Текст книги " Именем человечества "

Автор книги: Владимир Корчагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Зорин давно понял, что полюбил Тропинину, полюбил так, как не любил никого в жизни. Он почувствовал это особенно ясно в то страшное утро, после звонка из милиции, когда бежал, задыхаясь, по едва просыпающимся улицам города, молил остановиться каждое такси, замирал от страха перед каждым мигающим светофором.

Все это было словно в страшном сне. Зорин плохо помнил, как добрался наконец до больницы. Она была закрыта. Он, не задумываясь, забыв про свой возраст, пробрался сквозь пролом в ограде сада, прошел служебным ходом в приемный покой, почти силой прорвался в хирургическое отделение. Благо, дежурный врач оказался знакомым. Он тут же подал ему халат, разыскал историю болезни, подробно познакомил с результатами первичного осмотра.

– Словом, положение тяжелейшее. В сознание не при ходит. И... лучше бы ее не беспокоить.

– Я должен ее видеть, – твердо сказал Зорин. Врач пожал плечами:

– Пойдемте, я провожу вас.

Тропинина лежала в двухместной палате, у окна. Голова ее была забинтована, лицо казалось восковым, глаза глубоко ввалились, нос заострился. Одна рука – под одеялом, другая безжизненно упала на простыню. Рядом стонала пожилая женщина. Обе были без сознания.

Горячий комок подступил к горлу Зорина. Он судорожно глотнул воздух и, подойдя к кровати Тропининой, осторожно прикоснулся к ее запястью. Пульс был ровным, но слабым. Дыхание с трудом вырывалось из груди,

Он прикрыл руку одеялом, отвел со лба выбившуюся из-под повязки прядь волос. И вдруг веки больной дрогнули. Она раскрыла глаза:

– Андрей Николаевич?.. Я знала... что вы... придете...

Он поспешно приложил палец к губам:

– Ни слова больше! Вам нельзя говорить.

– Я понимаю это... Но надо... Только вы... сможете меня спасти... – она снова закрыла глаза, но через минуту, сделав над собой невероятное усилие, раскрыла опять. – Ту коробочку... помните... С белым порошком.., Ее надо принести... Скорее... Иначе – смерть...

– Я все понял. Не говорите больше ничего. Я сейчас же еду в санаторий и привезу препарат сюда. Он по-прежнему в вашем рабочем столе?

Она слабо кивнула:

– И еще... мой сын... Вовка...

– Не беспокойтесь, Таня... Татьяна Аркадьевна. Я сегодня же заберу его к себе домой и.,. Словом, не беспокойтесь ни о чем!

– Спасибо вам... – глаза ее закрылись, и две крупные слезы скатились на смятую подушку.

Жгучее чувство сострадания сдавило сердце. Закрыв лицо рукой, Зорин вышел из палаты. А уже через час снова сидел здесь, сжимая в руках коробочку с радиоактивным препаратом. Но Тропинина не приходила в сознание. Проходил час за часом. За окном сгустились сумерки. Над головой вспыхнул свет. Глаза больной оставались закрытыми, дыхание слабело, пульс прощупывался все хуже и хуже. Оставалось одно. Он сам прокипятил шприц. Сам сделал укол. Веки Тропининой медленно приподнялись. Он поспешно склонился над кроватью:

– Я все принес вам, попробуем начать. А сынишка ваш у меня дома. Ему хорошо там.

Она легко качнула ресницами, попыталась высвободить из-под одеяла руку. Он помог ей:

– Припудрить ладонь препаратом?

Она снова качнула ресницами. Попробовала приподнять руку с простыни. На лбу выступили капельки пота.

– Ничего не делайте сами. Я, кажется, знаю, что нужно предпринять. Если ошибусь, дайте знать глазами.

Зорин нанес препарат, осторожно откинул одеяло и начал легонько водить ее ладошкой по груди и плечам, едва касаясь вздрагивающего тела. Пальцы его чутко ловили малейшие толчки в запястье, и уже через минуту он ясно ощутил, что пульс становится отчетливее, сильнее. А еще через несколько минут с лица начала сходить мертвенная бледность, глаза раскрылись шире, губы чуть дрогнули:

– Спасибо вам... Пока хватит... Теперь завтра... в это же время... – Легкий вздох вырвался из ее груди. Слабая тень улыбки пробежала по губам. Он понял, что самое страшное позади. Безмерная радость переполнила душу. С отцовской нежностью коснулся он губами ее худой, тон кой, почти просвечивающей руки.

А уже через две недели они с Вовкой сидели внизу, в вестибюле, с большим букетом цветов и ждали, когда она переоденется в приемной. Она вышла к ним своей обычной стремительной походкой, расцеловала Вовку, тепло поблагодарила его, Зорина. Он усадил их в такси и медленно побрел к себе, в опустевшую квартиру...

И все пошло по-старому: мимолетные встречи в санатории, изредка – воскресные прогулки в горы, и бесконечная, непроходящая тоска, которая не оставляла его теперь ни на минуту. Он стал плохо спать по ночам, думы о Тропи-ниной не давали сосредоточиться на работе, он забросил свое любимое детище – почти законченную книгу о терапии ишемических заболеваний. Все его чувства, весь смысл жизни сосредоточились в ней одной. И никакого просвета впереди. Не мог же он открыться в своей любви женщине, которая была моложе его на тридцать лет! То есть, может быть, он и решился бы сказать ей это, если бы заметил хоть искорку ответного чувства. Но вот об этом как раз и оставалось лишь мечтать.

Тропинина была неизменно приветлива с ним, сама приглашала время от времени на прогулку в горы, делилась всем, что касалось ее работы. Но и только. Напрасно он старался найти в ее глазах хоть тень надежды на что-то большее. Они по-прежнему были непроницаемы и строги.

Он страдал от этого. Здравый рассудок говорил ему, что так не может продолжаться до бесконечности, что чем дальше, тем труднее будет пережить потерю этой женщины. Но что мог он сделать, если одна минута, проведенная с ней, была для него дороже целой жизни.

Зорин невольно вздохнул и, надев спортивный костюм, начал шнуровать кеды.

Вдруг в дверь постучали.

«Неужели она?..» – пронеслось в голове.

– Сейчас, сейчас! – он быстро завязал шнурок и открыл дверь. Перед ним стоял, сияя улыбкой, его сын Дмитрий.

– Здравствуй, папка!

– Димка, сынок! Да как же ты так, даже не телеграфировал?

– Люблю сюрпризы! – счастливо рассмеялся Дмит-й, высвобождаясь из объятий отца. – А ты молодцом! Нмолодел лет на двадцать. И в спортивном костюме! В горы собрался?

– Да, еще минута – и пришлось бы тебе стучаться в запертую дверь со своими «сюрпризами». Ну, как ты, как твои дела?

– Дела отлично, папка! Неделю назад твой сын стал дипломированным кандидатом физматнаук и избран на должность старшего научного сотрудника.

– Утвердили, значит? Ну, поздравляю! Да что же ты и об этом не сообщил?

– Хотел лично тебя обрадовать.

– Бот чудачок! А на чем ты приехал? Или поезд так сильно опоздал?

– Да тут такое дело... – слегка покраснел Дмитрий. – Пришлось девушку одну проводить. Она тоже физик и такая симпатичная, знаешь. Ну, разговорились, то да се...

– Ладно, раздевайся, проходи. Есть, наверное, хочешь?

– Это – потом! –Дмитрий сбросил плащ, прошел в гостиную. – И как же давно я не видел этих комнатушек! А это кто? – взял он со стола фотографию в рамке.

– А это... очень хорошая моя знакомая, врач Тропинина. Я познакомлю тебя с ней.

– Гм... Если оригинал соответствует фото...

– Да, Татьяна Аркадьевна замечательная женщина. Во всех отношениях. Я надеюсь, она понравится тебе.

– А это? Ты занялся физикой? – удивился Дмитрий, беря с кушетки раскрытую книгу.

– Немного. Заинтересовался радиоактивным распадом. И столько здесь, оказывается, еще неясного, таинственного..,

– Неясного – да. Но таинственного... Сейчас это не звучит.

– Жаль, что не звучит.

– А ты что, все еще хочешь видеть жизнь в ореоле таинственности? В твои годы?!

– Да, мне уже шестьдесят. И тем не менее я готов повторить вслед за Эйнштейном... Как это у него? Вот, я Даже записал: «Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, – это ощущение таинственности окружающего мира, тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае – слепым»

– Это сказал Альберт Эйнштейн?!

– Да, Альберт Эйнштейн, ваш коллега, и не из числа последних как будто.

– Значит, ты и до Эйнштейна добрался? Ну, папка, сегодня ты мне положительно нравишься! И твой спортивный вид, и Эйнштейн, и эта... Тропинина, – он снова взял со стола фотографию. – Гм... Неужели и в жизни бывают такие умные женские лица?.. А ты иди, иди! Горы любят дисциплинированных. Все равно мне еще надо помыться, побриться...

– Ну что ты! Столько времени не виделись...

– Насмотримся еще, впереди целый месяц. Да и се-, годня – вся ночь наша. Иди, проветрись!

– Ну, разве на полчасика. Ты тут все найдешь?

– Не беспокойся.

2

– Вот такие у меня дела, – закончил Дмитрий свой рассказ о работе в лаборатории. – Все, как видишь, о'кей! А теперь... Надо мне еще поговорить с тобой... Не знаю, как и начать. Вчера еще хотел, да как-то... Словом, решил я жениться, папка.

– Ну, что же... Пора, сынок. Кто же она, твоя невеста? Уж не эта ли симпатичная физичка, которую ты провожал вчера с поезда?

– Что ты, nanat Это так... Небольшой дорожный флирт, А невеста... Вот, смотри, – вынул Дмитрий из кармана фотографию. – Алена. Она в детском саду работает. Но такая девушка, скажу я тебе!

– Главное, чтобы тебе нравилась.

– Да я теперь без нее жить не смогу!

– Это хорошо, сын. Что же она с тобой не приехала?

– Она тоже поехала к своей матери, чтобы все, как говорится...

– Понятно. И когда вы собираетесь... Когда решили оформить все это?

– Вот приедем из отпусков и...

– Значит, через месяц? А какое у нее образование, Дима?

– Можно сказать, никакого. Да разве это имеет значение?

– Вообще-то имеет...

– Но не главное же? А, папка?.

– Как тебе сказать… Нет, не главное, конечно.

– Вот и я думаю. А как ты?

– Что я?

– Ты не собираешься жениться на этой... Тропининой? Зорин невесело усмехнулся:

– Разве я похож на жениха?

– Да это я так, к слову. Чтобы знать, как мне держаться с ней, когда мы познакомимся.

– Видишь ли, сын, интеллигентная женщина сама даст понять, как с ней держаться.

– А она что, очень интеллигентная?

– Очень, Дима.

– Дай-ка я еще раз на нее взгляну, – Дмитрий взял со стола фотографию Тропининой, с минуту всматривался в ее лицо. – Да, похоже... Сколько ей лет?

– Она чуть моложе тебя.

– Моложе меня! А я думал... Когда же ты познакомишь нас?

– Попробую пригласить ее к нам завтра, вот так же вечерком, после работы. Только придется нам немного почистить свой ковчег. А то, сам видишь...

– Она не была еще здесь?

– Ни разу.

– Будь покоен, папа, швабру держать в руках я еще не разучился. Все будет блестеть. И вообще, я все организую так, что... Словом, покажем ей, что и мы не лыком шиты.

– Димка, Димка... Какой ты еще ребенок! – Зорин привлек сына к себе и прижался щекой к его вихрастой Шевелюре. – Ну, ладно, иди отдыхай, а я поработаю немного.

– Все сидишь над своей книгой?

– Да. Интересные мысли пришли сегодня в голову, надо записать, пока не забыл. Прости, что оставляю тебя.

– Работай, работай! Мне все равно надо сходить кое-куда.

– Надолго?

– Кто знает... Во всяком случае, не беспокойся, если задержусь немного. И дай мне, пожалуй, ключ, чтобы не тревожить тебя ночью.

– И все-таки, постарайся не очень допоздна, Дима.

– Ну что ты, папа, я же в отпуске. И не такой ребенок, как ты думаешь, – рассмеялся Дмитрий. – Чао!

Он запер за собой дверь и, дойдя до первого автомата., поспешно набрал номер:

– Алла?

– Да. Это ты, Дима? Боже, как я устала ждать! Весь день – ни одной живой души.

– А Виктор?

– Виктор! Он опять укатил в командировку.

– И ты совсем одна?

– С кем же мне быть? – капризно протянула Алла. – Я только тебя и жду. А ты не звонишь и не звонишь! Приходи скорее, Димочка!

– Иду, Алла, иду! – он самодовольно подмигнул диску автомата и зашагал по пустеющей улице.

3

– Ну, не спи, поговори со мной, – горячо шептала Алла в самое ухо, осторожно перебирая пальцами его спутавшиеся волосы.

– Я не сплю, честное слово, не сплю, – отвечал Дмитрий, не размыкая век. Он действительно не спал. Но ему не хотелось больше видеть эти молящие глаза, эти влажно блестящие губы, эту полную обнаженную грудь, смутно белеющую в полутьме спальни. Он вообще не мог сейчас объяснить себе, зачем он здесь, в этой огромной жаркой постели, с этой чужой, почти незнакомой женщиной?

– Ну почему ты молчишь, Димочка? – продолжала шептать Алла, прижимаясь лицом к его груди. – Скажи что-нибудь еще...

«Нет, этак можно сойти с ума!»

– Ну, что еще тебе сказать? – отозвался он, еле сдерживая раздражение. – Я уже говорил, что мне хорошо с тобой, что я никогда не встречал такой женщины, что я рад нашему знакомству. Что еще?

– Нет, ты не любишь меня... Ну, хорошо, хорошо, – прервала она себя, уловив его протестующий жест. – Не будем больше об этом, поговорим о твоей работе, об институте, о науке. Ведь я так отстала от всего...

«Слава богу! Это все-таки лучше, чем клясться в несуществующих чувствах», – Дмитрий открыл глаза, коротко зевнул:

– Право, не знаю с чего начать...

– Я понимаю тебя, Димочка. Ведь ты на самом стержне большой науки. А я... Помню, как на одной лекции по атомной физике наш профессор – такой был душка! – цитировал одного американца: «Теория элементарных частиц, – будто бы говорил тот, – представляется мне пирамидой, стоящей на вершине. И один бог знает, как она не развалится». Смешно! А ведь мои знания так и остались на этом уровне. Скажи, Дима, что сейчас нового в теории элементарных частиц, в атомной физике вообще?

– Нового много. Ну, прежде всего, мы, кажется, окончательно поверили в кварки. Кстати, недавно был открыт и шестой кварк – кварк «t», составивший долгожданную пару кварку «в». Появились сообщения, что кое-где наблюдалось что-то вроде распада протона. Но самым впечатляющим, на мой взгляд, событием последних лет было, конечно же, открытие промежуточных бозонов...

– Промежуточных бозонов?

– Да, тяжелых промежуточных бозонов. Ты даже не слышала о них?! Ну, Аллочка, знания твои действительно пообветшали!

– Так я же говорила...

– Я понимаю, ты не виновата в этом. Но то, что переносчиками электромагнитного взаимодействия являются фотоны, а сильного –мезоны, ты, надеюсь, представляешь?

– Ну, ты уж совсем... Это я даже своим ученикам рассказываю.

– Так вот, а теперь и слабые взаимодействия обрели наконец свои обменные частицы – промежуточные бозоны. Оригинальные частички, скажу тебе. С массой в сто раз больше и размером в тысячу раз меньше протона! Представляешь, какая энергия потребовалась для их открытия? Свыше пятисот миллиардов электрон-вольт! И вот этим частицам, как оказалось, обязаны и бета-распад, и рассеяние нейтрино на нуклонах.

– Рассеяние нейтрино... Ведь это нечто противоположное бета-распаду, так я понимаю?

– Да, в какой-то мере...

– Ас помощью этого процесса нельзя реконструировать ядра атомов? Скажем, сделать их более стабильными или, наоборот, более неустойчивыми? Получить новые радиоактивные изотопы? До этого вы еще не дошли?

– Вообще-то мы работаем и над этим, но... об этом я не могу рассказать тебе, Аллочка, – секрет фирмы.

– Что значит секрет фирмы?

– Ну, как ты не понимаешь? – замялся Дмитрий. – Закрыты эти работы, засекречены.

– А что сейчас не засекречено! – усмехнулась Алла. – Но раз засекречено, то засекречено, – не будем больше об этом говорить. Хотя, как бы это было соблазнительно – сделать радиоактивным, предположим, весь азот, Понимаешь – топливо из воздуха! Какой неиссякаемый источник энергии открылся бы человеку!

– Ну, такой источник, положим, уже есть.

– Ты имеешь в виду тяжелые изотопы водорода?

– Конечно. Куда уж больше – весь мировой океан к услугам человека! А вот сделать стабильными ядра урана или плутония... – мечтательно протянул Дмитрий.

– Это зачем? Чтобы лишить нынешнее человечество последних запасов природного топлива?

– Если бы это было только топливо!

– Как только топливо? А-а-а... Ты имеешь в виду и бомбы? – Алла даже привстала на постели. – Ты имеешь в виду уничтожить атомные бомбы?! Милый, как это было бы замечательно! Да если бы в самом деле вы смогли этого добиться! Если бы в самом деле... – она обхватила Дмитрия за плечи и покрыла его поцелуями. – Боже, как я хотела бы работать над этим вместе с тобой! Дима, родной мой, возьми меня отсюда! Возьми с собой, туда, в твой институт. Хотя бы самой простой лаборанткой, самым последним препаратором!

– Глупышка! Как и куда я возьму тебя? Я же не директор института и даже не завлаб. Институт закрытый, Каждое вакантное место заполняется в порядке конкурса,

– Ну, пусть дворником, техничкой, гардеробщицей, – кем угодно!

– Ты – гардеробщица? Физик с университетским дипломом...

– Но я не смогу больше жить без тебя. Ты мне стал дороже жизни. Стоит тебе уехать – и я не знаю, что со мною будет. Я умру от тоски. Я... Я... – она всхлипнула и зарылась лицом в подушку.

Дмитрий в растерянности встал с кровати, включил свет, вновь склонился над плачущей Аллой. Этого он никак не ожидал. Да и жаль стало так доверчиво отдавшуюся ему девушку. Она действительно, кажется, полюбила его.

– Ну, зачем ты так, Аллочка? – ласково заговорил он, стараясь заглянуть ей в лицо. – Я никуда еще не уезжаю. Впереди у нас целый месяц. А там... Может быть, придумаем что-нибудь. Мало ли...

– Ничего мы не сможем придумать... ничего! Ты уедешь, а я... Я не проживу без тебя и дня, – она снова разрыдалась.

Это было свыше всяких сил.

– Ладно, я подумаю, напишу своему шефу и, может

быть... А сейчас я пойду: поздно уже, старик мой, наверное, с ума сходит. Да и тебе пора уснуть. До завтра, Аллочка, – он поцеловал ее в плечо и начал одеваться.

Она еще раз всхлипнула, но тут же встала, улыбнулась сквозь слезы, обхватила его за плечи:

– Прости меня, Димочка! Я сама не знаю, что со мной. Но вот представила, что снова останусь одна, и так страшно стало... Не сердись, милый. И приходи опять завтра вечером, пораньше приходи.

От семнадцатого – первому

В селениях Вормалей и Отрадное действительно ходят слухи о неких таинственных явлениях, связанных с непонятными силами (предположительно космического происхождения). В течение последних десяти лет здесь периодически работала экспедиция по выяснению природы этих сил. По некоторым (пока еще недостоверным) сведениям, работа экспедиции закончилась успешно, и ее руководитель Максим Колесников побывал на каком-то космическом объекте (возможно, инопланетном звездолете). В настоящее время он находится на излечении в местной больнице; Пытаюсь установить за ним наблюдение.

Непосредственное участие в экспедиции принимал местный старожил-охотник Степан Силкин, бывший сосед Колесникова. Именно у него поселился Колесников по возвращении из космоса и прожил все время до поступления в больницу. Предполагаю, что старик также обладает определенной информацией по интересующему вас вопросу. Человек он скрытный, замкнутый, недоверчивый, похоже, фанатично преданный Колесникову. Тем не менее, делаю все возможное, чтобы найти пути к овладению имеющимися у него сведениями.

В ходе операции мной завербован другой местный житель – Кузьма Вырин, также бывший рабочий экспедиции, хорошо знавший Колесникова. Мужчина беспринципный, склонный к нечестным поступкам, падкий на деньги. Большой информацией он не обладает, но может помочь выйти на Силкина и Колесникова. Предполагаю использовать его в дальнейшей работе.

Третий козырь в игре – санитарка больницы, где находится Колесников, Клавдия Киреева, близкая знакомая Вырина, человек примерно такого же морального уровня. Постараюсь завербовать ее в ближайшее время.

Для успешного завершения операции потребуется значительная сумма денег. Понадобятся помощники.

Семнадцатому от первого

Благодарим за ценную информацию. План развертывания операции одобряем. Впредь в донесениях именовать: Колесникова – Странником, Силкина – Лесником, Вырина – Дельцом, Кирееву – Экономкой. Ваша задача на ближайшее будущее. Обязательно уточните, где побывал Странник? В чем выразился его контакт с представителями внеземной цивилизации? Какие сведения военного и технического характера получил он от них? Каковы намерения инопланетян в отношения Земли (в особенности нашего государства и России)? Каково отношение ко всему этому официальных русских властей? (Непонятно, почему Странник находится на излечении в местной больнице?) Какова – это главное – цель его пребывания в Отрадном в настоящее время? Что он собирается предпринять в ближайшие дни?

Деньги высылаем. Вам в помощники выделяются восемнадцатый и девятнадцатый. Пароль при встрече с ними прежний.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

В больницу Чалый пришел в самое «неподходящее» время, в тихий час, и встретившая его санитарка не дала ему даже переступить порог приемной. Но Чалый не стал с нею спорить.

– Нельзя так нельзя, – смиренно сказал он. – Хотелось бы только узнать, как там один мой знакомый, Максим Владимирович Колесников?

– Что «как»? Лежит и все! – отрезала санитарка. –? А если желаете повидать или передать что, так вон там все написано, – кивнула она на вывешенный распорядок дня.

– Понятно... Да что это я? –стукнул Чалый себя по лбу. – Вот, угощайтесь, пожалуйста, – он сунул руку в карман и высыпал перед ней целую пригоршню конфет.

– Спасибочко тебе, – сразу растаяла санитарка. – Это <ц с чайком... Так ты, значит, к Колесникову? Да-а, лежит рока сердечный. Ноги, вишь, у него отнялись. Но врач говорит, ничего, все образуется...

– Хорошо, если бы так. А как звать-величать вас, мамаша?

– Меня-то? Клавдией кличут. Клавдией Никитичной.

– Доброе, видно, у вас сердце, Клавдия Никитична. Что же он, Колесников-то, совсем не встает?

– Начинает помаленьку. Бог даст, денька через два-три сам сюда спустится.

– Скорее бы уж. А то, наверное, замучили вас тут его друзья-приятели?

– Да кому мучить-то? Родственников у него здесь никаких. Один Степан Силкин ходит. Зато уж каждый день. И все не наговорятся.

– О чем же у них столько разговоров?

– О том, о сем. Все больше о болезнях. Да вот какие-то его вещи и бумаги Степан хранит. Так очень он о них беспокоится. Им, слышь, этим вещам, и цены нет.

– Что же это за вещи такие? – насторожился Чалый.

– А шут их знает! Как это Колесников-то сказывал?.. Да, диск, говорит, металлический...

– Диск?! Что за диск?

– А это, слышь, кругляшок такой блестящий, вроде тарелки...

– А-а, знаю. Откуда же он у него взялся? Раньше не было.

– Так, видно, привез откуда-то. Его ведь сколько времени здесь не было, Колесникова-то.

– Да, верно. Давненько я его не видал. Где он пропадал так долго?

– Чего не знаю – того не знаю. Только сдается мне, что-то тут не того... не чисто чего-то! Кто ни спросит его, Колесникова, откуда, мол, ты заявился, он одно – не помню да и все тут. Не помню! Уж на что доктор наш, Трофим Егорыч, и тот лишь головой качает. А Софья Львов на, из психического, та свое: при его болезни, дескать, так в быть должно. Да где это видано, чтобы человек начисто забыл, откуда он месяц назад приехал!

– Да, подозрительно, – согласился Чалый. – А что Силкин говорит? Он же к нему приехал.

– Степан-то? Что ты, не знаешь Степана? От него вообще путного слова не услышишь. Но я выужу у него...

– Вот, вот, Клавдия Никитична, я как раз хотел просить вас... Да, кстати, сколько еще продлится этот ваш тихий час?

Санитарка крутнула головой:

– Ах ты, господи! Нет тут теперь часов-то. Перенесли на второй этаж.

– Как же вы без часов-то на такой работе? – удивился Чалый. – А я – вот потеха! – только что выиграл по лотерее дамские часики. Куда, думаю, их девать? Ни жены у меня, ни невесты. А тут, оказывается, хороший человек без часов. Берите их и носите на здоровье!

Санитарка даже попятилась от такого предложения:

– Как это, бери да носи! Это же часы! Чай, дорогие?

– Так они мне в тридцать копеек встали. Берите, берите! Тем более, у меня к вам просьба будет.

– А что за просьба? – насторожилась Клавдия.

– Да так, пустяк. Очень мне надо знать, откуда Колесников сюда приехал, что привез и что собирается делать со всеми этими дисками. Вы бы прислушались повнимательнее, о чем они с Силкиным будут говорить. А я в долгу не останусь. Честное слово! А, Клавдия Никитична?,

– Да ведь как-то не того... – замялась санитарка.

– Чего не того? Будто я бог знает что у вас прошу. Подумаешь, узнать, о чем будут трепаться два мужика от безделья. А я вот вам еще и на браслетик к часикам подброшу, – сунул Чалый ей в карман пачку десятирублевок.

– Ну, разве для хорошего человека...

– За мной не пропадет, Клавдия Никитична.

2

– Вот это по-нашему! По-охотницки! – приветствовал Силкин Максима, когда тот спустился с помощью Клавдии в приемную. – Давай сюда вот, в уголок, Владимирыч! Здесь мы никому не помешаем. Здесь можно побалакать вволю. Так вот, вещички твои я снова перебрал, почистил, просушил на солнышке. А то бумаги-то проплесневели малость. Да и кругляк этот, что ты диском зовешь, поотсырел чуток. Теперь все в полном аккурате. Только хочу я тебя спросить: что это за диск, для чего он нужон? Да и бумаги тоже...

– Сложный вопрос ты задал, дядя Степан, нелегко на него ответить. Но я попробую, – Максим немного подумал. – Ты ведь газеты читаешь, радио слушаешь, знаешь* что американцы атомной войной грозят?.

– А как же! Почитай, нет места на Земле, где бы ни кляли их, иродов. А им все неймется. Только одного я не пойму: что, эти самые атомные бомбы у американцев-то, лучше наших, что ли?

– Нет, у нас не хуже.

– Так, может, побольше успели они их наготовить, что грозят пойти на нас?

– И тут они нас не обошли. Да и не важно, кто кого опередил. Дело в том, что бомб этих на Земле столько, что кто бы войну ни начал, как бы она ни повернулась, все разно никто из людей не уцелеет, ничего живого не останется. А война, она может начаться и по пустяку, скажем, по ошибке какой-нибудь. Значит, единственное, что может спасти мир, это сделать так, чтобы бомбы просто не могли взорваться. Все бомбы, сколько их ни есть на Земле.

– Да как это сделаешь? Кто такое сможет?

– А вот в моем диске и моих бумагах как раз и написано, как это сделать.

– Вон оно что! И ты, выходит, знаешь, как эти самые бомбы изничтожить?

– Знаю, дядя Степан. Все дело в одной крохотной частичке – «нейтрино». Стоит эти частички заставить работать как надо – и все бомбы выйдут из строя.

– Она что же, твоя нейтрина, вроде, значит, как вода для пороха?

– Да, пожалуй, ты верно сказал. Только очень не просто заставить работать такую «воду». Но мы сделаем это, Дядя Степан!

– Хорошо бы, Владимирыч...

– Ну вот, теперь они тут расселись! – снова послышался ворчливый голос Клавдии, с грохотом поставившей перед ними ведро с водой и тряпкой.

– Что, аль и здесь уборка? – нехотя поднялся Силкин.

– А то как же, везде чистота нужна. Да вы сидите, сидите! – спохватилась Клавдия. – Я и так помою, только ноги подберите.

– Что мы, кочета, чтобы ноги подбирать? – взъярился Силкин. – Вот дура-баба!

– Не надо, дядя Степан, – остановил его Максим. – Пойдем лучше на воздух. Там, кажется, совсем весна...

– Весна, весна, Максим! – кивнул Силкин, помогая ему встать. – Только того... набрось-ка мой пиджачишко, неровен час... Вот так... Теперь шагай, Ну вот, мы и на воле.

– Хорошо-о! – воскликнул Максим, вдыхая всей грудью сырой пахучий воздух проснувшейся тайги.

– Да, теперь здесь славно. А что я хотел еще сказать тебе, Владимирыч, – понизил голос Силкин, когда они спустились с крыльца и уселись под старым кедром. – Вчера вечером приходит ко мне Кузьма Вырин... Ты помнишь его?

– Кузьма Вырин? Тот, что одно лето у нас с Платовым работал?

– Вот, вот! Так приходит ко мне этот Вырин и ставит на стол пол-литра. У меня аж глаза на лоб! Чтоб Кузьма Вырин поставил бутылку! Ведь у него, бывало, зимой снегу не выпросишь. И вдруг такое! Ну, выпили мы. И начал он о тебе расспрашивать. И что у тебя за болезнь? И откуда ты ко мне пришел? И что вы с Платовым искали в те годы? Я. понятно, говорю: знать ничего обо всем этом не знаю. Так он свое: где ты работаешь, о чем балакаешь со мной в больнице? Аж зло меня взяло. Чуть не вытолкнул его из избы. А сам думаю, не подослал ли кто-нибудь его ко мне часом?

– Очень может быть, – задумался Максим. – Не нравится мне это...

– Да ты не беспокойся, я ему словом не обмолвился. Что ты, не знаешь меня?

– Знаю, дядя Степан, знаю. Да сам факт, что кто-то что-то вынюхивает...

– А мы им по носу, тем, кто вынюхивает! Только, в самом деле, Владимирыч, что вы искали тогда? Дело, конечно, прошлое. А что-то и мне интересно стало. Или того... Секрет какой?

– Нет, почему же, тебе я могу сказать. Искали мы тогда остатки космического корабля. Не нашего, с другой звезды.

– Так нешто в самом деле кто-то живет на звездах-то?

– Не на самих звездах. Звезды – это как наше солнце, И вокруг них так же, как и вокруг солнца, планеты ходят. На этих планетах и живут, отчего не жить?

– Ну, ясно. И нашли вы этот корабль?

– Нет, не нашли, засыпало его. Помнишь тот оползень, на пути к Лысой Гриве?

– Ну как же!

– Вот под ним он и захоронен. Старик помолчал:

– Так если они, энти, с другой звезды, прилетали к нам, так, может, и того... опять вернутся сюда?.

– А они прилетали еще раз. Совсем недавно. Я даже побывал у них на корабле.

– Ты видел их?

– Не только видел, жил с ними. И очень долго. Целых семь лет. Они и научили меня тому, что я тебе рассказывал. Это их подарок хранишь ты у себя.

– Ух ты... Батюшки-светы, опять она тут! – воскликнул Силкин, увидев санитарку, которая перебирала у них за спиной какое-то тряпье. – И что ты, Клавдия, липнешь к нам, как банный лист?

– А ты что за указ нашелся! Я на работе. Мне вон швабру обновить надо. Да и хватит вам прохлаждаться. Сколько можно? Давай, Степан, закругляйся, больному в палату надо! Вон уж сестра обедать кличет. – Клавдия собрала свои тряпки и, подобрав полы халата, затрусила к больничному крыльцу.

Силкин проводил ее недобрым взглядом:

– Настырная бабенка! Смолоду в каждую щель лезет. Ну, я пойду, Владимирыч. Там у вас в самом деле посудой гремят.

3

Генерал Звягин, начальник управления Комитета государственной безопасности, внимательно перечитал только что доставленные бумаги и, с минуту подумав, снял трубку телефона:

– Сергей Сергеевич, зайдите, пожалуйста, ко мне. Подполковник Левин тотчас поднялся в кабинет генерала.

– Слушаю вас, Денис Павлович.

– Да вы садитесь, садитесь! Тут такое дело... – кивнул Звягин на раскрытую папку. – С неделю назад в небольшом таежном селении Вормалей, вот примерно здесь, – ткнул он пальцем в еле приметную точку на висевшей у него за спиной карте, – был доставлен в районную больницу в состоянии летаргического сна некто Колесников Максим Владимирович. В больнице он проспал пять дней. Сколько продолжался его сон до этого, никому неизвестно.

– А при чем здесь мы? – удивленно пожал плечами Левин.

– Сейчас поймете, при чем, – продолжал Звягин, неторопливо закуривая. – Колесников этот далеко еще не старый, внешне вполне нормальный, интеллигентный человек, И несмотря на это, – никаких документов, никаких сведений о месте работы и постоянном месте жительства, никаких данных о причинах столь необычного заболевания. А на все вопросы врачей – один ответ: он якобы абсолютно не помнит, что с ним произошло, откуда он прибыл и как оказался в Вормалее. Точно так же ничего не может «припомнить» и доставивший его в больницу старик-охотник Степан Силкин, у которого неизвестно как появился и заснул Колесников. Между тем из некоторых доверительных разговоров Колесникова с Силкиным, случайно ставших достоянием больничного персонала, выясняется, что это не совсем так. Колесников действительно не помнит, как оказался в Вормалее. Но отлично помнит, откуда прибыл. А прибыл он, если верить его словам, чуть ли не с инопланетного космического корабля, где прожил целых семь лет...