Текст книги "Изнанка мира"
Автор книги: Владимир Гусев
Соавторы: Владимир Цветков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
Сезулла с трудом понимала то, что произошло.
Ее захлестнул поток жгучих страстей. Он был настолько могуч, что затопил Зеркальный Подвальчик целиком.
Ей сначала показалось, что все погибли. И Око-лонг, который весь вечер настойчивыми взглядами преследовал ее, и Чонки-лао, не сводивший ожидающе-восторженного взора с Око-лонга, и Солли-рок, которому вообще, наверное, все было безразлично, и Имия Лехх, беззлобный балагур и славный весельчак, который постоянно оказывал ей знаки внимания, что выглядело, в общем-то, мило… И Сая Нетт, и Мецца Риналь, и Наа Куппо, которые всегда были далеки от нее…
Но сейчас она думала о другом. О том, что все уже давно прошло, что все это уже никому не нужно, что все это было совсем не тем, чего хотелось…
Предмет продолговатой формы, который она почему-то держала в руках, дарил ей успокоение, наслаждение, уверенность в себе. Такого внутреннего состояния Сезулла не помнила давно. Ощущение радости переполняло ее. Она чувствовала себя свободной, раскованной, ничем не обремененной, независимой, счастливой.
Она понимала: этот предмет помог ей создать яростную бурю страстей, ее страстей; этот предмет сконцентрировал ее волю и привел к этому дереву – Странствующему Дереву; этот предмет предоставил ей возможность разобраться в самой себе и принять решение, свое решение.
Она осознавала: все существующее было обманом чувств; сама она никому теперь не нужна; у Око-лонга ее никто не ждет, и ей незачем возвращаться туда.
Она знала: только один человек нужен ей; это настоящий человек; надо обязательно разыскать его.
Вот здесь он стоял, совсем рядом. Здесь он понимающе смотрел на нее. Казалось, он знал ее всю. Она поверила ему. Она верит ему и сейчас.
Предмет не обманывает. Он во всем помощник. Она это чувствует. Они дополняют один другого. Это прекрасно…
Сезулла нежно прижала предмет к груди. Так все-таки везет ей или не везет?
Ей хотелось снова увидеть того мужчину, искренне и пылко обнять его, почувствовать, что ее по-настоящему любят… Адская, чудовищная, беспощадная пытка, пытка большой радостью за то, что должно быть. Обязательно должно быть…
Сезулла непременно найдет его. Она догадывалась, что это будет несложно. Продолговатый предмет обязательно подскажет, как это сделать. Нужно только дождаться своего времени. Оно во что бы то ни стало придет. И очень скоро.
Она не колебалась. Она была спокойна как никогда. Она чувствовала полную уверенность в себе.
Сомнениям не было места. Сезулла словно окунулась в ясный, прозрачный, солнечный мир ровных мыслей и верных чувств. Исчезло все фальшивое, пустое, неискреннее.
Этот предмет разбудил ее «я». Теперь она знала, что делать.
Как хорошо никуда не спешить! Видеть и понимать себя. Беседовать с собой.
У Сезуллы не возникало ненужных вопросов. Она не искала и ненужных ответов. Незачем решать бессмысленные задачи, надуманные проблемы. Для нее их нет и быть не должно.
Все вокруг, весь мир, вся Вселенная представлялись ей сейчас прекрасными, чистыми и светлыми творениями природы и, главное, легко доступными для понимания. Прозрачный, звенящий воздух, бескрайние просторы зеленых небес, величественно пылающий закат, ароматы душистых цветов, успокаивающий уют необыкновенного Странствующего Дерева – весь мир, вся Вселенная… Это радовало ее, и она ощущала себя частицей этого многоликого мироздания, столь же необходимой, как и бесконечное множество любых других частиц. Все они составляли единое и неповторимое целое. И здесь каждый занимал свое место и был бесконечно счастлив от того, что всегда знал, почему все происходит именно так, а не иначе, для чего все они, эти крупицы, существуют, кем или чем они были, есть, будут, в чем именно их необходимость, а главное, предназначение.
Это было сладостное ощущение великой свободы от совершенно четкого и ясного понимания тесной взаимосвязи с окружающим миром. Это была настоящая жизнь: беспредельная, могучая, всепобеждающая, организующая и целеустремленная.
Сезулла, словно родившись заново, молча внимала и спокойно впитывала все великие открытия самой себя. Она испытывала удивительное облегчение, как будто была сброшена непосильная ноша той, другой – непонятной, неуравновешенной, со всеми ее нужными и ненужными потребностями, проблемами – до изнеможения напрасной жизни.
Ее совершенно не мучил вопрос, как же все вдруг стало столь очевидным. Каким же образом она вдруг все поняла? Она не то чтобы не обращала внимания на такое, считая его незначительным. Нет, в ее жизни мелочей не было. Однако все это оказалось вычеркнутым из ее нового восприятия мира. Вычеркнуто, может быть, навсегда. И если бы теперь ее об этом спросили напрямик, то при всем многогранном видении происходящего она не смогла бы ответить ничего… Она бы вовсе не задумалась, не попыталась осмыслить столь конкретный вопрос и даже не удивилась бы ему. Подобных вопросов для нее просто не существовало. Эти проблемы для нее были до бесконечности пустыми…
Предмет продолговатой формы казался Сезулле необычайно родным, необыкновенно близким. Нэил даже почудилось, будто бы он нежно воспитывал ее всю жизнь. У него не было имени или названия. Это словно была она сама… Она как бы смотрела на себя со стороны… Очень похожую… Чрезвычайно необходимую и дорогую себе… Бесконечно любимую и любящую… То была искренняя и горячая любовь самой к себе, себя в себе.
В предмете присутствовало что-то ее собственное, глубоко сокровенное, личное и тайное. Казалось, он всегда был с ней, он всегда был для нее, он всегда был у нее, он и теперь никогда не покинет ее.
Похоже, это была ее вера, надежда, прошлое, настоящее, будущее, мечта, счастье, радость, утешение, свобода, чувства, мысли, воля – все и вся! Это была она – Сезулла Нэил! Они теперь представляли собой единое целое. И Нэил уже не знала, чего хочет она сама… или не сама… или он… или не он… или они вместе. Она перестала замечать что-либо вовне. Все, казалось, было ее и только ее. Это была она сама. Сама во всем. В каждом своем действии, желании, решении… Она ощущала свои беспредельные возможности практически в любом начинании, и это окрыляло ее. Свобода, воля и полноценность натуры возвышали ее в своих собственных глазах…
Нэил пока еще не понимала, что причиной всех происходящих с ней перемен стало то искреннее чувство, глубокое и настоящее, которое вызвала недавняя встреча у Странствующего Дерева. Но мысли о незнакомце постоянно преследовали ее.
«Он наверняка из нашего Соединения, – думала Нэил. – Я, конечно же, нужна ему как никто на свете. Я непременно разыщу его. Он будет рад мне. Ведь он очень хотел сблизиться со мной. Я знаю… Просто тогда еще было не время. Не наше время… По-видимому, он где-то рядом. Недалеко. Я чувствую. Эти люди, наверное, просто отдыхали в парке. Возможно, они еще и сейчас здесь. Значит, я их могу найти, встретить… Он обязательно узнает меня! Он не забыл… Он никогда меня не забудет. Я нужна ему. Он нужен мне. Мы нужны друг другу».
Теперь Сезулла Нэил уверенно направилась к выходу из Гармоничного Парка. Это было самым разумным решением. Так ей, во всяком случае, казалось.
Она обратила внимание на группу людей неподалеку, которая укладывала в компакт-пакеты до невозможности знакомые ей продолговатые предметы… Да! Они оказались слишком похожими на ее собственный, но значительно крупнее. Она заметила, что те предметы были грубыми, безликими, громоздкими и, вероятно, весьма неудобными. Она не поняла их предназначения. И поразившее ее вначале сходство затем оказалось уже не таким сильным. Но что-то манило ее в ту сторону. Она и сама не знала, что именно.
Тем не менее Сезулла не рванулась поспешно навстречу каким-то событиям. Нет. Не спеша, шаг за шагом, словно по тонкому льду Великого Крайнего Океана, она медленно двигалась вдоль ряда кабин негокатов, расположенных с фасадной стороны Станции. Дойдя до угла, она вдруг остановилась. Что-то подсказывало ей, что она не может вот так, сразу выйти на открытое пространство за углом этого приземистого и черного сооружения.
Некоторое время она стояла без движения, в каком-то трепетном ожидании. Она была уверена: тот мужчина там, за поворотом. Сейчас она его увидит…
Сумерки сгущались. Догорал закат. Темнело медленно, как всегда бывает в это время года. Далекое небо было залито нежно-зеленоватым светом. Запахи приближающейся ночи чувствовались все сильнее…
Неожиданно кто-то протяжно застонал. Сезулла вздрогнула и непроизвольно подалась вперед. Потом заставила себя осторожно заглянуть за угол.
Стон повторился. Совсем рядом, в тени негокатов лежал какой-то человек. Прямо у стены. Сезулла с удивлением обнаружила, что это был напарник того самого мужчины. Напарник, которого так интересовал ее симпатичный Нним.
Человек был весь перепачкан кровью. Он явно находился в бессознательном состоянии.
Посмотрев вперед, Сезулла вдруг увидела его. Это был именно он, он, ОН! Поодаль, на расстоянии примерно шагов сорока, происходило что-то непонятное. В каком-то странном напряжении, словно разыгрывая немую сцену, там стояли трое… Нет, четверо… Трое из них были мужчины: здоровенный Старьевщик в оранжевом ярком плаще, потом тот, кого она искала, и, наконец, низкорослый тип крепкого телосложения… Он-то и держал на руках женщину, которой явно было плохо.
Незнакомец аккуратно опустил ее на неровную площадку у кабин негокатов. У него был растерянный вид, чувствовалось, он не знал, что же делать дальше. Но в эту минуту заговорил Старьевщик:
– Что у вас случилось? Отчего тело этой женщины так раздулось?
Он почти вплотную подошел к лежащему на бутерале телу.
– Собственно, этот негокат оказался неисправным, – на лице коренастого выступили мелкие капельки пота, – я не могу ответить ничего определенного. Да и не…
– Да она уже безнадежно мертва, – перебил его Старьевщик.
Низкорослый вдруг понял, что в кабине негоката было совершено убийство. Он мельком взглянул на молча стоявшего в стороне Сутто Бруинга. Потом спросил его:
– Ваше имя?
– Сутто Бруинг, – ответил тот машинально, с отсутствующим выражением лица. Он был внутренне сосредоточен на чем-то другом.
У Сезуллы перехватило дыхание. Губы ее пересохли. Разом рухнул весь ее счастливый покой. Ее всколыхнуло. Так он оказывается… Его зовут… Нет, сомнений быть не может. Именно таким она всегда его и представляла. Ну, конечно же, он из Соединения. Она уже не раз слышала про него от Око-лонга раньше и хорошо знала это имя. Причудливы зигзаги судеб человеческих!
В этот момент невысокий мужчина сделал решительный шаг в сторону Сутто, быстро вытащил из заднего кармана металлический предмет, излучающий знак агента подсобного отдела Соединения, и, предъявив его присутствующим, заговорил официальным тоном:
– Там лежит ваш человек. Он еще жив.
– Кто? – вырвалось у Сутто.
– Гарака Редоли. Вы же подозреваетесь в преднамеренном…
Но договорить он не успел. Сутто Бруинг в стремительном броске сшиб его с ног. Удар был запрещенной формы, и низкорослый упал, ударившись затылком об угол кабины негоката. Коротышка лежал теперь совершенно неподвижно.
Сезулла вдруг поняла, что Сутто попал в большую беду. Положение его было, наверняка, критическим. Теперь она лихорадочно думала, чем ему помочь.
И тут произошло нечто совсем непредвиденное. Огромный и казавшийся на первый взгляд не очень поворотливым Старьевщик вдруг проявил такую прыть, что Сутто и лицом повернуться к нему не успел, как в воздухе сверкнула нога этого гиганта, обутая в нелепый блестящий ботинок на заклепках, с обрубленным носом, и буквально протаранила Бруинга между лопаток. Тот зашатался и начал медленно оседать, так и не успев оглянуться… Он судорожно попытался опереться на руки, но все было тщетно. Сутто рухнул рядом с агентом.
Снова послышался стон со стороны кабин ближайших негокатов.
Сезулла стояла как вкопанная. Ей хотелось бежать, кричать, звать на помощь, убить Старьевщика, спасать Сутто… Но в ее сознании стучало: «Еще не мое время… Еще не мое время… Еще не мое время».
Старьевщик неторопливо оглянулся. Он смотрел на группу людей неподалеку, которая по-прежнему упорно делала свое дело. Казалось, ничего другого для них не существовало. Ничего другого, кроме этого настойчивого, невозмутимого, благородного порыва – они освобождали кастеройян от ненужного, лишнего.
Старьевщик улыбнулся.
– Самое время и самое место, – буркнул он себе под нос.
Затем не спеша поочередно затащил в ближайшую кабину негоката опухшую женщину и побежденного коротышку.
Сезулла с замиранием сердца услышала, как чмокнула входная дверца кабины негоката. И тут же она поняла, что пришло ее время.
Слабая женщина Сезулла Нэил, преодолевая свои физические возможности, волокла почти бездыханного Сутто Бруинга. Она быстро теряла силы. На какое-то мгновение ей даже показалось, что тьма бессилия вдруг окутала ее. Но когда ей, наконец, удалось с трудом затолкать его грузное тело в кабину свободного негоката, Сезулла обрадовалась.
Она прислонилась к ровной, холодной стене черного здания Станции. Нэил не знала, сколько времени она могла бы так простоять, если б из этого состояния полузабытья ее не вывел стон того, другого мужчины. Спутника ее Сутто.
Сезулла широко открыла глаза. Стон повторился. Она направилась к стонущему человеку и, ухватившись за запястья его рук, испытывая муки, потянула, потащила, поволокла его туда же, в ту кабину негоката, где находился Сутто.
Еще усилие. Еще рывок. Еще вдох. Еще выдох. Опять усилие. Опять рывок. Опять вдох. Опять выдох. И вновь все сначала. И опять… И снова…
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем наконец-то спасительно чмокнула входная дверца.
Теперь все они втроем находились в кабине, прямо на мягком полу.
На миг Сезулле показалось, что они уже спасены. Она не знала, от чего конкретно надо спасаться, но прекрасно понимала, что над ее спутниками нависла ужасная опасность.
Неожиданно Сезулла Нэил пристально посмотрела на свои руки. Они были сильно изодраны, в синяках, подтеках, густо запачканы кровью. Но совсем не это, а нечто другое, неосязаемое, привлекло ее внимание. И тогда она уставилась на свои собственные ладони, не в силах чего-то понять. И это нечто было очень важным. Она чувствовала это.
Руки были словно не свои. От них веяло тяжелым холодом. И Сезулле становилось все неуютнее. Она упрямо силилась понять, что же такое с ними стало, что же в них изменилось. Что-то с ними все-таки произошло!
Сезулла в недоумении осмотрела их. Все было, в общем-то, в порядке, но в них явно чего-то не хватало. Будто бы что-то исчезло, пропало, потерялось… Именно потерялось. Словно она лишилась чего-то необходимого.
Сезулла огляделась. В глазах ее застыло удивление. Что же она ищет?
Она почувствовала, что руки совсем заледенели. Таких холодных рук у себя она не помнила. Это отрезвило ее.
И тогда она разорвала по локоть рукава платья из натурального воздушника и принялась неистово растирать руки, чтобы хоть как-то согреть их, согреть себя, не замерзнуть.
Спустя некоторое время ей стало лучше. Она ощутила, как по телу разлилось тепло.
Сезулла снова посмотрела на свои руки. Никаких неприятных ощущений теперь не было. Руки как руки. Ничего необычного. И чего это она вдруг всполошилась? Сама не знает. Все прошло: холод, сомнения и странное чувство утраты чего-то.
Собравшись с силами и сделав глубокий вдох, Сезулла Нэил, стараясь как можно четче, произнесла слова-команду:
– Цель – Лабиринт Времени!
Она предполагала, что, вопреки общепринятому мнению, дорога оттуда была не только сюда.
Обратно не мог возвратиться только тот, кто оттуда вышел. Кроме слепачей, любой кастеройянин, в принципе, мог запросто и навсегда уйти в Лабиринт. Безвозвратно. Дорога, протекающая через него, осуществляла переходы во времени только в одну из сторон. Никто не знал способа, как вернуться в Лабиринт тому, кто вышел из него, и возвратиться оттуда тому, кто ушел в Лабиринт.
Поэтому никто не знал о том, что происходит там, в глубинах непостижимого царства Лабиринта Времени.
Ни один слепач не мог ничего рассказать о тех, кто уходил в Лабиринт. А такие были. Бродяги, неудачники, больные, искатели приключений, даже преступники… И вообще, все слепачи были, как правило, выходцами из одного времени. Но коль они пришли целыми иневредимыми оттуда сюда, то представлялось вполне вероятным, что иобратный переход безопасен.
Сезулла Нэил решила навсегда уйти из этого времени.
Чонки-лао и сам не заметил, как оказался около потемневшего от времени конуса, где за непроницаемой прочнейшей оболочкой со вчерашнего дня находился труп Летящего – Тайфа Ломи. Буря мыслей яростно бушевала в голове Чонки-лао: вихрями проносились обрывки сведений об исчезновении двух сотрудников подсобного отдела; наперекор воспоминаниям о письме Тайфа Ломи вклинивалась непонятная, странная история пропажи Сезуллы Нэил; словно отвратительная заноза, с настойчивым постоянством вторгался рассудительный образ Сутто Бруинга… В такие мгновения Чонки-лао хорошо ощущал свое бесплодное соперничество с ним… И наконец, в потоке весьма противоречивых данных исследования трупа Летящего мысли Чонки-лао все чаще сбивались куда-то в сторону, снова и снова возвращаясь к Лабиринту Времени.
Нельзя было сказать, что Чонки-лао являлся человеком впечатлительным. Столь грандиозная загадка планеты, как Лабиринт Времени, не возбуждала его воображение удивительным фактом этого парадокса Вселенной. Чонки-лао рассуждал просто: «Каждому – свое». Может быть, где-то кому-то природа подарила нечто иное, а им, кастеройянам, достался этот самый Лабиринт. Достался как нечто существующее всегда и постоянно, рожденное неизвестностью иохраняемое вечностью своего бытия. Чонки-лао принимал Лабиринт таким, каким он был на самом деле.
В силу своих должностных обязанностей начальника подсобного отдела Соединения он время от времени просматривал поступающую о Лабиринте информацию. Точно так же, как и многие его предшественники. Подобные сведения накапливались и хранились под неизменявшимися долгие годы индексами в памяти Технического Центра отдела. Собственно, данные эти, как правило, были весьма скудными иоднообразными. Кроме обыкновенной регистрации вышедших из Лабиринта слепачей и ушедших в него кастеройян, никаких других операций не осуществлялось. Во-первых, это было невозможно, а во-вторых, никому не нужно.
Однажды Имия Лехх высказал простую мысль: когда-то на Кастеройе были времена без самозаводов. Сам же Чонки-лао давно проявлял вполне определенный интерес к реально существующим, но столь таинственным самозаводам. Это была одна из слабостей Чонки-лао. Тут он выступал в роли человека, у которого есть хобби. Слова Имии как бы случайно столкнули с мертвой точки некоторые привычные до этого дня представления Чонки-лао о самозаводах. Нельзя было утверждать, будто бы Чонки-лао вдруг сделал для себя какое-то крупное открытие. Вовсе нет. Нельзя было думать, будто бы Чонки-лао не знал о подобном факте. Нет. Это ему было известно. Тем не менее он понял, что и на явления, кажущиеся достаточно ясными, в определенной ситуации можно взглянуть совсем по-иному.
Самозаводы были для Чонки-лао совершенно привычны. Привычным был и весь могучий комплекс технических средств, которыми располагал подсобный отдел.
Комплекс функционировал на протяжении многих времен, задолго до того, как Чонки-лао стал тут работать.
Деятельность комплекса не подвергалась сомнениям целыми поколениями тех, кто в разные времена работал в подсобном отделе Соединения.
До сегодняшнего дня Чонки-лао так и не определил: он сам когда-то принял комплекс или же комплекс принял его, своего нового начальника. Да, сам комплекс сбора, учета, хранения, обработки самых различных данных принял нового начальника. Где уж тут было до осмысливания хотя бы функциональных возможностей или структурного устройства супергиганта технического совершенства! Работа сразу захлестнула Чонки-лао потоком уже подготовленной и систематизированной информации, надо было действовать быстро, принимать четкие решения. Искать причины, отчего все получается, Чонки-лао не мог, да и не желал. В конце концов, что же он мог такого особенного понять?.. Технически грамотных специалистов давно уже не существовало. Они были не нужны. Зачем? Самозаводы обеспечивали сами функционирование всех узлов, блоков, ячеек, отсеков, постов, устройств памяти и, наконец, всего комплекса в целом с учетом разбросанности его филиалов по всей Кастеройе и действия множества точек сбора информации. Это была огромная и единая машина. Таких существовало множество и в других областях жизнедеятельности планеты. Но этот комплекс был его, Чонки-лао, который имел свои цели и задачи и работал на подсобный отдел. Хотя, возможно, все они – эти машины – представляли собой одну огромную систему. Утверждать обратное Чонки-лао не мог.
Первые сомнения насчет достоверности, правдивости, можно сказать, честности в работе комплекса зародились у Чонки-лао давно. Тогда, когда он воочию убедился в бесплодности борьбы своего шефа Око-лонга за контроль над самозаводами. Чонки-лао, правда, до конца не понимал действий Око-лонга. Он считал их чуть ли не проявлениями каких-то личных, тщеславных устремлений многостороннего. Но затаив дыхание, он заинтересованно следил за самим ходом этой сложной, напряженной борьбы. Проблемы взаимоотношений с самозаводами с каждым днем принимали все более четкие очертания. И они становились все сложнее, почти неразрешимыми. Почти…
Будучи человеком, которого жизнь приучила к спокойной логике, Чонки-лао быстро докопался до вероятной концепции самих самозаводов. Он понял: самозаводы – не просто обыкновенные исполнители, а своеобразные творцы, которым, судя по всему, явно мешало постоянное человеческое вмешательство в свободный процесс созидания. И тогда они ушли из-под контроля людей. И еще понял Чонки-лао: постоянная модернизация всех технических средств на Кастеройе, которую самозаводы проводят сами в любое удобное для них время, непременно используется ими в скорейшем достижении цели – ограждении себя от воли людей.
Чонки-лао порой даже становилось жутко от таких мыслей. Но таково было реальное положение вещей, и он делал все возможное для того, чтобы содействовать многостороннему в этой, как ему иногда казалось, безуспешной борьбе. Чонки-лао давно уже критически относился ко всему, что получал от самозаводов. Такая установка мало-помалу вырабатывала у него стремление к поиску чего-то иного, не созданного самозаводами.
А началось все с того, что однажды Чонки-лао случайно обратил внимание на шустрого мальчугана, который пытался привести в рабочее состояние некое подобие механизма, служащего, похоже, средством передвижения. Он был явно когда-то сделан руками человека. Чонки-лао так и не выяснил, откуда эта вещь появилась у мальчика. Но одно он понял: люди отдавали старьевщикам далеко не весь ненужный хлам. И еще: ему очень понравилась эта штуковина. С тех самых пор Чонки-лао начал тщательно собирать все, что не могло являться продукцией самозаводов. И позже, когда он разглядывал свои приобретения, ему всегда хотелось не просто потрогать, а проверить их в действии. Но так как они давно уже не в состоянии были выполнить свое предназначение, то Чонки-лао лишь испытывал некую внутреннюю гордость за умение своих предков создавать собственными руками подобные вещи. Гордость, перерастающую в искреннее доверие ко всему тому, что отдаленно напоминало скорокипятильники, велокаты, времяуказатели и многое другое, о чем он и представления не имел.
Вера в доисторические вещи порождала еще более глубокое недоверие ко всему тому, что окружало Чонки-лао в нынешней эпохе. Эпохе бурного расцвета и постепенного отделения самозаводов. У Чонки-лао сложилось мнение: «Жили же когда-то люди…» Разумеется, догадки или порыв к поиску не рождаются на пустом месте. Здесь взаимодействует целый комплекс предпосылок. Для Чонки-лао одной из них было частичное знание истории Соединения, которое представляло собой сегодня некое карликовое подобие огромного и могучего государственного механизма былых времен.
У истории много зигзагов, порой необъяснимых по самым различным причинам как субъективного, так и объективного характера. Но ясно одно: главную роль в процессе начавшегося вырождения государственности играют самозаводы. Они предопределили процесс постепенной деградации общности людей, жителей Кастеройи. Усилия кастеройян в достижении своих целей во многом взяли на себя самозаводы. Отпала необходимость в производственной деятельности человека. Теперь, когда самозаводы создавали все необходимое, нарушилась зависимость одних людей от других.
Возможно, уже давно была бы ликвидирована всякая взаимосвязь между кастеройянами, если бы не инертность мышления, присущая разуму, и роль Соединения. Роль, которая заключалась в преднамеренном, фактически, искусственном поддержании контроля и управления.
Но времена меняются. Одна форма существования приходит на смену другой. И теперь ясно обнаружилась никчемность самого Соединения, важнейшей инстанции организованности людей. Искусственное никогда не выдерживает испытания временем.
Однако не философско-исторические концепции волновали Чонки-лао. Они только способствовали его поиску натурального, не от самозаводов. И, в общем-то, вполне закономерно у Чонки-лао родилась мысль о том, что во всем, чем он пользуется сегодня, все-таки может сохраниться крохотный кусочек чего-то, созданного еще до самозаводов или на заре их появления. Чонки-лао хорошо понимал: как бы ни менялись времена, нравы, государственность, общность, принципы, – всегда был, есть и будет подсобный отдел Соединения. Во всяком случае, на этот счет у него не существовало сомнений. Да, этот отдел был, есть и будет всегда оснащен самыми необходимыми средствами. Но все это никогда не происходило и не может произойти сразу, вдруг. Только в процессе постепенной модернизации, вплоть до замены важнейших составных частей системы.
Чонки-лао давно убедился в том, что подобные совершенствования не всегда протекают без побочных явлений. Порой появлялись необоснованные, необъяснимые сбои в работе комплекса. А иногда даже оставались недемонтированными старые, уже ненужные узлы или блоки. Все это подтверждало то, что в гигантском техническом оснащении планеты самозаводы не всегда успевали выполнить все необходимые действия. Видимо, иногда не представлялось возможным проработать весь процесс до последнего знака точности. Поэтому у Чонки-лао все-таки была надежда на то, что где-то в дебрях бесчисленного множества разнообразных средств комплекса сохранились именно те узлы, которые функционируют с давних времен, функционируют, обеспечивая подсобный отдел Соединения необходимой информацией, и действуют исстари, еще до появления самозаводов.
Эта мысль заставила Чонки-лао по-иному воспринимать сам процесс коллекционирования. Он понял, какими мелкими выглядят теперь его приобретения в сравнении с каким-либо действующим старинным устройством.
Любая такая находка предполагала и то, что она могла работать, сохраняя полную автономность. Ничуть не зависеть от самозаводов. По крайней мере, Чонки-лао очень хотелось в это верить.
Интересно, может ли такой факт оказаться полезным для того, чтобы найти брешь в стене самозаводов? Это, бесспорно, может содействовать стремлениям Око-лонга в поисках самих самозаводов.
Чонки-лао давно уже думал обо всем этом. И не раз. Но он не знал, где и как отыскать подобные старинные устройства. Не знал до того самого разговора о самозаводах в ступер-баре. Имия Лехх не то, чтобы подсказал решение, нет. Он каким-то образом подтвердил мысль Чонки-лао о том, что люди наверняка оставили свой след в истории Кастеройи еще до самозаводов. Несомненно: только их гений и мог дать жизнь самозаводам. Это предположение сразу подытожило все накопленное в сознании Чонки-лао до того. Чонки-лао действительно посетила догадка, где искать этот след. Он не знал, что искать, как оно будет выглядеть, каково будет его точное предназначение. Но он определил главное: объект, где вероятнее всего могли располагаться подобные устройства.
Это был Лабиринт Времени.
Именно он. Потому что с незапамятных времен ведется регистрация всех слепачей, вышедших из Лабиринта. Когда-то была даже такая профессия – слепчак, а потом этим занялись автоматические регистраторы. И это было задолго до самозаводов. Техника контроля уже тогда была доведена до уровня, вполне соответствующего даже современным требованиям. И самое главное, Лабиринт никогда не изменялся, не изменялись и слепачи, не изменялись и условия их выхода из Лабиринта, не менялась и сама дорога, протекающая через Лабиринт. Постоянство исходных предпосылок давало определенные надежды на то, что именно здесь не возникало необходимости в какой-либо модернизации. Следовательно, тут вполне могли оставаться на своих местах доисторические приборы регистрации слепачей, регистрации движения через Лабиринт.
Задачи регистраторов были невелики: фиксация появления человека на дороге Лабиринта, процесса его недолгого движения, времени события, личности идущего либо туда, либо обратно.
Чонки-лао отвлекся от своих мыслей и осмотрелся. Имии Лехха все еще не было.
Все-таки много работы в подсобном отделе. И всегда с самого утра. Наваливается сразу.
Он снова ушел в себя.
Весьма таинственным выглядел случай с Сезуллой. Это Око-лонг распорядился разыскать ее. Но разве события, происшедшие с Летящим, были менее загадочны? И агенты?.. Тут Чонки лишь метался в догадках. Ухватиться было просто не за что… Они исчезли так фантастично, что в устройствах обратной связи с подсобным отделом не осталось никаких следов. Такое случилось впервые. Ведь каждый агент работал со специальным ответчиком, что обеспечивало контроль за ним по всей планете. И это, естественно, являлось для Чонки-лао не менее сложной загадкой, чем сюрпризы Сутто. Со вчерашнего дня Чонки-лао снял с него бронь контроля, но информации о Сутто так и не поступило. Чонки не верил, что тот мог запросто миновать все зоны контроля. Такое казалось абсолютно невозможным. Чонки знал, что никто не может обойтись без негокатов. А это было самое верное место для контроля. Здесь что-то явно не так. Технический Центр на запросы о Сутто выдавал ноль. Невероятно!
Именно с этой новостью Чонки примчался к Око-лонгу тогда. Сначала он был взбудоражен. Но многосторонний остудил его пыл своими резкими замечаниями. Вот в то время Чонки-лао и выболтал зачем-то об удивительном, бесследном исчезновении секретных агентов. Да, трудно стало работать. И с каждым годом – все сложнее. Просто невозможно!
