Текст книги " Именем человечества "

Автор книги: Владимир Корчагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Кончай, приятель, слышишь! И убери руку. Говорю по-хорошему.

– Чего кончай? Чего по-хорошему? Да я т-тебя сейчас!.. – он размахнулся.

«Ну, ладно!» – Максим внутренне подобрался. Раз! Короткий удар в челюсть – и парень, икнув, повалился на землю. К Максиму бросились сразу двое. Он изловчился, и оба тотчас же растянулись на дороге.

– Ну? – Максим повернулся к остальным. –Еще надо? Но в это время один из ребят воровски, по-звериному подкрался сзади, ударил чем-то тяжелым по голове. Максим упал. И сразу навалились. Град ударов обрушился на; голову, спину, плечи. Максим рванулся. Попытался сбросить с себя живой клубок тел. Но их было слишком много. Тогда он инстинктивно поджал ноги, закрыл лицо руками, И вдруг почувствовал, что спину ожгло, как огнем. В сознание ворвалось: нож! Но тут что-то свистнуло. Над головой точно пронесся вихрь. И все хулиганы, бросив Максима, с криками и руганью помчались к селу. Стало тихо.

Максим приподнял голову. Выплюнул грязь, смешанную с кровью. Попробовал встать. И не смог. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, желто-оранжевые пятна замельтешили перед глазами, и он провалился в звенящую тишину.

Очнулся Максим от холодного дождя. Открыл глаза, прислушался. Тьма казалась непроницаемой. Дул ветер, и крупные капли уныло шуршали по мокрой хвое деревьев.

Он оперся рукой о землю, встал неожиданно легко. Голова была ясной, тело послушным. В памяти всплыла вся сцена недавней драки. Он ощупал руки, грудь, спину, – боли не чувствовалось. Странно... Ведь били! Здорово били. И кто это всхлипывает там, за деревьями? Он шагнул в темноту, и тотчас к нему метнулась легкая, как тень фигурка

– Жив... Жив! Как мне благодарить судьбу? Ведь все это из-за меня. Из-за меня! Дайте, я хоть оботру вас, – девушка, виновница потасовки, торопливо достала из сумки платок и стерла у него с лица грязь. Руки ее дрожали. Тон кое пальто промокло насквозь. Пальцы были холодны, как лед.

Сколько же он пробыл без сознания? Час, два? И все это время она провела тут, у дороги, под дождем. Недаром ее бьет как в лихорадке. Максим отстранил руку девушки:

– Да вы окоченели совсем. Что вы делали там, в лесу?

– Ничего... То есть, как же я могла иначе, ведь вас, ведь вы...

Он почувствовал приступ злости:

– Так хоть кричали бы, звали людей. Как так можно, сидеть и... хныкать себе в рукав.

Девушка снова всхлипнула:

– Я хотела... Но тут произошло такое, что я... Нет, вы не подумайте, что я так уж испугалась этих негодяев. Но потом, когда они разбежались... Это было так страшно!

Она говорила что-то абсолютно бессвязное, видимо, потеряла голову от страха. Максим не стал дальше слушать, – Где вы живете?

– Пока в Отрадном, у тетки. Я недавно приехала сюда по распределению, из медицинского училища в Вормалеевскую больницу. Каждый день вынуждена ходить по это? дороге и вот...

– Далеко ваш дом? – прервал ее Максим.

– Нет, совсем близко, у околицы. Но... – девушка со страхом посмотрела в темноту,

Он поднял чемодан:

– Пойдемте.

Дом действительно оказался совсем рядом. В окнах еще горел свет.

– Может, зайдете, пообсохнете. Чайку попьем... –роб ко предложила девушка, трогая его за рукав,

Максим резко отдернул руку:

– У меня умирает отец. Прощайте.

– Ой, как же вы?.. Как я могла... Простите, если можете! – она в отчаянии заломила руки.

– Ничего... Спокойной ночи, – он подхватил чемодан и чуть не бегом пустился обратно по дороге, не обращая внимания на дождь, на грязь, на мокрые ветви, хлещущие по лицу..,

4

Вновь он встретился с ночной незнакомкой лишь восемь лет спустя, когда, закончив институт, вернулся в Вормалей в составе научной экспедиции по выявлению природы необычных находок в местных астийских слоях. Эти странные находки давно будоражили воображение Максима. Слишком много данных было за то, что по крайней мере часть из них имеет внеземное происхождение, а главное – все отчетливее проступала непонятная связь между ними и его таинственной Нефертити.

Это последнее обстоятельство было особенно интригующим. Однако работы первого года экспедиции оказались безрезультатными. Несмотря на огромный объем раскопок, ничего нового найти не удалось. И лишь в начале следующего сезона счастье как будто улыбнулось Максиму.

В то утро он решил покопаться в небольшом котловане на окраине кордона, у больницы. Котлован был свежий, видно, его только что вырыли под какое-то строение. Но ударивший морозец так прихватил сырой песок, что стоило Максиму копнуть лопатой, как черенок с хрустом переломился у самого основания.

Молотка под руками не оказалось. Чтобы выбить обломок из штыка, пришлось воспользоваться куском конкреции, каких немало торчало в астийских песках и глинах. Но не тут-то было! При первом же ударе камень разлетелся вдребезги. Максим в сердцах швырнул обломок далеко в сторону.

– Вы что, этими булыжниками интересуетесь?

Максим удивленно поднял глаза. У больничного крыльца, облокотясь на тонкую балясину, стояла незнакомая женщина – совсем еще молодая, невысокая, в короткой беличьей шубке, с непокрытой головой. Глаза ее, темно-карие, почти черные, смотрели с хорошим, искренним любопытством. Щеки слегка порозовели от смущения.

Максим бросил ненужную теперь лопату, неловко поднялся:

– Как вам сказать...

– Я это не просто из любопытства. В прошлом году мне тоже попался такой камень, а внутри что-то железное.

– Что вы говорите! И вы знаете, где он сейчас? – Да, я сохранила его.

Максим почувствовал, как все у него захолонуло от волнения:

– Девушка, покажите мне ваш булыжник. Пожалуй ста!

– Пройдемте ко мне. Я живу здесь, при больнице. Через минуту Максим входил в маленькую, скромную

но очень уютную комнату незнакомки. Девушка сбросила шубку:

– Раздевайтесь! Простите, не знаю, как называть вас?.

– Колесников, Максим Владимирович, – быстро проговорил Максим, снимая плащ.

– А я... просто Таня. Вешайте ваш плащ сюда. Тесновато у меня...

– Не беспокойтесь. Я ведь на минуту, только взглянуть на вашу находку.

– Сейчас увидите. Садитесь пока, – она сдвинула в сторону книги, занимавшие большую часть дивана, и выскользнула за дверь.

Максим огляделся. Книги, книги... Книги на столе, на подоконнике, на небольшом платяном шкафу. Маленький транзистор над чистой, аккуратно застеленной кроватью. Небольшой мольберт в углу за столом. На нем белоснежный халат и стетоскоп.

Прошло несколько минут. Дверь скрипнула.

– Вот, взгляните. Простите, что заставила ждать. Боялась, не завалился ли где мой камешек. Но нет, ваше счастье, – Таня подала ему большую плоскую конкрецию.

Максим с нетерпением принялся ее рассматривать. Один конец камня был отбит, там отчетливо проступало какое-то грубое металлическое изделие. Именно изделие!

– Спасибо вам, Танюша! Такое спасибо, что и слов не найти. А вы помните, где нашли этот камень?

– Конечно. Я даже колышек там вбила, на всякий случай.

– Даже колышком заметили! Слушайте, да вы... вы... – Максим сжал ее маленькие горячие пальцы. – Я готов расцеловать вас за такой подарок, честное слово!

– Ну, зачем это... – она вдруг вспыхнула до корней волос. – А вы... не узнаете меня?

– Вас? – Максим оторвался от конкреции и взглянул в зардевшееся лицо девушки. Смущенная, взволнованная, ждущая, она была на диво привлекательной. Но ничто не подсказывало каких-либо связанных с ней воспоминаний. Вот разве голос?..

– Простите, но...

– Ничего удивительного, – просто сказала Таня. – Вы, надеюсь, не откажетесь от чашки чая. А пока взгляните вот на это, – она торопливо, явно стараясь побороть волнение, полистала небольшой альбом для рисования и, найдя нужную страницу, положила перед Максимом. – Вот, пожалуйста. А я сейчас...

Максим без особого интереса взялся за альбом. Все его мысли были заняты новой находкой. Но нельзя оказаться таким неблагодарным. Девушка, очевидно, увлекается живописью и не посмотреть ее работы...

Но что это?! Он схватил альбом и впился глазами в небольшой акварельный рисунок. Это был, по-видимому, порыв фантазии. Но какой фантазии!

Поражало не мастерство художника, хотя краски накладывались, безусловно, талантливой рукой. Поражал сюжет картины – абсолютно нереальный, невероятный, непостижимый.

Весь фон рисунка был выдержан в нарочито мрачных тонах: ночь, лес, глухая непроезжая дорога; с черного неба, почти сливающегося с лесом, льет крупный дождь; черные ели гнутся под напором ветра; черная земля набухла от мутных потоков. И в центре этого хаоса воды и тьмы – неестественно светлая полусклонившаяся женская фигура. На плечи ее наброшен плащ с поднятым капюшоном. Под ним серебристо-белое сильно открытое платье. Правая рука девушки опущена вниз к земле, отчего плащ соскользнул с нее, обнажив шею и часть плеча; левая прижата к груди, удерживает развевающиеся полы дождевика. Лицо девушки обращено к дороге. Но это не мешает видеть ее длинные искристо-зеленые глаза, прямой тонкий нос, красиво очерченные, видимо, что-то шепчущие губы. Видны даже крохотные капли дождя, запутавшиеся в бровях, и тени от ресниц. Потому что все лицо незнакомки, как и ее руки, шея, грудь, будто фосфоресцируют мягким зеленоватым светом. Слегка светятся и плащ девушки, ее платье, ноги в светлых чулках, непривычно отделанные туфли. А на грязной, раскисшей от дождя дороге – неподвижное человеческое тело, – черное, в неестественно скрюченной позе. Кажется, это мужчина. Но лица его не видно. По-видимому, он мертв или в глубоком обмороке.

Фантастическая, лишенная всякого реального смысла композиция! Но не в этом было главное. Главное заключалось в том, что девушка, источающая свет, удивительнейшим образом походила на... астийскую Нефертити!

Максим еще пристальнее вгляделся в рисунок и чуть не вскрикнул от изумления: на правом плече девушки, чуть ниже шеи было нанесено маленькое фиолетовое пятнышко. Этого не могла подсказать художнику никакая фантазия. Только на плече Нефертити видел он такую родинку.

Так, выходит, рисунок сделан с натуры? Где, когда? И что означает взгляд незнакомки? В нем – грусть, тоска, страдание...

Максим мгновенно забыл и о новой неожиданной находке, и о хозяйке этой комнаты, и обо всем на свете. Но дверь снова скрипнула, и показалась Таня с чашками а руках:

– Ну, как рисунок? Он словно очнулся:

– Где вы видели это?

Она поставила чай на стол, присела сама. Лицо ее было теперь белым как полотно, руки беспрерывно теребили бахрому скатерти:

– Вы и теперь меня не узнаете?

Голос! Теперь он не сомневался, что слышал этот мягкий пришептывающий голос. Но где? Максим нерешительно покачал головой. Таня еще больше потупилась:

– А помните, как восемь лет назад, в эту же пору, поздним вечером, по дороге в Вормалей...

– Вы?! Так это были вы?..

– Да, это я, глупая несмышленая девчонка, ввязала вас в драку, а потом ревела как дуреха, совсем потеряв голову от страха. Вы тогда, наверное, бог знает что обо мне подумали. А ведь я никогда не была трусихой. И в тот вечер, когда эти негодяи сбили вас с ног, я не убежала, нэ спряталась за деревьями. А схватила палку и так стукнула какого-то прохвоста, что тот взвыл от боли. Но их было слишком много. И у одного я увидела нож. Представляете мой ужас? Я бросилась на землю и вцепилась ему в ногу, Он упал на вас. А нож не бросает. Тогда я рванула его за волосы. Но в это время произошло что-то совершенно непонятное. В небе вдруг свистнуло. И поднялся такой вихрь, что меня отбросило в сторону. А все эти подонки ^сначала повалились на землю и забились, как в падучей, потом вскочили – и к селу. И сразу пошел дождь. Вы оставались на земле. Я хотела подбежать к вам, но тут... – Таня перевела дыхание. – Тут произошло то, что вы видите на рисунке, –Таня кивнула на альбом. – Она появилась как-то сразу, без единого звука, эта девушка в плаще, налицо ее будто светилось. Она вся светилась. И была такой красивой... Неправдоподобно красивой1 Разве на бумаге это передашь, Яш Поверьте, я иикогда не была суеверной. Но в эту минуту все будто заледенело во мне. А она подошла ближе и склонилась к вам. Низко-низко. Я думала, она хочет поцеловать вас. А она только провела рукой над вашим лицом и что-то шепнула, но так тихо, что я только по губам догадалась об этом. Потом она провела рукой по вашей груди, бокам. И поднялась. Но долго еще стояла и смотрела на вас, вот так, как я попыталась изобразить на рисунке. Сколько все это продолжалось – не знаю. Потом вдруг что-то прозвучало в темноте, как, знаете, басовая струна на гитаре, если ее чуть тронуть. Тогда девушка повернулась и исчезла. Сразу, будто растаяла в темноте. Тут уж на меня такой страх напал, что прижалась я к дереву и заревела. Реву и не знаю, что делать. Дождь, ветер! И вы на дороге. В темноте не видно, как вы там, может, и не живой давно. А подойти боюсь. И вдруг вы поднялись. Тогда я к вам! Ну, а дальше вы помните, наверное... Максим молчал.

– Потом я не раз встречала вас в Вормалее. А однажды вечером, ровно год спустя...

– Вы бросили мне цветы? Таня кивнула:

– Мне тогда еще хотелось показать вам свой рисунок, поговорить с вами. Но я думала, вы выздоровеете и сами зайдете ко мне. Просто не верилось, что тот вечер, тот случай в лесу пройдут совсем бесследно. Я, знаете, с детства любила мечтать о чем-то таком... необыкновенном. А с тех пор, как увидела вас и вашу удивительную спасительницу, то, кажется, только и жила своими мечтами. В тот вечер я сделала свой рисунок.

– Не продолжайте, прошу вас! – Максим захлопнул альбом. – Почему вы не сказали обо всем этом там, в лесу?

– Не знаю, как вам объяснить. Я очень испугалась тогда. И потом... у меня просто не было уверенности, что это не галлюцинация. Я и потом, вплоть до сегодняшнего дня, никому не смела даже рассказать о событиях той ночи. А теперь... Теперь я вижу, все это было! Было! Вы знаете ее, знаете, где она, и, может, скажете, как увидеть ее. Я так хотела бы этого. Ну почему вы молчите?

Максим отодвинул альбом.

– Милая Танюша, вы можете верить мне, можете не верить. Можете считать меня ненормальным, сумасшедшим, кем угодно. Но об этой девушке я знаю не больше, чем вы. Я видел ее всего два или три раза, при таких же странных, загадочных обстоятельствах. И больше не увижу, наверное, никогда.

– Но она любит вас!

– Вы с ума сошли! – Максиму показалось, что он сорвался с кручи и летит в бездонную пропасть. – Что вы говорите!

– Любит, я знаю. Я видела! – упрямо твердила Таня.– Вы только взгляните. Ведь я не придумала это. Такое невозможно придумать.

Он снова придвинул рисунок. Глаза незнакомки будто плакали в безысходной тоске.

– Нет! Этого не может быть. Это... мистификация, наваждение! Но... как я благодарен вам, Таня!

– За что благодарить, за камень?

– И за камень, и за цветы, и за все-все, – он бережно провел ладонью по корочке альбома.

– Максим Владимирович, хотите, я... подарю вам свой рисунок?

Он покачал головой:

– Нет-нет, оставьте его у себя. Я просто сойду с ума, если все время буду видеть это лицо, этот взгляд... А когда мне будет совсем уж плохо, я приду к вам... взглянуть на ваш рисунок.

– Я всегда буду рада вам, Максим Владимирович.

5

Потом он заходил к ней еще раза два-три. И понял, почувствовал, что она любит его, любит так, как не любил его никто и никогда. Он и сам был неравнодушен к ней. К ней нельзя было остаться равнодушным. Но все мысли, желания, мечты Максима замкнулись на астийской Нефертити. Поиски ее, разгадка ее тайны стали смыслом его жизни. Он не мог отделаться от навязчивой идеи, что почему-то должен, обязан встретиться с ней. А она, как нарочно, исчезла, не давала о себе знать ничем.

Между тем экспедиционные работы в Вормалее терпели одну неудачу за другой. Какие-то непонятные грозные силы с упрямой методичностью уничтожали любые находки, которые могли пролить свет на тайну астийских слоев. Руководство института все чаще, все настойчивее выражало сомнение в целесообразности проводимых исследований. Наконец пришел приказ свернуть все работы и покинуть Вормалей.

Большего несчастья Максим не мог и представить. Рушились все его планы, все надежды. Впрочем, оставалась еще одна возможность. Одна-единственная. Он давно приберегал ее на самый крайний случай. Теперь такой случай наступил.

В этот вечер он зашел к Тане в последний раз. Зашел проститься, поделиться – больше было не с кем – всеми невзгодами, какие обрушила на него жизнь. Приказ о свертывании работ, исчезновение Нефертити, бессилие перед какими-то темными силами, полностью уничтожившими результаты экспедиции, предстоящий отчет в институте, в котором ему просто нечего будет сказать, – и все это сразу, на него одного! С тяжелыми думами подошел он к больничному крыльцу.

Час был поздний. Все здание больницы тонуло в густом мраке. Но одно окно светилось. Ее окно. Там слышалась 'даже музыка. И легкая тень мелькала за занавеской. Он в нерешительности остановился. Удобно ли беспокоить ее в столь неурочный час? Но ведь она не спит. Он подошел к окну и осторожно стукнул в стекло. Занавеска чуть приподнялась. Удивленное, испуганное лицо Тани прильнуло к стеклу и тут же вспыхнуло радостью:

– Максим! Я сейчас...

Торопливый щелчок ключа, быстрые шаги в сенцах, короткий стук щеколды – и тонкий силуэт Тани показался в полосе света. Максим шагнул к ней:

– Простите, что в такой поздний час...

– Входите, входите! Я словно чувствовала...

Он вошел в знакомую комнату. Здесь все было прежним. Не было лишь мольберта, вместо него стояла тумбочка с телевизором. Таня поспешно выключила приемник:

– Вы прямо из тайги? Голодны?

– Нет, спасибо, я ненадолго. Не совсем приятные новости. Приказано возвращаться в институт.

– Как в институт? Впереди целое лето.

– Я сам до сих пор не могу опомниться, – Максим устало опустился на стул.

– Я все-таки приготовлю поесть.

– Ну что же, пожалуй. Мне все равно надо написать небольшое письмо. Дайте лист бумаги, Таня.

– Вот здесь, на столе, найдете все, – она вышла за дверь.

Максим пересел к столу на диван. Да, это последняя возможность. Больше откладывать нельзя. Вся надежда на Зуб Шайтана... В случае неудачи Таня перешлет записку в институт.

Он запечатал конверт, надписал адрес. Тапя вернулась в комнату. Он протянул ей пакет;

– Таня, завтра я уйду в тайгу. Дня на два-три. Мне нужно проделать один опыт. Он может кончиться... плохо. И если через три дня я не вернусь сюда, к вам, вы отошлете письмо по адресу на конверте.

Глаза девушки наполнились страхом:

– Это очень опасно, Максим?

– Это надо, Таня. Иначе пропадет труд многих лет. Я не могу уехать, не проделав опыт.

– Он связан с той... женщиной? ,

– Да.

– И вы пришли взглянуть на рисунок?

– Я пришел к вам, Танюша.

– Ко мне?.. – она вспыхнула, зарделась до кончиков ушей. – Вам плохо, Максим?

– Да, нехорошо. Я шел вот сейчас, думал...

– Говорите, говорите! – она села на стул против него, как школьница, даже ладошки положила на колени.

И снова мысли, тяжелые, как комья мокрой глины, задвигались, цепляясь друг за друга, с трудом выливаясь в слова и фразы. Таня слушала, не произнося ни звука. И лишь когда он замолчал, тихо сказала:

– Боже, почему все хорошие люди так несчастны?!

– Хорошие люди... А где он, критерий того, что хорошо, что плохо? Почему вы думаете, что если я не такой, как другие, то я лучше их? А они, эти другие, считают плохим меня и, может быть, вас. И все мы люди. Кто нас рассудит? На Земле нет более высокого судьи, чем человек. Но вы знаете, как непохожи люди. И каждый считает правым себя. Много вы видели ханжей, пошляков, грубиянов, невежд и просто отъявленных негодяев, которые сказали бы: да, мы плохи... Нет, они не скажут этого. Больше того, они сами претендуют на роль судей. И чаще, чем кто-либо другой. Между прочим, потому, что по злой иронии судьбы нередко занимают так называемые «руководящие посты», создают «общественное мнение». Вы думаете, среди них, этих «судей», мало найдется таких, которые завтра же предадут анафеме нас с вами только за то, что я пришел к вам в столь поздний час?

– За то, что вы пришли ко мне? Но почему? Что в этом плохого? Ведь вы для меня... Я люблю вас, Максим, – она пересела на диван, протянула к нему руки. – Я так ждала вас! Я готова на что угодно, лишь бы помочь вам. Хоть в чем-нибудь...

Он осторожно погладил ее по голове:

– Спасибо, Танюша. Я... пойду. А через три дня.

– Нет! Нет, Максим! Вы не уйдете, – ее маленькая горячая ладонь легла ему на лоб, пальцы коснулись глубоких морщин.

– Не надо, Таня...

Она опустила руки, сжалась, как от удара:

– Боитесь анафемы?

– Нет, – твердо ответил Максим. – Но я не имею права... Я просто недостоин вас. Не стою вашей любви. Вы же знаете, что я всю жизнь гонюсь за своими миражами.

– Я знаю это, – тихо прошептала Таня. – Знаю все... Но я люблю вас. И этот вечер, как бы он ни кончился, будет самым счастливым в моей жизни. – Руки Тани снова легли ему на плечи, губы его коснулись рассыпавшихся волос, и он почувствовал сквозь тонкий шелк блузки, как бьется ее сердце...

6

Мысли о новом восхождении на скалу давно не шли у Максима из головы. Тщательно перебирая в памяти события десятилетней давности, он все больше склонялся к тому, что феномен Зуба Шайтана имел самое непосредственное отношение к Нефертити. Время показало, что запах астийского эдельвейса был связан только с ней, а музыка, которую он слышал в тот день, не могла принадлежать ни одному из известных инструментов.

К тому же там, на вершине скалы, эта музыка и запах ощущались только в том случае, если коснуться подбородком колец. Значит, то, что он принял за альпинистские крюки, было вовсе не крюками, а частью какой-то линии связи, проходящей через Зуб Шайтана и соединяющей Лысую Гриву с другим, неизвестным ему пунктом, где бывала, а может быть, постоянно проводила время Нефертити.

Не приходилось сомневаться и в том, что в шуме ветра он слышал ее шепот. Стало быть, находясь где-то далеко от сопки, она могла видеть его на скале, говорить с.ним, пользуясь, очевидно, той же системой связи.

Но если так, то стоит снова подняться на Зуб и подключиться к этой линии – может быть, для этого достаточно лишь коснуться колец – и удастся вызвать Нефертити, заговорить с ней. Ведь в тот день на скале он, помнится, не произнес ни слова, только слушал. А если попробовать вмешаться в музыкальный код?..

Как бы там ни было, это оставалось последней возможностью связаться с Нефертити. Только сумеет ли он еще раз подняться на скалу? Память до сих пор хранила страш ные мгновения, пережитые на отвесной стене. Это и удерживало его до сих пор от рискованного шага. Он надеялся обойтись без такой крайности. Однако теперь было исчерпано все.

Вот почему пришел он сегодня к Зубу Шайтана. Здесь, только здесь мог он в последний раз вызвать ее на разговор. Или хотя бы сфотографировать кольца, взять крупицу для анализа, может быть, записать на магнитофон звуки, передающиеся по необычной линии, – все-таки будет что продемонстрировать в отчетном докладе. Все это, конечно, сопряжено с огромным риском.

И вот он снова перед каменной громадой, вонзающейся в небо. Позади – десяток километров подъема по лесистому склону сопки, короткий разговор с Силкиным. Впереди – лишь неизвестность. Одно он знал твердо: путь отсюда лежит только через вершину Зуба Шайтана.

Итак, за дело! Немного передохнув, Максим проверил фотоаппарат, магнитофон, все уложил в рюкзак вместе с молотком, напильником, связкой веревок, снял лишнюю одежду, разулся до носок, в последний раз оглядел путь

к вершине.

Пора! Веревка с грузом с первой попытки захлестнулась за выступ гребня – удачное начало. Всего несколько минут понадобилось, чтобы подтянуться к нижнему выступу. Теперь вверх по гребню! Это тоже не составило большого труда. Через полчаса он уже добрался до перегиба склона, где можно было передохнуть, выбрал место поровнее и, не снимая рюкзака, пристроился в тени, под глыбой. День был жарким, безветренным. Голова кружилась от усталости. Стоило ли дальше рисковать? Но все кругом дышало такой тишиной и покоем, что просто не верилось в возможность какой-то неприятности. Будь что будет! Максим поправил рюкзак и снова полез вверх. Но теперь подъем был особенно труден. Гребень еле лепился на почти отвесном склоне. Приходилось ощупывать каждую глыбу, каждый камень. Тяжелый рюкзак тянул вниз. Пот слепил глаза. Максим то и дело останавливался, чтобы перевести дыхание. Однако склон становился все круче, все опаснее. Глыбы кварцита здесь сильно потрескались, кое-где еле держались на месте, обрушиваясь при каждом неверном движении. А впереди была еще голая стена.

Но вот и она. Наконец-то! Максим примостился на верхнем конце гребня и глянул вверх. Стена уходила прямо в небо. Нет, с рюкзаком здесь не подняться! Придется оставить его под стеной, взобраться сначала налегке и, укрепив на вершине веревку, спуститься за вещами. И как он вскарабкался прошлый раз на такую крутизну? Помнится, где-то здесь была небольшая выбоинка и трещина над ней. Да, вот они.

Ну, вперед! Максим уцепился руками за трещину и подтянулся вверх. Хорошо, что он сбросил ботинки. С выбоины можно перебраться на этот уступ. Затем по нему чуть влево, там, на уровне его роста – небольшой карниз, и если за него ухватиться... Только бы не сорвалась нога! Только бы дотянуться до этого карниза! А вот и он! Если теперь подтянуться на руках...

Э-эх, не получилось! Карниз не выдержал тяжести Максима, и он сполз обратно к гребню. К счастью, удачно, лишь сильно поцарапал обе руки. Но что это, что?! Большая глыба кварцита, в которую он уперся ногами, вдруг покачнулась, сдвинулась с места и с грохотом покатилась вниз, увлекая за собой всю верхнюю часть гребня. Максим еле удержался на крохотном уступе, вцепившись руками в трещину над головой, и в тот же миг услышал... плач. Да, плач! Кто-то определенно всхлипывал у него за спиной. Максим попытался оглянуться назад. И тут – сквозь грохот обвала:

– Не надо! Не поднимайтесь! Я не смогу помочь вам... Максим вздрогнул. Ее голос! Голос Нефертити! Вот и

запах астийского эдельвейса. Слабый, еле ощутимый. Но разве спутаешь его с чем-нибудь другим? Наконец-то! Только что она говорит? Почему так тихо? Он напряг слух. Голос, прерываемый рыданиями, с трудом пробивался сквозь низкий нарастающий гул:

– Спускайтесь! Прошу вас, умоляю! Я теперь... Мне самой нужна помощь. Мне запрещено даже думать о вас. Меня лишили всякой свободы действий. Но не обо мне речь. Спускайтесь! Спускайтесь и запомните... – шум падающих глыб окончательно заглушил тревожный шепот. И вдруг все смолкло. И этот гул, и грохот обвала. Максим глянул вниз и похолодел от страха. От гребня не осталось и следа. Прямо под ним обрывалась теперь почти отвесная стена. Путь вниз был отрезан.

Но и тут не удержаться. Нет, не удержаться! Ноги едва цеплялись за узкий выступ. Руки свело от напряжения. Значит, опять вверх? Только так, иного выхода нет. Там можно будет хоть закрепить веревку. Здесь нельзя сделать и этого.

Максим подтянулся к трещине и снова начал карабкаться вверх по стене. От выбоины к выбоине, от уступа к уступу, с одной мыслью: только бы не сорваться, только бы не соскользнуть. На этом замкнулись сейчас вся его воля, все силы, весь рассудок. Однако целая вечность, казалось, прошла, прежде чем он ухватился за верхнюю кромку скалы и, теряя сознание от невероятного перенапряжения, вскарабкался на вершину. Все!

Но где же кольца? Кольца, ради которых он пошел на такой риск?! Они были тут, у самого края площадки. Однако теперь от них не осталось и следа. Холодный пот покрыл Максима. Отчаяние сдавило сердце. Он понял, что опоздал. Злые, враждебные силы успели нанести последний, самый страшный удар – удар по Нефертити. Они лишили ее свободы, лишили связи, отняли у него последнюю надежду когда-либо встретиться с нею.

Что оставалось делать на скале? Едва отдышавшись, Максим отвязал от пояса веревку и, сделав петлю, попытался набросить ее на выступ площадки. После нескольких попыток это ему удалось. Но в последний момент, когда он собирался уже затянуть петлю, веревка вдруг вырвалась у него из рук и змеей скользнула вниз.

Максим застыл от ужаса. Липкий пот снова покрыл лицо и спину. Что он наделал! Что наделал!!! Он, сколько мог, свесился над бездной, обшаривая глазами каждый сантиметр скалы. Но нет, путь вниз закрыт. Если и удастся спуститься еще раз до того места, где когда-то кончался гребень, то дальше склон был абсолютно неприступен.

А здесь? Нельзя ли что-нибудь придумать здесь? У него есть спички. Но нет ничего, что могло бы гореть. Есть нож. Но что можно сделать ножом с крепчайшим сливным кварцитом? Есть кепка, носовой платок... Но всем этим не привлечешь внимание человека и за километр. А домики кордона еле видны в жарком мареве. Разве заметят его оттуда!

Он долго и внимательно осматривал склоны сопки. Лес, лес... И ни дымка, ни свежей порубки. А Нефертити в беде. Теперь это ясно. Что же могло с ней случиться? Если бы он вообще что-нибудь знал о ней...

– И все-таки надо еще раз обдумать все спокойно, – попытался взять он себя в руки. Но мозг уже отказывался работать. Страх и отчаяние все больше овладевали сознанием. Да и что можно было придумать...

Между тем солнце пекло немилосердно. Мучительно хотелось пить. Сухая горечь обложила язык, иссушила горло. Тупой болью сдавило грудь. Жажда – вот что убьет его на этой каменной игле, если никто не придет на помощь. Но откуда ждать помощи? Он снова и снова старался вызвать в памяти образ Нефертити. И не смог. Все, что было связано с ней, будто тонуло в огромном черном провале, словно незримая стена экранировала и гасила мысли Максима.

День тянулся целую вечность. А с наступлением ночи пришел холод. Каменное ложе, казалось, обледенело. Жгучий ветер пронизывал до костей. Черное небо давило своей беспощадной пустотой. Острые лучи звезд будто вонзались в тело, еще больше усиливая дрожь, от которой сводило плечи и останавливалось дыхание.

Утро не принесло облегчения. С первыми лучами солнца вернулись муки жажды. Усилилось головокружение, началась тошнота. Вдобавок ко всему появились галлюцинации. Гора вдруг будто накренилась к земле, принималась раскачиваться, уходила ввысь. Несколько раз он засыпал или терял сознание. Пробуждение было кошмарным...

И снова ночь, снова холод. К утру он был уже в полуобморочном, бредовом состоянии. Полное безразличие ко всему сделало его равнодушным даже к галлюцинациям. Он не открыл глаза, когда внизу вдруг будто залаяли собаки и кто-то отчетливо произнес его имя. Что еще выкинет измученный мозг?

Но лай не прекращался. И чей-то до боли знакомый голос все звал и звал: