Текст книги " Именем человечества "

Автор книги: Владимир Корчагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– А-а, это вы, товарищ директор! Очень приятно встретиться в столь интимной обстановке. Давно мечтал поговорить с вами по душам. Только здесь, в тишине, а не на мостике, под вой сирены.

Максим решительно шагнул к нему:

– Перестаньте паясничать, Греков! Дайте сюда ключ, если не хотите, чтобы мы оба с вами взлетели на воздух!

– Ах, вам ключик? А такого ключика не хотите? – Греков выхватил из кармана револьвер.

– И тихо! – услышал Максим другой голос и, обернувшись, увидел еще один ствол пистолета, наведенный на

него охранником с белесыми ресницами, с которым он только что говорил у входа в корпус. Лицо охранника было непроницаемо, как маска, револьвер будто врос в мускулистую волосатую руку.

Максим понял, что на этот раз враги взяли его в клещи. Даже ценой смерти он не сможет сохранить целостность блока. А без него, Максима, блок не восстановит никто. Над набросками, которые он видел у президента, действительно надо еще работать и работать.

Будь у него исправным элемент связи, он мог бы еще попытаться овладеть волей врагов. Теперь об этом нечего было и думать. Приемы гипноза, каким научила его когда-то Миона, здесь были абсолютно неприемлемы. Какого дурака он свалял, не прихватив с собой кого-нибудь из сменных инженеров. Но кто мог подумать, что в тщательно охраняемом корпусе можно встретить вооруженных диверсантов! И теперь вот...

– А теперь я могу дать вам Ключ, – продолжал издеваться Греков. – Откройте крышечку сами да расскажите, что там и к чему. И учтите, товарищ директор, это единственный Шанс сохранить вам жизнь! Иначе...

Максим взял ключ и склонился над кожухом. О собственной жизни он уже не думал. Смешно было бы расчитывать, что при любых обстоятельствах они оставят его в живых. Но до тех пор, пока он возится со всеми этими гайками, оставалась надежда сохранить блок. Только он, Максим, мог снять внутреннюю крышку люка, не приведя в действие механизм самоуничтожения.

Хорошо, допустим, он справится с крышкой. А дальше? Дальше он наплетет им с три короба об устройстве блока. А потом? Пусть ему удастся провести Грекова и тот поверит его брехне. А потом? Потом?!

Потом они все равно уничтожат его и похитят блок. Это их главная задача.

«Что же придумать, что сделать?! – лихорадочно соображал Максим, медленно отвинчивая гайку за гайкой. – Правда, осталась еще сирена...»

– Нельзя ли побыстрее, товарищ директор? – ткнул его пистолетом в спину Греков. – Мы ведь тоже подготовили небольшой фейерверк.

– Это опасно, я сказал вам.

– Наш фейерверк поопаснее. Торопитесь!

Максим не ответил. До слуха его донесся слабый шорох где-то над головой и, незаметно скосив глаза вверх, он увидел, что там, на переходном металлическом мостике, появился третий.

Руки Максима дрогнули. Он в нерешительности наложил ключ на очередную гайку. Появление этого третьего лишало его последней надежды сохранить целостность блока. До этого он еще мог рассчитывать, что после отключения механизма самоуничтожения он сможет броситься к кнопке аварийной сирены и поднять тревогу. Самого его, конечно, изрешетят пулями. Но подоспевшие люди успели бы еще спасти блок. Теперь отпадала и эта возможность. Третий остановился как раз у аварийной кнопки.

Максим снова покосился наверх. Так это же... Это же Дмитрий Зорин!

«Предатель! Продажная шкура!» – Максима даже передернуло от ненависти к изменнику.

«Ну, значит, все! Блок обречен. Но и вы не уйдете живьми, гады!» – он быстро отвинтил последнюю гайку, краешком глаза глянул вверх. Да, это Зорин. Но почему он продолжает красться по мостику? Отошел уже и от кнопки... Остановился прямо над ними…

И вдруг Дмитрий прыгнул. Прямо на спину Грекова. Пальцы его вцепились в руку с револьвером. Оба покатились по полу. И в ту же секунду раздался выстрел охранника. На левом плече Дмитрия выступило красное пятно.

Максим понял все.

– Держись, Дима! – он быстро пригнулся и бросился охраннику под ноги. Подскочив от неожиданности, тот не удержался и растянулся на полу. Грянул выстрел. Пуля с визгом прочертила бетон у самого уха Максима. Он вскочил и кинулся на спину поднимающегося охранника, пытаясь вырвать у него пистолет. Но тот успел снова выст релить. Ногу Максима опалило огнем. В тот же миг охран ник, изловчившись, повалил его на пол и, приставив пистолет к горлу, прохрипел в самое лицо:

– Вынешь нам эту штуковину или кончать с тобой? Максим скосил глаза в сторону Дмитрия с Грековым.

Те все еще катались по полу: один – пытаясь выстрелить, другой – заломить руку с револьвером так, чтобы пуля не могла причинить ему вреда. Но раненый Дмитрий уже терял силы. Греков сумел прижать его к стальной колонне и ухватить свободной рукой за горло. Рука с пистолетом неотвратимо приближалась к голове Дмитрия. Под левым плечом его образовалась лужица крови.

Максим почувствовал, что начинает задыхаться, Холодный ствол пистолета все больше стискивал горло, твердое, как камень, колено охранника сдавило грудь.

– Так достанешь ты эту хреновину? Достанешь?! – продолжал тот брызгать слюной, заламывая Максиму руку. Острая боль в плече становилась невыносимой. В го лове мелькнула последняя мысль: может, после его смерти они все-таки не решатся снять крышку блока. Максим закрыл глаза.

И вдруг железные пальцы врага разжались. Он с шумом вскочил на ноги и тут же вскрикнул.

– Спокойно! – услышал Максим, как сквозь слой ваты, чей-то властный голос. – Хватит дергаться! Вот так-то лучше. И давайте сюда, в сторону. Сержант, врача быстрее!!

Максим открыл глаза. Прямо над ним склонился грузный немолодой мужчина с густой копной седых волос. Двое других, помоложе, крепко держали за руки охранника. Еще двое обыскивали стоявшего с поднятыми руками Грекова. Пятый, совсем еще юный паренек, помогал подняться Дмитрию.

Максим попытался встать.

– Лежите, лежите! – остановил его жестом седоволосый. – Врач сейчас будет.

– Да у меня пустяки, царапина! – отмахнулся Максим, поднимаясь с полу. – А-а, товарищ подполковник. Простите, не узнал.

– Еще бы! – усмехнулся Левин. – Я бы в вашем положении отца родного не узнал, – он поднял пистолет охранника. – Возьмите, лейтенант. И обоих в машину! А вот и врач!

– Врача сначала Зорину, – кивнул Максим в сторону Дмитрия. – А мы с вами, Сергей Сергеевич...

– Да, да. Так что произошло, Максим Владимирович?

3

– Больно, Дима? – спросил Максим, легонько коснувшись плеча Дмитрия, когда машина вышла за ворота института.

– Нет, не очень. Да у тебя самого...

– У меня пустяк. А тебя я сейчас прямо в хирургическое. Полежишь там с недельку.

– Это еще зачем? Никаких больниц!

– Надо, Дима. Врач с меня слово взял. И потом... Прости меня. Я ведь подумал,..

– Нет, это я... Я во всем виноват перед тобой. И рад, что хоть немного... смог искупить свою вину. – Он слабо улыбнулся.

– Ну, что там вспоминать! А сегодня, если бы не ты... А как ты догадался? Как попал в корпус?

– Чисто случайно, понимаешь. Засиделся у себя в лаборатории с отчетом. Решил сократить путь домой, пройти закрытым переходом. Смотрю –дверь в корпус преобразования открыта, и охранника нет. Что, думаю, такое? Глянул внутрь, а индикаторная лампа, как заячий хвостик, дрожит, словно молит о помощи. И –никого! Что мне оставалось делать? Бросился я на мостик, хотел включить сирену. Да только поднялся над блоком и все понял. Ну а дальше... Дальше – вот, – он невольно зажал рукой плечо.

– Потерпи, Дима. Зато завтра...

– Завтра... Знаешь, что я больше всего хотел бы завтра? Хотел бы увидеть, какая морда будет у мистера Рейли и всей его команды.

Хант нервно вышагивал по кабинету, то и дело поглядывая на часы. Сегодня должно было прийти решающее сообщение из России. Сообщение, подводящее черту под операцией, какой еще не знала практика мировой разведки. Результаты этой операции либо обессмертят его имя, либо...

Он снова взглянул на часы:

– Куда они все запропастились?..

Наконец дверь распахнулась. Хант непроизвольно шагнул навстречу вошедшему офицеру связи: . – Не могли раньше!

– Телефонограмма Элсберга только что получена, мистер Хант.

– Давайте сюда!

Хант впился глазами в стандартный бланк: «Спектрометр «Омега-262» запустить не удалось – явный брак фирмы. Почти все запасные части утеряны в дороге. Заказчик в ближайшее время потребует большую неустойку».

Хант опустился в кресло, смахнул со лба обильно выступивший пот.

Телефонограмму следовало трактовать так: «Операцию осуществить не удалось. Почти все задействованные в ней люди арестованы. В ближайшие дни русские осуществят запуск генератора».

Хант сомкнул набрякшие веки;

– Это провал... Провал окончательный... Несколько минут он сидел неподвижно, забыв о

стоящем перед ним офицере связи. Потом медленно поднялся, кивком указал ему на дверь. Офицер бесшумно вышел. Хант поднял трубку телефона прямой связи:

– Колли? Слушай, Дик, как у тебя с Глобаль ной? Я спрашиваю, закончил ли ты наконец развер тывание своей Глобальной обороны? Что значит, кое-какие мелочи? Ерунда! Ты должен сегодня – слышишь, сегодня! – доложить президенту, что система Глобальной космической обороны полностью развернута. Так нужно, дружище! Пора начинать... Что ты, не понимаешь, о чем я говорю? Так вот, еще раз повторяю... Что? Вызывает президент?..

Хант снова потянулся к телефону. Но в двери опять показался офицер связи:

– Мистер Хант, президент просит вас немедленно явиться к нему.

– И мне? Что там еще случилось?

Боюсь, что-то очень серьезное, шеф...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

В двенадцатом часу дня на командном пункте, у главного пульта генератора собрались все, кто должен был участвовать в уникальнейшем эксперименте. Ждали президента Академии наук и представителя правительства. Максим в последний раз проверил по селекторной связи готовность всех блоков и участков. Диспетчер соединился с Управлением Единой Энергетической Системы Страны, чтобы окончательно уточнить график подачи энергии на генератор: для питания его конденсаторов требовалась мощность по меньшей мере половины электростанций Европейской части Союза, и потому на двадцать минут, в течение которых планировалось проведение эксперимента, следовало прекратить снабжение электричеством не одной сотни городов и промышленных предприятий.

Наконец, были еще раз предупреждены атомные электростанции и лабораторные реакторы западных районов страны и все атомоходы, находящиеся в акваториях Атлантического и Тихого океанов, которые оказывались в зоне действия генератора.

Время приблизилось к двенадцати. В помещение Командного пункта вошли президент Академии наук и члены правительственной комиссии по проведению эксперимента. Максим отдал рапорт и, подойдя к тумблеру включения генератора, кивнул диспетчеру. Тот поднял трубку прямого провода с Управлением Единой Энергетической Системы:

– К приему энергии готовы!

Тревожным красным светом замигала индикаторная лампа над пультом. Гигантский поток энергии хлынул в конденсаторы установки.

Представитель правительства взглянул на часы:

– Ну что же, товарищи, начнем...

Президент подошел к Максиму, обернулся к собравшимся инженерам и ученым, поднял руку:

– Именем человечества! Именем всех людей Земли! Включайте! – он взмахнул рукой.

Максим нажал на тумблер. Мощный ровный гул заполнил помещение. Тысячи лампочек замигали на панелях огромного пульта. Бесчисленные зеленые змейки побежали по экранам осциллографов.

В течение нескольких секунд никто не произнес ни слова.

И вот первый звонок диспетчеру:

– Реактор С...кой АЭС остановился. За ним второй:

– Реактор Н...кой АЭС перестал функционировать.

Вздох облегчения вырвался у всех собравшихся. А сообщения полетели уже со всего гигантского сектора действия генератора:

– Реактор атомохода «Родина» не работает.

– Реактор опреснительной установки в районе мыса Г. остановился.

– Реактор в лаборатории института онкологии вышел из строя.

И наконец;

– Планируемый экспериментальный атомный взрыв в подземной шахте Я…кого полигона не увенчался успехом: цепная реакция не пошла.

Президент Академии подошел к Максиму и крепко по-; жал ему руку:

– Благодарю вас, Максим Владимирович! Благодарю вас, товарищи! И я думаю.., – он обернулся к представителю правительства, – на этом можно закончить эксперимент?

– Да, конечно. Этого достаточно. Электростанции должны работать, корабли двигаться. А наши недруги, очевидно, уже поняли, в чем дело. Соответствующий меморандум народам и парламентам и Заявление Советского правительства будут опубликованы в течение ближайших часов. Разрешите и мне поблагодарить всех присутствующих от имени ЦК КПСС и правительства. Выключайте, товарищ Колесников!

Максим отжал тумблер, кивнул диспетчеру. Тот взял трубку прямого провода:

– Забор энергии прекращаем.

Пульт погас. Глубокая тишина воцарилась в помещении. Кто-то открыл окно. И все услышали веселый птичий гомон, несущийся в ясное безоблачное небо.

2

– Остановись здесь, Федя, – кивнул Максим шоферу, когда машина въехала в березовую рощу, окружавшую дома ведущих работников института. – Хочу пройтись пешком, подышать свежим воздухом. Теперь спешить некуда...

– Я не понадоблюсь вам сегодня?

– Сегодня – нет. И вообще... Ты, кажется, хотел к родителям съездить? Вот и поезжай. Сегодня у нас четверг... До понедельника можешь быть свободен.

– Спасибо, Максим Владимирович.

– Счастливо тебе. Сейчас, я только в институт позвоню. Он взял трубку радиотелефона:

– Диспетчер? Главного инженера мне! Сергей Павлович? Колесников говорит. Вы, я знаю, собираетесь отметить сегодня успешный пуск. Да, не смогу. Очень плохо себя чувствую. Вы извинитесь за меня перед товарищами, поздравьте их, поблагодарите от моего имени. Спасибо. Всего доброго.

Максим повесил трубку.

– Езжай, Федя! – он дал машине развернуться и, сойдя с дороги, медленно побрел под шумящими на ветру деревьями.

Вот и конец. Конец всему. Можно сказать – победа. Во всяком случае, он сделал для Земли все, что было в его силах. Даже больше, чем было в его силах. А дальше? Что же дальше? Теперь, наверное, посыплются всякие почести, награждения... Но зачем ему это, если все блага Земли он отдал бы сейчас за одно мгновение встречи с Мионой.

Деревья расступились. Он вышел на крохотную, полянку, в центре которой высился большой куст сирени, точно такой, какой рос когда-то у белой виллы, на звездолете, где он впервые встретился с юной инопланетянкой, и новый поток воспоминаний захлестнул его.

Он подошел к кусту и зарылся лицом в прохладную шелковистую листву.

Миона!.. Любимая, единственная во Вселенной!

Но разве имел он право быть счастливым, зная, что Земля висит на волосок от гибели, и только он, он один, был в состоянии протянуть ей руку помощи? Нет, поступить иначе он не мог. Однако какой жестокий выбор уготовила ему судьба!

Максим сорвал с шеи душивший его галстук и, миновав поляну, вновь углубился в шумящий березняк.

Потом он шел и шел, не разбирая дороги, пробирался через какие-то заросли, не обращая внимания на боль в ноге, на густые ветки, хлеставшие по лицу, забыв о времени, о доме, и очнулся лишь на берегу небольшой реки, о существовании которой и не подозревал»

Солнце зашло. Прозрачные сумерки опустились на землю. Пахучей свежестью потянуло с притихшей в ивняке реки. Максим прижался спиной к шершавому стволу дерева, следя за первыми несмело загорающимися звездами.

И вдруг воздух дрогнул от грохота орудий. Ветвистая россыпь фейерверка взметнулась в небо. Земля салютовала своим верным сынам, спасшим ее от гибели. Салютовала ему, Максиму, и его помощникам.

Он слабо улыбнулся, прикрыл глаза и, бросив в рот таблетку валидола, опустился на старый замшелый пень...

3

Таня встретила его в прихожей, бледная, растерянная:

– Поздравляю тебя, Максим. Я все знаю. По радио уже передавали правительственное Заявление. Я рада за тебя и за всех нас. Но...

– У тебя что-то случилось?

– Нет, но вот только что, час назад... Ой, не знаю даже, как сказать...

– Вова?! – рванулся Максим в детскую.

– Нет, нет! У Вовы все хорошо. Но час назад со мной говорила... Этана.

– Что?! Что ты сказала? – Максим подумал, что ослышался, не так понял слова Тани. Мысли его не улеглись еще от страшной сумятицы, вызванной воспоминаниями о пережитом на борту Ао Тэо Ларра. Но в глазах Тани не проходила тревога:

– Да, я только что говорила с Этаной, Максим. Она воспользовалась моим элементом связи, и так как твой элемент вышел из строя, она...

– Постой! Как – говорила с Этаной? Этого не может быть! Ведь Ао Тэо Ларра...

– Ао Тэо Ларра вернулся в систему Солнца. Уже неделя, как он на орбите спутника Марса, и Этана... Сейчас я все тебе расскажу. Дай только собраться с мыслями...

– Вот такая ситуация, господа, – Президент обвел взглядом ближайших помощников, собравшихся у него в овальном кабинете. – Как будем реагировать на все это?

Никто не торопился с ответом. Взгляд Президента остановился на главе военного ведомства:

– Мистер Колли?

– Гм... Ситуация действительно сложная... – замялся генерал. – Прямо скажем, неприятная ситуация. А как реагировать на нее? Очень просто. Собрать всех наших ученых, и заставить их сделать новую бомбу, – такую, на которую не действовали бы эти лучи. Или... как их... эти нейтрино, что придумали русские.

– Та-ак... Мистер Хант? Хант тяжело вздохнул:

– Мы знали о работах русских по стабилизации радиоактивных изотопов, в частности изотопов урана и плутония, используемых в нашей энергетике и военном арсенале страны. Больше того, мы пытались торпедировать эти работы. Но... – он выразительно пожал плечами, – Как видите, они обошли нас. Надо иметь мужество посмотреть правде в глаза и изменить наши политические и военные доктрины, по крайней мере, на ближайшее время. То, что предлагает Колли, – это перспектива на десятилетия. А что делать сейчас? Я посоветовал бы вам, господин Президент, незамедлительно, прямо сегодня, сию минуту выступить с заявлением, что Соединенные Штаты предлагают всем государствам немедленно и без всяких условий ликвидировать все имеющееся в их распоряжении ядерное оружие.

– Зачем так торопиться? – поморщился Колли. – Может быть, еще не все потеряно. Уничтожить ядерное оружие! Вы представляете, что это значит?

– Ядерного оружия у нас, считайте, уже нет. А немедленное заявление о нашей готовности уничтожить атомные бомбы – именно немедленное, пока мир еще не узнал о возможностях русских, – заставит и Россию пойти на такой шаг. Позже, когда они объявят о своем открытии, они могут этого и не сделать. Я уже не говорю о том резонансе, который вызовет наше заявление во всем мире.

– Ну, к чему сейчас еще и эта дипломатия в духе красных? – вяло отозвался Президент. – Колли прав, не стоит торопиться. Всякое заявление такого рода, как вы предлагаете, – камень на шею. Нас просто не поймут там, – указал он глазами куда-то вверх. – Может, русские действительно лишь пугают нас. Остановка атомных электростанций еще не уничтожение ядерного арсенала. Посмотрим, что последует дальше...

– Я знаю, что последует дальше! – с жаром возразил Хант. – Дальше появится заявление русских, после которого любая наша декларация не будет стоить и ломаного гроша. Поймите, русские построили генератор, способный прекратить любой радиоактивный распад. К черту летит и ваш хваленый рентгеновский лазер. Чего еще смотреть?!

– Ну хорошо. Послушаем, что скажут другие, – Президент демонстративно отвернулся от Ханта. – Государственный секретарь?

Тот не спеша встал, поправил пенсне:

– Главное сейчас, подумать о сохранении Атлантической солидарности. Наши союзники по НАТО, как вы знаете...

Но дальше Хант не стал и слушать. Он знал, во что обычно выливается эта бесконечная говорильня в овальном кабинете. Лишь служебная этика не позволяла ему встать и покинуть совещание. Казалось, ему не будет конца. Вдруг в двери появился заведующий канцелярией Белого дома:

– Экстренное сообщение из Москвы, господин Президент.

– Депеша посла?

– Нет, Заявление Советского правительства. Они пишут, что нашли способ ликвидации всего ядерного оружия.

Президент пробежал глазами поданный ему текст:

– Н-да... Серьезная бумага... Ну что же, мистер Хант, теперь давайте подумаем и о дипломатии. Вы, кажется, советовали...

– Простите, господин Президент, мой совет имел смысл лишь несколько часов назад, до этого заявления. А сейчас подумайте лучше о моей отставке. Умные помощники, как я понял, вам не нужны. – Он коротко поклонился и вышел.

На лужайке перед Белым домом его ждал доктор Браун.

– Мистер Хант, мистер Хант! – бросился тот ему навстречу. – Я прямо из Лэнгли. Там сказали, что вас срочно вызвал Президент, и я поспешил сюда.

– Что вам от меня нужно?

– Как... что нужно? Ведь вы сказали тогда, что я должен в любой час дня и ночи... а мы снова зафиксировали направленное модулированное поле и пришли к выводу, что гравиоизлучатель инопланетян...

Идите вы, знаете куда, со всеми вашими полями, излучателями и инопланетянами в придачу! За что вам только деньги платят! – Хант круто повернулся и зашагал к своей машине.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

1

«Давно ли запустил Колесников свой генератор, а как все изменилось в мире, – отметил про себя Зорин, берясь за только что принесенные газеты. – Америку словно подменили. Да и Англию, ФРГ... Будто никто и не собирался пойти на нас «крестовым походом». Вот и сегодня: «В Лондоне объявлено о демонтаже последних евро-ракет», «Бонн потребовал ликвидации всех военных баз США на территории Западной Германии», «Голландия заявила о своем выходе из НАТО». А все они: Максим, Таня, Димка-шалопут. Молодцы ребята! Но от Тани почему-то давно уже ни строчки. И Дмитрий ничего не пишет... Ну да, до того ли им сейчас! Всякие, наверное, там приемы, пресс-конференции... Встали на крыло орлята! Что им до старых родительских гнезд...> В дверь заглянула секретарь:

– Андрей Николаевич, к вам отдыхающая.

– Вы же знаете, я принимаю с двух!

– Я сказала ей. Но она очень просит. Это из сегодняшнего заезда, там небольшое недоразумение: несколько отдыхающих задержались с отъездом, и свободные палаты будут только к обеду.

– Так она что, не может подождать до обеда?

– Я так и сказала ей, но... Вы знаете этих столичных вертихвосток!

– Ладно, пусть зайдет, – Зорин свернул газеты, придвинул к себе какие-то бумаги и даже не поднял глаз на вошедшую.

– Здравствуйте, Андрей Николаевич...

Он вздрогнул, как пронзенный молнией:

«Что это, галлюцинация?» Но слух не обманул его:

– Таня... Татьяна Аркадьевна, вы?! А мне сказали...

– Правильно вам сказали. В кои-то веки приехала в санаторий, достала путевку. А у вас в приемной...

– Да, да, я знаю... Это мы сейчас... Но как же так, ни писем, ни телеграмм и вдруг... Да вы садитесь! И расскажите хоть немного. Как Максим, как Вова?

– Максима больше нет...

– Что?!

– Да не пугайтесь вы так! Нет здесь, на Земле. Улетел он, вернулся туда, где прожил последние годы, и я... Я согласилась с его решением: он не смог бы жить на земле. Только немыслимое нервное напряжение, связанное с работой над генератором, позволяло ему держаться этот год, а как только все было кончено... Ну, а Вова... Он был тоже обречен, я говорила вам. И в последнее время он так привязался к Максиму... Словом, Вова улетел с отцом.

– А как же вы? Что будет с вами?

– Со мной? – Таня попыталась улыбнуться. – А ничего. Все самое страшное позади. Конечно, расстаться с сыном, да и с Максимом тоже, было нелегко. Но теперь рана начинает понемногу затягиваться. Привыкну... А как вы? Что у вас нового?

– Что может быть нового у меня? . – А книга?

– Книгу закончил, послал в Москву, жду отзыва. Да что говорить обо мне? Как вы собираетесь жить дальше?

Она чуть передернула плечами:

– Жить, как жила. Хочу просить вас снова взять меня на работу в санаторий, если, конечно, найдется вакансия.

– Для вас?! Да я сам уйду, если не найду для вас другой должности.

– Ну, если уйдете вы, мне тут тоже делать будет нечего. Ведь кроме вас, здесь, на Земле... – Таня смущенно улыбнулась. – Никак не могу отделаться от привычки мыслить космическими масштабами. Хотя никому, наверное, космос не принес столько горя, сколько мне...

Она чуть помолчала, стараясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Взгляд ее остановился на стопке свежих газет:

– Сейчас вот падкие на сенсации газетчики слов П9 жалеют, возвеличивая инопланетян и их гуманность. А знали бы они истинную цену этой гуманности, истинную цену их абсолютного разума, их высшей справедливости! Видели бы хоть раз, с какой высокомерной усмешкой Этана встречала появление Земли на своих экранах дальней связи! Впрочем, я, наверное, несправедлива к Этане. Максим был прав, когда сказал однажды: «Ее нельзя судить, как нельзя Судить Солнце за то, что оно движется по такой, а не другой орбите». У всех свои заботы. И у нас – здесь, и у них – там. Я уже не говорю о себе, о вас, даже о Максиме. Но Этана, могущественная Этана! Вы знаете, почему ее корабль вернулся в систему Солнца?

– Так он вернулся?!

– Да. Потому что Кибер, их хваленый Кибер выразвил вотум недоверия своему командиру – отказался вести

корабль к системе Агно под командованием Этаны! И высокомерная инопланетянка вынуждена была либо до конца дней своих блуждать где-то на орбите спутника Марса, либо просить меня, меня, которую она считала чем-то вроде маленькой козявки, случайно попавшей в окуляры ее приборов, о великой услуге: разыскать Максима и поведать ему о ее бедственном положении.

– А почему так? Разве у нее не было возможности обратиться прямо к Максиму, минуя вас?

– В том-то и дело, что не было. Я оказалась единственным человеком, с кем она могла связаться на Земле, ведь элемент связи Максима, помните, был выведен из строя во время аварии вертолета на Лысой Гриве.

– Как же, помню. Именно с этим, кажется, было связано и уничтожение диска и ваше неожиданное возвращение в Кисловодск?

– Да, именно с этим. И Этане ничего не оставалось, как связаться со мной и молить меня помочь ей. И я воль на была выполнить ее просьбу или отказаться от этого. Я могла даже ничего не сказать Максиму. И никто во всем свете не узнал бы о моем разговоре с инопланетянкой. Но я в тот же вечер рассказала Максиму все. Даже сама посоветовала ему вернуться на Ао Тэо Ларра, сама попросила взять с собой Вову. Нет, это была не жертва с моей стороны. Я чувствовала, что Миона навсегда осталась в его сердце. Ну, а Вова... Я не могла не понимать, что это единственная возможность сохранить его жизнь после моей кончины. Какая мать не воспользовалась бы такой возможностью, даже ценой вечной разлуки со своим дитем! И через две недели все было кончено: они покинули Землю. Навсегда... – она судорожно вздохнула, прикрыла глаза платком. – Неделю назад я получила письмо от дяди Степана. Он был последним, кто проводил их с родной Земли, там же, на Лысой Гриве, откуда всегда стартовали челночные корабли Этаны. Я надеюсь, что когда-нибудь там поднимется памятник в честь одного из достойнейших сынов планеты.

Несколько минут они молчали, думая каждый о своем, Наконец Зорин нарушил затянувшееся молчание:

– И после этого вы решили вернуться в Кисловодск?

– Нет, это решение пришло не сразу. Надо было осмыслить все случившееся. А потом... Потом было еще два события, о которых я должна вам рассказать. Первое – я снова побывала на приеме у президента Академии наук. Это был единственный человек, которого Максим решил уведомить о своем отлете. Он оставил для него объемистое письмо. Я не читала его. Но думаю, то была не просто прощальная исповедь. По-видимому, Максим написал ему о многом, если не о всем, что узнал на Ао Тэо Ларра. Президент был очень внимателен ко мне, приглашал даже остаться работать в своем академическом институте. Но я лишь поблагодарила его. Я врач. И только врач. Мое место здесь, среди больных, я нужна им. А второе событие... – Таня слегка покраснела. – Дмитрий Андреевич сделал мне предложение.

Зорин выдавил на лице некое подобие улыбки:

– Ну что же, я... рад за вас.

– Но я отказала ему, – поспешила добавить Таня. – Я уважаю Дмитрия Андреевича. Больше, чем уважаю. Его искреннее участие во мне и этот недавний героический поступок... Да вы, вероятно, еще не знаете, ведь это ему

мы обязаны благополучным пуском генератора: в последний момент, рискуя жизнью, он помог Максиму расправиться с двумя вооруженными негодяями, пытавшимися уничтожить готовую установку. Словом, я очень симпатизирую Дмитрию Андреевичу, но...

– Я понимаю, – сказал Зорин как можно более безразличным тоном. – Сердцу, как говорится, не прикажешь. А как ампула с нептунием? Она сохранилась у вас? – попытался он направить разговор в другое русло.

– Ампула сохранилась. Она со мной и, я надеюсь, послужит еще многим хорошим людям. А,., почему вы не поинтересуетесь причиной моего отказа Дмитрию Андреевичу? – спросила Таня, чуть понизив голос и пряча глаза в опущенных ресницах.

– Ну, это такое дело, Татьяна Аркадьевна... Разве, я вправе?..

– Да, вправе. Потому что причина в вас, Андрей Николаевич.

– Во мне?! Как во мне? Не понимаю...

Она встала и, обойдя кресло Зорина, мягко коснулась его густых, вконец побелевших волос:

– Андрей Николаевич! Милый Андрей Николаевич, долго ли мы будем таиться друг от друга! Я же знаю, вы любите меня. И я... тоже люблю вас. Люблю давно. Только все время скрывала это от вас. И от себя тоже...

– Что вы говорите, Танк? Эт... Это серьезно?

– Разве об этом можно говорить несерьезно?

– Да... Но мои годы, мое сердце... Вы же знаете...

– Знаю. Все знаю. Только зачем вспоминать все это? Разве дело в годах? Разве я не вижу, не чувствую, что в душе своей, в своем отношении к жизни, в своей любви ко мне вы моложе всех, кто когда-либо встречался на моем пути? Ну, а сердце ваше... Я помогу ему. И это главное, – почему я здесь.

Руки Тани легли ему на грудь, и он снова ощутил ласкающий холодок ее ладоней, снова почувствовал, как с них стекают какие-то слабые щекочущие токи, несущие бодрость всему телу.

Зорин прикрыл глаза, полностью отдаваясь знакомому чувству покойной истомы:

– Родная моя... – прошептал он, легонько сжимая ее пальцы. – Чем я смогу отплатить за это счастье?

– Вы отплатили уже... Своей любовью. – Она нежно коснулась губами его виска. И вдруг выпрямилась:

– Ой, смотрите, смотрите! Нет, не сюда, на то окно, что выходит в парк!

Он перевел взгляд на большое, широко распахнутое окно и невольно потер глаза рукою. Там, на блестящем белом подоконнике, в свете яркого утреннего солнца пламенел чистейшим пурпуром только что раскрывшийся бутон никогда не виданного им цветка. Яркие лироподобные лепестки его еще хранили капельки прозрачной росы, тонкий горьковатый аромат все больше заполнял пропахший лекарствами кабинет, острое чувство радостного ожидания какого-то неведомого счастья все сильнее и сильнее охватывало душу.