Текст книги " Именем человечества "

Автор книги: Владимир Корчагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Максим! Максим! Где ты? Откликнись!

Он нехотя открыл глаза, с трудом приподнял голову, Сейчас все исчезнет... Но нет:

– Максим!.. Боже, как ты забрался туда?! Что ты там делаешь? Ты слышишь меня?

Он глянул вниз. Таня?! И сразу все застлало густым туманом. Максим зажмурил глаза, открыл снова. Таня! Он провел языком по распухшим кровоточащим губам:

– Таня... – но голос не подчинялся ему. – Таня...

– Максим, милый, что с тобой? Почему ты молчишь? Ты ранен?

Он сделал последнее усилие:

– Таня... Я здесь... третий день... без воды... опыт не удался... и вот...

– Максим, родной мой! Потерпи, я сейчас же на кордон за людьми. Ты слышишь меня? Я бегом!

– Постой... Как ты... узнала? Кто послал тебя?..

– Никто, я сама. Вчера истек срок, когда ты должен был вернуться из тайги, и мне следовало отправить твое письмо. Но я не могла. Я не могла, Максим. Я узнала, что ты заходил к дяде Степану, выпросила у него Дружка и еще ночью пошла по твоим следам. И вот – счастье! Потерпи немного! Я мигом.

Через минуту она скрылась за деревьями. Максим прижался лицом к камню. Рыдания душили его. Но слез не было. Как не было и слюны, чтобы смочить воспаленный язык.

Дальше было сплошное забытье. И рой бессвязных мыслей. Мог ли он быть уверенным, что действительно видел Таню? А не все ли равно... Только бы перестала качаться проклятая гора, и улетели эти ужасные шмели. Он прогнал бы их, если бы смог двинуть рукой...

А снизу снова кто-то зовет его. Нет, хватит! Больше он не поднимет головы. К чему обманывать себя. Да люди и не могут так громко говорить. Так может грохотать только гром. Если бы в самом деле гром! И дождь... Но гром не знает его имени. А тут:

– Максим! Максим Владимирович! Колесников! Мак– си-и-им!

Нет, это не кончится никогда. Он поднял голову, глянул вниз. Люди, люди... Откуда их столько, зачем? И снова:

– Максим! Слушай! Ничего не говори, только слушай! Сейчас мы пошлем с ракетой туда к тебе бечевку. Пригни голову и не пугайся. Лови!

Он послушно приник к камню. Яркая вспышка. Хлопок. Долгое тягучее шипенье. И режущая боль в спине.

– Ой! – Но боль привела его в сознание. Он понял, что бечевка врезалась в спину. Значит, и голоса, и люди – все на самом деле. Он протянул назад руку, нащупал тон кую капроновую лесу.

Голос снизу:

– Поймал?

– Да, да! – замотал он головой, не в силах разжать' губ.

– Теперь тяни потихонечку. Это вода.

Вода?.. Возможно ли? Вода! Он снова упал на живот, ухватился за лесу обеими руками.

– Тише, тише, не дергай! Вот так. Теперь передохни. Но он уже ничего не слышал. Перед глазами была толь ко фляга, ползущая по скале. Выше, выше... Руки онемели, вот-вот выпустят бечевку. Он налег на нее всем телом. Перевел дыхание. Снова потянул. Фляга уже на перегибе склона... на крутой стене... почти у самой вершины... у него в руках! Холодная, влажная! Теперь пробку. Только бы открыть пробку1 Зубами, зубами ее!

Вода!..

Он пил ее, не отрываясь, захлебываясь, боясь обронить хоть каплю драгоценной влаги, и чувствовал, как с каждым глотком напрягается тело, возвращается жизнь, проясняется сознание. Теперь он отчетливо различал в толпе дядю Степана с рупором и большим полевым биноклем, знакомых охотников, рабочих экспедиции, мальчишек. Не было только Тани.

– Ну как? – Степан Силкин помахал рупором. – Теперь отдохни и тяни дальше. Подадим веревку. Для спуска, значит. Обещали вертолет, да сам знаешь, как она, техника-то! Спечешься, пока прилетит. Веревка, брат, вернее. Только того, тяни с роздыхом. Дотянешь – перебрось на другую сторону. Здесь мы ее закрепим. Да не вздумай сам слезать! Поможем. Народу эвон сколько! Давай тяни.

Спустя час он был на земле. Сбросил стягивающую его петлю, поднялся, сделал шаг вперед и упал на руки старого охотника:

– Спасибо, дядя Степан! И всем, всем...

– Не нас благодари.

– Знаю. Где она?

Силкин потер лоб, кашлянул в сторону:

– Худо с ней, Максим. Надорвалась докторша. – Как надорвалась? Что с ней?

Охотник положил руку ему на плечо, снова кашлянул:

– Ты только не того... Не очень, понимаешь. Здесь она, вон там, в теньке. Не надо ее тревожить. В больницу я послал.

– Но как же... Почему? – Максим рванулся, упал, вскочил снова. – Как же так?..

Таня лежала в небольшом, наспех набросанном шалашике на хвое пихты. Он опустился рядом:

– Таня!

Она открыла глаза, слабо взмахнула ресницами:

– Максим, ты жив! Какое счастье. А я... Наклонись ближе. Мне нельзя двигаться. Сердце... Давно пошаливало. А тут... Понервничала я. Но ничего... Может, пройдет. А если... Если мы больше не увидимся, то знай, одного тебя я любила. Всю жизнь. И еще – рисунок мой... Его передадут тебе. После... – она закрыла глаза.

Издали послышался шум приближающегося вертолета, Максим осторожно взял ее за руку:

– Таня, слышишь, летят! Теперь все будет хорошо. Сейчас мы отправим тебя...

Она не отвечала. Он похолодел от ужаса:

– Таня! Что же это, Таня?! Дядя Степан!! –он попытался вскочить. И упал. Сознание оставило его.

Очнулся Максим в больничной палате, на койке, при свете ночника. Рядом стояло еще несколько кроватей. В них спали. Дверь в коридор была закрыта. Он сбросил одеяло, нажал кнопку звонка. Через минуту вошла сестра. Прохладная рука легла на лоб, поправила волосы:

– Проснулись? Лежите, не вставайте. Сейчас принесу бульон.

– Сестра, скажите...

– Вам нельзя много говорить.

– Хорошо. Узнайте только...

– Врач не велел разговаривать с вами ни о чем.

– Но одно слово, пожалуйста. Как Таня?

– Неблагополучно с Татьяной Аркадьевной.., Максим вскочил на койке:

– Что? Говорите!

– Лягте. Лягте сейчас же! Я сказала, вам нельзя..,

– Но она жива? Скажите – жива? Да что вы молчи те?!

Сестра как-то судорожно открыла рот, отвернулась и выскочила в коридор. Оттуда послышался сдавленный плач. Максим зарылся лицом в подушку.

Это было единственное место, которое ему осталось навестить перед отлетом из Отрадного, – тихое кладбище на лесной поляне, где лежали его отец и мать и где только что вырос свежий могильный холмик. Он опустился перед ним на колени и прижался лбом к холодному песку.

Какой ценой расплатился он за свою безрассудную идею?

Рокот мотора вывел его из оцепенения и забытья. Рейсовый вертолет шел на посадку к аэродрому. Пора! Прощай, Таня...

Он оторвал лицо от земли и чуть не вскрикнул от удивления и боли: огненно-красный бутон астийского эдельвейса пламенел на голом песке могилы, распространяя вокруг ни с чем не сравнимый горьковатый аромат,.,

А потом было письмо Силкина. Письмо странное. В нем дядя Степан после традиционных поклонов подробно рассказывал о своих охотничьих делах, о всех вормалеевских знакомых, а в конце писал: «И еще я хотел сообщить тебе – не знаю, как и написать об этом, – вскоре после отъезда твоего из Отрадного пропала могила нашей докторши Татьяны Аркадьевны. И не то, чтобы кто-то порушил ее, нет, совсем пропала могила: на том месте, где хоронили ее – сплошная дерновина, словно тут никто никогда и не копал. Весь Вормалей до сих пор только об этом и говорит. А я так не знаю, что и подумать, отродясь такого не случалось. Хотя должен тебе сказать, что в тот день, когда мы ее хоронили, – ты тогда еще в больнице лежал, – я подошел проститься к гробу и, веришь – будто живая была докторша, даже румянец на щеках. Я еще подумал тогда: что-то тут не совсем ладно. И вот, такое дело... А на днях Кузьма Вырин, отрадненский охотник, рассказал мне, что в канун того дня, как пропасть могиле, он видел, будто часа в два ночи упала с неба звезда, как раз на кладбище. И такая, слышь, яркая, какой он сроду не видывал. Ну, Кузьма, ты знаешь его, горазд и прихвастнуть, с него станет. Но когда столько всего сразу, тут уж сам понимаешь... И все ж таки есть тут у нас и такие, которые не верят во все это. Особенно начальство. Говорят, просто похоронили докторшу в другом месте, стало быть, перепутали мы и разводим теперь религиозный дурман. Но ты-то знаешь, что Степан Силкин не верит ни в черта, ни в дьявола и никогда ничего не путал, даже в самой что ни на есть глуши, а не то что на нашем кладбище, хоть и много здесь теперь хоронят всякого пришлого люду. А пишу я это потому, что сами вы с Антоном Дмитриевичем не раз у меня пытали, не слышал ли я о чем-нибудь диковинном, необъяснимом. Так это вот самое диковинное и есть...»

Тогда, прочтя письмо, Максим не знал, что и подумать о столь необычном происшествии на Отрадненском кладбище. Скорее всего, решил он, это акция тех враждебных сил, которые срывали их экспедиционные работы. Ему и в голову не могло прийти, что Таня осталась жива, ведь он сам видел свежую могилу перед отлетом из Отрадного. А оказывается, Этана спасла ее, и она до сих пор ждет его, Максима. У него даже в горле запершило от неожиданной радости. Еще сутки назад он не знал, куда голову приклонить после выписки из больницы. А теперь...

А теперь? Вновь вернуться к Тане, как новоявленный Пер Гюнт к Сольвейг, после восьмилетнего отсутствия, после того, как разрушил ее девичьи мечты, пренебрег ее чистой доверчивой любовью?

Нет, на это он не пойдет! С точки зрения Этаны все это, может быть, и разумно, даже логично. Но здесь, на Земле... Сюда он вернулся только затем, чтобы избавить людей от атомной гибели, а все остальное...

Но что остальное? Разве это не те же люди? Разве, думая о людях вообще, он не может думать теперь и о Тане, ее будущих детях, ее внуках, ее радостях и надеждах? К чему это кичливое донкихотство? Особенно сейчас, в его идиотском положении. Он всегда был предельно от кровенен с Таней. Она всегда знала о нем все. И о нем, и о Мионе. Он расскажет ей все и теперь. Кому же еще? Кто еще сможет понять его, понять и помочь в его большом трудном деле?

8

На летном поле народу было немного, до отправления вертолета оставалось чуть больше часа, и Максим не спеша направился к кассе. Не успел он, однако, подойти к зданию аэровокзала, как путь ему преградил недавний знакомый в сиреневой кепке. Максим быстро обернулся –? двое других парней стояли поодаль, за его спиной.

– Лететь собрался? – коротко бросил обладатель сиреневой кепки.

– Да, как видишь, – ответил Максим, мысленно примериваясь, как лучше привести в исполнение недавний совет Этаны.

– Ничего не выйдет, приятель.

– Это почему?

– Вещички кое-какие тут у тебя остались.

– А что тебе за дело до моих вещей?

– Они мне нужны. И пока я не получу их... Раздумывать было некогда. Максим попытался схватить парня за руку, заглянуть ему в глаза. Однако локти его, -точно железными тисками, стиснул другой парень, подскочивший сзади, в то время как третий их сообщник принялся обшаривать карманы Максима.

Максим рванулся, попробовал высвободить руки. Но что мог он сделать один против трех здоровенных верзил на почти пустом поле аэродрома? Хорошо еще – с ним нет диска и бумаг. А если они что-то пронюхали и потребуют, чтобы он повел их в дом Силкина, указал место, где спрятано все это? Максим лихорадочно обдумывал, как бы направить врагов по ложному следу. Но в это время Из стоящего неподалеку небольшого здания аэровокзала вышли несколько молодых мужчин, судя по одежде, местных спортсменов, и, оживленно разговаривая на ходу, направились в сторону Максима и обступивших его парней. Те сразу встали в позу скучающих бездельников.

– Эй, дядя! – обратился один из спортсменов к Максиму. – Закурить не найдется?

– Я не курю, – ответил Максим, стараясь угадать, что можно ожидать от этих, рослых молодчиков.

– Вот, ребята, курите! – поспешно вынул из кармана пачку сигарет обладатель сиреневой кепки.

– Постой, постой! – придвинулся к нему спортсмен, – Димка, взгляни, не этот ли тип слямзил у нас прошлым летом мяч и сетку?

– Он самый! – ответил второй спортсмен. – Я его сразу узнал.

– Что вы, ребята, сдурели? – взмолился парень в кепке. – Прошлым летом меня здесь и не было! Вы что-то путаете.

– Мы путаем?! А ну, дай ему, Димка!

И не успел Максим опомниться, как летное поле огласилось бранью, злобными выкриками, в воздухе замелькали кулаки – все смешалось в одну сопящую, пыхтящую, изрыгающую проклятья кучу.

А уже через минуту послышался вой милицейской сирены, и бравый сержант, выпрыгнувший из патрульной машины, закричал на весь аэродром:

– Ну, вы, ледовая дружина! Опять за старое? Спортсмены, как по команде, отступили в сторону. Сержант подошел к изрядно помятым парням:

– За что они вас так, товарищи?

– Да вот стоим, никого не задеваем. Вдруг эти... Какую-то прошлогоднюю сетку вспомнили. А мы всего несколько месяцев, как в леспромхозе. Можете проверить.

– Слушайте его, сержант! Да он еще в прошлом году...

– Ладно, давайте в машину! Все, все! Там разберемся. На стоящего чуть поодаль Максима сержант не обратил ни малейшего внимания. Втолкнув всех участников потасовки в машину, он дал сигнал шоферу, и через несколько минут над аэродромом снова повисла прежняя покойная тишина. Максим огляделся по сторонам и, убедившись, что никто за ним больше не следит, прошел в здание аэровокзала и обратился к девушке-кассиру:

– Кисловодск, пожалуйста.

9

Капитан Рябинин взглянул на часы и, скомкав недописанный лист бумаги, бросил в сердцах карандаш на стол. Через два часа он должен был отправить по ВЧ очередное донесение в Москву. Но как связать воедино и более или менее толково объяснить все, что произошло в течение последних суток?

Прежде всего ему доложили, что исчез Силкин. Собственно, в этом не было ничего особенного: старик и раньше уходил незамеченным в тайгу на охоту. Настораживало другое: утром этого дня он был в больнице с Чалым. Позднее их видели вместе на дороге к аэродрому. Обратно Чалый вернулся один и долгое время находился в доме Силкина. Вышел он оттуда с пустыми руками. Однако все в доме оказалось перевернутым вверх дном: значит, Чалый что-то искал. Но что? И что ему вообще понадобилось от старика? Это нужно было выяснить.

Затем сам Колесников. По выходе из больницы за ним сразу увязался все тот же Чалый. Колесников побывал в доме Силкина. И тоже вышел с пустыми руками. А потом неожиданно исчез. Исчез, как растаял. Ушел и от Чалого, и от людей его, Рябинина. И в этом тоже не было ничего удивительного: Колесникову, как стало известно капитану, были с детства знакомы здесь каждый овражек, каждая тропинка. Но как доложить обо всем этом Звягину?

Рябинин взял новый лист бумаги, стиснул зубами кончик карандаша. Конечно, он принял все необходимые меры. Его люди непрерывно дежурят на вокзале и на аэродроме – других путей из Вормалея нет. У дома Силкина – засада. С Чалого тоже теперь глаз не спускают. Но Колесникова-то он проморгал. И Колесникова, и Силкина. Генерал голову за это снимет.

Вдруг в дверь постучали, и в комнату влетел прикомандированный к нему сержант: V – Нашелся! Нашелся, товарищ капитан!

– Кто нашелся?

– Колесников нашелся. На аэродроме он. Я только что оттуда. Там, понимаете, такое дело... Не успел, значит, он, Колесников то есть, появиться на летном поле, как откуда ни возьмись – Чалый. И эти двое, что при нем. Один уж и руки Колесникову заломил, другой – за его карманы. Ну, мои люди, конечно, сразу к ним. А я в машине, смотрю, И как увидел, схватились ребята –так прямо по полю туда. Что, говорю, за драка такая? Они, ясно, то да се. А я им: в машину! Теперь они тут, в оперативной. Дежурный протокол составляет...

– Ну, а Колесников? Колесников-то что? – перебил сержанта Рябннин.

– Колесников? Фу, черт, главное забыл! Колесников взял билет на вертолет. В Кисловодск летит.

– В Кисловодск?! Почему в Кисловодск? Час от часу, не легче! И скоро вылет?

Сержант взглянул на часы:

– Через двадцать минут.

– Проклятье! Что же делать? – Рябинин с минуту подумал, потом с силой рубанул рукой воздух. – В общем, так. Слушайте, сержант! Сейчас же позвоните в аэропорт и забронируйте мне место в вертолете. Дальше – через два часа связь по ВЧ с Управлением. Сообщите им... Да вот тут уже все написано, – он расправил скомканное донесение и подал сержанту. – Добавьте только, что Колесников вылетел в Кисловодск и я вместе с ним. И последнее. Этих троих... – он кивнул на дверь, – в общем, извиниться и отпустить. Дескать, недоразумение вышло. Но чтоб не спускать с них глаз ни на минуту! За это, сержант, вы отвечаете головой. Главное – узнать, что они ищут у Силкина. Ну и все остальное по плану.

– Ясно, товарищ капитан.

– Машина здесь?

– Так точно!

– Тогда звоните в аэропорт и едем!

10

Шум вертолета успел растаять в весенних сумерках, когда Чалый, запыхавшись от быстрого бега, подскочил к билетной кассе и, не переводя дыхания, зачастил молящим голосом:

– Девушка, дорогая, будьте добры... Тут сейчас, этим последним рейсом, улетел мой друг Колесников Максим Владимирович. А я вот... – он растерянно повел плечами. – Не могли бы вы взглянуть, куда он взял билет?

– Куда взял билет? Хорош друг, если не знаете даже, куда он летит, – смерила его кассирша насмешливым взглядом.

– Да так получилось... В отпуск он пошел. А перед отпуском, сами понимаете, выпили мы, как водится. Крепко выпили. Ну и того... Я говорю: дуй к морю, там теперь цветы, экзотика... А он: родственников навестить надо, давно не видел их, обидятся. В общем, спорили мы, спорили, я и не помню, на чем он в конце концов остановился. Думал, здесь, в аэропорту, его перехвачу, так вот опоздал... А мне деньги переслать ему надо: по одному наряду работали, завтра как раз получка. Отпускнику же... Ему каждая копейка дорога. Взгляните, девушка!

– Скажите, какой заботливый! – смягчилась кассирша.

– Так ведь друг...

– Ну, если друг... – она раскрыла регистрационный журнал. – Как вы сказали, Колесников?

– Да, Максим Владимирович!

– Та-а-ак, Колесников... Есть такой. В Кисловодск он улетел, ваш дружок. С транзитом до Минеральных Вод.

– В Кислово-о-одск? Я так и думал, – спохватился Чалый. – Там, в Кисловодске, у него брат. Так... Значит, в Кисловодск. Спасибо, девушка. Большущее спасибо!

11

– Ну, что же, Сергей Сергеевич, – начал Звягин, не спеша закуривая, – пора подвести итоги: что нам уже известно и что неизвестно в деле Колесникова. Прежде всего нужно, видимо, считать установленным, что он действительно побывал на каком-то инопланетном корабле и является теперь источником уникальнейшей информации. Дальше. Не менее достоверным является то, что обо всем этом – если не более – известно и нашим врагам, и они поставили задачу: во что бы то ни стало заполучить столь ценную информацию. Наконец, мы можем предположить, что их интересует не столько сам Колесников, сколько какие-то вещи или материалы, доставленные со звездолета.

Что мы еще не знаем? Мы не знаем, что все-таки ищут враги. И Рябинин принял верное решение, предоставив им дальнейшую свободу действий: это может помочь разгадать их истинные намерения. Мы не знаем, какую роль играет БО всем этом Силкин. Я уже дал задание вормалеевским товарищам вплотную заняться охотником. Мы не знаем, наконец, почему Колесников вылетел именно в Кисловодск, а, скажем, не в свой прежний институт или какое-то другое учреждение Академии наук.

Да, кстати, о Кисловодске, – Звягин придвинул к себе папку с оперативной документацией. – Тут вот пришли любопытные материалы. В известный вам институт ядерной физики на днях поступило заявление о приеме на работу от некоей Аллы Федоровны Нестеренко, бывшей учительницы из Кисловодска. К заявлению приложено рекомендательное письмо старшего научного сотрудника Дмитрия Андреевича Зорина. Ну-с, документы у этой Аллы Нестеренко как будто в полном порядке, анкетные данные тоже, как говорится, в норме. Но когда тамошние кадровики связались с Кисловодском, то обнаружилась интересная история: в Кисловодске эта самая Нестеренко никогда прописана не была, и в школе, где она якобы учительствовала, о ней никто ничего не знает. Вот кадровики института и решили обратиться к нам.

– Любопытно! И вы полагаете...

– Тут полагать нельзя, Сергей Сергеевич. Тут надо знать, точно знать. И поскольку Рябинин уже в Кисловодске, дайте ему задание провентилировать и этот вопрос.

– Да, разумеется. Только... Зорин-то ведь в институте под Москвой.

– Нет, Сергей Сергеевич, Зорин как раз в Кисловодске, гостит там у отца. Там же была написана и рекомендация.

– Вот как! Дайте-ка мне эту папку.

– Для вас и приготовил.

– Так, так... – проговорил Левин, листая документы. – Интересно... Очень интересно! А как вы решили поступить с самой Нестеренко?

– А Нестеренко я попрошу немедленно и без всяких проволочек оформить на работу в институт.

– То есть?

– А что тут вам неясно, подполковник? – усмехнулся Звягин. – Пусть поступит, поработает, а там, глядишь, и потянет за собой ниточку. Глаз мы с нее, конечно, не спустим, ну и... Сама она, по-видимому, лишь мелкая сошка. Но кто стоит за ней? И что им нужно в институте? Вот что важнее всего установить. Да и Кисловодск... Почему именно из Кисловодска вылетела эта птаха?

– Да, непонятно. И, может быть, не случайно. Колесников направился в Кисловодск, а не в другое место.

– Признаться, такая же мысль мелькнула и у меня. Может быть, в самом деле тут есть какая-то связь. Но какая?

Телефон Ханта зазвонил, как всегда, в самое неподходящее время. Генерал Колли только что распорядился подать машину, чтобы ехать на бейсбольный матч, после чего его ждал ужин в обществе одной хорошенькой брюнетки, И вот, пожалуйста! Ни раньше ни позже!

Но Ханта к черту не пошлешь. Колли взял трубку.

– Это ты, Майкл?

– Да. Здравствуй, дружище! Как настроение?

– Все в норме, благодарю.

– Очень рад за тебя. Послушай, Дик, когда ты собираешься окончательно развернуть свою Систему Глобальной космической обороны?

– Когда будет закончено развертывание Глобальной? Ну. знаешь!..

– Знаю, секретнее у тебя ничего нет. Но мне можешь довериться. Все равно мои люди рано или поздно уведомят меня. К тому же это не просто любопытство.

– Я думаю, черт возьми! Только...

– Что только?

– Как тебе сказать... Мы рассчитывали закончить все к концу года. Но появились непредвиденные затруднения. Пришлось провести новую серию испытательных взрывов. А ты же знаешь, эти чертовы политики и дипломаты загнали нас под землю. Там не очень-то разгонишься. Словом, полтора-два года еще потребуется.

– Плохо, Дик. Очень плохо! Боюсь, что через полтора-два года тебе придется выбросить на свалку не только эту твою систему, но и все бомбы и ракеты.

– Как так?! Что ты имеешь в виду? Опять этот «феномен икс»? Он вернулся?

– Нет, не вернулся, но нам от этого не легче. Русские снова опередили нас, заполучили у инопланетян секрет стабилизации радиоактивных изотопов.

– А ты не можешь попроще, без этого жаргона яйцеголовых?

– Ну, если проще: они научили русских, как добиться того, чтобы в случае войны ни одна наша атомная бомба не взорвалась.

– Да разве это возможно?

– Возможно. Все возможно.

– Куда же смотрят твои агенты? Почему они не выкрали этот секрет? Не уничтожили все эти адские машины или чего там еще, что заполучили русские?

– Не так это просто, дружище. Мы делаем все, что можем, но... Вот только что сорвалась очередная операция в Сибири. Россия – не Центральная Америка.

– Ты доложил об этом президенту?

– Нет, считаю, не стоит пока вводить его в игру. Не испортил бы все дело раньше времени. Что ты, не знаешь президента?

– Да, к нему можно идти лишь с готовым предложением, когда все встанет на свои места.

– Вот именно.

– Что же ты думаешь делать?

– Будем продолжать охоту за «адскими машина ми». Пока не все потеряно. Русским тоже надо еще

работать и работать. Но и тебе советую поторопиться. Двух лет они нам не дадут.

– Ясно. Нажмем на все рычаги.

– Надо, Дик, надо. Всего доброго, дружище. Колли устало опустился в кресло. В дверь заглянул дежурный офицер:

– Машина подана, господин генерал.

– К черту! Все к черту! Вызовите ко мне начальников штабов и всех, кто занимается Глобальной.

– Вызвать на какой час?

– Сейчас! Сию минуту! Немедленно!!

Слушаюсь, господин генерал.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Часы пробили четыре. Зорин собрал со стола бумаги, снял халат и собирался уже выйти из кабинета, как зазвонил телефон. Он взял трубку.

– Андрей Николаевич? – послышался голос Тропининой. – Как завтра горы?

– Простите, Татьяна Аркадьевна. Завтра я никуда пойти не смогу, у меня болен сын.

– Болен Дмитрий Андреевич? Что с ним?

– Боюсь сказать точно, но....

– Сейчас я поднимусь к вам.

Через минуту она была у него в кабинете:

– Что случилось, рассказывайте.

– Все произошло совершенно неожиданно, хотя как будто и не беспричинно. В среду вечером у него был довольно сложный разговор с заведующим лабораторией. Потом обнаружились еще кое-какие неприятности. Словом, пришлось понервничать. В четверг он ушел из дому в очень возбужденном состоянии, вернулся поздно, в расстроенных чувствах, сказал, что хочет уснуть. А утром поднялась температура, начался бред...

– И вы молчали! С кем он сейчас?

– Там одна старушка-соседка... Вечером обещали прийти терапевт и психоневролог. Я попросил Ивана Спиридо-новича.

– Никаких терапевтов и психоневрологов! Пойдемте.

Дмитрий был без сознания. Мокрые волосы его слиплись

на лбу. Небритые щеки ввалились. Дыхание с хрипом вырывалось из груди.

Тропинина с минуту послушала его, прикладывая ухо то к груди, то к вискам. Затем достала из сумки знакомую коробочку:

– Разденьте его, Андрей Николаевич. А вы, мамаша, можете уйти, спасибо вам.

Зорин с мольбой взглянул в глаза Тропининой.

– Ничего страшного. Сейчас я все сделаю. – Она склонилась над больным и начала осторожно манипулировать ладонями, едва касаясь его боков, груди, потом перенесла руки на голову.

Вскоре дыхание Дмитрия выровнялось. Он открыл глаза. Спекшиеся губы разжались:

– Татьяна Аркадьевна?.. Какое счастье... А я вот...

– А теперь спать, Дмитрий Андреевич. Спать, спать! – она легонько коснулась его шеи, и Дмитрий вновь закрыл глаза. Но теперь дыхание его было ровным, глубоким. Он спал хорошим сном здорового человека.

Тропинина обернулась к Зорину:

– Ну, а как вы? Сколько ночей не спали?

– Спасибо вам, Татьяна Аркадьевна!

– За что спасибо? Разве я могла поступить иначе? А вот вас стоит пожурить. Хотите опять загнать сердце? Ну-ка, идите, лягте.

Маленькое теплое ухо коснулось его груди. А через минуту он снова ощутил ласкающий холодок ее ладоней. Зорин закрыл глаза, полностью отдаваясь приятной истоме, медленно разливающейся по всему телу. Мозг его начал затуманиваться. В нем билась одна-единственная мысль: «Что стоят все невзгоды жизни по сравнению с минутой такого блаженства!»

– А теперь усните, – услышал он будто издалека тихий голос Тропининой. – Ивану Спиридоновичу я позвоню, чтобы не беспокоился. До завтра, Андрей Николаевич...

2

Проснулся Зорин от яркого солнца, бившего в глаза. Сознание еще хранило ощущение чего-то приятного и радостного. Он с хрустом потянулся и вдруг увидел сына. Тот сидел на краю кровати в мятой пижаме, с всклокоченными волосами и густой щетиной на ввалившихся щеках, Но глаза его смеялись:

– Ну и горазд ты поспать, папка! Я уж хотел будить тебя. Живот подвело от голода.

Зорин вскочил с кровати:

– Сейчас я все организую.

– А ты что, даже не разделся вчера?

– Так получилось, сын, – он наскоро поплескался под краном, наполнил чайник, включил газ. – Яичницу будешь?

– Все буду. Да ты не торопись, я еще побреюсь сна чала.

– Тогда я котлеты поджарю.

Зорин достал из холодильника фарш, поставил на плиту сковороду.

– Папка-а! – снова послышалось из ванной. – А у нас вчера кто-нибудь был или мне показалось?

– Врач был.

– Тропинина? – Дмитрий высунул из двери намыленную физиономию. – Тропинина, да?

– Тропинина. Она и поставила тебя на ноги. А то я уж голову потерял.

– Да я и сам думал, конец пришел. Зато теперь вижу, что за врач наша Татьяна Аркадьевна. Волшебница! Слушай, папка, где у вас тут можно цветов достать? Не каких-нибудь, а понимаешь, чтобы дух захватило!

– Подожди ты с цветами! Вчера вон телеграмма пришла. Ты почему Алене не пишешь?

– А зачем ей писать?

– Вот тебе раз! То он без нее жить не мог, предложение сделал. А теперь...

– А теперь думаю, не стоит мне на ней жениться.

– Ну, ты вот что... Есть вещи, которые не решают так вот между бритьем и завтраком.

– Верно, вот поедим, тогда и потолкуем. У-ух, какой запах! Будто сто лет не ел!

Зорин терпеливо ждал, когда сын уничтожит последнюю котлету, потом сказал:

– А как с письмом в институт? Написал ты им что-нибудь?

– Нет, не написал. И не буду. Незачем! С братом Аллы я виделся, он мне все объяснил. Человек действительно вынужден без прописки перебираться с квартиры на квартиру, лишь бы остаться в городе, где он надеется избавиться от своей болезни. Что же касается сестры его... Пусть институт сам проверяет, кто она и чем дышит. Не беспокойся, у них целый штат для этого существует. А чем я могу им помочь? Я же, в самом деле, ничего не знаю. Да и жить-то мне здесь осталось... Скоро сам явлюсь пред грозны очи Саакяна.

– Саакян здесь ни при чем, – жестко возразил Зорин. – В делах такого рода непосредственный начальник, кто бы он ни был, далеко не единственный и даже неглавный судья.

– А какой суд имеешь в виду ты? Органы госбезопасности?

– Органы госбезопасности – само собой. Но главным судьей всегда останется твоя совесть.

– Ну что совесть? Я же объяснил тебе, Виктор болеет и...

– Да, объяснил. Но я должен со всей ответственностью, как врач, сказать, что никакой болезни, которая помешала бы человеку жить где-либо, кроме Кисловодска, просто не существует. А потом – почему Виктор так поспешно сменил квартиру? Я интересовался – хозяева не выселяли его. Кстати, ты знаешь, где он теперь живет?

Дмитрий покачал головой.

– Вот видишь. И еще – если они оба не были прописаны в Кисловодске, то как Алла Нестеренко могла работать в городской школе?

– Ты что же, думаешь...

– Я думаю, тебе надо сегодня же поехать в Пятигорск и подробно рассказать обо всем кому следует.

– Нет, папа, только не это! – Дмитрий с опаской посмотрел на полузашторенное окно.

– Но почему нет? Ты боишься чего-то? – перехватил Зорин его взгляд.

Дмитрий отвел глаза в сторону:

– Я не могу этого сделать. Не могу! Поверь мне, папа. И прошу тебя, не спрашивай больше ни о чем!

– Ладно, не буду. Ты расскажешь обо всем сам. А это нужно, сынок. Нужно! Чтобы снять с души тяжесть, которая гнетет тебя. И помочь тебе в этом смогу только я. – Зорин привлек голову сына к груди, пригладил его рассыпавшиеся волосы.

На мгновение Дмитрий, казалось, перестал дышать. Затем резко высвободил голову из-под рук отца:

– Хорошо, пап, я расскажу тебе все. Все-все! Только.., Дай слово, что этого никогда не узнает Тропинина.

– Я обещаю тебе, сын.