? Верно! И, тем не менее, против этих азбучных истин выступает еще значительная часть наших коллег-геологов. В том числе у нас на факультете. И чем, вы думаете, они предпочитают заниматься? Вот, полюбуйтесь! – Греков раскрыл сводный план научно-исследовательской работы факультета и положил перед ректором. – Почти весь штат двух ведущих профилирующих кафедр, кафедры общей геологии и кафедоы региональной геологии, вот уже многие годы занят работой по составлению геологических карт отдельных районов Союза. И вам небезызвестно, наверное, что на всех заседаниях и совещаниях руководители этих кафедр, бия себя в грудь, доказывают, что это как раз и является наиболее важным и нужным в научной работе факультета.
Ректор чуть заметно улыбнулся. Греков, скомкав погасшую папиросу, бросил ее в пепельницу.
– И вы полагаете, я буду возражать против этого? Ничего подобного! Я тоже скажу: это важно и нужно. Но, – он сделал паузу и круто повернулся к ректору, – не слишком ли большая роскошь – привлекать целые коллективы научных работников высшей квалификации, докторов и кандидатов наук, к делу, с которым успешно справляются соответствующие отделы территориальных геологических управлений? Не слишком ли мелка для университетской науки такая, с позволения сказать, проблематика? А ведь не лучше обстоит дело и на других кафедрах, в том числе и на моей. Вот взгляните. Повсюду разрабатывается масса мелких, сугубо частных вопросов. Усилия большого коллектива ученых дробятся на выполнение незначительных узко практических хоздоговорных тем. И опять-таки я не хочу сказать, что такие темы не нужны. Нет, нужны. И разрабатываются нашими людьми на высоком научном уровне. Но, к сожалению, они отвлекают нас от решения тех больших, действительно важных задач, которые только что сформулировал коллега Воронов. А послушали бы вы, о чем мы говорим на наших научных конференциях! Многие часы, даже дни, тратим на бесплодные споры о перенесении отдельных пачек слоев из одного горизонта в другой, о разделении одного вида на две или три разновидности, о замене одной стратиграфической схемы на другую. Где уж тут вспомнить о больших проблемах! Времени не хватает! А между тем геология действительно требует коренного пересмотра всей методологии научных исследований. Я абсолютно согласен с Юрием Дмитриевичем, – давно пора переходить к решению таких проблем, которые охватывали бы всю совокупность геологических явлений. А это невозможно без тесной кооперации с физикой, математикой и целым рядом других наук. Именно так, на стыке ряда наук, может родиться та новая методология, которая, возможно, приведет к выработке и единой теории геологических процессов, за что ратует Юрий Дмитриевич. Мы отлично понимаем, Семен Тихонович, что вопрос этот чрезвычайно труден, и разработка его потребует очень длительного времени. Однако приступать к его решению нужно уже сегодня, хотя бы это и отвлекло наши основные кадры от рассмотрения некоторых частных вопросов, сколь важными не казались бы они сейчас, на данном отрезке времени.
Ректор задумчиво провел рукой по лбу:
– Но, позвольте, я до сих пор считал, что на стыке геологии и физики уже выделилась новая отрасль знаний– геофизика. Ей, казалось бы, и карты в руки…
– Геофизика? – Греков усмехнулся. – Если рассматривать это слово с точки зрения этимологии, то вроде бы и так. А если говорить по существу, то наши геофизики – и не геологи, и не физики.
– Не понимаю…
– Видите ли, Семен Тихонович, – вступил в разговор Воронов, – когда говоришь о геофизике, то естественно представить науку, которая включала бы в сферу своего изучения физическую сущность всех процессов, совершающихся в земном шаре, в том числе и всех без исключения геологических явлений. А на деле геофизика в том виде, в каком она существует у геологов, по крайней мере у нас на факультете, это чрезвычайно узкая дисциплина, изучающая лишь физические поля, создаваемые теми или иными геологическими объектами.
– И дальше этих полей они знать ничего не хотят, – поддержал Греков. – Послушали бы вы их выступления на конференциях! Развесят свои кривые и «леопардовые шкуры» и начинают толковать об аномалиях силы тяжести, магнитных аномалиях, электрических аномалиях. А спроси о конкретной геологической обстановке, процессах, которые привели к образованию того или иного геологического объекта, о причинах тех же аномалий – ни слова, кроме общих рассуждений!
– Как, неужели не обосновывают даже возникновения аномалий? – удивился ректор.
– Нет, обосновывают, конечно, – сказал Воронов. – Тут Леонид Иванович немного сгустил краски. Во всем, что касается полей и аномалий, они разбираются, безусловно, хорошо, и в последнее время их изыскания оказываются серьезным подспорьем в общем комплексе геологических исследований. Но то, что все они ограничиваются изучением полей и превратили свою науку в узко практический метод, это – неоспоримый факт. А нам нужно не это. Мы хотим подвести физико-математическую базу под все геологические процессы.
– Ясно. Только за чем же, собственно, дело стало? Если по крайней мере трое ведущих работников факультета пришли к единому мнению о пересмотре научной тематики, и если они, по-видимому, не без основания, убеждены в правоте своих взглядов, это уже такая сила, которая сможет увлечь за собой весь коллектив. Тем более, у вас есть опыт. Создание на факультете единой лабораторной базы явилось примером для всего университета…
– Все это не так просто, Семен Тихонович, – заметил молчавший до сих пор Стенин. – Речь идет не только о пересмотре научной тематики. Речь идет о коренных переменах в самой основе научной работы факультета. А перемены эти потребуют иного комплекса знаний, основанных на солидной физико-математической подготовке. И это сулит немалые трудности для многих ведущих ученых факультета: не так-то просто изменить привычный уклад работы и начать переучиваться, по сути дела, заново. Поэтому главные надежды мы возлагаем все-таки на молодежь. Однако для того, чтобы направить ее по новому пути, чтобы объединить ее вокруг новой проблематики, нужно, чтобы на факультете появилась, если можно так выразиться, новая «точка роста». Такая «точка роста», постепенно разрастаясь, будет внедряться во все области геологической науки, охватывать все более и более широкий круг исследователей и станет наконец ведущей силой факультета, направляющей и определяющей весь ход дальнейшего развития нашей науки,
– Любопытно… Что же за «точку роста» вы имеете в виду? – спросил ректор.
– Имеется в виду, – снова заговорил Воронов, – создание новой кафедры, кафедры теоретической геологии, и введение новой специализации – «геологов-теоретиков». Само собой разумеется, что студенты, которые пойдут по этой специальности, должны будут получить наряду с геологической достаточную математическую, физическую, химическую и, может быть, биологическую подготовку, с тем, чтобы быть готовыми решать весь комплекс вопросов, связанных с разработкой крупных теоретических исследований. Только так, по нашему мнению, можно добиться коренного перелома в геологической науке. Это, как видите, политика дальнего прицела. Но пора начать проводить ее в жизнь уже сейчас.
– Мы далеки от мысли, конечно,– заметил Греков, – что при этом не будут развиваться другие разделы геологии. У каждого из нас, будь то петрограф или палеонтолог, есть еще достаточно нерешенных вопросов. Но главное место в научной работе факультета должно занять именно это направление, связанное с постановкой кардинальнейших проблем. Ибо решение таких проблем ускорит в свою очередь и разработку всех частных вопросов, включая методы полевых исследований, связанных с поисками и добычей минерального сырья.
– Не говоря уже о том, – добавил Стенин, – что новая проблематика объединит весь коллектив наших ученых и создаст необходимую творческую обстановку.
Ректор задумался:
– Создание новой кафедры… Но это, как вы знаете, очень не простая вещь.
– Да, мы знаем это. И тем не менее надеемся, что вы поддержите нас.
– А кто смог бы возглавить такую кафедру?
– Есть у нас на примете один человек, некто Грюнталь, Георгий Александрович, наш бывший выпускник, теперь – начальник крупной экспедиции в Средней Азии.
– И чем он привлек ваше внимание? – поинтересовался ректор.
– Своей одержимостью, – ответил Греков.
Ректор улыбнулся:
– Что ж, это не так уж мало… А как мыслится учебная нагрузка новой кафедры?
– Вот, пожалуйста, здесь все расписано. – Греков положил на стол примерный расчет часов.
Ректор пробежал его:
– Да вы, оказывается, все подработали!
– Иначе мы бы к вам не пришли.
– Так… И последний вопрос. То, что среди вас нет декана, по-видимому, не случайно?
– Совершенно точно.
– Понятно… Что же, товарищи, будем думать. Все, что вы мне изложили, заслуживает самого пристального внимания. Роль университетской науки надо поднимать. Именно путем переключения наших усилий на разработку крупных теоретических проблем. Эта задача стоит не только перед вашим факультетом. Что же касается кафедры теоретической геологии, то… может быть, пора уже и создать нам такую кафедру. И последнее. Я только что получил уведомление, что должность декана факультета будет отныне выборная. В ближайшие месяцы мы должны будем провести соответствующие собрания. Так что пора к ним готовиться. Желаю вам успеха.
***
– Черт знает, что такое! Опять все перебуторено! – Петр Ильич захлопнул шкаф с коллекциями и заглянул в лаборантскую:
– Нина Павловна!
– Доброе утро, Петр Ильич, – промурлыкала та, поправляя прическу.
– Здравствуйте, – бросил Ларин. – Нина Павловна, вы следите за коллекцией?
– А как же, Петр Ильич, слежу.
– Но там черт ногу сломит! Коробки перевернуты. Все этикетки перепутаны.
– Неужели все?
– Ну, все – не все, а пользоваться коллекцией нельзя. И это уже не первый раз.
Нина Павловна обиженно поджала губы:
– Такие студенты пошли. Как возьмут минералы для самостоятельной работы, так словно после пожара! Уж я и говорю им, и ругаю…
– Надо не ругаться, а просматривать коллекции. Хотя бы перед занятиями.
– Так я и просматриваю, Петр Ильич, но бывает иногда – руки не доходят. Вы же видите, сколько работы. То принеси, другое достань! Это не кафедра, а сумасшедший дом какой-то. Глядишь, другие лаборанты за весь день с места не поднимутся. Выдадут, что надо, и – снова до звонка. У нас же: тому – провод, другому – амперметр какой-нибудь, третьему – жидкий азот…
– Но поймите, учебный процесс не должен страдать из-за всего этого.
– Понимаю, Петр Ильич, прекрасно понимаю. А кто у нас думает об учебном процессе? Все чего-то мастерят. Всем надо Америку открыть! Уж, по правде говоря, только глядя на вас и отдыхаю душой.
– Ну, вы скажете…
– Право, Петр Ильич! Сидите вы себе с микроскопчиком да с книгами. Тихо-мирно, ни шуму от вас, ни копоти. А ведь было время – вся кафедра была такой! – Нина Павловна вздохнула. – Зайдешь, бывало, в кабинет к самому – тишина, цветы на окнах. Возьмешь водички, польешь…
– Тоже мне прелесть! – поморщился Ларин.
– Не скажите, Петр Ильич, не скажите! Все это создавало такую обстановку… А теперь?.. Нет, уйду я отсюда. Уйду. Не сработаемся мы с Юрием Дмитриевичем. Крутой он слишком. И нет в нем никакого обхождения. Да-с. А я так не могу. Я с профессорами работала. И все меня ценили.
– Так вас и теперь, Нина Павловна, ценят…
– Нет, не говорите! Сейчас каждый мальчишка может на тебя накричать, и никто не заступится. Да что говорить… Вы, Петр Ильич, можете как угодно к моим словам отнестись. А только и вас на кафедре не ценят…
– Почему вы так думаете? – насторожился Ларин.
– Так разве не видно! Вы теперь кандидат, почти доцент. А у Юрия Дмитриевича любой инженеришка в большем почете. Возьмите хоть наши заседания кафедры. Кому первое слово? Звягину. Кого больше всего слушают? Берга и Степаненко.
– Но ведь они талантливые физики.
– Подумаешь – физики! Пусть и идут к себе на физмат, нечего им у нас на кафедре делать. Нет, не говорите, Петр Ильич, обходят вас здесь. Уж на что Вадим! Аспирант второго года. А сидит рядом с Вороновым. Андрея Бардина Греков тоже в свой кабинет переселил. А вы как ютились на задворках…
– Но это же чепуха, в конце концов!
– Вам все чепуха, Петр Ильич. А вот на днях я слышу от надежного человека… Не знаю уж, говорить ли.
– Говорите, раз начали.
– Так вот, слышала я, что Юрий Дмитриевич, – Нина Павловна понизила голос, – что он и на ваше место подыскивает не то физика, не то математика.
– Как так?
– Очень просто. Говорят, и практику по минералогии теперь надо вести на каком-то новом уровне.
– Но это же абсурд!
– Мало у нас в последнее время абсурдного делается!
– Ну что же, пусть подыскивают. Пусть! Кого угодно! – Петр Ильич заходил из угла в угол. – Мне на это ровным счетом наплевать. Я и сам решил уйти отсюда.
Нина Павловна всплеснула руками:
– Вы собираетесь уходить?! Куда же?
– Мало ли конкурсов объявлено.
– И верно, Петр Ильич. Нечего вам здесь унижаться. А за вами и я. И мы еще посмотрим, как они без нас тут запрыгают, на этой новой основе… Петр Ильич, куда же вы?
Но Ларин уже хлопнул дверью.
***
В кабинет Бенецианова Софья Львовна вошла с торжествующей улыбкой:
– Можете меня поздравить, Модест Петрович!
– С чем?
– Новоявленный кандидат согласен подавать документы на конкурс по нашей кафедре. Пришлось, правда, помучиться немного, привлечь к этому делу даже Нину Павловну. Но теперь все в порядке.
– Да?..
– Вы, кажется, не очень довольны?
– Нет, я доволен вами, Софья Львовна, но… Обстоятельства несколько изменились. Я намерен взять к себе на кафедру Горского, сына Виктора Ефимовича Горского, из треста. Очень полезный человек…
– Молодой Горский?
– Нет, я имею в виду Виктора Ефимовича. Он, как вы знаете…
– Понятно! Но как же вся наша затея с Лариным?
– А здесь ничего не изменится. Пусть он подает документы на конкурс. Постараемся, чтобы все это получило как можно большую огласку, и… в конце концов, этого достаточно. Для нас важно то, что люди бегут с кафедры Воронова, а не то, где и как они устраиваются.
– Ну да. Но как после этого Ларин будет работать с Вороновым?
– Вас это очень печалит?
– Мне кажется, лучше иметь лишнего союзника, чем врага.
– Не велика потеря! Есть вещи посерьезнее. Из надежных источников мне известно, что Греков, Воронов и Стенин на днях имели конфиденциальную беседу с ректором.
– Это вас так беспокоит?
– Обычно декан знает, зачем ведущие работники факультета идут к ректору. Но дело даже не в этом. У меня есть основания предполагать, что на факультете создается альянс Воронова с Грековым…
– Но Леонид Иванович, кажется, разумный человек.
– Вы не знаете Грекова, Софья Львовна. Ума не приложу, как я мог потерять его расположение!
– Но это все-таки не Воронов.
– Воронов! Что Воронов без Грекова! А Воронов с Грековым – это… Это – все! – Бенецианов замолчал и устало прикрыл лицо рукой. Никогда еще Строганова не видела его в таком удрученном состоянии.
– Но может быть, все это вам только показалось?
– Если бы это было так! А тут еще Стенин с ними. На кого же теперь опереться? Кравец – не в счет. Ростов тоже начинает их линию гнуть…
– А Чепков?
– Чепков! Связался я с ним на свое горе. А что остается делать… – Бенецианов тяжело вздохнул. – И это перед самыми выборами…
– Какими выборами?
– Разве не слышали? – Модест Петрович как-то странно улыбнулся. – Декан теперь будет выбираться.
– Как?..
– Так же, как выбирали до сих пор заведующих кафедрами.
– По-нят-но…
В голове Софьи Львовны началась лихорадочная работа: «Что же теперь делать? Старик, кажется, трусит. Явно трусит. Это что-то новое! Так стоит ли дальше ставить на эту карту? Сейчас еще можно переиграть, потом станет поздно. Но кто же будет главным козырем? Ростов – едва ли. Чепков – никогда! Стенин все-таки слишком мягок. Так неужели Воронов? До сих пор это казалось невероятным. Почти невероятным… А теперь?.. Но тогда мы окажемся у разбитого корыта. Этого допустить нельзя ни в коем случае! Нет, пока еще рано предпринимать какие-то радикальные шаги. Все может измениться. Однако на всякий случай…»
Через несколько минут Софья Львовна подходила к кабинету Воронова. У нее не было еще никакого определенного плана. Но уж кто-кто, а она знала, как говорить с любым мужчиной.
Открыв дверь, она долго стояла на пороге, не желая входить без приглашения. Но ни Воронов, ни сидевший рядом с ним аспирант даже не посмотрели в ее сторону. Озабоченно постукивая пальцами по лежавшему перед ними журналу, Воронов говорил:
– Вы правы, Вадим, эксперимент аналогичен вашему. И результаты неплохие. Лучше, пожалуй, чем у вас…
– Но я и не ставил целью добиться такой большой точности.
– В данном случае это не имеет значения. Я хочу сказать, что индусов всегда отличала тщательность в постановке эксперимента. Их цифрам можно верить. И на этот раз они опередили нас с вами. Статья датирована декабрем прошлого года.
– Но ведь к этому времени и у меня уже были результаты.
– Об этом знаем только вы да я.
– Обидно, Юрий Дмитриевич. Столько потерянного времени!
– Время. не жалейте, Вадим. Для вас эта работа была серьезным экзаменом. Считайте, что вы выдержали его с честью. Статья подписана ученым с мировым именем.
– Плохое утешение! И главное, из-за какой-то ерунды: то одного нет, то другого. Все вплоть до болтов своими руками пришлось делать. Хотел бы я видеть, как этот ученый с мировым именем создавал свою установку. Ему, наверное, не приходилось на токарном станке гайки точить.
– Одно могу сказать, Вадим, – чурайся он токарного станка, не быть бы ему таким ученым.
– Да это я так, к слову… Вы же знаете! Но что теперь делать, Юрий Дмитриевич?
– Работать, Вадим! Вы на верном пути. Завтра составим новую программу, и – за дело! А статью оставьте мне. Посмотрю еще раз. Что-то тут в одном месте не вяжется…
– В этой таблице?
– Да. Ведь у вас, кажется, получилось несколько иначе…
– На это я и хотел обратить ваше внимание. А теперь уж и сам начинаю сомневаться…
– Это вот зря! С проверки ваших данных и начнем. Завтра же!
– Зачем завтра? Я сейчас этим займусь. Схожу только пообедаю.
– Что же, давайте.
Наконец Строганова сочла нужным подать голос:
– Можно к вам?
Воронов удивленно поднял голову:
– Софья Львовна?..
– Здравствуйте, Юрий Дмитриевич! – она подошла к столу и подала руку. – Вы, кажется, удивлены?
– Да, признаться… Садитесь.
– Благодарю, – Софья Львовна огляделась по сторонам. – Как у вас тут мило! Сразу чувствуется, люди заняты большим серьезным делом. А я, знаете ли, чрезвычайно заинтересовалась вашими работами, Юрий Дмитриевич, и мне пришло в голову, что неплохо бы внедрить ваш метод в инженерную геологию…
– В инженерную геологию?!
– Да, поскольку для меня это, так сказать…
– Простите, Софья Львовна, – прервал он, – а вы знакомы с моими работами?
– Да, я читала… кое-что.
– Что именно? – невозмутимо продолжал Воронов.
– Ну, я не помню точно…
Воронов чуть заметно усмехнулся:
– Ну да, я понимаю… Но что вас все-таки больше всего заинтересовало в моих работах?
– Так я же говорю, – было бы неплохо использовать все эти вот… приборы в инженерной геологии.
– Софья Львовна, а что бы вы сказали, если бы к вам пришла какая-нибудь дама и предложила использовать микроскоп… ну, скажем, для стирки белья?
Строганова покраснела. Но тут же, сделав над собой усилие, громко рассмеялась:
– А вы, оказывается, шутник, Юрий Дмитриевич!
– Да и вы не лишены чувства юмора, Софья Львовна. Только… Простите, пожалуйста, я сейчас очень занят. И вообще не вижу возможности быть, вам полезным.
Она вскочила:
– Очень жаль!.. Благодарю за «консультацию».
Воронов пожал плечами:
– Пожалуйста…
***
Иван, Саша и Колька Краев, частенько забегавший теперь к ним в общежитие, сидели за столом, пили чай и разбирали последнюю лекцию по математике. В дверь постучали.
– Входите! – крикнул Саша.
Дверь широко распахнулась.
– Ну, как тут болящие? – заговорила еще с порога Светлана, уверенно входя в комнату.
Иван поднялся. Поправил гимнастерку:
– Здравствуй, Света. Проходи, присаживайся, – пригласил он.
– Присаживайся! Я думала, он в постели лежит, порошки глотает. А они тут, полюбуйтесь, пожалуйста, чаями пробавляются.
– Да нет, я хвораю.
– Сдавайся, Иван! – махнул рукой Саша. – Шутка ли, такие превосходящие силы!
– А когда же ты все-таки осчастливишь группу своим появлением? – продолжала наступать Светлана.
– Завтра, наверное, пойду на занятия. Надоело валяться.
– Давно пора. А сейчас – книжки долой! – заключила Света. – И пошли. Все трое!
– Куда? – не понял Саша.
– Там узнаете.
– Нет, в самом деле? – спросил Иван.
– Тут у одной девчонки несчастье: на год старше стала.
– А-а, день рождения, значит? – догадался Иван.
– У тебя? Ну, поздравляем!
– Поздравляют за столом… Пошли!
В семьдесят седьмой комнате, кроме ребят и девушек из одиннадцатой группы, оказалось немало старшекурсников, среди которых Саша не без удивления увидел Володю Свиридова, Гену Трофимова, Инну Григорьеву и еще несколько человек. Он и не думал, что их Светка-Пересветка имеет столь обширные связи на факультете. И, конечно, совсем не предполагал, что она закатит такой пир.
Все пришли, разумеется, не с пустыми руками. Да и у девчат оказалась припасенной не одна фруктовая вода. Поэтому не прошло и четверти часа, как все заговорили громче обычного, посыпались шутки, зазвучал смех.
– А что, Света, правду говорят, будто Камбала в тебя влюбился? – сказал Володя, раскупоривая бутылку.
– Ничего удивительного, – подхватил Краев. – Поглазей-ка два часа на наши постные физиономии! А у Светки всегда голова в тетради. Кто догадается, что она там малюет.
– Экий ты, Колька, грубиян! – одернул Гена. – Именинницам всегда говорят только приятное. Просто Камбала обожает миниатюрных девушек…
– Нет, кроме шуток! – сказал Володя. – Смех смехом, а вы знаете, кто замещает в одиннадцатой группе Кравцова?
– Света?
– Вот именно! Первая девушка-староста в истории геофака. И уж если Камбала выдвинул ее на такой ответственный пост, то сами понимаете…
